Текст книги "Современный зарубежный детектив-10. Компиляция. Книги 1-18 (СИ)"

Автор книги: Дэн Браун

Соавторы: Тесс Герритсен,Давиде Лонго,Эсми Де Лис,Фульвио Эрвас,Таша Кориелл,Анна-Лу Уэзерли,Рут Уэйр,Сара Харман,Марк Экклстон,Алекс Марвуд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 173 (всего у книги 346 страниц)

29

Белгравия

Суббота, 09:48

Номер для новобрачных в отеле «Горинг» благоухает гардениями и морской водой. Брук изящно кружится передо мной в облегающем шелковом платье-комбинации на тонких, как паутинка, бретельках. Из макияжа на ней только кроваво-красная помада. Фата из длинного отреза тюля развевается за спиной подобно мерцающему балдахину и удерживается антикварной заколкой из меди. Напоминает Кейт Мосс в девяносто втором и Кэролин Бессетт одновременно. Наряд для человека до того совершенно красивого, что делать ярче – только портить.

Ерзаю в зеленом платье подружки невесты. Скоро в дверь постучится взволнованный свадебный организатор, мы все погрузимся в винтажные «роллс-ройсы» и отправимся в церковь. А пока мы остались вдвоем: Пандора и Тилли ушли за льдом, Дилан перекусывает внизу с друзьями жениха.

Надо что-нибудь сказать по-сестрински, но не могу найти слов.

– Ты очень красивая, – только и произношу я. Очевидное преуменьшение: Брук прекраснейшая из невест.

Сестра сжимает мою руку и отпускает, чтобы еще раз покрутиться перед зеркалом в полный рост.

– Точно, – смеется она. – Спасибо, что пришла. Я так рада, ведь все… позади, – она беспокойно хихикает, словно звякают новогодние бубенчики. – Позади, правда?

– Сто процентов.

В окно льется зимний свет. Он играет на жемчужных серьгах Брук, и на миг все кажется солнечным и совершенным до невозможности.

– Как у него дела? – мягко спрашивает Брук.

– Хорошо, – машинально отвечаю я. – У Дилана все отлично. Но сегодня твой день, Брукстер. Надо же разок поговорить о тебе и только о тебе.

Брук дважды всхлипывает, сдерживая слезы.

– Не надо! Макияж испортишь. Кстати, хочу кое-что спросить. Вопрос серьезный.

– Конечно, – Брук распахивает глаза.

– Ты точно-точно хочешь сменить фамилию на «Чантли»?

Пухлый священник в старой церкви проводит традиционную церемонию – «в горе и радости, болезни и здравии», все такое. Брук предлагает спеть, и я выбираю «At Last»[269]269
  «Наконец-то» (англ.).


[Закрыть] Этты Джеймс – эдакий шутливый намек на восемь с половиной лет, которые Брук прождала Джулиана. Однако, когда пою у холодного, как склеп, алтаря, понимаю: песня подходит идеально.

Гостей принимают в бальном зале гранд-отеля. Мы с Адамом и Диланом сидим за столом жениха и невесты. Поначалу Адам не хотел приходить («Не большой я поклонник свадеб, Фло»), но меня доводила до бешенства мысль о жалости в глазах Пандоры и Тилли, если появлюсь одна. В конце концов Адам сдался, надел взятый напрокат смокинг и взял с меня обещание: он уйдет в полночь, и все тут.

Дилан – друг со стороны жениха, и хотя к праздничному костюму он добавил «конверсы», вид у него все равно нарядный и взрослый – так и вижу, как он сам обменивается кольцами с любительницей мюсли (или любителем). Скорее всего, на улице – в парке, например, – и все едят деревянными вилками, не хотят навредить экологии. Несколько недель назад эта картина показалась бы мне жалкой и печальной. А сегодня видится забавной, до странного прелестной – такая сверкающая безделушка, дарящая свет и удачу.

Откидываюсь на спинку кресла, потягивая шампанское, и наблюдаю радостную картину: Адам храбро ведет светскую беседу с отцом Джулиана о том, откроется ли когда-нибудь мост Хаммерсмит для автомобилей. Дилан играет в «Роблокс» на моем телефоне. Джулиан покачивается на танцполе под «What a Wonderful World»[270]270
  «Изумительный мир» (англ.).


[Закрыть] Луи Армстронга со всей напыщенной элегантностью подвыпившего англичанина. Брук, благослови ее Господь, великодушно этого не замечает. Она обнимает Джулиана и улыбается от уха до уха, будто сейчас и любит его за то, что он неуклюжий и пьяный.

Отпиваю еще шампанского. Все хорошо. Наконец-то!

Диджей плавно переходит к «It’s Like That» Мэрайи Кэри, и я вскакиваю с места.

– Моя песня!

Брук подмигивает мне с танцпола и одними губами произносит: «Не за что».

Адам с улыбкой протягивает руку.

– Позволишь?

– Под такую песню не… – возражаю я, но Адам начинает кружить меня по залу с непринужденной уверенностью.

– Не знала, что умеешь!

– Да, – с улыбкой отвечает он. – Марта меня записала на занятия.

– Ого! По тебе не скажешь.

– Я полон сюрпризов, – усмехается он. Дальше идет припев, и я пою вместе с Мэрайей. Адам притягивает меня ближе. – А у тебя чудесный голос.

– Да, и погляди, чего я добилась, – смущенно отшучиваюсь я.

– Ой, не будь к себе такой строгой. Знаешь… – лицо Адама меняется. – Я хотел тебе кое-что сказать. Кое-что важное.

– Да?

У меня кружится голова; я почти пьяна от облегчения: все наконец позади, Дилан в безопасности!

Адам останавливается.

– Выйдем на минутку?

– М-м-м, ну…

Не хочу выходить. Или вести серьезный разговор. Отчаянно жажду продлить это волшебное чувство, остаться в позолоченном бальном зале, пить, кружиться и радоваться своему тайному маленькому празднику – ведь кошмар позади. Не готова слушать признание Адама, если он для этого меня зовет.

Не успевает Адам продолжить, как диджей меняет песню. Первые такты «I Wanna Dance with Somebody (Who Loves Me)»[271]271
  «Потанцевать бы с кем-нибудь (кто меня любит)» (англ.).


[Закрыть] Уитни Хьюстон наполняют зал, и кто-то похлопывает меня по плечу.

– Позволишь? – Дилан протягивает мне худенькую руку.

Сердце учащенно бьется. Дилан ненавидит танцы и вообще лишний раз прикасаться к людям. Это с его стороны Смелый Поступок.

Кошусь на Адама, и он отвешивает шуточный поклон.

– Разумеется. Поговорим в другой раз.

Я беру Дилана за руки, и мы покачиваемся под музыку – сначала неловко, потом кружимся все быстрей и быстрей. Уже слегка подташнивает, но я не осмеливаюсь его остановить. От широкой улыбки даже щеки болят.

– Все хорошо, – шепчу я сыну. – Теперь все будет как надо.

Блаженное чувство сохраняется до утра. Адам ушел, как разрезали торт, пробормотав что-то насчет тренировки и раннего подъема. Я же осталась на посиделки в номере жениха, уложила Дилана спать в соседней комнате, прихлебывала шампанское из бутылки и спорила с другом Джулиана о преимуществе Принса над Дэвидом Боуи, пока его жена нас не нашла и не прошипела ему на ухо: им давно пора уходить.

Наутро швейцар усаживает нас с Диланом на заднее сиденье черного такси. Светает. Веселый Дилан просматривает фотографии с праздника.

– Чем займемся дома? – мне отчаянно хочется продлить волшебное чувство.

– Пончики закажем?

Даю ему пять.

– Отлично.

Дилан листает приложение доставки, пока такси подъезжает к улице. По ступенькам нашего крыльца торопливо спускается маленькая фигурка в серой парке.

– Кто это? – волнуюсь я. – На крыльце?

Дилан прищуривается.

– Наверное, мистер Фостер. Он собирался принести мне статью и сверчков для Греты.

Хорошее настроение портится.

– Зачем?

На лице Дилана читается сдержанная досада.

– В смысле? Поделиться хочет. Он мой друг.

Трясу головой.

– Нет, Дил. Не может ненормальный пенсионер быть твоим единственным другом. Тебе нужны друзья среди ровесников.

– Я не люблю ровесников, – Дилан хмурится.

– Здесь, да? – спрашивает водитель.

Такси останавливается, и я распахиваю дверцу.

– Неужели не понимаешь, оттого и началась вся эта… – прерываю себя. – Знаешь, иди-ка ты домой.

– Но мама!

– Иди. Я скоро. И оставь сверчков на крыльце.

Дилан открывает дверь, а я иду за силуэтом в серой парке.

– Стойте! – кричу я, но сосед шагает дальше. – Мистер Фостер!

– А, Флоренс! – робко приветствует он. – Ой, какая вы нарядная! Ходили куда-то?

– На свадьбу к сестре, – бросаю я сквозь зубы. – Что вы делали у меня на крыльце?

– Оставил кое-чего Дилану. Почитать, сверчков для Греты. Она…

Ярость подступает к горлу, охватывает все тело. Это все он виноват, придурочный старый хиппи с банками сверчков, документальными фильмами о переработке отходов и советами по зимней спячке черепах. Из-за него у Дилана нет друзей. Из-за него мой сын и впутался в эту историю. Из-за Фостера я чуть его не потеряла. Сегодня положу этому конец.

– Слушайте, оставьте Дилана в покое, – чуть дрожащим голосом велю я. – Ему нужны друзья его возраста.

Мистер Фостер бледнеет.

– Но наша…

– Я его мать. Вы меня услышали? Это неприемлемо. И никаких больше сверчков.

Помявшись, мистер Фостер кивает и шаркает к дому. Я поднимаюсь по ступенькам и швыряю желтую банку со сверчками в мусорное ведро. Она падает на дно пластикового контейнера с тяжелым металлическим стуком.

Поднимаю голову. Дилан наблюдает за мной из окна. По его лицу пробегает мрачная тень. Он задвигает шторы и исчезает в глубине дома.

30

Шепердс-Буш

Понедельник, 07:20

В понедельник, когда Дилан возвращается в школу, Алфи уже не в главных новостях «Дейли пост» – его сменяет землетрясение в Азии, протесты из-за глобального потепления у штаб-квартиры нефтегазовой компании, а также Маккензи Мэтьюз, двадцативосьмилетняя инфлюэнсерша из «Тик-Тока», которую чуть не задушил незнакомец в маске, когда она возвращалась домой с девичника. Маккензи все утро дает интервью о «смертельно опасной» встрече с Душителем из Шепердс-Буш.

Меня по-своему успокаивает то, как скоро все вернулись к прошлой жизни. Если остальные смогли так быстро забыть историю с Алфи, то и я смогу.

И Дилан тоже.

Сегодня пеку вафли – отпраздновать возвращение Дилана в школу. Это совсем на меня не похоже, он даже пугается.

– Мам, ты как? – встревоженно спрашивает сын, садясь за кухонный стол.

– Прекрасно. Лучше не бывает.

Так и есть. Я проснулась без будильника, как заряженная до предела батарейка. И без «Ред булла» обошлась. Возможно, отныне так и будет. Домашние завтраки. Мама в фартуке. Примерное воспитание.

– Хочется в школу? – шлепаю ложку сырого теста на шипящую плиту вафельницы.

Дилан пожимает плечами.

Уже неплохо. Склонившись над тарелкой, сын поспешно отправляет в рот вафли. На нем вновь форма Сент-Анджелеса. Выглядит хорошо. Здоровый. Теперь все вернется на круги своя.

Дилан хмурится.

– Ты что-то с бровями сделала?

Меня обдает ледяной волной паники. Рука взлетает ко лбу.

– Нет!

– А, ясно, – он дальше жует вафли. – Выглядят по-другому.

Выдавливаю улыбку, не обращая внимания на тяжесть в груди.

– Нет. Все как всегда, – двигаю к нему тарелку. – Возьми еще.

* * *

В кои-то веки мы с Диланом приходим в школу пораньше. Аллегра, Фарзана и Хоуп сбились в стайку и шепчутся. Хоуп ловит мой взгляд и понимающе кудахчет:

– Опять приучаем к школе, да?

– Ты мне? – изумляюсь я.

Хоуп приподнимает голову.

– Я тут как раз говорила Аллегре: хорошо, что вернули занятия. Детям полезно, когда все по распорядку.

– М-м-м, да-да. Это верно.

Аллегра кивает. Я будто прошла маленькое испытание. Похоже, после трагедии и ареста другие матери стали ко мне терпимее. А может, Хоуп чувствует себя виноватой, ведь поначалу она подозревала Дилана.

– Что-нибудь слышали от Клео? – неуверенно спрашивает Хоуп.

В первые дни после ареста мистера Секстона Клео утратила привычную безупречность манер. Сначала спросила в чате насчет записи детей на лыжную поездку в феврале. Потом добавила ссылку на статью с провокационным названием: «Пять пропавших детей, которых нашли живыми». Несколько человек поставили сердечко, но никто не нашелся что сказать.

Затем Хоуп неосмотрительно предложила превратить нынешний БЗВ в сбор средств для создания «стипендии имени Алфи Рисби», и у Клео сорвало крышу.

ХВАТИТ ДЕЛАТЬ ВИД, ЧТО МОЙ СЫН УМЕР!!!

Все так растерялись с непривычки, что чат замолк.

– Боже, помоги ей, – говорит Аллегра, пока ее уродливый пес рвется с поводка. – Представить страшно.

– Да уж, тяжело потерять и мужа, и сына, – соглашается Фарзана.

– Так неудобно проводить БЗВ, раз Клео… не одобряет новый план, – мнется Хоуп.

Решаюсь задать вопрос, которого боятся другие:

– Так давайте отменим?

Фарзана поджимает губы.

– Всего десять дней осталось. За все заплатили…

– Главное другое, – перебивает Хоуп. – Какой вывод сделают из отмены? Традиции очень важны. Для всего сообщества. И для детей. – Она оглядывает очередь из родителей и детей и добавляет заговорщическим шепотом: – Всем сердцем сочувствую Клео, но она разве входит в родительский комитет? Формально, если она уже не мать…

Перевожу взгляд на Аллегру. Неужели не возразит, не встанет на защиту старой подруги? Она лишь слабо улыбается и меняет тему:

– Я уже говорила, что в этом году вошла в комитет аукциона Гоффс? Кто-нибудь подыскивает чистокровную лошадь?

Беседа течет в другом русле; мы шагаем к школьным воротам. Когда-то я бы осудила этих женщин: ребенок пропал, а они не хотят отменять вечеринку! Однако же я невольно понимаю их искреннее желание оставить все как есть. А уж после того, что натворила, я и вовсе не имею права порицать других. И потом, это всего лишь праздничный вечер. Даже если его отменить, Алфи не вернется.

Оглядываю горизонт в поисках знакомого силуэта мисс Шульц, но старой боевой клячи нигде не видно. На ее месте сурового вида лысый мужчина в темно-синем костюме и коричневых мокасинах.

– А кто… – спрашиваю я Хоуп, и тут мужчина тянется пожать мне руку.

– Берт Сандерс, – решительно представляется он. – От имени компании «Омега плюс» хочу поблагодарить вас за неизменное доверие.

– Где мисс Шульц?

Похоже, мой вопрос его удивляет.

– Прошу прощения. Я думал, руководство школы вам сообщило. Хелен досрочно вышла на пенсию. Решение вступило в силу немедленно.

– Что?

Сандерс переминается с ноги на ногу.

– Она, э-э, расстроена из-за случившегося. Боюсь, для нее это слишком. Однако мы очень благодарны ей за многолетнюю службу.

Берт натянуто улыбается – хочет, чтобы я угомонилась.

– А почему об этом не объявили? Не устроили церемонию? Она проработала здесь лет тридцать!

Берт прикусывает губу и хмурится. Он не привык к возражениям.

– Уверен, церемонию организуют в менее… непростое время, – он переводит взгляд на остальных матерей у меня за спиной. – Сегодня надо подумать о мальчиках. Возвращаются в прежнее русло, верно? Экзамены на носу.

Я еще не закончила, однако Дилан уже проскакивает через ворота, а Берт заводит с Хоуп разговор о благотворительном турнире по гольфу.

– Хорошего дня! – кричу я Дилану, но его уже след простыл.

Остаток дня мне кажется безграничным чистым холстом. Неужели я раньше только и ходила в салоны красоты да смотрела реалити-шоу?

Несколько раз стучу к Адаму. Тщетно, его нет дома. Наверное, в спортзале. Или на работе.

Пишу Брук: «Как медовый месяц?» В ответ получаю штук шесть залитых солнцем фотографий: пляж с белым песком, лемур, баобаб на закате. Ни следа Джулиана. Воображаю, как он сидит в баре, пьет «маргариту» и смотрит крикет в телефоне. Интересно, Брук в глубине души так же скучно, как и мне? Даже нет заказов на воздушные шары. Женщины, которые заказывают арки, не столь опрометчивы, чтобы рожать накануне Рождества и обречь маленького Каспиана на целую череду дней рождения в тени зимних праздников.

Стыдно признавать, но я скучаю по Дженни. Она вернулась к работе и после ареста мистера Секстона написала лишь одно сообщение – мимолетное, с туманным предложением «как-нибудь выпить». Расследование позади, о чем нам теперь говорить? Мы еще подруги? А раньше были?

Около полудня понимаю: не мешало бы сделать маникюр. Хоть как-то убить время. Однако дверь «Ноготков» заперта. Вглядываюсь в затемненное стекло в поисках знакомого силуэта Линь, свернувшейся калачиком в массажном кресле, но там никого нет. На нее не похоже. В отпуск уехала?

Тащусь домой в полном отчаянии, пока вдруг не вспоминаю: Эллиот! Я ведь могу ему перезвонить, все сдвинуть с мертвой точки. Присаживаюсь на край кровати и с колотящимся сердцем набираю его номер. Попадаю на автоответчик. Не страшно, в Лос-Анджелесе пока рано. Эллиот, наверное, в походе или еще где-нибудь. Перезвонит.

Плюхаюсь на диван и переключаю каналы. Напоминает время после отъезда Уилла – дни тянулись бесцельно и бесконечно. Правда, тогда я заботилась о ребенке. Что ни говори, но в уходе за младенцем хоть как-то убиваешь часы.

Провожу «первый день оставшейся жизни» на диване и пытаюсь вспомнить, чем же я занималась до Дженни, Алфи и всей этой дурацкой истории.

31

Шепердс-Буш

Вторник, 20:43

Ко вторнику я начинаю лезть на стену. Меня преследует странная уверенность; животное чутье мне твердит: приближается что-то ОЧЕНЬ ПЛОХОЕ. Я по нескольку раз проверяю замки на двери, дважды и трижды убеждаюсь, что газовая плита выключена. Часами разглядываю свое лицо в зеркале ванной – смотрю, не поредели ли брови.

Дженни до сих пор не написала, «Ноготки» необъяснимо закрыты, а Дилан хандрит и делает грустные глазки, потому что я запретила ему видеться с мистером Фостером. Поэтому, когда Мэтт Б. пишет: на цокольном этаже бутик-отеля в Мейфэре открывается новый суши-ресторан, я поддаюсь искушению роллов с угрем и простыни с тысячей нитей. Вообще-то, я этим вечером никуда не собиралась: у Брук еще медовый месяц, на сегодня у Дилана нет няни. Знаю, в десять лет нельзя оставлять ребенка одного, но я заслуживаю передышки. Победного шествия. И вообще, я в десять вполне оставалась одна, да еще за Брук присматривала, пока мама работала.

Укладываю Дилана и пишу Адаму, чтобы держал ухо востро. Возвращаешься к старым привычкам, – ехидничает голосок у меня в голове, но я отмахиваюсь.

Ресторан находится в полуподвальном помещении без окон – темном, бархатистом, роскошном. Так и умоляет посетителей завести интрижку. Место Мэтта Б. скрыто занавесью, но я узнаю его по туфлям. Он оглядывает меня с головы до ног и притворяется, что падает в обморок.

– Боже, поглядите на нее!

Улыбаюсь в ответ. Мэтт Б. высоко ценит мою внешность, это мне и нравится. Многие парни держатся невозмутимо и нипочем не сделают комплимента, а Мэтт Б. откровенно восхищен. Однако он никогда меня не касается, пока не поднимемся наверх, – не обнимет, не положит руку на плечо. Вероятно, сохраняет лицо на случай, если столкнется с коллегами.

Сажусь напротив. Кресло мягкое, глубокое. Появляется официантка, и Мэтт Б. заказывает две бутылки саке, дегустационное меню от шеф-повара, а также «что-нибудь на ее вкус», затем откидывается на спинку кресла и оценивающе меня разглядывает.

– Ну, как напроказить успела?

Ломаю голову, каким бы рассказом его развлечь. Мэтт Б. из тех мужчин, которые носят с собой два телефона и «отмечаются» на работе даже в выходные. Для него я все равно что инопланетянка – взрослая женщина без настоящей работы.

Отпиваю саке, и язык обволакивает холодная сладость.

– Так, дай подумаю… Я обвинила человека в страшном преступлении. Но он растлитель малолетних, так что ничего, заслужил.

Мэтт Б. от души хохочет.

– Да ну? И сколько ему дают?

– Не знаю. Сколько есть, наверное, – махом допиваю саке. – А ты чем занят?

– Как всегда, делаю богатых еще богаче.

Я однажды нашла «Инстаграм» его жены. Почти весь ее профиль заполнен снимками троих детей. Младший мальчик – инвалид: коляска, сиделка, все такое. Мэтт Б. мне никогда не рассказывал. Со мной он холостяк и сам себе хозяин, очередной бро из сферы финансов, живущий на широкую ногу. Подыгрывать его лжи – по-своему милосердно.

Улыбаюсь, снимаю туфлю и осторожно скольжу ногой вверх по ноге Мэтта Б.

Он щелкает языком, показывая на мою тарелку.

– Ты даже не притронулась к желтохвостику.

Мэтт Б. очень серьезно относится к еде. На знании ресторанов построена вся его личность.

Накалываю холодный кусочек рыбы на палочку и отправляю в рот. Он тает у меня на языке, как холодное соленое масло. Я одобрительно мычу.

– Держи, – Мэтт Б. пододвигает мне второе сакэ. – Запей. Лучше всего подходит по вкусу, – он пускается в рассуждение о пяти основных видах саке и способах их ферментации, а мои мысли незаметно переносятся к Иэну. Интересно, каков он на свиданиях? Наверняка совсем другой.

Мэтт Б. наконец откладывает палочки для еды и звенит ключом гостиничного номера, он уже слегка пьян. На его лбу блестит тонкая пленочка пота.

– Идем? – спрашивает он с кривой улыбкой.

У меня скручивает живот. Я вроде пьяная, но не настолько. И все же иду за ним в номер. Он расстегивает рубашку, а меня вдруг начинает тошнить при виде его нетерпеливого лица. И дело не в алкоголе. Просто перепихон с чужим поганым мужем уже не кажется волнующим и запретным. Я такая жалкая! И ради этого оставила Дилана одного? Что я творю?

Бормочу извинения, хватаю туфли и бегу по коридору к лифту.

Пытаюсь вызвать такси, но приложение не дает. «На водителей высокий спрос. Попробуйте через несколько минут». Высокий спрос. Неплохо, наверное.

Пофиг, поеду на ночном автобусе. Поднимаюсь на второй этаж и занимаю место посередине, сразу за лестницей. В салоне полно обычных персонажей: рабочих со смены в потных форменных рубашках с логотипами компании; усталых гуляк, балансирующих на грани между опьянением и похмельем; несколько отчаявшихся, нашедших в автобусе убежище от ночного холода. Надеваю наушники и погружаюсь в свои мысли, пока мы скользим по темноте Гайд-парка.

В нос ударяет запах. Открываю глаза и вижу женщину – низенькую, согбенную, ростом не больше ребенка, в кашемировом пальто не по размеру. Под ним скрывается баснословно дорогая пижама от «Фретте». Не верю своим глазам.

– Клео? Ты что делаешь в автобусе?

Я слышала, как сильно горе влияет на человека, но Клео изменилась до неузнаваемости. Сверкающее белокурое каре превратилось в лохматое облако седых волос. В руках у нее бутылка шабли и лакированная фирменная сумка, набитая бумагой.

Клео усаживается рядом, обдав меня винными парами и запахом пота. Не пойму, узнала она меня или нет, но вроде доверяет.

– Ролло знает, где ты? – мягко спрашиваю я.

Клео откидывается на спинку сиденья.

– Эта лживая свинья? – она отпивает вина прямо из бутылки. – Его девке двадцать пять. Двадцать пять!

– Сочувствую. Из-за Алфи. Конечно, мы с тобой не всегда ладили, но… Даже представить не могу, каково тебе.

– Я все знаю, – она поворачивается боком и заглядывает мне в глаза.

– О чем? – с тревогой спрашиваю я.

– О тебе и Дженни. Мисс Шульц мне рассказала. Вы пытались его найти. Почему?

– Почему? Наверное… хотели как лучше. Это ведь такой ужас!

Клео запускает руку в пакет и наклоняется ближе, будто хочет поделиться секретом.

– Смотри, – она пихает лист бумаги мне в лицо.

Детский рисунок синей ручкой. Дом, сад, собака. Внизу подпись: «Люблю тебя, мама».

– Э-э… Не понимаю.

Клео вытирает лицо рукавом пальто.

– Кто-то нам отправил. Анонимно. За два дня до ареста… – она шумно сглатывает, – того человека.

Я вздрагиваю.

– То есть?

– Не видишь? – шипит Клео. – Почерк его. Алфи жив!

В ее глазах блестит безумная надежда. Частичка меня умирает.

– Клео…

– Не веришь?

Меняю тактику.

– Ты говорила с полицией?

– С полицией? С полицией?! – голос Клео становится все выше. Она вскакивает с места. – Полиция слышать ничего не хочет! Говорит, это розыгрыш, какой-то псих воспользовался нашим положением. У меня, мол, истерика, я скорбящая мать!

– А разве нет? – отвечаю я еле слышно.

– Ты должна мне помочь.

Все в автобусе на нас пялятся и, наверное, гадают, подеремся ли.

– Клео, прошу тебя! Я… не детектив. А это все… мы зря затеяли.

Она смотрит на меня с мукой во взгляде.

– Пожалуйста. Пожалуйста, умоляю. Помоги мне.

– Полиция нашла виновного.

Клео напоследок машет передо мной рисунком, потом идет к лестнице и спускается, как раз когда автобус тормозит. Бутылка вылетает у нее из рук. Клео скатывается со ступенек и падает на подножку. Все ахают. Я торопливо протягиваю Клео руку, но она отталкивает.

Двери отворяются, и Клео с трудом встает.

– Я отыщу сына, даже если никто не поможет!

Спотыкаясь, она уходит в темноту. Маленькая частичка меня хочет последовать за ней. А другая, гораздо большая, вздыхает с облегчением. Клео сошла с ума. Обезумела от горя. Ее нельзя воспринимать всерьез.

И все-таки я вынуждена признать: почерк на том листке бумаги ужасно похож на почерк Алфи в «Дневнике чувств».

Ну, в том самом, который я сожгла в раковине.