Текст книги "Современный зарубежный детектив-10. Компиляция. Книги 1-18 (СИ)"

Автор книги: Дэн Браун

Соавторы: Тесс Герритсен,Давиде Лонго,Эсми Де Лис,Фульвио Эрвас,Таша Кориелл,Анна-Лу Уэзерли,Рут Уэйр,Сара Харман,Марк Экклстон,Алекс Марвуд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 182 (всего у книги 346 страниц)

Я поднялась, чтобы взять третий кусок пиццы, и съела его у столешницы, глядя на письмо в руке. Я обругала себя за неуклюжесть, когда жир измазал страницу.

Уильям не признавал вину, но и не объявлял себя невиновным. Вместо этого он циклился на беспрерывном абстрактном самоуничижении, и признаки такого поведения я замечала и за собой. Даже тем, кого не обвиняют ни в каких убийствах, бывает тяжело полюбить себя. Очень часто мне было проще принять какие-то плохие события в своей жизни, чем хорошие, особенно если я не могла признать себя достойной поощрения.

Мой сосед – вечно недовольный всем мужчина – заколотил в дверь.

– Выключите музыку! – орал он.

Я вздохнула, но так и сделала. Я думала, самостоятельная жизнь предполагает некоторую степень свободы, но потом оказалось, что нет, это вовсе не так, особенно если у тебя через стенку сосед, который неестественно рано ложится спать и питает необъяснимое отвращение к твоим музыкальным вкусам.

Я выключила музыку и погрузилась в омут тишины. У меня все еще болел прикушенный язык. Я достала блокнот и села за стол.

Если бы Уильям был обычным человеком, как Макс, я бы подождала с ответом. Нельзя проявлять слишком большой энтузиазм – так ты признаешь, что сидишь дома одна и маешься от безделья и тревожных мыслей. Неважно, как долго я выжидала, чтобы выйти на связь с мужчиной, они всегда будто распознавали мое отчаяние даже в самом скупом тексте. Я могла лишь изображать сдержанность. С Уильямом не надо было о таком волноваться. Мы общались с помощью писем, а точное время их написания было так же сложно определить, как и точное время убийств тех женщин, которых он изувечил и тела которых выбросил. Уильям был в тюрьме, то есть количество способов, которыми он мог общаться с внешним миром, и людей, с которыми он мог контактировать, было ограничено. А что самое важное, он был заключенным. Что такого страшного могло случиться, даже если бы я увлеклась перепиской? Вряд ли он мог меня убить. Он уже был за решеткой.

Дорогой Уильям, – начала я.

На считаные доли секунды я остановилась и задумалась, стоит ли писать «дорогой». Я вообразила, как бы перекорежило Макса, если бы я когда-нибудь призналась, что он мне дорог. Я продолжила писать.

Не уверена, что у тебя есть право задавать вопросы обо мне. На самом деле я, скорее всего, могу пожаловаться на тебя за это полиции. Если бы ты действительно раскаивался в содеянном, то полностью воздержался бы от всяких контактов с женщинами. Не удивлюсь, если такого типа вопросы – это приманка. Для мужчин установлена такая низкая планка, что стоит им проявить хоть малейшее уважение к интересам женщины, они уже считаются иконами феминизма. Любви к Тейлор еще недостаточно, чтобы смыть все твои грехи. Впрочем, это дает тебе фору перед моим бывшим, который называл ее «бездарной кобылой».

Так что я сделаю тебе одолжение, хоть ты этого и не заслуживаешь. Моя любимая песня Тейлор Свифт – Cruel summer, хотя мой любимый альбом – «1989». Я послушала его целиком только спустя много лет после выхода. Раньше я притворялась, что мне не нравится поп-музыка. Не могу вспомнить почему: это как ввязаться с кем-то в ссору, а потом забыть, с чего вообще начался спор. Я считала, что слишком крута для поп-музыки, или хотела, чтобы так считали другие. Хотя не думаю, что кто-то на самом деле так считал. Я чувствую, что чем старше становлюсь, тем меньше волнуюсь о таких вещах. Раньше я бы и думать не посмела выйти из дома не при полном параде, а теперь мне даже лень надеть нормальную обувь. Больно думать обо всем, что я не позволяла себе любить, хотя любила.

Ты единственный из знакомых мне мужчин, у кого есть любимый аромат свечей. Обонятельный опыт остальных парней начинается и заканчивается спреем AXE. Последний, с кем я встречалась, даже не пользовался дезодорантом. Я говорила, что от него не воняет, но это была ложь. Моя коллекция свечей меняется в соответствии с сезоном. Я не могу сама дотащить рождественскую елку, но могу купить свечку с ароматом елового бальзама, а это почти то же самое. Я трачу на ароматизированные свечки больше, чем стоит. Но я не могу ничего с собой поделать. Я живу в квартире-студии, и тут очень сложно помешать запахам с кухни распространиться по остальному пространству. И сложно отказать себе в маленьких излишествах, если что-то крупное тебе в принципе недоступно.

Я остановилась на секунду и взяла шоколадку из миски на столешнице. Я ничего не могла написать о своих хобби и развлечениях, ведь, взглянув на свою жизнь, нашла единственное хобби – самого Уильяма.

Вопросы про хобби и увлечения не срабатывают даже в приложениях для знакомств. Все врут и говорят, что любят гулять. Наверное, гулять – это хорошо. Но что я действительно люблю – так это сидеть перед телевизором и смотреть кучу серий сериала подряд, а еще то чувство, когда пробуешь что-то очень вкусное. Мне нравится ходить в бары, слишком много пить и слишком долго спать. Мне не стоит признаваться в таких вещах, но тебе я могу рассказать, ведь даже мои самые худшие привычки ничто по сравнению с твоими.

Я думала порекомендовать ему какую-то книгу, но меня всегда пугала практика рекомендаций. Это как глядеть на свое отражение в окне автомобиля – ты видишь только искаженный, смутный образ. Эти вопросы всегда казались проверкой, типа как в колледже парни спрашивали, какую группу я люблю. Тогда я только насчет Neutral Milk Hotel была уверена, что это снищет их уважение. Но я оценила, что Уильям любит читать. Это несколько подправляло его моральный облик на фоне всех тех непростительных ужасов, которые он совершил. Я тоже читала «Алую букву» в школе и помню, как мальчики за партой позади меня шутливо обзывали героиню шлюхой.

Я не знала, как подписаться. Писать «С уважением» или «Всего наилучшего» казалось неправильным. Так что я остановилась просто на «Ханна». Лучше, чтобы рядом с моим именем никаких приписок не было.

Я выдрала лист с письмом из блокнота и положила в конверт. Мне понравился химический привкус клея, когда я провела языком по клапану и запечатала его.

Прежде чем лечь в постель, я снова открыла форум на своем ноутбуке. Все развивалось очень медленно, потому что до суда было еще далеко и Уильям сидел в тюрьме. Возникли обычные споры, виновен он или нет, появились какие-то мелкие незначительные новые факты, но ничего стоящего. Я знала, что если напишу: «Угадайте, от кого я сегодня получила письмо?», то на меня посыплется лавина комментариев. Всем неожиданно захочется поговорить со мной: я превращусь в эксперта.

Но я сдержалась. Было приятно, что письма Уильяма принадлежат только мне, что этот секрет доступен только для меня. Мне доставляло удовольствие знать то, что другие не знают, испытывать близость, которой можно наслаждаться только на расстоянии.

Улегшись в кровать, я начала трогать себя под одеялом. Для меня было обычным делом помастурбировать перед сном. Необычно было то, насколько мне понравилось. Я всегда считала самоудовлетворение чем-то второсортным по сравнению с настоящим сексом. Но той ночью оргазм был такой, будто у меня внутри взорвалась Вселенная. Я испытала удовольствие, которое, казалось, способно создать новую жизнь.

10

Я освободила в своей жизни место для писем Уильяма, как другие освобождают комнату под новые хобби. Только я не училась танцевать ча-ча-ча или распознавать виды птиц. Вместо этого я ближе знакомилась с серийным убийцей.

Я проверяла почтовый ящик, когда уходила на работу с утра, а потом мне весь день не терпелось вернуться домой, чтобы еще раз проверить его вечером. На выходных я находила оправдания спуститься, чтобы проверить, не пришло ли чего. Первый раз в жизни все мое белье было перестирано, потому что по дороге в химчистку я проходила мимо почтовых ящиков. Я часто задумывалась, каково жить без постоянного гнета смартфонов – такой недолгий опыт я переживала только в детстве. Но одержимость почтой научила меня, что люди постоянно от чего-то зависят, просто по-разному.

Можно я расскажу тебе секрет?

С этих слов начиналось его второе письмо. Да, больше всего на свете я хотела узнать, что таилось в самых темных и глубоких уголках его души.

Я никогда не хотел быть юристом.

Разочарование. Секреты должны быть про любовь и смерть, а не про выбор профессии.

Все мужчины семьи Томпсонов были юристами. Мой отец, мои дяди, их отцы до этого. С самого раннего детства мой брат Бентли хотел продолжить династию. А я решил стать другим. Когда я подрос, то точно знал, как вывести отца из себя: просто пригрозить, что не пойду в юридическую школу и стану актером или журналистом – в общем, выберу любую профессию, которую он презирал. В итоге я все-таки решил стать юристом, потому что это казалось практичным выбором. Я подумал, что, возможно, смогу сделать что-то хорошее для этого мира. Я ошибался. Хотелось бы мне иметь достаточно храбрости, чтобы выбрать собственный путь.

Полагаю, ты уже поняла, что мне не хватает человеческого общения, как ты и предположила в прошлом письме. Мне не нравилось проводить время с юристами, когда я был одним из них, и теперь, когда я подзащитный, мне нравится это еще меньше. В каких-то случаях речь идет исключительно и целиком обо мне, а когда-то они делают вид, что меня вообще нет в комнате.

Когда родители приходят меня навестить, мама постоянно плачет и жалуется офицерам на условия, в которых меня содержат. Как будто меня должны определить в какую-то тюрьму класса «люкс». Отец убежден, что я смогу как-то выпутаться из этой истории, если приложу достаточно усилий. Мне тяжело разговаривать с ними. Ты понимаешь то, чего они не поймут никогда, – я это заслужил. Я заслужил каждую плесневую спору на куске хлеба, и неудобную одежду, и кашель, который напал на меня в первый же день и никак не отпускает.

Ты права, мне не стоит с тобой общаться. Не потому, что такой контакт как-то угрожает твоей жизни, а потому, что это неправомерная передышка от жизни, которую я сам себе создал. Ты упомянула, как сложно отказываться от маленьких излишеств, и именно так выглядит для меня наше общение – как маленькое излишество. Я очень долго жил полной роскоши жизнью, которую не заслуживал, и ждал, когда Вселенная заберет ее у меня. Есть что-то успокаивающее в идее кармы, пусть даже ее гнев обрушился именно на меня. Как бы то ни было, я считаю, что ты можешь покупать себе свечи без всякого чувства вины.

Похоже, люди принимают тебя как должное, Ханна. Просто знай, что я к тебе никогда так не отнесусь. Я понимаю, что мы еще по-настоящему друг друга не узнали, но я ценю все, что ты готова мне рассказать.

С уважением,

Уильям

Все утро на работе я писала ему ответ. Я рассказала, как годами хотела поступить в аспирантуру, но думала, что слишком стара для этого.

Мне кажется, я упустила шанс создать для себя новую жизнь, – писала я. – Кроме того, я сама не знаю, чего на самом деле хочу.

Я писала про наряды Кэрол и про мечты о том, чтобы наша контора перешла на четырехдневную рабочую неделю.

Кем бы я стала, будь у меня больше времени?

Я почти забыла, что делюсь мыслями с обвиняемым в серийных убийствах, а не с обычным парнем из приложения для знакомств. Почти, но не до конца.

Надеюсь, судьи запрячут тебя на пожизненный, – завершила свое письмо я.

С уважением,

Ханна

Свое третье письмо он начал с признания: «Я никому раньше это не рассказывал…», а затем пустился в описания своего детства.

Хоть наша мать и сидела дома вместе с нами, нас с братом вырастила армия нянь. Существовала договоренность, что обязанность мамы – следить, чтобы дом выглядел хорошо, чтобы мы были подобающе одеты и ходили в правильные школы. Все остальное, в том числе самые неприглядные стороны детства, доставалось няням.

У нас с братом были сложные отношения. Во многих смыслах мы с ним полные противоположности, и не в последнюю очередь в политических воззрениях. Но, с другой стороны, мы очень близки. Мы много дрались в детстве. Мы не единожды избивали друг друга так, что приходилось ехать в больницу. Несколько фингалов под глазами, пара сломанных рук, все в таком духе. Не думаю, что кто-то из нас действительно хотел заходить так далеко, но иногда ситуация просто выходила из-под контроля.

Я всегда был черной овцой. Мой брат делал все, чего от него ожидали родители. Он рано женился на женщине, похожей на нашу мать. Они познакомились, когда он учился в юридической школе, а она была еще старшеклассницей. У них двое детей, которых я люблю, но совершенно не знаю, как с ними общаться. Я надеялся, что пойму, когда у меня появятся собственные дети, но теперь это невозможно. Думаю, дети Бентли продолжат семейную традицию и тоже станут юристами, когда повзрослеют.

Мой отец обладает способностью быть одним человеком на публике и совсем другим – дома. Я не раз слышал, как люди называли его добрым, но лично у меня с ним это определение никак не вяжется. По отношению ко мне и Бентли он проявлял жесткость, как и все отцы, которые считают, что если детей не пороть, то они станут избалованными. Это спорно – ведь мы были избалованными, несмотря на порку. Деньги – это не панацея, и богатые родители тоже портят своих детей.

Мы обязаны были преуспевать во всем, а если что-то шло не так, нас наказывали. Для всех стало разочарованием, когда я не прошел в студенческую команду по футболу. Бентли занял место квотербека. Меня даже не слушали, когда я говорил, что вообще не хочу играть в футбол. «Им занимаются все мужчины в нашей семье», – говорил отец. Иногда, когда на людей слишком давят, они могут ломаться.

На этом месте я поняла, что он не просто делился. Он раскаивался, хотя напрямую не признавался в преступлении; описывал, как избивал своего брата до такой степени, что тому приходилось оказывать медицинскую помощь, пусть и называл это случайностью. Наша переписка была больше похожа на сериал, чем на кино, – каждое следующее письмо добавляло что-то к предыдущему.

Я тоже рассказала о своих отношениях с родителями.

Мои родители любят несуществующую версию меня. У меня никогда не было с ними доверительных отношений: я не рассказывала им о мальчиках, которые мне нравились, или о своих мечтах и надеждах. Они считают, что я могу быть лучше всех, если только поверю в себя. Они не понимают, что вера в себя не поможет найти работу получше или получить ипотеку. Они хотят знать, почему я до сих пор не замужем, но сознают бестактность таких вопросов.

Это выглядело ужасно тривиально по сравнению с тем, что рассказал мне Уильям. Меня никогда не пороли; мои родители не верили в порку. Едва ли у них были какие-то ожидания, не соответствующие моим способностям или желаниям: отчасти потому, что я не столь многое о себе скрывала. Однако мне не казалось убедительным, что в этом отсутствии насилия в семье заключается вся разница между мной и Уильямом; что именно поэтому он стал серийным убийцей, а я иногда пропускаю спортзал, хотя обещаю себе пойти. Такая корреляция была слишком поверхностной, слишком простой, а Уильям был совсем не такой.

– Что с тобой происходит? – спросила меня Меган, когда мы наконец-то встретились в счастливые часы. – Ты как-то по-другому выглядишь. Не пойму, в чем дело.

Она вгляделась в мое лицо, как будто могла при более тщательном рассмотрении заметить новую стрижку или побелевшие зубы.

– Я пишу Уильяму Томсону, – ответила я приглушенным тоном.

– Кто такой Уильям Томпсон? – спросила Меган, и для меня это прозвучало как «Что такое воздух?». Мне и в голову не приходило, что, в отличие от меня, у людей не все мысли могут быть заняты Уильямом. Общалась я в основном с пользователями форума, которые были так же заинтересованы его личностью и исходом суда, как и я. Возникло ощущение, что мы с Меган живем в разных мирах.

Мы с Меган были лучшими друзьями, – писала я Уильяму. – А потом она нашла себе парня и забыла про меня.

– Мужчина, которого обвиняют в убийстве Анны Ли. Ну, знаешь, серийный убийца.

На лице Меган отобразился интерес, смешанный с отвращением.

– О господи, ты ему пишешь?

Сидя взаперти, чувствуешь облегчение, потому что здесь люди показывают истинное лицо практически всегда, – написал в ответ Уильям.

– Ну да, то есть я писала ему всего пару раз. Не то чтобы мы друзья по переписке или что-то такое. Я не ожидала, что он ответит, правда! Похоже, ему одиноко в тюрьме.

Еда правда такая отвратительная, как говорят?

Хуже.

– Ну и дичь, – сказала Меган. – Но, с другой стороны, это же круто, да? Ты общаешься с серийным убийцей. Как будто переписываешься с Тедом Банди.

– Тед Банди убил как минимум тридцать женщин, – сразу заметила я, чтобы установить некую дистанцию между Уильямом и Тедом.

Должна признать, ты совсем не такой, каким я тебя представляла, – написала я.

Аналогично, – ответил он.

– А это имеет значение? – спросила Меган. – Сколько женщин нужно убить, чтобы это считалось непростительным?

– Я думаю, убивать людей – это вообще непростительно. Я пишу ему не потому, что оправдываю. В первую очередь я пытаюсь докопаться до истины. Ну, знаешь, чтобы добиться справедливости для жертв.

– Только не становись одной из тех женщин. Ну, знаешь, типа той, которая пришла на суд к Теду Банди. – На словах «эти женщины» у Меган снова скривилось лицо, как будто они были прокаженными.

– Кэрол Энн Бун? Я не она. Я просто с ним переписываюсь. У Кэрол Энн Бун был секс с Тедом во время заключения, и она носила его ребенка. Не думаю, что смогу заняться сексом в тюрьме, а если и удастся, то точно заставлю его воспользоваться презервативом.

Я вспомнила, как Уильяма вели под конвоем. Как костюм облегал его фигуру. В другой жизни, где он не был бы серийным убийцей, а я не жила в нескольких штатах от него, он бы мне понравился.

Официант принес нам по второму коктейлю, прервав наш разговор. Я слизала соль с кромки бокала, прежде чем жадно всосать свою «маргариту».

Меган не смотрела мне в глаза, когда снова начала говорить.

– Я хотела сказать тебе… – начала она, и у меня внутри все сжалось еще до того, как она успела закончить. – Я обручена.

И только тогда я увидела сверкающее кольцо на ее пальце. Я должна была заподозрить неладное сразу, как только Меган пригласила меня выпить. Прошло много недель с тех пор, как я видела ее последний раз, – наша традиция встречаться в счастливые часы давно канула в Лету. Дело было не в том, что она «скучала по мне», как написала в сообщении. Просто она обручилась и боялась моей неадекватной реакции.

– Поздравляю, – сказала я, натянув фальшивую улыбку.

– Я хотела сказать тебе раньше, чем напишу об этом в интернете.

– Да, конечно.

Я всосала слишком много жидкости через трубочку и закашлялась.

– Вы уже назначили дату? – спросила я, прочистив горло.

– Мы думаем про декабрь.

– Зимняя свадьба.

– Да.

– Очень рада за вас.

Ужасно, что я завидую, когда с другими случается что-то хорошее, – написала я Уильяму, вернувшись домой. – Но я ничего не могу с собой поделать. Почему такого не случается со мной? Иногда я думаю: может, родители правы и я сама порчу себе жизнь?

– Спасибо, – сказала Меган, а потом набрала воздуха, как будто хочет сказать что-то еще, но передумала и промолчала.

Мы оплатили свои счета отдельно.

– Рада была с тобой повидаться, – сказала она.

– Да, я тоже.

Меган обернулась перед уходом.

– Не влюбляйся в серийного убийцу, пожалуйста, – в шутку сказала она.

Я посмеялась. Смех показался фальшивым.

– Ха-ха. Не буду.

Я вернулась домой и настрочила пьяное письмо Уильяму. Я писала таким кривым почерком, что потом волновалась, сможет ли он его прочитать.

Она вроде как моя лучшая подруга, и при этом у меня такое чувство, что она проводит со мной время только из жалости, – написала я.

Интересно, понимала ли Меган, до какого уровня меня низвела ее помолвка? Я превратилась в человека, который может обратиться за утешением только к серийному убийце.

11

Я осознаю свою привязанность к мужчине, когда чувствую, что могу умереть, если не смогу связаться с ним. С Максом это выражалось в поедании сыра вплоть до угрозы запора и в написании длинных простынь сообщений на условно интересную тему в надежде, что он все-таки ответит. Когда от Уильяма долго не приходили письма, что случалось достаточно часто в связи с неторопливостью тюремной почты, я без конца листала форум в поисках новых крупиц информации. Другие пользователи не знали, что я переписываюсь с Уильямом, и, думаю, если бы я призналась, модераторы сразу заблокировали бы меня, предварительно расспросив обо всех подробностях. Было определенное удовольствие в этой секретности: это как крутить роман на стороне, а вечером возвращаться домой к супругу и делать вид, что все нормально.

Когда приходило новое письмо, я готова была поклясться, что чувствую прилив дофамина в мозг, как после первых глотков кофе за день.

Я купила защитный чехол для писем Уильяма и носила его с собой в сумке, чтобы всегда иметь к ним доступ. Я перечитывала любимые куски во время затишья на работе или по вечерам, когда пыталась сосредоточиться на новом сериале по телевизору. Я говорила себе, что ищу подсказки: то, что могла пропустить при первом прочтении. Наконец, я начала анализировать его тексты так, как хотела бы моя школьная учительница по английскому.

Я осуждал брата, когда он женился, – писал Уильям в одном из писем. – Я считал, что он еще слишком молод и невеста ему не подходит. Но теперь я завидую их отношениям. У него есть человек, который всегда будет рядом, несмотря ни на что. Не помню, почему меня так пугала перспектива серьезных отношений. Думаю, я боялся, что мне причинят боль или, хуже, что я причиню боль кому-то другому. Но сейчас я бы ухватился за любой шанс быть рядом с кем-то.

Может, это прозвучит глупо, но я скучаю по своему дивану, – писал он в другом. – Знаешь это чувство, когда ты очень устал после долгого дня и наконец оказываешься дома на диване и для тебя это самое большое облегчение? Признаюсь, иногда я рад, когда меня оставляют одного в камере после долгой сессии с юристами, хотя сейчас я почти всегда один. Одиночество – это цена, которую я обязан заплатить. Но вот позволили бы мне такую малость, как лишняя подушка! Я массу вещей воспринимал как должное, но никогда не задумывался, что мебель – одна из них.

Ты очень смешная, Ханна, – написал он в третьем. – Признаюсь, мне нравится представлять, как ты выглядишь. Надеюсь, это звучит не слишком дико. Может, пришлешь мне как-нибудь свою фотографию, если это допустимо, чтобы я понимал, с кем разговариваю?

Я знала, что отстаю по работе, но не осознавала насколько, пока однажды начальница не отвела меня в сторону.

– Ханна, это катастрофа.

– Извините. Время так пролетело… – извинилась я и уставилась на свои руки. Я не привыкла косячить.

Одной из моих самых крупных задач на год была помощь в планировании торжественного вечера, который мы устраивали каждый апрель. Это значило, что я должна была вдохновить наших самых состоятельных жертвователей спонсировать нас и в следующем году. До начала работы в некоммерческой организации я не осознавала, насколько сбор средств дорогая затея. Я всегда считала, что достаточно просто послать несколько писем или имейлов в конце года, и все. Это, конечно, демонстрировало мое обывательское невежество в отношении того, как работает благотворительность. Сбор средств среди богатых людей предполагает организацию роскошных вечеринок, по итогу которых гость может подписать чек, позволяющий организации худо-бедно жить дальше.

В этом году я первый раз планировала вечеринку самостоятельно и заверила начальницу, что справлюсь. Как выяснилось, самостоятельное планирование вечеринки – это вовсе не так просто и приятно, как я себе представляла.

Было глупо даже думать о том, чтобы изменить мир, – писала я Уильяму.

– У нас до сих пор нет ни кейтеринга, ни фотографа. О чем ты вообще думала?

Март на календаре осуждающе смотрел на меня с рабочего стола. Пугающее количество дней уже было позади. Я не знала, как объяснить начальнице, что для меня время совсем не соответствует этим маленьким квадратикам.

– Я работала над другими проектами, я…

– Над какими проектами? Чем ты занималась, Ханна?

Я попыталась вспомнить последние несколько месяцев моей жизни, и единственное, что всплыло у меня в голове, – это лицо Уильяма.

– Извините, – снова сказала я.

Начальница приставила ко мне замдиректора, чтобы он наблюдал за моими трудами. Кэрол приподняла бровь, когда он отодвинул стул и сел рядом со мной. Я мысленно велела ей заткнуться. У меня в голове всплыли слова Уильяма:

Поверь мне, Ханна. Не стоит оставаться там, где тебя не ценят.

Всю следующую неделю я провела в бесконечных звонках кейтеринговым компаниям и наконец договорилась с эфиопским рестораном, который мог удовлетворить все наши требования, правда, со значительным превышением бюджета. Я думала, что смогу подбить баланс в конце и найти недорогого фотографа, но выяснилось, что не существует недорогих фотографов, готовых предоставить такое количество нужного нам качества фотографий.

– Вот почему надо было заняться этим раньше, – сказал замдиректора, когда я со страдальческим видом повесила трубку.

Под постоянным наблюдением я не могла целыми днями листать форум или строчить письма Уильяму в блокноте, и меня от этого ломало так же, как раньше ломало от желания заглянуть в смартфон. Я приходила домой и сочиняла для Уильяма целые тома о том, как я ненавижу свою работу, своих коллег и свою квартиру. Мне становилось почти неловко писать о таких мелких бытовых проблемах, когда он всего этого лишен, но потом я напоминала себе, что он серийный убийца. Пусть берет, что дают.

Несмотря на мои сомнительные успехи, весенний благотворительный вечер состоялся, как было запланировано.

Дома я собралась и надела новое платье, которое купила на распродаже в интернет-магазине. Я уже давно не носила ничего, кроме деловых костюмов и растянутой спортивной одежды, переквалифицировавшейся в домашнюю, так что было приятно нарядиться. Я сделала несколько фотографий в зеркале, чтобы выложить в соцсетях, а потом, после недолгих раздумий, заказала распечатать парочку, чтобы отправить Уильяму.

Я понимаю, насколько опрометчиво отправлять свои фотографии серийному убийце, но раньше меня ничего не останавливало от рассылки фото мужчинам. Как выяснилось, не надо близко знакомиться с человеком, чтобы он счел уместным попросить голые фото вместо сообщения. Сначала я всегда отказывалась, понимая, что такого рода фотографии могут оказаться на просторах интернета, но после нескольких просьб невольно сдавалась. Было приятно думать, что другой человек считает меня настолько привлекательной, чтобы с удовольствием смотреть на мои голые фотографии, хотя весь мир порно у него под рукой. В ответ мужчины любили посылать мне фото своих пенисов, которые меня не особенно волновали и становились скорее поводом для шуток с Меган. Во всяком случае, так было, когда мы встречались с ней регулярно. Без Меган, которой я могла бы их переслать, эти лишенные тела члены выглядели предельно трагично.

Отправить Уильяму фотографии в тюрьму казалось чуть ли не более безопасным, чем посылать обнаженку всем этим мужчинам. Как минимум на них я была не голая и они были распечатаны, так что особо распространиться не могли. Кроме того, мне нравилась мысль, что теперь с моим именем у него будет связан внешний облик; это казалось честным после того, как я пересмотрела его конвоирование столько раз, что запомнила даже походку.

Когда я зашла в зал, где проходил вечер, я растеряла всю уверенность, с которой туда отправлялась. Внезапно я оказалась в окружении избыточной роскоши. Все это напоминало школьный выпускной для богатеев и, как и мой настоящий школьный выпускной, принесло лишь разочарование.

Я рассеянно хватала какие-то закуски со стола и вела светские беседы с теми, на кого мне указывала начальница.

– О боже, это лучшее место работы! – врала я. – Более благородной цели для пожертвований просто нет!

Богатые люди делятся деньгами, чтобы потом считать себя вправе делать что угодно, – писал Уильям.

Когда моя начальница подошла к микрофону, чтобы поблагодарить гостей за щедрые пожертвования, она опустила мое имя в длинном списке лиц. Я знала, что она исключила меня намеренно.

В какой-то момент вечера женатый мужчина за пятьдесят подошел ко мне и спросил, есть ли у меня кто-то. Я его не знала, но он присутствовал на вечере, а значит, был достаточно состоятелен.

– Я не замужем, – ответила я с вежливой улыбкой.

– Что? Не могу поверить, что тебя никто не захомутал, – ответил он, стрельнув глазами в сторону моей груди.

– Ну, знаете. В наши дни сложно найти пару, – сказала я ему и отошла.

Я похлопала вместе с остальными, когда начальница объявила, что собранная сумма превысила результат прошлого года. Мои косяки, как выяснилось, не имели никакого значения. Когда она вызвала меня к себе в понедельник после мероприятия, я ожидала поздравлений с удачно прошедшим вечером. Но вместо этого увидела ее хмурое лицо.

– Ханна, какие у тебя здесь цели? – спросила она. В кабинете было холодно. Сколько бы слоев одежды я ни надевала, я никогда не могла согреться на рабочем месте.

Я промямлила что-то про помощь людям. Я не привыкла попадать в неприятности. Я была из тех, кто всегда делает то, что ей говорят.

– Послушай, – продолжила начальница, – я не знаю, что происходит у тебя в личной жизни, но ты сама на себя не похожа. Ты всегда была сотрудником, на которого можно положиться. Но в последнее время ты как будто где-то витаешь. Извини, Ханна, но я вынуждена поставить тебе испытательный срок.

Испытательный срок. Слова, которые используют по отношению к людям, совершившим преступление. Мое тело сжалось, как в те моменты, когда стоматолог вкалывает тебе в десну новокаин. Вспышка боли, а за ней – онемение.

– Извините, – ответила я. – Этого больше не повторится. Просто у меня сейчас много чего происходит…

Я не стала уточнять. Я знала – что бы она себе ни представила, это более приемлемо, чем правда. Было нечестно требовать от нее трагических выводов из моего туманного намека, но это был простейший способ выбраться из кабинета.

– Мы все за тебя болеем, Ханна, – сказала начальница мне вслед, как будто она – Тайра Бэнкс, а я – красавица-модель.

Все это такая хрень, – написала я Уильяму тем вечером. – Наверное, это облегчение – вырваться из системы? Знать, что ты уже ни при каких обстоятельствах не вернешься к прошлому?

После работы я забрала в магазине хозтоваров заказ с распечатанными фотографиями. Хотя я сделала эти фото всего несколько дней назад, на меня как будто смотрел другой человек. Эту женщину с сексуально поджатыми губками не волновал испытательный срок на работе, ее не беспокоило, что она все больше отдаляется от семьи и друзей. Она уверенно смотрела в камеру, будто говоря: «Что ты сделаешь, если доберешься до меня?»