Текст книги "Современный зарубежный детектив-10. Компиляция. Книги 1-18 (СИ)"
Автор книги: Дэн Браун
Соавторы: Тесс Герритсен,Давиде Лонго,Эсми Де Лис,Фульвио Эрвас,Таша Кориелл,Анна-Лу Уэзерли,Рут Уэйр,Сара Харман,Марк Экклстон,Алекс Марвуд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 189 (всего у книги 346 страниц)
Выяснилось, что многие завсегдатаи бара были тайно или явно влюблены в Келси. Не уверена, что ей это нравилось – вся эта любовь. Бар в основном обслуживал старую гвардию, хотя молодежь тоже иногда заходила. Обожатели Келси все усложняли. Чем сильнее мужчина влюблен в женщину, тем сильнее его подозревают в случае ее убийства.
Был там один постоянный посетитель по прозвищу Ящер, который теперь, будучи в завязке, просил называть себя Гэри. Но он продолжал ходить в бар и целыми днями пил колу и слишком много курил. Даже в завязке Гэри любил почесать языком и охотно делился любой информацией со всеми интересующимися.
«Все любили Келси. А как же ее не любить? Она была красоткой, а мы все – пьяницами», – дословно говорил он.
Был там парень, который вел список женщин – посетительниц бара, с которыми он хотел бы переспать. У него никогда не хватало смелости даже подойти к кому-то из них, но он таскал этот список с собой и показывал всем подряд, как какой-то извращенный аналог карты желаний. Я без уточнений могла догадаться, что Келси там была на первом месте.
Еще – давно разведенный парень, который когда-то проходил под грифом недавно разведенного: в общем, никак не мог избавиться от клейма «разведенки». Несколько раз его на какое-то время выдворяли из бара из-за проблем с агрессией, послуживших, по всей видимости, одной из причин развода. Из него бы вышел неплохой подозреваемый, если бы сейчас как раз не был период запрета.
Еще парнишка чуть старше двадцати, который не особо ладил с людьми своего возраста и поэтому зависал в баре с мужчинами на десять лет старше, ошибочно принимая их возраст за опытность.
Парень, который был старым другом Келси и часто задерживался после закрытия. Скорее всего, когда-то они встречались.
Парень, который до сих пор злился на нее за то, что она выкинула его из бара и запретила появляться снова.
Ее бывший парень, который тоже иногда захаживал. Своими татуировками и крутым панковским прикидом он немного напоминал мне Макса. У меня отвратительно сводило челюсть от одной этой мысли; рана в сердце по-прежнему ныла, как шрам на руке, который болел даже спустя много лет.
Форум был в восторге от такого количества новых подозреваемых. Конечно, никто об этом так не писал, но я знала. Потому что сама была в восторге. Если раньше мне казалось, что жизнь подходит к концу, то очередной труп стал новым началом.
Если бы тело Келси не выбросили в канаву, ее смерть никогда бы не связали с убийствами других четырех женщин. Ее окружало слишком много мужчин – мужчин с большим количеством мотивов и алкоголя в крови. Загвоздка была именно в канаве. В ней и еще в характере ранений Келси, совпадавших с ранениями других женщин – вплоть до деталей, которые скрывались от широкой публики, чтобы детективы могли использовать их как туз в рукаве. Это как найти мышь в доме, когда одна мышь уже поймана в мышеловку. Все, как всегда, было гораздо сложнее, чем казалось изначально.
Наше с убийцей расхождение во времени одновременно и радовало, и удручало. Если бы я осталась в канаве подольше, то смогла бы узнать его личность. С другой стороны, останься я подольше, то могла бы уже быть мертва. Женские смерти продолжали концентрироваться вокруг меня. Уильям был моим парнем, да, но с женщинами у меня складывался какой-то иной тип отношений, которое общество отказывалось называть. Как больно находиться вплотную к разгадке, не имея возможности открыть истину!
Я не могу понять, как Келси Дженкинс связана с происходящим. Иногда мне кажется, что в тебе живет сразу два человека: любовник и убийца, заключенный в тюрьме, и маньяк на свободе. Вопрос в том, как ты можешь убивать, находясь за решеткой? Вопрос в том, был ли ты вообще когда-нибудь убийцей? Вопрос в том, какое место здесь отведено мне?
Я очень долго стояла под душем, используя все возможности гигантских гостиничных нагревателей для воды, чтобы смыть с себя следы канавы.
Конечно, я останусь с тобой вне зависимости от исхода процесса, – написала я Уильяму, хотя с каждой буквой во мне росли сомнения.
32
Я не до конца понимала значение слов Уильяма про ужас чистилища, пока мне самой не пришлось ждать окончания рассмотрения дела присяжными. Они продолжали обсуждение, хотя Келси уже была мертва, ее тело вскрыто экспертами, а подозреваемые допрошены полицией.
Я начала собирать вещи, закидывая в сумку по паре футболок в перерывах между просмотрами шоу про ремонт по телевизору. Каким-то образом количество вещей увеличилось, хотя я не помню, чтобы ходила в Джорджии по магазинам. Со мной всегда так бывает – барахло просто накапливается вокруг, хочу я этого или нет.
В паузах между попытками сборов я упражнялась по видео Джилл и подолгу принимала душ. Это было как ждать звонка от мужчины. Они никогда не звонили, если я просто сидела и пялилась в телефон. Они всегда чувствовали мое отчаяние. Нет, мне надо было чем-то заниматься. Скорость вынесения присяжными вердикта была прекрасной иллюстрацией поговорки «обещанного три года ждут».
Я лежала в своей футболке с «Ревущими Тюленями» и жевала «Читос», лениво листая форум, когда всплыло объявление, что присяжные вынесли вердикт. Я взвизгнула и вскочила с кровати, разбрасывая сырные крошки.
Я оделась так, будто Уильяму вынесли смертный приговор и я была его последней трапезой. Я надела неудобный лифчик, выгодно подчеркивающий грудь, платье, едва удовлетворявшее формальным требованиям к внешнему виду в здании суда, и шпильки такой высоты, что мне пришлось взять запасную пару обуви, чтобы сесть за руль. Я не имела никакого отношения к финальному приговору. Тут все решали юристы, присяжные, судья, а прежде всего – мертвые женщины. И все же я хотела приписать результат в том числе и собственной персоне. Хотя мой наряд, мой макияж и прическа никак не могли повлиять на исход, я вела себя так, будто это было иначе. Мне хотелось быть чем-то большим, чем сноска на полях в саге об Уильяме Томпсоне. Как минимум одну главу в неизбежном переложении его истории для широкой публики должны посвятить мне.
Зал суда гремел как полчище цикад перед закатом. Сестра Джилл уже плакала. У нее были красные глаза и пустой взгляд.
– Она выглядит даже слишком худой, – шепнула мне Дотти.
Я сомневалась, что хоть какой-то результат принесет ей облегчение. Ее сестра все равно навсегда останется мертвой.
Трипп сидел в окружении друзей Анны Ли. Ходили слухи, что он начал встречаться с ее лучшей подругой, но они не были ничем подкреплены. Вне зависимости от того, правда это или нет, не мне было его судить.
Родители Анны Ли склонили головы в молитве, а мать Эммы вцепилась в носовой платок так, будто хотела разодрать его на части. Мы находились в помещении, полном людей, которые не знали, как дальше жить свою жизнь.
Уильям выглядел так, как выглядел всегда: привлекательно, но немного нервно. Я вспомнила слова Бентли, что он – человек с двумя лицами: одно принадлежит обычному человеку, а другое – монстру. Я взглянула на затылок Уильяма с полным осознанием, что сейчас в последний раз вижу его с такого ракурса. Мне всегда с трудом давалось подведение итогов; я никогда не могла принять окончательный результат, пока финал действительно не наступал. И тут все было точно так же. Я не могла представить себе жизнь без Уильяма – или, скорее, не могла представить ее без суда, без форума и без писем в моем почтовом ящике.
Я фантазировала о том, чтобы подойти к Уильяму. Я бы непринужденно встала с места, чтобы никто не разгадал моих намерений, а потом, когда стало бы уже слишком поздно и я оказалась совсем близко, я кинулась бы к нему бегом. Уильям встал бы, чтобы обнять меня, и его дыхание было бы мятным и сладким. Наступил бы момент эйфории, а за ним – резкий взрыв боли в спине, потому что меня бы подстрелили полицейские, выстроившиеся по периметру суда. Я упала бы на пол. Уильям бы закричал: «Ханна! Ханна!» – и мое последнее воспоминание было бы о моем имени на его губах. Врачи скорой подбежали бы ко мне, но слишком поздно. Я уже была бы мертва.
Образ получился очень романтичным. Прямо как во второй книге «Сумерек», половину которой Белла Свон пыталась сброситься со скалы, чтобы хоть на мгновение увидеть Эдварда. Наверное, я понятия не имела, что такое любовь.
– Как вы думаете, как пахнет Уильям? – спросила я.
– Что? – переспросила Дотти.
– Я думаю, он пахнет как всякие ароматически свечки для мужчин – хвоей и сигарами, – ответила Лорен.
Я стучала каблуком по полу. Я понимала, насколько это всех раздражает, но не могла перестать. Я бы не удивилась, вырвись у меня изо рта гудящий рой пчел.
Я взглянула на Бентли. Он держал за руку Вирджинию и выглядел спокойным. Я подумала о нашем поцелуе, а потом усилием воли прекратила это делать. Бентли был ерундовой второстепенной линией в нашей с Уильямом истории любви.
Марк и Синди выглядели очень напряженными, как будто соревновались, кто дольше задержит дыхание. У Марка, который неизменно выражал убежденность в успешном завершении дела, было настолько кислое лицо, что в этой его показной уверенности возникали большие сомнения.
Никого из друзей, поддерживавших их за пределами здания суда, видно не было. Они могли поддержать семью подозреваемого серийного убийцы в частном порядке, но было бы слишком смело просить сделать то же самое публично. Моя готовность дискредитировать себя ради Уильяма говорила о том, что я люблю его сильнее, чем люди, которых он знал всю жизнь.
Судья призвал суд к порядку. Абсолютная тишина указывает либо на то, что не происходит ничего, либо на то, что происходит все сразу: именно такая тишина повисла, когда судья ударила своим молоточком, а мы затаили дыхание и будто покинули физические оболочки.
«Пожалуйста», – зашептал голос в моей голове.
Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.
Я не была уверена, о чем прошу – хочу ли я освобождения Уильяма, или чтобы он просто остался жив.
Было очень тяжело вникать в каждое слово судьи по отдельности: я как будто читала академический текст, чтобы в итоге осознать, что ничегошеньки не поняла. Право было особым языком, который я уже не надеялась освоить.
Наконец председатель коллегии присяжных произнес те слова, которых мы все ждали.
Невиновен.
И снова.
Невиновен.
Невиновен.
Невиновен.
По толпе прокатился вздох. Кто-то громко всхлипывал. Это была я? Уильям обнимал своих адвокатов. Марк затряс кулаками в воздухе, как будто его любимая команда только что заработала тачдаун. Этот жест был неуместен, но казался очень подходящим. Бентли и Вирджиния оставались на своих местах, даже не изменив позы после объявления решения. Я поглядела на подруг. По щекам Лорен текли слезы, и она держала за руку Дотти, которая тоже плакала.
Тело сестры Джилл сотрясали рыдания. Она вся согнулась от горя, а подруги Эммы обнимали ее. Люди вокруг кричали. Я не понимала, вопят ли они что-то нечленораздельное, или я просто потеряла способность разбирать слова.
Мое сердце билось с такой скоростью, что у меня онемели пальцы. Я осознала, что никогда даже не рассматривала такой исход. Существовал четкий сценарий развития событий. Уильяма должны были признать виновным, а я бы вернулась к своей жизни. Продолжала бы ему писать еще несколько недель или месяцев, пока не нашла бы новое хобби или парня, чье физическое тело находилось бы в непосредственной близости от моего.
– И что теперь будет? – спросила Дотти.
– Понятия не имею, – откликнулась я.
33
Мы с Дотти продолжали сидеть посреди зала суда, пока остальные заторопились наружу. В этом антагонистичном движении была виновата скорее инерция, чем сознательный импульс.
Сразу после того, как Уильям поблагодарил адвокатов, его в целях безопасности вывели из зала суда в сопровождении семьи. Я наблюдала, как сначала исчез Уильям, а сразу за ним – Марк, Бентли и их жены. Никто не повернулся, чтобы попрощаться со мной.
Меня охватила тоска по утраченной иллюзии. Где свободу Уильяма олицетворяло бунгало в море.
Журналисты начали собирать материалы. Лорен извинилась, сказав, что ей пора ехать. Ее прагматизм перед лицом невероятного вызывал у меня презрение. Я думала, что эта способность приходит с годами, хотя сама ее так и не приобрела.
– Может, стоит поискать другое хобби, – сказала ей я, когда мы обнимались на прощание.
И тогда остались только Дотти, члены семей погибших и я. Мы сидели, завороженные невозможностью этой ситуации. Сестра Джилл издавала такие резкие и дикие крики, что охрана попросила ее успокоиться. Потом она расскажет телевизионщикам у здания суда, что не спала несколько месяцев.
«Я просто хотела спокойно ложиться в постель, зная, что Уильям Томпсон за решеткой. Но теперь я не засну никогда!» – кричала она.
«Моя жена заслуживала лучшего, – сказал Трипп, помолчал и добавил: – Ото всех». А потом ушел и ударился в недельный загул.
Они будут продолжать видеться – друзья и родственники жертв, навсегда связанные трагедией, сломавшей их жизни. Это был печальный товарищеский круг, и они покинули бы его сразу же, если бы смогли оживить своих мертвецов. Полиция будет расследовать новые улики, находить новых подозреваемых, но для них привкус правосудия навсегда останется горек после процесса над Уильямом Томпсоном. Это как откусить гнилую клубнику, а потом выбросить весь ящик, чтобы не повторять неприятного опыта.
– Он ведь не придет, да? – спросила я.
– Наверное, нет, – ответила Дотти. Она взяла в руки кожаную сумочку – предмет, стоивший дороже чего угодно в моем гардеробе. – Желаю тебе удачи, Ханна, – сказала она.
Мы обнялись, и тяжелый аромат ее парфюма подействовал на меня успокаивающе.
Ко мне подошли офицеры полиции.
– Пора идти, – сказали они.
Я собрала свои вещи и вышла наружу, поразившись яркости солнца. Ноги задрожали, и я уселась на ступени здания суда. Казалось, что я могу умереть прямо здесь и сейчас, так у меня болело сердце. Мне было знакомо это чувство. То же самое я ощущала, когда Макс начал встречаться с Риз, когда мужчина не перезванивал мне после хорошего свидания, когда надежда на что-то потенциально прекрасное обращалась в ничто. Эти иррациональные любовные драмы, которые скорее разворачивались у меня в голове, нежели существовали во внешнем мире! Я была вдовой, оплакивавшей мужа, которого у меня никогда не было. Как и его могилы.
По прошествии какого-то количества времени я медленно встала и направилась к своей машине. Движения вызывали боль. Ноги переживали потерю Уильяма так же тяжело, как и остальное тело. Я всегда видела наши отношения обусловленными и детерминированными той предпосылкой, что он навсегда останется в тюрьме, а я буду просто отчаявшейся женщиной, которая хочет оставаться рядом, несмотря ни на что. В этой ситуации сила была на моей стороне хотя бы потому, что я – на свободе. Но с освобождением Уильяма все перевернулось с ног на голову, и внезапно наши отношения стали ничем не отличаться от тех, что были у меня раньше.
Я держалась по пути в отель, но с трудом. Рыдания начали сотрясать и душить меня в ту же секунду, когда за мной закрылась дверь номера. Я рухнула на кровать и заплакала об Уильяме, о своей потерянной работе, о своем финансовом крахе, о мертвых женщинах и их любимых, которые никогда не получат желаемых ответов. Я плакала о Келси Дженкинс: о ее смерти и о том, как она повлияла на мою жизнь. Я плакала о Максе и Меган и всех тех людях, от которых с возрастом отдалилась. Я плакала о Бентли, о нашем вероломном поцелуе и его ночном исчезновении, ставшем очередным предательством. Слезы лились по моим щекам, а из носа текли сопли. Все, все было не так, и я не знала, как это исправить.
Когда мое отчаяние достигло таких масштабов, что в голове начали зарождаться мысли о принесении себя в жертву канаве – одновременно безболезненном и эффектном, – я услышала стук в дверь. Кто-то будто почувствовал мое горе.
«На самом деле я не хочу умирать, – захотелось пояснить мне. – Я просто не знаю, как продолжать жить».
Я открыла дверь и увидела стоящего за ней с букетом цветов Уильяма Томпсона. На нем был все тот же костюм, что и днем на процессе. Он выглядел волшебно, нереально. Мираж мужчины в пустыне моей личной жизни.
Я повернулась и посмотрела на свое отражение в ростовом зеркале рядом с дверью. Лицо – мокрое и распухшее. Волосы, которые я с таким трудом выпрямила, растрепались из-за летней жары. Он не должен был увидеть меня такой. Я по своему опыту знала, насколько важно оставаться красивой и манящей максимально долго. Мужчины не любят женщин в раздрае. Мужчины хотят, чтобы женщины сохраняли спокойствие и стоицизм, несмотря на любой хаос, творящийся в их жизни.
– Уильям, – сказала я. – Как ты меня нашел?
Было так странно осознавать, что у него есть тело. Поры и все остальное. Мои глаза скользили по его лицу, вбирая каждую веснушку и щетинку, пропущенную во время бритья. Мне хотелось протянуть руку и коснуться его, но я будто окаменела в дверях.
– Я хотел сразу пойти к тебе, но меня не пустили, – сказал он.
Эти слова полностью совпадали с тем, что я больше всего хотела услышать, и мне стало почти больно.
– Они сказали, что мне небезопасно разговаривать с тобой в зале суда, а потом я понял, что у меня даже нет твоего номера. Мы же только переписывались. Так что я пришел искать тебя здесь.
– Я думала, ты забыл обо мне, – сказала я.
– Забыл о тебе? Я никогда не смогу забыть о тебе. Я говорил серьезно, Ханна. Твои слова помогли мне пережить тяжелейшее время в моей жизни. Я даже не знаю, как смогу отплатить тебе.
Он глубоко вздохнул. У него тряслись руки. Я не понимала, что происходит. Казалось маловероятным, что он убьет меня здесь и сейчас, но, может, его тяга к убийству слишком разыгралась после стольких месяцев в тюрьме.
– Я знаю, это безумие, – сказал он. – Но я пообещал себе совершать безумства, если когда-нибудь выйду из тюрьмы. Я месяцами оплакивал свое одиночество. Я не могу упустить эту возможность. Я не могу упустить тебя, Ханна.
Когда он встал на одно колено, у меня закружилась голова. Из носа потекло.
– Ханна Уилсон, – произнес он. – Ты станешь моей женой?
В этот момент я как будто оказалась заперта в одной из своих фантазий, но что-то было не так. Где море? Почему у меня такое помятое платье? У него даже не было кольца!
Я налепила на лицо улыбку.
Как же я осуждала женщин из телевизионных реалити-шоу, которые обручались и выходили замуж за совершенно незнакомых мужчин! Долгими часами я валялась в своей студии и размышляла над искренностью подобных отношений. Но тогда я даже не представляла, насколько заманчивым может быть приглашение зайти на орбиту другого человека. Влюбиться – это всегда риск, а я просто повысила ставки, влюбившись в подозреваемого в серийных убийствах. Иронично, что я представляла свою смерть в тот момент, когда он постучал в мою дверь.
– Да, – сказала я. – Да.
Я бы заплакала, если бы не плакала до этого. Уильям заключил меня в объятия, и я уловила слабый запах, исходящий от моих подмышек.
Тогда я впервые поцеловала своего жениха. Лишь время могло показать, позволит ли он прожить мне достаточно долго, чтобы стать его женой.
Часть третья
34
Местонахождение неизвестно
– Скажи, почему ты убил их.
Если я умру, то хотя бы должна знать.
– А ты знаешь, почему делаешь то, что делаешь, Ханна? Мне тоже любопытно. Ты вечно принимаешь такие странные решения. Ты производишь впечатление человека, который на самом деле не знает, чего хочет, – отвечает он.
Его попытки эмоционально сломить меня прямо перед убийством кажутся чрезмерно жестокими. Я утешаю себя тем, что хотя бы после смерти не буду презирать себя за слишком пристальное внимание к его точке зрения.
– Я никогда никого не убивала, – говорю я.
– Но ты получала удовольствие от смертей. Не пытайся это отрицать. Прошлой ночью я прочел много всего интересного, Ханна.
– Ты нашел форум.
Хоть форум и публичный, это воспринимается как вторжение.
В детстве мама подарила мне на день рождения личный дневник с маленьким замочком. Замок придавал дневнику значимость, и я каждый раз тщательно проверяла, заперт ли он, прежде чем сунуть дневник обратно в ворох вещей в шкафу. Но оставив несколько записей, я осознала, что не могу сообщить ничего особо важного, а тем более секретного. Я перестала писать в дневник и забыла о нем, пока через пару лет мама не взялась прибирать мой шкаф и не спросила, можно ли его выкинуть.
Суровая правда интернета состоит в том, что замка нет. Даже сообщения, которые, по идее, должны быть приватными, при сильном желании может найти любой. Именно там люди хранят самые страшные секреты о себе – прямо на виду.
– Мы пытались им помочь.
– Херня, – говорит он. – Вы хотели славы.
Я не пытаюсь это отрицать.
– Ты не ответил на мой первый вопрос, – продолжаю настаивать я.
– Ох, Ханна, – вздыхает он. – Жаль, что ты мне так сильно нравишься.
Моему глупому мозгу льстит этот комплимент. Он берет чемоданчик и ставит его на пол, чтобы самому усесться на стул напротив меня. Я выдыхаю. Этот жест говорит хотя бы о том, что я проживу на несколько минут дольше.
– Я знаю, что тебя интересует, – продолжает он. – Тебя интересует, делал ли я это с другими: привозил ли сюда и вел ли с ними такие милые беседы. Ты хочешь знать, особенная ты или просто одна из многих.
– Ты не знаешь, о чем я думаю, – говорю я, хотя он прекрасно знает. Я хочу стать особенной посмертно, потому что никогда не была таковой при жизни. Но эта его ужасная способность видеть меня насквозь! Я всегда была настолько прозрачна для окружающих! Мужчины замечали мои бьющие через край эмоции, как бы глубоко я ни старалась их запрятать.
– Мы с Анной Ли особенно болтовней не занимались, если тебе от этого легче.
– У вас был роман?
Вот бы сейчас написать Дотти. Она подозревала что-то такое. Я всегда была королевой сплетен, а в такой момент сижу привязанная к стулу и без телефона.
«Когда речь идет о красивых девушках, всегда фигурирует секс», – говорила она.
– Она считала Триппа идиотом, понимаешь? – говорит он. – Такие девушки постоянно выходят за мужчин, которых не уважают.
– Почему ты убил ее?
– Я всего лишь взял то, что мне причиталось. А потом, когда все было кончено, понял, что хочу большего.
И вот наконец оно – признание. Я сотни раз представляла себе этот момент, но он оказался совсем не таким, как я думала. Я должна была испытать гордость, триумф, но вместо этого меня наполнила тотальная жалость к себе, ведь эти крупицы знания явно не стоили того, чтобы расплачиваться за них жизнью.
Он не выглядел раскаивающимся. Скорее на его лице изобразилось то блаженное самодовольство, которое испытывала я, когда рассказывала людям о своей переписке с серийным убийцей. Некоторые годами ходят на терапию, чтобы достичь такого уровня уверенности в себе.
«Это того стоило?» – как-то спросила я Лорен по поводу ее похода на суд к Крису Куперу.
«Это всегда того стоит, – ответила она. – Если веришь, что человек действительно невиновен».
Хотелось бы мне сейчас увидеть ее и спросить:
«А если знаешь, что виновен?»
35
После поцелуя я пригласила Уильяма к себе в комнату: так в готических романах герои приглашают в свой дом вампиров. При этом я об опасности знала.
– Извини, мне особенно нечего предложить, – сказала я. – Хочешь пить? Могу принести воды.
– Нет, – ответил он.
Уильям взглянул на меня, и я вновь пожалела о своем неприглядном внешнем виде. Мне казалось, что он уже пожалел о своем предложении выйти за него.
Он сделал шаг ко мне, и я не удержалась и вздрогнула. Каждое его движение могло потенциально перейти в насилие.
Но он схватил меня за плечи не чтобы задушить, а чтобы поцеловать.
– Ты убьешь меня? – спросила я между поцелуями.
Уильям рассмеялся, как будто это была шутка, прижал меня к себе и коснулся молнии на моем платье. Я вздрогнула, когда он медленно потянул ее вниз, подставив мою спину холоду. Он на секунду остановился в своем порыве и перестал целовать меня, чтобы заглянуть в глаза, пока по очереди снимал лямки платья сначала с одного, а потом с другого плеча. Оно упало на пол. Лифчик он расстегнул одной рукой, будто это было отточенное, простое действие.
На мне остались только розовые хлопковые трусики. Уильям смотрел на меня, его взгляд скользил вверх и вниз по моему телу. Меня беспокоил мой внешний вид, хотя приходилось волноваться еще и за то, что меня сейчас могут убить. Я знала, что все женщины, найденные в канаве, были обнажены. Нигде не нашли даже следов одежды, которая была на них перед исчезновением. Так это начиналось? Медленное освобождение от лишних слоев – как с луком перед жаркой?
Люди постоянно говорят о правиле «бей или беги», но редко упоминают о третьей возможности: застыть. «Застывшее» – вот слово, которое лучше всего описывало мое неподвижное тело в тот момент, когда я стояла почти голая перед мужчиной, обвинявшимся в серийных убийствах. Уильям снова приблизился ко мне, схватил за запястья и притянул к себе. Мое дыхание участилось. Я закрыла глаза. Я ждала смерти.
Но вовсе не веревку, а прикосновение губ Уильяма ощутила на себе моя шея. Они спустились вниз по моему телу, пока он стягивал трусики, чтобы проскользнуть мне языком между ног. Я никогда не достигала оргазма так быстро – все мое тело было как натянутая струна из-за страха смерти.
Уильям тоже разделся. Хотя он похудел за время тюрьмы, он с легкостью подхватил меня на руки и уложил на кровать. Я подумала: не продолжал ли он тренироваться по схеме Джилл, сидя в камере, в точности как я в своем гостиничном номере? Возможно, мы оба делали приседания в память о женщине, с которой так жестоко расправились.
«Разве возможно, – спрашивал один из адвокатов на суде, – чтобы один человек мог самостоятельно перетащить все эти тела?»
«Да, – сказал эксперт, дававший оценку. – Но он должен быть очень сильным».
Никакой речи о презервативах или противозачаточных даже не шло.
Уильям забрался на меня сверху.
Последний раз мы занимались сексом с Максом Юлипским после похода в маленький, дешевый и темный бар, где так громко играла музыка, что я почти все время просто кивала говорящим ртам, словно и не подозревающим, что я их не слышу. Это был рабочий день, и будь я там с кем-то другим, я бы ушла пораньше. Но вместо этого я просто сидела и ждала, пока Макс не заявил, что устал, после чего мы отправились к его дому, который он делил с соседями.
Макс не соврал насчет усталости, так что сразу разделся до трусов, завалился в постель и закрыл глаза.
– Макс, – прошептала я и поцеловала его за ухом, где у него была самая чувствительная точка. Я положила его руку себе на бок, чтобы он почувствовал мое обнаженное тело. Для меня было важно знать, что моей физической близости достаточно для пробуждения его от дремы.
– М-м-м, – замычал Макс. Он неохотно открыл глаза и предпринял попытку заняться со мной сексом. Какое-то время он добивался стояка, но через несколько минут сказал: – Не думаю, что сегодня получится, Ханна, – и перевернулся на другой бок, мгновенно захрапев и оставив меня лежать наедине с мыслями о том, почему меня ему мало.
Теперь я вижу это происшествие как явный сигнал, что наши с Максом отношения были на грани. Но в тот момент я восприняла это так, как хотела воспринять: как небольшую осечку из-за лишнего виски.
У Уильяма не было никаких проблем со стояком или с тем, чтобы оттрахать меня, прижимая мои руки к кровати с такой силой, что я не могла пошевелиться. С каждым новым толчком я ожидала, что вот сейчас он превратится из мужчины в убийцу.
Но этого не происходило.
Уильям с рыком кончил и упал на меня. Он поднял голову и поцеловал меня в щеки, в лоб.
– Это было потрясающе, – сказал он.
– Ага, – подтвердила я.
Он слез с меня, и мы продолжили лежать голыми на одеяле. Я помнила об убогости своей комнаты, о разбросанных несобранных вещах. Я была не идеальна, но он все равно хотел довести меня до оргазма.
Уильям перевернулся на бок и провел пальцами по моей скуле, развернув мне голову, чтобы я взглянула на него. Его глаза были еще более прозрачно-голубыми, чем у Бентли, и я прокляла себя за это сравнение. Внезапно я подумала про запах у меня изо рта.
– Я хочу дать тебе все, – сказал Уильям, продолжая поглаживать мою щеку.
– Ты уже дал, – ответила я, хотя это было больше похоже на процесс вычеркивания всего, что имелось в моей жизни, пока в ней не остался только он.
– Я серьезно, – сказал Уильям.
Мы вместе перевернулись так, чтобы я обнимала его сзади. Я целых пять минут поражалась, насколько идеально совпадают наши тела, но потом у меня начала болеть рука, и я заворочалась. Я не хотела нарушать этот момент, потому что не знала, что за ним последует. Наконец Уильям заявил, что хочет сходить в душ.
– Извини, – попросил прощения он, высвобождая свое тело из моих объятий.
– Ничего страшного, у тебя был тяжелый день, – ответила я.
Мне стоило воспользоваться временем, пока Уильям был в душе, чтобы написать знакомым и сообщить, где я. Мне необязательно было совершать ту же ошибку, что и Эмма за несколько часов до гибели. Но вместо этого я взяла блокнот.
«Уильям трахается как человек, способный убить, – вписала я в колонку «Виновен». – Но меня он пока что не убил».
36
Мы не могли сразу поехать к морю. Уильям объяснил, что сначала он обязан выполнить определенные обязательства перед своей семьей. Но как только он все уладит, убеждал он меня, мы сделаем все, о чем мечтали в наших письмах.
Я даже не заметила, что в его устах это прозвучало так, будто он до сих пор отбывает какого-то рода наказание.
Мы провели ночь в моем номере, транжиря деньги на всякую всячину из доставок в перерывах между занятиями любовью. Утром, когда я запихала все оставшиеся вещи к себе в машину, он отвел меня позавтракать. Потом мы должны были отправиться в его родной город, где его ждал обустроенный дом.
– Не мой дом, – сказал он за завтраком с блинчиками. – Наш.
Я улыбнулась ему, вцепившись зубами в ломтик бекона. Я надеялась, что он не ожидает от меня финансового участия в ипотеке. Позже оказалось, что дом принадлежал родителям Уильяма, которые не опускаются до такой пошлости, как ипотека.
Дом располагался в историческом районе города, где вырос Уильям. Я припарковалась у тротуара и увидела белый одноэтажный дом с богатым крыльцом, на котором были установлены качели с видом на дорогу. Дверь была выкрашена в умеренно эксцентричный светло-голубой цвет, а рядом красовалась табличка с надписью, что здание историческое.
Внутри дом был обставлен современной белой мебелью на отреставрированном полу из темного дерева. Белоснежные кресла стояли на ковре полукругом и смотрели на настенный телевизор над камином. За гостиной располагалась настоящая столовая со столом длиной во всю комнату.
