Текст книги "Современный зарубежный детектив-10. Компиляция. Книги 1-18 (СИ)"
Автор книги: Дэн Браун
Соавторы: Тесс Герритсен,Давиде Лонго,Эсми Де Лис,Фульвио Эрвас,Таша Кориелл,Анна-Лу Уэзерли,Рут Уэйр,Сара Харман,Марк Экклстон,Алекс Марвуд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 216 (всего у книги 346 страниц)
15
– Знаешь, кто эта свинья?
Оливо знает. Возможно, не во всех подробностях, но вот уже неделю, как он наблюдает за ним во дворе, пока тот обжимается и лижется с Валерией, метит территорию со своими четырьмя микронацистами и унижает тех, кого считает низшими существами, годными лишь на то, чтобы вытирать о них ноги. Слишком много для десятиминутной перемены, но сочетание мотивации с бездельем творит чудеса, не знаю, понятно ли объясняю.
– Нет, – отвечает Оливо.
– Густаво Илларион ди Брессе – сын короля скобяного мира Брессе. Его прадед был высокопоставленным фашистским функционером, и, чтоб ты понимал, Густаво приклеил его фотографию на первую страницу дневника. Не заблуждайся насчет их чудачеств: эти говнюки на самом деле опасны.
– Угу.
– Черта с два «угу»! Из-за них куча народу попала в больницы, и ребята из нашей школы тоже. Отец его не только жутко богатый, но к тому же владеет двумя газетами и местным телевидением. Кроме того, он не разлей вода с генералом карабинеров и уймой политиков. Мораль: никто не хочет с ним связываться. И сынок вытворяет любую хрень, какая только взбредет ему в голову.
– Понял.
– Надеюсь, потому что если мы велели тебе не отходить от нас, значит была причина. Валерия – его женщина, как они выражаются. И, более того, ему доставляют удовольствие разборки с такими, как мы.
– Как мы?
– Ты прекрасно понял! Густаво считает себя сверхчеловеком. Ты понимаешь лучше меня, что это значит. Ведь ты уже прошел программу четвертого, пятый класс – почти университетский[389]389
В итальянской системе образования пятый класс лицея считается последним перед поступлением в университет.
[Закрыть].
– Не совсем.
– Не совсем? Ну давай честно! Скажи мне определение сверхчеловека, пожалуйста.
Оливо колеблется.
– Только по-честному! – напирает Серафин. – Сверхчеловек в ста словах!
Оливо смотрит в конец коридора.
– Фридрих Ницше – немецкий философ, культурный критик и филолог, родился в тысяча восемьсот сорок четвертом году и умер в тысяча девятьсот десятом. В своей доктрине он сформулировал понятие супер– или сверхчеловека, по-немецки Übermensch. Это гениальный человек, отказывающийся подчиняться общепринятым нормам морали. Это индивидуум – продукт определенного процесса воспитания и способный жить над понятиями «хорошо» и «плохо». Термин «сверхчеловек» использовался Гитлером и нацистским режимом для определения арийской расы или доминирующей немецкой расы, биологически высшей по сравнению с остальными. Нацистская концепция доминирующей расы породила также идею существования людей «низшей расы», недочеловеков Untermenschen, которые подлежат подчинению, могут быть превращены в рабов или просто уничтожены.
– Сколько слов?
– Девяносто девять.
– Видишь, мы для Гуса и его шестерок люди низшей расы – Untermenschen. Извини, у меня не такое хорошее произношение, как у тебя. Охренеть, но как ты выучил еще и немецкий?!
– В библиотеке.
– В библиотеке, блин! Я могла провести там десять лет, сидеть круглыми сутками, питаться кофе из капельницы, но мне бы и тысячной доли не зашло того, что у тебя под этой шапочкой. Однако я умею понимать, когда иду по краю пропасти. Тебе, похоже, нравится влипать в неприятности: сначала с Валерией возню затеял, а теперь и вовсе забрался в волчье логово. – Серафин всматривается в бесстрастное лицо Оливо: – Не скрываешь ли ты что-то от нас?!
– Что?
– Не знаю. Приходишь в класс в марте. Говоришь, что жил в Милане, но твои типа там болеют. Эта твоя туринская тетя и правда существует?
– Существует.
– Тогда объясни мне, почему все с ходу понимают, что нужно держаться подальше от Гуса, а ты, наоборот, ему зад подставляешь?
– У меня синдром саванта.
– Какой синдром?..
– Саванта, или синдром ученого идиота. Это о людях, у которых из-за таких болезней, как шизофрения или аутизм, проявляются задержки умственного развития и уровень IQ ниже двадцати пяти, но в то же время они проявляют уникальные способности в некоторых дисциплинах.
– Стебешься надо мной? Не существует ничего подобного.
– Это определение ввел в оборот лондонский врач Джон Лэнгдон Даун в тысяча восемьсот восемьдесят седьмом году, когда описывал детей со слабым умственным развитием, которые демонстрировали при этом необычайные способности в счете и рисовании, механических навыках, заучивании наизусть, игре на инструментах и иногда в сочинении музыки. И все это при отсутствии восприятия опасности, дефиците отношений и проявления чувств.
– А я думала, ты аутист[390]390
Аутизм – расстройство, возникающее вследствие нарушения развития головного мозга и характеризующееся выраженным и всесторонним дефицитом социального взаимодействия и способности к общению, а также ограниченными интересами и повторяющимися действиями.
[Закрыть], и все.
– Тоже.
– Что значит «тоже»?
– Савант, аутист, Туретта[391]391
Синдром Туретта – генетически обусловленное расстройство центральной нервной системы, которое проявляется в любом возрасте и характеризуется множественными двигательными тиками и как минимум одним голосовым, появляющимися много раз в течение дня.
[Закрыть]. Полностью я не подхожу ни под один синдром.
– Круто! Идеальная жертва для Гуса. Но мы взяли обязательство продержаться живыми до каникул, значит теперь повторяй за мной. – И она четко произносит: – Я всегда должен быть рядом с Серафин и остальными. Повтори!
– Я всегда должен быть рядом с Серафин и остальными.
– Иначе Гус меня убьет. Повтори.
– А тебе не страшно?
– Я дура, по-твоему? Конечно страшно. Каждый раз, как посмотрит на меня или я почувствую на шее его дыхание, едва не писаюсь со страху. Но у меня есть преимущество.
– Преимущество?
– Два года назад, когда Гус начал действовать мне на нервы, потому что… потому что мы были Untermenschen, мой брат разузнал о нем кое-что. Он выследил Гуса с его червяками и нашел их бункер. Они называют его Führerbunker[392]392
Фюрербункер (нем.) – название комплекса подземных помещений в Берлине, размещенных в основном в саду рейхсканцелярии.
[Закрыть], как бункер, где прятался Гитлер, когда Берлин уже почти пал. Там он потом и принял цианид, чтобы покончить с собой. Короче, мой брат забрался туда, пока их не было, и разнес к чертовой матери весь их нацистский хлам – флаги, медали, эсэсовские символы, – вдобавок оставил записку, чтобы они знали, кто это сделал и почему.
– Угу.
– Знаешь, было похоже на то, как два альфа-самца рогами бодаются. Отвратительно, конечно. Но зато теперь у меня есть преимущество. Джованни умер год назад, но Гус уверен, что он рассказал мне, где находится их Führerbunker. Поэтому между нами существует как бы пакт о ненападении. Он не трогает меня и моих друзей. Я же храню в тайне месторасположение бункера. А знаешь, что самое смешное во всем этом?
– Нет.
– Мой брат никогда не говорил мне, где находится бункер. Так что я пока еще цела благодаря этому блефу.
Оливо поднимает уголок рта.
– Ты улыбаешься? В таком случае нужно звать прессу, телевидение – объявить национальный праздник!
– Ты очень мила.
– Теперь еще и комплимент!
Серафин легко чмокает Деперо в щеку:
– Ты тоже милый, как савант, имею в виду. А теперь идем в класс. Тебе еще нужно дорисовать маму с четырьмя малышами. Ее уже заждались в Лувре…[393]393
Лувр – один из крупнейших и самый популярный художественный музей мира. Расположен в центре Парижа.
[Закрыть]
16
– Мы должны обсудить пару моментов, Оливо, – говорит Соня.
Вечер вторника. За день никаких контактов с Гусом и его приятелями ни в школе, ни по дороге домой. Как обычно, они с Соней сидят за столом. Перед ним – тарелка с макаронами с маслом и пармезаном. Перед ней – то, что осталось от позавчерашних спагетти с соусом песто.
Соня уже выпила практически на голодный желудок три бокала белого. Верный признак, что нервничает, устала или грустит. Или все, вместе взятое. Скатерть, которая еще недавно была скомкана, теперь расстелена на столе, на ней все та же посуда – словно ждет гостей, готовых есть из грязных тарелок. Не хватает, пожалуй, тех самых крошек из созвездия Плеяды, похороненных под скатертью. И раскладной диван по-прежнему разложен, хотя Манон уже давно не появлялась дома.
– Да, Оливо, надо обсудить пару моментов, – повторяет Соня Спирлари.
Оливо подозревает, что она узнала о «гольфе», который и сегодня преследовал его, и что он, желая избавиться от хвоста, снова вошел в один из домов и вышел через другой подъезд. Он понятия не имеет, как Соня докопалась до всего этого, но на свете есть много вещей, о которых он ничего не знает. Было бы не так, этот случай вряд ли сильно заинтересовал бы его. И к тому же сегодня он купил пять книг, а завтра у него библиотечный день. Так что поводов для уныния нет. Неизмеримо лучше, чем обретаться в приюте в лапах Джессики и Октавиана.
Соня перестает жевать, ставит на стол локти и обхватывает лицо ладонями.
– Мы должны признать, что дело почти не сдвигается с мертвой точки, Оливо.
И умолкает, возможно надеясь, что Оливо начнет оправдываться, сглаживать тему, комментировать что-то, – у меня столько всего, о чем нужно позаботиться, не стану же я еще и комментариями заниматься?! В моем личном деле, которое ты изучила, не было, случайно, написано «комментатор»? Не знаю, понятно ли объясняю.
– Хочу сказать, что время идет, – заново начала Соня, не дождавшись ответной реакции Оливо, – а мы по-прежнему ничего не знаем о тех четверых ребятах, не знаем даже, живы ли они. Тебя внедрили в школу в надежде, что ты сможешь раздобыть какую-нибудь информацию, которую мы упустили, но… Я не говорю, что ты в чем-то виноват… Это была попытка…
– Неделя, – произносит Оливо.
– Что – неделя?
– Еще одна неделя.
– Ты хочешь сказать, что просишь оставить тебя еще на неделю? Почему на неделю?
– В четверг у меня сочинение по итальянскому, а в пятницу – контрольная по истории искусств.
Соня неотрывно смотрит на него и на мгновение замирает, потом, как обычно, в знакомой ему манере откидывает волосы назад.
– Я рада, что ты втянулся в учебу. Как только дело будет закрыто, ты мог бы подумать о том, чтобы записаться в класс на постоянное обучение, чтобы получить аттестат, если этого тебе хочется больше, чем места научного сотрудника библиотеки. Можем поговорить об этом с Гектором и директрисой приюта, уверена, они поддержат, и я бы замолвила за тебя словечко перед ректором «Фенольо». Но мы должны добиться результата в нашем деле. Я должна добиться результатов! Иначе мне дадут пинком под зад – понимаешь, что я имею в виду?
– Да.
– Ты умный парень. Если я вылечу из игры, считай, мой поезд ушел, и я уже не стану начальником управления, и возможности помочь тебе у меня не будет. Извини за сравнение – не к столу будет сказано, – но пока что мы с тобой барахтаемся в одной шлюпке в море дерьма, и, к сожалению, суденышко наше дало течь. Или мы быстро добираемся до какого-нибудь порта, или…
– Одна неделя.
Соня Спирлари вздыхает, наливает себе четвертый бокал и в четвертый раз выпивает его до дна.
– Хорошо, Оливо. Еще неделю я могу тебе дать. Но нужно, чтобы за это время хоть что-то произошло. Не думай, что я не понимаю. Чувствую, ты что-то затеваешь, хоть и не рассказываешь мне. Один из психоаналитиков, который вел тебя, в своем отчете очень точно описал твою тактику поведения. Он назвал ее «прикрывание рукой». Ты же понимаешь, что он имел в виду?
– Когда игрок в скала кваранта[394]394
Скала кваранта – итальянская карточная игра, цель которой избавиться от всех карт раньше противников.
[Закрыть] строит свою партию не на том, чтобы быстрее набирать по сорок очков и сбрасывать карты, а на том, чтобы прикрывать рукой свои карты и потом сбросить лишь один раз, но выверенно и точно.
– Вот почему я знаю, что ты что-то скрываешь от меня. Ты считаешь, что делаешь это из лучших побуждений, но такая задача в одиночку не решается. Не тот случай – не игра, не развлечение. Нам нужно работать вместе, ты должен делиться со мной всей информацией. Кроме нас с тобой, по крайней мере еще тридцать человек задействованы в поиске ребят и поимке похитителей и их сообщников. Одни задерживают, другие следят, кто-то организует блокпосты, координирует, контролирует поступающие сигналы, ведет поиск в интернете.
Мы с Флавио уже три месяца ни одной ночи толком не спим. – Это знают и в отеле «Ибис», где вы ни одну ночь толком не спите, хе-хе-хе! – Ты должен доверять нам, ясно? В противном случае в конце этой недели тебе придется уйти из школы и вернуться в приют. И когда-нибудь мы с тобой, может быть, встретимся на одном из перекрестков, где я буду регулировать движение.
Наливает себе пятый бокал и замирает, расстроенно разглядывая, как пузырьки просекко[395]395
Просекко – итальянское сухое игристое вино.
[Закрыть] бодро подскакивают вверх – им нет дела до ее настроения.
– Второй момент? – спрашивает Оливо.
– Второй момент – что?
– Мы должны обсудить пару моментов, сказали вы.
– Ах да, второй… Не хочу показаться невежливой, но мы вроде как живем под одной крышей. Имею в виду – ты, я и Манон, даже если Манон на самом деле почти никогда не бывает дома. Кстати, ты не знаешь, где она? Потому что я заметила, что у вас вроде неплохие отношения, – может быть, тебе она рассказывает хоть что-то.
– Нет, – спешит ответить Оливо.
– Я так и думала. В любом случае совместное проживание требует соблюдения минимальных правил… Если сразу к делу, второй момент как раз сейчас… Не хочешь переодеться? Вечером, думаю, заложить стирку, так что… на твоем месте я бы воспользовалась этой возможностью, что скажешь?
Оливо долго пережевывает свои последние три макаронины. Он серьезно задумался.
– Я бы сказал «нет», – заключает он, затем встает, чтобы уйти в комнату и переосмыслить имеющиеся у него на руках карты.
Чтобы все их прикрыть рукой, ему недостает еще одной, но он рассчитывает вытащить ее из колоды до субботы.
17
На последнем уроке – просмотр картины темперой.
Все, как обычно, не успевают, волнуются, путают краски, истерично смеются, добавляют последние штрихи, о которых тут же жалеют.
Все, кроме Валерии. Она нарисовала жирную черную крысу в канализационной трубе с воткнутым в спину мечом, один глаз вылезает из орбиты, хвост отрублен. На общем фоне в темном проходе другие крысы уставились на нее и ждут, когда она издохнет, чтобы наброситься на нее и растерзать. У Валерии очень хорошая техника. Сизмонда не раз хвалил ее во время работы. Но как говорит профессор, «творение художника на треть состоит из техники, на треть из воображения, а остальное – из желания подарить миру надежду». И как раз вот этого третьего Валерии и недостает. Однако ей до лампочки. Вакуум между нею и миром заполняет немецкий индастриал-рок[396]396
Индастриал-рок – музыкальный жанр, вобравший в себя элементы индастриала, рока и электронной музыки. Возник в конце 1970-х гг. в Великобритании и США.
[Закрыть], гремящий в ее наушниках, и буквы «ГУС», вытатуированные на запястье. Это единственный мир, в котором ей хочется жить.
Кто совсем не волнуется, так это Оливо, ну потому что он Оливо, и Серафин, потому что она, как всегда, получит свою семерку, а стараться на более высокую оценку нет никакой нужды. У нее свой проект в голове, не имеющий ничего общего с карандашом и кистями. Она хочет приобрести находящееся за городом предприятие по производству петард и фейерверков. Она проводит там теперь все свободное время, учится ремеслу у старого хозяина. Формулы соединений калиевой селитры, угля и серы – вот что она записывает каждый день в своей тетрадке в кожаном переплете, куда Оливо удалось заглянуть. А также точные пропорции углекислого газа, сульфидов и полисульфидов, цены на химические реагенты и взрыватели, идеи насчет пороха: какой годится для запуска более высоких или более дальних ракет, вспыхивающих тысячами цветов.
У каждого из ребят, впрочем, имеются свои навязчивые идеи, свои мечты и свой способ заработать хоть немного денег.
Матильда мечтает рисовать мангу, но в то же время по выходным преподает в одной агрошколе, где учит детей заниматься огородом, прививать фруктовые деревья, заботиться о домашних животных и главным образом объясняет им, что нехорошо совать палки в задний проход кроликам, собакам, курам и пони.
Франческо же хочет создать свою коллекцию украшений, которые стала бы носить Дженнифер Лоуренс[397]397
Дженнифер Лоуренс – американская актриса и продюсер.
[Закрыть], но вечерами по пятницам и субботам он отправляется в ресторанчик фастфуда, надевает там униформу и становится к плите – жарить картошку.
Навязчивая идея Оливо – это Аза, мечта, похожая на Манон, и в качестве какого-то дохода – поиски четырех пропавших ребят, задание, оплачиваемое в тридцать пять евро в неделю плюс еда и кров и вдобавок пять чупа-чупсов, которые Соня оставляет для него на столе каждое утро.
Со звонком на перерыв беспокойство в аудитории возрастает до скорости разрядки мобильника. Профессор Сизмонда, очевидно, не слышит звонка, но потихоньку, вероятно, осознает, что, должно быть, что-то происходит, – он смотрит на свои часы на цепочке и просит сдавать работы. Все – кто с неохотой, а кто с большим облегчением – направляются к кафедре. И Серафин в числе первых.
– Жду тебя на улице, о’кей? – говорит она Оливо.
– Угу.
Оставшись последним, Оливо достает из правого кармана немного земли, собранной утром на газоне, а из левого – деревянные щепки, которые потихоньку отковырял под партой на первых двух уроках математики. И размещает все это на рисунке согласно своему видению. То, что он сейчас сделал, можно принять за свежую темперу.
– На дерьмо похоже, – обернувшись с передней парты, говорит Аза.
– Ошибаешься.
– Я ошибаюсь? Я – зритель, а мнение зрителя имеет значение. Лично я думаю, что прежде, чем взять в руки эту вещицу, нужно запастись туалетной бумагой и иметь рядом мощный сливной бачок и освежитель воздуха. Не знаю, понятно ли объясняю.
– А мне нравится.
– Сказал тот, кто спит в пижаме с ромбами, которую носит с восьми лет. Профессор идет, у тебя еще есть время поджечь это свинство, иначе…
– Оливо Деперо! – произносит старый Сизмонда, водружая на нос очки. – Могу посмотреть, что у тебя получилось? Позволишь?
– Угу.
Профессор бросает взгляд на картину, поворачивает ее, поднимает, подходит и крепит к стене, отходит и снова рассматривает.
– Тебе, несомненно, нужно еще поработать над техникой, но что касается второго и третьего – этого у тебя предостаточно. Знаешь картины Лигабуэ?[398]398
Антонио Лигабуэ (1899–1965) – итальянский художник, один из самых значительных наивных художников XX в.
[Закрыть]
– Я знаю, кто это.
– А картины его видел?
– Очень давно.
– Тебе шестнадцать лет – «очень давно» для тебя пока еще не существует. Перед уходом загляни в учительскую.
Оливо выходит из школы через главные ворота, держа под мышкой объемный том, который ему одолжил Сизмонда.
– В виде исключения, – сказал профессор, – только как справочное пособие.
– Что это у тебя? – спрашивает Серафин, которая ждет его, сидя на стареньком «скарабео»[399]399
«Скарабео» («Scarabeo») – модель скутера, выпускаемая итальянским производителем мотоциклов «Априлиа».
[Закрыть] своего брата – единственное, что она сохранила для себя. Музыкальные инструменты, книги, коллекции комиксов, одежду, обувь и диски – все распродала. Но «скарабео» ей нужен, чтобы добираться до предприятия, где изготавливают фейерверки. И чинит его каждый раз, когда ломается, хотя уже, наверное, пора сдать его в металлолом.
– Книга про тигров, собак и кур, – говорит Оливо. – Мне Сизмонда дал.
– Выходит, мама-кабаниха с кабанятами пробила брешь в его сердце. Он ведь скорее жену одолжил бы кому-нибудь, чем свои книги.
У Оливо рюкзак на плечах – тот, что собрал для него Флавио, – но толстенная книга туда не помещается. На площадке перед институтом кучкуются друзья-студенты. Тусуются, курят, болтают, обсуждают случившееся за утро и решают, что будут делать днем и вечером. Разумеется, «женихи» и «невесты» ждут здесь своих возлюбленных и заодно демонстрируют остальным, что место занято. Старомодные делишки, не знаю, понятно ли объясняю.
– Давай хоть сегодня подвезу тебя на скутере, раз ты с таким кирпичом?
– Не.
– Почему? Боишься, что плохо вожу?
– Не.
– Тогда объясни, в чем дело! Почему всегда отказываешься от моего предложения?
– Через неделю.
– Уф! По крайней мере, точен в обещаниях. Ладно, я поехала. Я проверила: Гуса с дружками поблизости не видно, но ты все равно постарайся не попадаться им на глаза, в том смысле что не кричи на всю улицу: «Я еврей, гей, идиот-савант, Аспергер[400]400
Синдром Аспергера – врожденное расстройство психологического развития, характеризующееся серьезными трудностями в социальном взаимодействии.
[Закрыть] и ненавижу всех нацистов». Понял?
– Понял, – кивает Оливо и приподнимает уголок рта.
Как только Серафин укатила на своем «скарабео», Оливо отправляется своей обычной дорогой.
Пересекает три квартала, затем сворачивает направо, потом налево и тут, вместо того чтобы перейти эстакаду, направляется в центр. Сегодня библиотечный день. В кармане у него лежит сделанный еще на прошлой неделе пропуск, деньги на обед и твердый Н3-карандаш, чтобы заполнять заявки на книги и другие библиотечные бюрократические бланки.
У светофора он останавливается на пешеходном переходе и тут замечает серый «гольф» с затемненными стеклами.
Он следует за Оливо в пятидесяти метрах. Дорогая машина с агрессивным дизайном, красивая, и тот же забрызганный, как и позавчера, номер. Различить можно лишь двойку и пятерку. Вот если бы догадаться, кто за рулем. Но нет.
Проходит по «зебре» и, согнувшись, быстро двигается дальше по широкой дороге с двусторонним движением. Через десять минут он уже возле внушительного по размеру здания, где располагается библиотека. Заходит и направляется к приемной стойке.
Пока Оливо ждет своей очереди, посматривает в окно у входа: «гольфа» не видно, но он знает, что машина там. Скорее всего, та же, что выслеживала по нескольку дней и тех четырех ребят, с той лишь разницей, что они этого не замечали, пока не становилось слишком поздно.
– Что желаете? – спрашивает служащая, дама в годах. Он уже видел ее прежде, когда бывал здесь.
– Я хотел бы посмотреть инструкцию по организации оповещения и эвакуации граждан, – отвечает Оливо.
И без того неулыбчивая, женщина мрачнеет еще больше.
– Простите?
– Инструкцию по организации оповещения и эвакуации граждан. Этот документ у вас должен выдаваться любому, кто приходит сюда. Мне, например.
Служащая встает и отходит примерно на метр. Вероятно, в прошлом у нее был печальный опыт общения с сумасшедшими, разговаривающими подобным тоном.
– Я не в курсе, мне нужно проконсультироваться, – пытается она спровадить его без возражений.
– Хорошо, консультируйтесь.
Женщина жестом дает понять, что ему придется подождать, и удаляется в соседнее помещение.
Вскоре возвращается с очень высоким мужчиной интеллигентного вида. Смуглая, янтарного оттенка кожа, борода и прическа делают его похожим на английскую охотничью собаку – специально выведенную породу, которая умеет залезать в заячьи норы. Или в старые кожаные сумки.
– Добрый день! Синьора Адель сообщила мне о вашем необычном запросе. Могу поинтересоваться, зачем вам понадобилась инструкция по организации оповещения и эвакуации граждан? Этот документ мы обычно используем для технического контроля.
– Планы.
– Планы?
– Планы здания.
– Могу узнать, зачем они вам требуются? Для посетителей они представлены на каждом этаже с указанием запасных выходов на случай пожара.
– Они приблизительные, – говорит Оливо. – Неполные, в них ошибки при обозначении лестниц. Когда я вхожу в здание, я хочу знать настоящие пропорции помещений, расположение выходов, переходов, в противном случае у меня может случиться приступ, я начну кричать, истекать слюной, крушить все вокруг. В рюкзаке у меня лежит справка, подтверждающая эту мою патологию – «непереносимость незнакомых пространств», покажу, если хотите.
Мужчина внимательно смотрит на него. Решает, что это – шутка или же он впервые за свою долгую карьеру встречается с таким необычным случаем. Принимает за основу свою вторую гипотезу и сообщает, что справка ему не потребуется.
– Думаю, мы с вами можем прийти к компромиссу. Синьора Адель, достаньте, пожалуйста, папку с документами из второго ящика.
– Как скажете, директор.
Женщина бросается исполнять приказание. Мужчина же благодушно, словно они уже давно знакомы, улыбается Оливо.
– Это документы, которые мы используем для технического персонала, – поясняет он, пока ждут. – Я работаю в этой библиотеке сорок два года, однако, бывает, и я в них заглядываю. Просматривать планы зданий – дело одновременно волнительное и бодрящее, абсолютно согласен с вами. Если понимаешь ценность каких-то вещей, уже не можешь без них обойтись.
Служащая приносит папку и кладет на стол, Оливо принимается листать ее, задерживаясь по несколько секунд на каждом плане – склад, подвал, – и закрывает.
– Спасибо, – говорит.
– Пожалуйста, надеюсь, вы удовлетворены.
– Вполне.
– Я рад. Как вы, возможно, знаете, у нас вполне приличная картографическая секция на третьем этаже. Когда пожелаете, с удовольствием послужу вам гидом.
По дороге сюда Оливо полагал, что в библиотеке у него будет время продумать дальше свой план со всеми вытекающими из него последствиями или же позвонить комиссарше и доложить ей о «гольфе» – как все, наверное, от него ждут.
Но дело в том, что, оказавшись в читальном зале, он через несколько минут забывает и о сером «гольфе», и о Соне Спирлари, и о четверых пропавших ребятах – а ведь именно из-за них он и находится тут.
Первые полчаса он посвящает увесистому тому, полученному от профессора Сизмонда, и книгам о Лигабуэ, взятым с полок. Пейзажи дикой природы, написанные художником, уносят Оливо в горы, где он когда-то жил, к животным, которых выращивал его отец, к зверям, обитавшим в лесу. Так много жизни, крови, цветов и безумия оказалось в этих картинах, что Оливо сидит словно огорошенный. В одной картине, где Лигабуэ нарисовал леопарда с поднятой лапой, он совершенно точно узнает Манон.
Взволнованный, Оливо переключается на романы. Монографию ему ничего не стоит прочитать за пять минут, а если много страниц – максимум за десять. Это одно из тех занятий, которые он сам не понимает как ему удаются. То же самое происходит и с романами, но тут он заставляет себя не торопиться, чтобы прочувствовать слова, переплетения сюжета, заметить некоторые неточности, проскальзывающие помимо воли автора. Так он читает рассказы Гоголя, трилогию Аготы Кристоф[401]401
Агота Кристоф (1935–2011) – швейцарская писательница венгерского происхождения, писавшая на французском языке. Речь о ее «Трилогии близнецов», включающей романы «Толстая тетрадь», «Доказательство», «Третья ложь».
[Закрыть], любовный роман, в котором летчик влюбляется в бортпроводницу, оказавшуюся русской шпионкой. Когда перелистывает последнюю страницу «Вспоминая моих грустных шлюх» Маркеса[402]402
Габриэль Гарсиа Маркес (1927–2014) – колумбийский писатель-прозаик, журналист, издатель и политический деятель.
[Закрыть], на часах половина седьмого. До закрытия библиотеки остается полчаса.
«Терпение, – говорит он сам себе, – буду держать карты в руках, и посмотрим, что из этого получится».
Следуя плану, запечатленному в его голове, он спускается по внутренней лестнице в подвал, сворачивает в коридор, уходит через пожарный выход и оказывается на заднем дворе, откуда, вероятно, выезжают грузовики с книгами и разный специальный транспорт.
Замысел таков: вынудить «гольф» дежурить у главного входа, как уже бывало прежде, и без помех уйти домой. Пока Оливо изучает ситуацию в школе, ожидая, когда выпадет верная карта, важно, чтобы водитель «гольфа», кто бы он ни был, не знал, что он живет в квартире комиссарши, ведущей расследование. Иначе похититель почует засаду и исчезнет. И тогда прощай возможность поймать его и найти ребят.
Такие мысли мелькают в голове Оливо, когда он выходит за ограду библиотеки на дорогу с односторонним движением.
Никакого серого «гольфа» нет. Миссия выполнена. Только красная «панда»[403]403
«Панда» – городской автомобиль итальянской компании «Фиат».
[Закрыть], небольшой электромобиль и голубой фургон какой-то компании стоят на светофоре поблизости.
Оливо направляется в противоположную сторону. Минут двадцать мелкими перебежками – и он будет дома у Сони Спирлари, а там, может, и Манон увидит.
Пока идет по тротуару, мимо проносятся, вырвавшись на свободу на зеленом сигнале светофора, красная «панда» и небольшой электромобиль. Секунда, вторая, третья, а фургона-то и нет.
Мысль, возникшую при этом, можно выразить фразой: «Ох, бли-и-ин!» – но он даже не успевает обернуться, как на голове у него оказывается мешок, – кажется, я уже видел эту сцену, не знаю, понятно ли объясняю! После чего Оливо подхватывают, несут и через боковую дверцу закидывают в фургон.
Он с грохотом падает на твердое дно посередине кузова, получает толчок в ребро, чтобы не вздумал кричать, кто-то быстро заматывает ленту поверх мешка, затыкая таким образом рот, кто-то другой связывает руки, а третий лодыжки, – в отличном темпе действуют; они определенно лучше организованы, чем те балбесы из приюта, не знаю, понятно ли объясняю.
Фургон быстро движется в вечернем трафике, так что Оливо находит более или менее удобное положение, что не мешает ему, однако, время от времени ударяться головой о борт или чьи-то армейские ботинки.
– Ну ладно, в конце концов, именно это мне и было нужно, – говорит он себе. – Посмотрим, что из этого получится.
