Текст книги "Современный зарубежный детектив-10. Компиляция. Книги 1-18 (СИ)"

Автор книги: Дэн Браун

Соавторы: Тесс Герритсен,Давиде Лонго,Эсми Де Лис,Фульвио Эрвас,Таша Кориелл,Анна-Лу Уэзерли,Рут Уэйр,Сара Харман,Марк Экклстон,Алекс Марвуд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 160 (всего у книги 346 страниц)

– Ты уверена, что хочешь отдать ребенка на удочерение? – спрашивал отец.

– Уверена, что хочу отдать ребенка, – ответила Джен.

Я похолодела, как каменная стена, на которую опиралась. Джен собиралась отдать ребенка. Я не могла этого допустить. Той ночью я дождалась, пока все уснут, и выбралась наружу, прислушиваясь к собакам. Я бросила им горсть мясных обрезков, которые нашла на кухне и в которые добавила растертые в порошок транквилизаторы, которые мне давал отец. И побежала в лес. Оказавшись на Тропе, я уже наизусть знала дорогу к кладбищу. Добежав до Цербера, я без колебаний сунула руку ему в пасть. Там нашелся пухлый пакет, завернутый в пластик. Внутри оказались деньги и удостоверение личности – водительские права штата Пенсильвания с фотографией Джен – одной из тех, что делал Кейси, но имя стояло „Джейн Кори“.

„Встретимся в полночь на Хэллоуин, – говорилось в записке, на этот раз написанной почерком Кейси. – И обязательно принеси с собой кассету“.

Я дважды просмотрела документы. Но второго удостоверения для меня не было. Джен мне солгала. Она планировала взять имя с надгробия и сбежать, без меня и ребенка…»

– Это неправда. – Я встаю, все еще прижимая к себе блокнот для стенографии, хотя перестала писать несколько минут назад. – Джен не ушла без меня.

Вероника склоняет голову ко мне, шрамы на ее лице дергаются, будто там еще есть глаза, которые пытаются прочитать эмоции на моем лице.

«Или они там все же есть?» – с ужасом думаю я. Глаза Вероники скрыты за шрамами?

– История еще не окончена, Агнес, – произносит она, уже не стараясь сделать вид, что не знает, кто я такая. Ну конечно, вдруг понимаю я, она знала – с тех самых пор, как я написала ей письмо и подписала своим именем – именем мертвого ребенка с кладбища. Вот почему она захотела, чтобы я приехала. Она знала, что я дочь Джен, и хотела рассказать историю со своей точки зрения, но это все ложь.

– Для меня закончена, – отвечаю я. – Джен уехала со мной и оставила вас. Поэтому вы так на нее злитесь? Поэтому изображаете ее бессердечной…

– Я никогда не называла ее бессердечной, – возражает Вероника. – И я на нее не злюсь…

– Ну, а она злится, – говорю я. – Она часто кричала, что ее историю у нее украли. Вы опубликовали книгу, которую она продиктовала вам, под своим именем, а когда она вернулась сюда, натравили на нее собак!

– Что? Я никогда… – Лицо Вероники смертельно побелело. – Когда?

– Не знаю, но помню это. Я думала, это сон – кошмар, но с тех пор, как я здесь, вспоминаю, как бежала по Тропе, а за нами гнались собаки. И я нашла ее записку в пасти Цербера, в которой она умоляла вас увидеться с ней…

У Вероники вырывается странный смешок, резкий, как будто механический.

– Увидеться? Я не могу никого увидеть, Агнес, из-за того, что она сделала – но все равно я бы с радостью приняла ее. Вот что я пытаюсь вам сказать.

– Вы пытались настроить меня против нее, против моей матери, сумасшедшей, – но это не сработает. Это все ваша вина. Но сейчас она здесь. Она вернулась, и когда я ее найду, мы расскажем миру, как все было на самом деле.

– Она здесь? – спрашивает Вероника, крутя головой, как будто может почувствовать присутствие в комнате.

Я вскакиваю, прижимая блокнот к груди.

– Да. Я видела ее у дома. Она боялась подойти ко мне из-за тех ужасных слов, которые я наговорила ей в прошлую встречу, но теперь я собираюсь найти ее, и когда найду, мы наконец узнаем правду.

Губы Вероники дрожат, она будто пытается что-то произнести, но я разворачиваюсь и ухожу – мне уже не интересно ничего из того, что она может сказать.

Глава двадцать девятая

Поднимаюсь наверх, все еще сжимая блокнот. Беру свой рюкзак, в который еще вчера уложила одежду, туда же прячу и ноутбук, на случай, если больше не вернусь. После моего срыва меня, скорее всего, уволят. Питеру Симсу прикажут выгнать с территории, а если бы они все еще держали собак, то спустили бы и их на меня.

«Все в порядке», – говорю я себе, спускаясь по винтовой лестнице, возможно, в последний раз. Я готова уйти. Это не то продолжение, за которым я пришла, но на основе того, что рассказала мне Вероника, я с помощью мамы смогу написать ее версию истории. Кертис Сэдвик ее прочитает и захочет опубликовать. И именно моя книга спасет издательство «Гейтхаус». Возможно, только возможно, этот шанс – рассказать ее историю – спасет и мою мать тоже.

Летиция маячит у подножия лестницы, наверняка чтобы сообщить мне, что я уволена. Но вместо этого она спрашивает:

– Собираетесь в город на парад?

– Да, – отвечаю я, вспомнив вызов Кровавой Бесс. Перед отъездом вполне могу посмотреть, кто стоит за этим профилем в соцсетях. – Я слышала, зрелище великолепное.

– Их всех съедает любопытство, – фыркает она. – Они устраивают посмешище из семейной трагедии. У нас с Питером будет полно забот с этими подростками, которых придется выгонять с территории.

– Может, вам натравить на них пару сторожевых собак? – предлагаю я.

Летиция бледнеет.

– Мисс Кори, мы не хотим никому навредить. Просто пытаемся не дать им поджечь лес. Это слишком жестокое напоминание мисс Сент-Клэр о пожаре, который лишил ее зрения.

– Не сомневаюсь, вы обе многое хотите забыть из той ночи. – С удовлетворением наблюдаю, как вспыхивают румянцем ее щеки, точно угли под кожей, и поворачиваюсь, чтобы уйти.

– Постарайтесь не заходить сегодня в лес, – говорит она мне в спину. – Мы с Питером будем вооружены, не хотели бы случайно подстрелить вас.

Всего одиннадцать часов, а в деревне уже яблоку негде упасть из-за парада. В лотках на улице торговцы продают сидр и горячий шоколад, карамельные яблоки, усыпанные сладким попкорном, и капкейки из «красного бархата» под названием «Кровавая Бесс».

По улицам бегают дети, кто-то в диснеевских костюмах из магазина, кто-то в сшитых вручную нарядах фей и животных, – они собирают конфеты у измученных продавцов. В воздухе витает едва сдерживаемая энергия, подпитанная сахаром, и даже у меня от этого ощущения сводит зубы.

Немногие из приемных семей, в которых я жила, одобряли выпрашивание конфет на Хэллоуин. А в годы, что я жила с мамой…

Я так резко останавливаюсь на тротуаре, что в меня врезается ребенок в костюме Человека-паука. Помню, как стояла на деревенской улице, очень похожей на эту, и плакала, потому что все дети были в костюмах, кроме меня. Моя мать опустилась на колени, посмотрела мне в глаза и сказала: «Будь осторожна с костюмами, которые выбираешь, Агнес. Некоторые очень сложно снять».

Странные слова для ребенка, но это сработало.

Я перестала плакать, испугавшись выражения глаз матери. Думаю, тогда я и поняла, что она заперта в ловушке под маской. Теперь я понимаю, это потому, что она была вынуждена бежать, ее подруга ее предала.

Парад начинается только в пять, так что я иду в библиотеку, проверить почту и напечатать последнюю главу.

В библиотеке тоже все места заняты: там рассказывают истории, проводят мастер-классы по изготовлению масок. Я нахожу местечко между стеллажами, где можно спокойно сесть на пол и проверить сообщения. И сразу вижу уведомление в телефоне от Кровавой Бесс. Но когда открываю свой профиль, на фотографии не она. Там размытая фигура, которая стоит среди надгробий на детском кладбище. «Все призраки восстанут из мертвых в канун Дня всех святых» – гласит подпись. Изображение слишком нечеткое, ничего не разглядеть. Увеличиваю фотографию, чтобы рассмотреть получше, и когда я вижу лицо, рука начинает дрожать.

Это я.

Я стою над могилой Агнес Кори, как будто только что восстала из нее, безо всякого выражения на лице, точно зомби.

Меня пробирает холод, все тело немеет, и оно уже мне не принадлежит. Как будто я умерла и теперь парю над собственным телом. А затем падаю обратно. В ярости. Кто-то следил за мной, когда я пошла во сне на кладбище и сделал фотографию. Но кто? Хэдли? Но как она могла пробраться на территорию? Тогда Летиция? Несмотря на все ее правила и запреты интернета, могла она публиковать посты от лица Кровавой Бесс? Худшего нарушения личных границ и не придумаешь – заснять меня, когда я явно не в сознании – но она не просто сфотографировала меня, они с Вероникой забрали мое прошлое. Теперь я понимаю, как себя чувствовала моя мать. Но я не могу позволить этому свести меня с ума так же, как они свели с ума мою мать. Мне придется разоблачить Веронику с Летицией и потребовать вернуть нашу историю.

Закрываю картинку и открываю почту. Там одно сообщение от Аттикуса, ответ на мой вчерашний вопрос.

«Агнес, я понятия не имею, кто это пишет, и Хэдли тоже. Честно говоря, мы оба беспокоимся о тебе».

Закрываю письмо, даже не дочитав, открываю последнее сообщение от Кертиса и пишу ему.

«У меня есть новая глава для вас, думаю, она покажется вам интересной. Вы заметите, что в ней говорится о видеокассете. Я не знаю, что было на пленке, но сегодня я встречаюсь кое с кем, кто может знать больше. И тогда, думаю, все недостающие кусочки головоломки встанут на свои места: эта книга поразит всех».

Остаток дня я провожу, прячась между стеллажей и расшифровывая последнюю часть, а потом перечитываю все, что успела записать. Теперь я так четко все вижу. Вероника рассказывает свою часть истории, где она – героиня, а Джен – злодейка. Как, должно быть, Вероника злилась, что книга, которая принесла ей известность и состояние, показывает ее сумасшедшей женщиной, запертой на чердаке. «Почему, – гадала я, – она вообще разрешила ее опубликовать?» Но потом вспоминаю слова Питера Симса, как пригодились те деньги от продажи книги. Возможно, у Вероники не было выбора.

Неудивительно, что она больше не написала ни одной книги, пока не появилась я и не попросила написать продолжение, и тогда она поняла, кто я. Ей было весело рассказывать свою версию событий про злодейку Джен дочери Джен? Или ее мотив был серьезнее?

Возможно, в прошлом было что-то, чего она не хотела знать, и она стремилась выяснить, рассказала ли про это мне моя мать. Вспоминаю вопросы, которые она задавала о моей матери. Может, она надеялась, что я о чем-то проговорюсь?

Снова перечитываю страницы, пытаясь найти сама не знаю что, а потом что-то останавливает меня на том месте, когда Джен с Вайолет проснулись и обнаружили труп Анаис.

«А что случилось с Вайолет и зеркалом? Они увидят порезы».

И Джен сказала, что это неважно, потому что она умерла не от этого и виноват Кейси…

Но полиции они про него не сказали. Почему? Когда Ганн спросил Джен, почему она его защищает, та ответила: «Я защищаю не его. Я защищаю нас».

Почему? Кейси знал что-то про то, что произошло после того, как Вайолет напала на Анаис? Она каким-то образом была связана с ее смертью? По версии Вероники, она не знала, что произошло, и отказалась узнать под гипнозом. Но что, если это было игрой и на самом деле она знала? Она хотела смерти Анаис. Она бросилась на нее с осколком стекла. Это все? Или она подождала, пока Анаис отключилась, и… что?

Перелистываю страницы в поисках подсказок – и потом вижу. Вокруг руки Анаис была повязана фиолетовая лента. Та самая, которая была на Вайолет той ночью и которую вернула ей Джен перед тем, как их забрала полиция. Как она оказалась на руке Анаис – разве что Вайолет сама повязала ее и ввела смертельный яд.

Вайолет – нет, Вероника – убила Анаис.

И Джен про это знала. А потом она сбежала. Вероника искала ее все эти годы, боясь, что однажды она раскроет ее секрет – или станет им шантажировать? Поэтому моя мать всегда так параноидально боялась, что кто-то ищет ее? И что теперь может сделать Вероника, зная, что она здесь?

Я думаю о Летти и Питере, которые патрулируют территорию с оружием. Как просто будет застрелить ее за нарушение границ частной территории.

Отправляю последнюю часть Кертису Сэдвику, добавив в сообщение: «А также, похоже, я поняла, кто на самом деле убил Анаис». Потом закрываю ноутбук. Теперь я готова отправиться на поиски матери.

Улица опустела, но на тротуарах людей еще больше, чем раньше. Зрители, многие с детьми на плечах, выстроились по обочине в четыре-пять рядов, толкаясь, чтобы хоть что-то увидеть. Оставшегося места так мало, что я едва могу пройти.

Сталкиваюсь с высокой фигурой в черном плаще с капюшоном и маске Крика[252]252
  Имеется в виду маска убийцы из слэшера Уэса Крэйвена «Крик». – Прим. ред.


[Закрыть] и чуть не кричу сама. Это может быть кто угодно. Летиция или Питер. Любой, кто сейчас в костюме бродит по улицам Уайлдклиффа-на-Гудзоне, может вонзить в меня нож прямо на улице, и за шумом никто не услышит крика. Запланированная встреча с Кровавой Бесс из соцсетей меня больше не волнует. Мне нужно вернуться обратно в особняк и найти мою мать.

Толпа неожиданно устремляется к тротуару, и я вижу, что парад начинается: впереди марширует жуткий оркестр скелетов, одетых в мексиканских традициях Дня мертвых, с раскрашенными лицами и в цветочных венках. За ними следуют танцоры в черных трико, которые несут игрушечных летучих мышей на высоких шестах. Куклы-мыши пикируют, дико машут крыльями, бросаются на толпу: дети смеются и визжат от радости и ужаса одновременно, находясь в безопасности на руках родителей. За летучими мышами следуют ведьмы, в руках у них котлы со сладостями, которые они бросают все более возбужденным детям.

Внутри меня начинает подниматься истерика. Крики детей, вопли толпы и низкий ритм марширующего оркестра кажутся первобытными, точно какой-то древний обряд. Способ умилостивить голодных мертвецов, которые каждый год требуют жертвы.

Вот кем была моя мать для Вероники и Кейси – девочкой, которую можно использовать и бросить, которая развлекала их своими выходками, но без которой в итоге можно было обойтись?

Когда на Мэйн-стрит появляется строй Кровавых Бесс в красных плащах, я спрашиваю себя, как относились к Бесс Моллой Джозефина и Эдгар. Она тоже была для них девочкой с улицы, которую богатая Джозефина якобы спасла ради чувства собственной значимости, но которую можно было легко бросить, когда она перестала подходить на роль спасенной грешницы?

Женщины проходят мимо в плащах и с жезлами в руках, как девушки в военной форме на параде, но под грохот тарелок жезлы вспыхивают, и толпа ахает. Они вращают горящими жезлами над головой, искры летят во все стороны, и я чувствую, как что-то воспламеняется во мне самой – бурлящая ярость, которая медленно закипала всю мою жизнь.

«Если бы тебя сожгли заживо, – спросила Джен Донну, – разве тебе бы не хотелось сжечь весь мир?»

Да, мысленно отвечаю я, чувствуя всю тяжесть мраморной головы в рюкзаке. Почему мы с мамой должны бежать из Ненастного Перевала?

Почему нас должны выгонять, если это моя мама написала книгу, которая помогла спасти это поместье и содержать его все эти годы? Почему я не должна отомстить женщине, которая прогнала мою мать и натравила на нее собак? Почему бы в этот раз не устроить пожар мне?

Я резко разворачиваюсь – и тут вижу Кровавую Бесс, которая стоит в одиночестве у края дороги. Она не крутит жезлом, не танцует, и маски-черепа у нее нет. Эта Кровавая Бесс – моя мать.

Глава тридцатая

– Мама! – кричу я, но она уже поворачивается и бежит от меня. Я бросаюсь следом, но вынуждена пробираться через отставших участников парада. Слышу, как кто-то зовет меня по имени, оборачиваюсь и вижу Марту Конвэй, которая бежит за мной, но не останавливаюсь. Моя мать исчезает в тумане Ривер-роуд. Слышу жалобный стон туманного горна, затем вижу вспышку маяка, чей луч выхватывает из тумана мою мать, как она крадется вдоль высокой стены, окружающей Ненастный Перевал, как будто пытается слиться с камнем… и у нее получается. Она исчезает, будто растворившись в стене.

Бегу, пытаюсь догнать ее, и вижу, что она прошла сквозь ту щель в стене, которую я нашла вчера. Протискиваюсь сквозь узкое пространство, шершавый камень царапает лицо и руки и так сильно давит на грудь, что я не могу дышать. Толкаю себя вперед и неожиданно оказываюсь на свободе. Это происходит так быстро, будто стена выплюнула меня, и я падаю на траву, тяжело дыша и всхлипывая. А взглянув наверх, ощущаю, будто оказалась в другом мире. Деревья с гладкой корой блестят в сумерках, точно кости, а между ними искорками мерцают огни, как светлячки, и мелькают фигуры, точно привидения. Я слышу голоса – крики, смех, пение, а затем сердитый окрик и выстрел.

Черт. Летиция не шутила, когда сказала, что они с Питером будут обходить территорию. Искры, вдруг понимаю я, на самом деле факелы. А мелькающие фигуры – местные жители в костюмах, исполняющие какой-то странный местный обряд. Где-то среди них и моя мать, она, наверное, сбита с толку и напугана.

А может, и нет.

Она знала, как попасть в поместье. И чтобы оказаться здесь, у нее должна быть причина.

«Они украли мою историю».

Она пришла, чтобы отомстить? Чтобы на этот раз устроить пожар самой? Чтобы найти меня? Найдут ли ее первыми Питер с Летицией?

Я бросаюсь бежать, надеясь, что выбрала направление к дому. Листва такая густая, что за ней ничего не видно. Плотные вощеные листья шелестят над головой, точно души мертвецов. Потом я вижу свет сквозь деревья, зеленый – похожий на лампу в библиотеке. Иду к нему и выхожу на лужайку перед домом. Сквозь стеклянные двери видна библиотека, где на зеленом диване, под лампой с зеленым абажуром, сидит Вероника, неподвижно, как статуя: ее прекрасно видно из леса всем сумасшедшим местным жителям, которые бродят по территории.

Дойдя до французского окна, я вижу, что оно широко открыто, как будто Вероника сама приглашает их войти. Стоит мне переступить порог – и ее голова поворачивается ко мне, как у совы.

– Кто здесь? – хрипло спрашивает она.

– Только Агнес, – отвечаю я.

Она выдыхает.

– Не думала, что ты вернешься.

– Я тоже, – отвечаю я, занимая свое привычное место. В круге зеленого света лампы я чувствую себя на сцене, будто мы актеры. Или мишени. – Но я шла кое за кем, и она привела меня сюда.

Следующий вдох Вероники звучит так, будто ее легкие опутаны колючей проволокой.

– Кто?

– Джен.

Это то, что собиралась сказать я, но кто-то меня опередил. В этот раз мы с Вероникой поворачиваемся одновременно.

В дверном проеме стоит моя мать, в ее черных волосах видна седина, лицо белое, как у привидения, поверх платья кроваво-красный плащ. В руках даже игрушечные ножницы есть, которые идут в комплекте с костюмом Кровавой Бесс – но когда на лезвиях отражается свет лампы, я понимаю, что они настоящие.

– Мама, – произношу, вставая, чтобы ее остановить. Хватаю ее за руку, и ножницы со стуком падают на пол. Вероника тоже поднимается и протягивает руку.

– Вероника, – говорит она, – слава богу, что ты наконец вернулась. Пожалуйста, позволь мне все объяснить.

– Как ты украла мою книгу, потом мое имя, а теперь и мою дочь? Это может оказаться не просто даже для тебя, Джен.

Я смотрю то на одну, то на другую – и останавливаюсь на той, что одета в зеленое, паук в центре паутины, и голова начинает кружиться. Женщина в зеленом, та, которую я слушала эти последние дни, не Вероника? Она Джен? Тогда, получается, та женщина, которую я знаю как свою мать, – Вероника?

– Да, – подтверждает женщина в зеленом – Джен? – и продолжает: – И я не смогу рассказать ее без тебя. Вероника, давай расскажем Агнес вместе. Думаю, мы обе в долгу перед ней.

Они садятся рядом на диван, одна в красном наряде, другая в зеленом. Как безумная парочка рождественских эльфов, в истерике думаю я. Сажусь напротив них на стул с прямой спинкой, и мне хочется достать блокнот, чтобы хоть что-то держать в руках. Джен – настоящая Джен – начинает первой.

– Почему ты ушла без меня, Вероника? – спрашивает она.

– Ты собиралась уйти без меня! – восклицает моя мать.

– Нет! Я никогда…

– Кейси прислал только одно фальшивое удостоверение личности, – перебивает ее моя мать. – Для Джейн Кори.

– Твое уже было у меня, – отвечает Джен. – Агнес, можешь открыть правый ящик стола? Там в глубине пачка игральных карт. Принесешь ее?

Делаю, как она говорит, и нахожу карты.

– Открой ее и вытащи карты, – продолжает Джен. – Там будет удостоверение личности.

Просматриваю потрепанные карты, пока наконец не нахожу ламинированную карточку. На ней фотография моей матери в юности и имя – «Вайолет Грей». Я молча передаю ее маме.

– Тебе нравится имя? – с надеждой и смущенной улыбкой спрашивает Джен. – Я выбирала его, думала, тебе подойдет.

– Я бы не пошла с тобой, – нетерпеливо возражает моя мать. – Без ребенка. – Она поворачивается ко мне: – Она хотела отдать тебя. Я тебя спасла.

– Не хотела, – возражает Джен.

– Я слышала, как ты говорила это моему отцу…

– Я просто говорила то, что он хотел услышать, пока Ганн с Кейси не забрали бы нас на Хэллоуин… – Она запинается. – Или, по крайней мере, я так думала. Возможно, притворяясь, что нахожусь под гипнозом, я наконец поддалась ему. – Она поворачивается ко мне: – Когда пришли те монахини, они сказали, что я уже подписала согласие на то, чтобы отдать тебя, Агнес. Но я бы никогда этого не сделала. И не помню, чтобы подписывала документы. Они были готовы забрать тебя тогда же, но одна из монахинь почувствовала, что что-то не так, и настояла, чтобы у меня было еще время подумать.

– Это я помню, – нехотя произносит моя мать. – Но ты сказала мне, что больше не хочешь уезжать, и я слышала, как ты говоришь моему отцу, что готова отдать ребенка…

Джен качает головой:

– Я не помню. Не помню ничего из той ночи после того, как пошла на сеанс с твоим отцом. Ты расскажи, Вероника. – Она протягивает руку и касается руки моей матери. Та вздрагивает и начинает отодвигаться, но потом смотрит на изуродованную руку в шрамах и бледнеет.

– Мама, – говорю я, и обе головы поворачиваются ко мне, но я смотрю только на ту, которая меня вырастила. – Мама, ты всегда говорила, что твою историю украли. Я хочу услышать ее, какой бы она ни была, что бы ты ни сделала. Это неважно. Я все равно люблю тебя.

Глаза мамы наполняются слезами. Потом она опускает голову и, держа руку подруги, начинает рассказывать:

– Я стояла у подножия башни и слушала, как ты говоришь, что отдашь ребенка. Я поднялась наверх и опустилась перед тобой на колени, показала тебе удостоверение, которое сделал Кейси, сказала, что знаю о ваших планах уехать. Потом показала тебе свидетельство о рождении, которое я нашла, – на ребенка, который умер, и на чью могилу ты часто приходила. «Смотри, – сказала я, – она родилась ровно за сто лет до твоей дочки. Нужно только исправить восемь на девять, и ты сможешь его использовать. Я помогу тебе ее вырастить». А потом я услышала смех отца.

– «Как очаровательно, – произнесла моя мать низким голосом, который был совершенно не похож на ее собственный. Меня пробрала дрожь, будто в комнату в самом деле вошел доктор Синклер. – Как будто тебе можно доверить хотя бы песчанку, не говоря уже о ребенке». – Моя мать смотрит на Джен. – А потом он сказал: «Не так ли, Джен?», а ты ответила: «Как будто тебе можно доверить…»

– Я этого не говорила! – восклицает Джен, тряся головой. – А если и говорила, то потому, что он под гипнозом заставил меня повторять его слова!

– Я так разозлилась, – продолжила моя мать. – Мне хотелось тебя ударить, но я полезла в карман и нащупала камень, который подобрала на кладбище. Половинка головы ангела, который сидел на надгробии Агнес. И как только я его взяла, то поняла, что надо делать. Я ударила его. Думала, что лишь выиграю нам время, чтобы сбежать, но он упал на пол, как срубленное топором дерево, и было так много крови… я сразу поняла, что нам надо бежать, но ты не двигалась с места. А мне нужно было забрать Агнес. Я сказала тебе дождаться меня, что я вернусь за тобой. Я побежала в твою комнату, схватила Агнес, запихнула в свою старую дорожную сумку вещи для нас с тобой – не могла найти свой медальон, но взяла фиолетовую ленточку, которую дала тебе и которую ты забыла. Но когда я вернулась к башне, там бушевал огонь. Я увидела, как Ганн выбегает из леса, а из башни выходит Кейси, и услышала, как он кричит Ганну, что ты умерла… и… и… – Моя мама качает головой, явно начиная нервничать. – И я услышала, как Кейси говорит, что я убила отца и устроила пожар! Он сказал, что им надо бежать, пока не пришла полиция. Я хотела закричать, что да, я убила отца, но я ничего не поджигала, – но так боялась, что, если останусь, полиция меня арестует за убийство, а кто тогда бы вырастил Агнес? Так что я убежала. Мне пришлось, чтобы спасти Агнес. – Она смотрит на меня: – Чтобы спасти тебя.

Джен кивает и протягивает руку, пытаясь сжать пальцы моей матери.

– И не ты устроила пожар? Может быть, случайно сбила фонарь, когда ударила отца?

– Нет! Я бы не оставила тебя в горящей комнате! Почему ты так говоришь?

– Потому что так сказал мне Кейси, – ответила Джен. – Когда я очнулась в больнице, он сказал, что видел, как ты убегаешь из башни. Сказал, что ты оставила меня там умирать и что у тебя не было… – Она начинает задыхаться и хватается за горло, ее плечи поднимаются.

Мне кажется, что она подавилась, но потом вижу, что она всхлипывает, без слез, и этот ужасный звук похож на гром без дождя.

– Он сказал, что с тобой не было ребенка. Он сказал, что ты бросила нас обеих умирать. И что нашел камень, которым ты убила отца, на кладбище…

– Я оставила его там, – признает моя мать. – На могиле… там как будто было его место.

– Он сказал, что ты убежала с Ганном.

– Нет! – воскликнула моя мать. – Я не видела Ганна с той ночи! Я взяла Агнес, удостоверение личности и деньги, которые Кейси оставил тебе, потому что думала, что ты умерла. Я так считала, пока не увидела книгу – нашу книгу! – с моим именем на обложке. Тогда я поняла, что ты обманула меня, украла мою книгу и мое имя, но мне было все равно. У меня была Агнес. Я очень старалась вырастить ее хорошо… – Она снова поворачивается ко мне. – Но, боюсь, получилось у меня не очень. Я пыталась держаться подальше от тебя, Агнес, как ты просила, но мне было необходимо знать, что ты в безопасности. Сестра Бернадетт в Вудбридже сказала мне, что ты живешь в «Джозефин», так что я поехала туда и старалась приглядывать за тобой так, чтобы ты не заметила…

– Это ты шла за мной от издательства «Гейтхаус» той ночью, – произношу я. И уже собираюсь спросить, не она ли пробралась в кабинет Роберты Дженкинс, но не хочу расстраивать ее обвинениями.

– Я забеспокоилась, узнав, что ты работаешь у издателя, который украл мою книгу. Подумала, что, может, ты пытаешься вернуть ее мне. Но когда поняла, что ты едешь сюда… – Она повернулась обратно к Джен. – Я подумала, что ты хочешь украсть у меня дочь, так же, как уже украла мое имя и книгу.

Джен медленно и рвано выдыхает.

– Когда меня привезли в больницу, все называли меня Вероникой. Я была практически не в себе, ослепшая, умирающая от боли. Я думала, что они говорят с кем-то еще. А потом пришел Кейси и рассказал, что случилось. Сказал, что, когда добрался до здания, башня уже горела и он не смог попасть внутрь. И что видел, как ты, Вероника, бежишь из горящего дома вместе с Ганном. Он побежал за тобой, но на кладбище ты бросила в него камень – голову ангела. Она была вся в крови, и он боялся, что ей ты и убила и отца, и меня. Он вернулся в дом и обнаружил, что Летиция спасла меня из огня и отвезла в больницу. В суматохе все подумали, что я – Вероника. И он сказал, что я с тем же успехом могу теперь стать Вероникой. У меня будет дом – и книга. Он нашел тетради, прочитал их и сказал, что опубликует книгу…

– Подождите, – вмешиваюсь я. – Что? Как Кейси мог опубликовать вашу книгу? – начинаю я и замолкаю, потому что все становится ясно. Кертис Сэдвик. К. С. – Так это были инициалы! Я никогда…

– Не задумывалась над тем, как пишется? – спрашивает насмешливый голос из дверного проема, ведущего в холл. – Какая скверная ошибка для секретаря, мисс Кори.

Поворачиваюсь и вижу у входа в библиотеку Кертиса Сэдвика. На нем его обычный твидовый пиджак с обыденными налокотниками, кашемировый шарф от «Берберри» и темно-серый пистолет в руках. Я начинаю вставать, и он направляет оружие на меня.

– Пожалуйста, не двигайтесь, мисс Кори. Ваша работа еще не закончена. Вы не записали эту последнюю главу, а она пока что моя любимая.

Он пересекает библиотеку и задергивает темно-зеленые бархатные портьеры, не опуская наставленного на нас пистолета.

– Кертис, – произносит Джен. – Ты наконец решил присоединиться к нам лично. Это значит, что тебе понравилась книга?

Она не знает, что у него в руках пистолет. Но знает, что я отправляла ему главы.

– Вы знали? – спрашиваю я.

– Я предполагала, что он захочет знать, что происходит, и попросит держать его в курсе. Кертис всегда мастерски стравливал людей друг с другом.

– А у тебя всегда была склонность драматизировать, Джен. Мне понравилась твоя версия событий с точки зрения Вероники. Интересная идея для новой книги.

Моя мать смеется:

– Что вы оба можете знать о том, как я видела все это?

– Я тридцать лет пыталась понять, почему ты сделала то, что сделала, – произносит Джен. – И в целом пришла к выводу, что это я подтолкнула тебя к этому.

– Она говорит правду, мама, – произношу я. – История, которую она рассказывает, преподносит Джен не в лучшем свете. Теперь, зная, что ты Вероника, я могу представить, каково тебе пришлось – расти здесь, в психиатрической клинике, с призраками безумия и рассказами о Кровавой Бесс. – Останавливаюсь, чувствуя всю тяжесть ситуации. Ну конечно, это была Вероника, девочка, которая росла жертвой жестокого отца-манипулятора и которая превратилась в хрупкую и неуравновешенную женщину, которую я считала своей родной матерью.

– То, как твой отец обращался с тобой, было преступлением, – говорю я ей. – Что бы ты ни сделала, он заслужил это. А то, что он сделал с Джен – под гипнозом заставив отдать своего ребенка – отдать меня… – Я говорю, и слезы подступают к горлу, когда я наконец осознаю, что женщина передо мной, та, напротив которой я сидела все эти дни, на самом деле и есть та, кто меня родила. – Я бы не стала винить никого из вас за убийство.

– О, но она его не убивала, – вмешивается Кертис. – Когда я добрался до башни, доктор Синклер лежал на полу и приходил в себя. Ты неплохо приложила его по голове, Вероника, но он бы выжил. И достаточно очухался, чтобы крикнуть мне о том, что он знает про Анаис и про смертельный укол, который сделал я.

– Ты? – восклицаем мы с мамой одновременно. Только Джен, похоже, не удивлена.

– Я думала, это я, – тихо произносит мама. Она поворачивается к Джен: – Вы с Ганном сказали, что я что-то сделала, и на руке Анаис была моя лента. Я подумала, что, может, я дождалась, пока она уснет, и потом сделала ей укол, потому что очень сильно ревновала.