Текст книги "Современный зарубежный детектив-10. Компиляция. Книги 1-18 (СИ)"

Автор книги: Дэн Браун

Соавторы: Тесс Герритсен,Давиде Лонго,Эсми Де Лис,Фульвио Эрвас,Таша Кориелл,Анна-Лу Уэзерли,Рут Уэйр,Сара Харман,Марк Экклстон,Алекс Марвуд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 183 (всего у книги 346 страниц)

12

После того как я послала Уильяму свои фото, поток писем иссяк. Каждое утро я пялилась на свое отражение в зеркале, не понимая, что в моем лице такого ужасного, если даже запертый в одиночной камере серийный убийца не хочет со мной разговаривать. Я смотрела на цифровые версии фотографий и пыталась увидеть, что его так от меня отвратило.

На традиционный ежемесячный ужин с родителями я явилась с зияющей раной на лице: я сильно расковыряла прыщ, и теперь он не заживал.

– Что случилось? – спросила мама, глядя на мой лоб, когда мы садились в машину.

– Врезалась в дверь, – соврала я, стесняясь дурацкой привычки ковырять прыщи.

Я забронировала столик в одном из моих любимых ресторанов, где не могла позволить себе поужинать за свой счет. Он существовал в загадочной вселенной мест, где я оказывалась только с потенциальными любовниками или родителями.

– Как дела на работе? – спросил папа.

Он готовился выйти на пенсию. Он посвятил работе такую огромную часть своей жизни, что мне с трудом удавалось представить его в отрыве от нее.

Мои родители были отличными родителями. Просто они не понимают, каково жить в наше время, – делилась я с Уильямом.

– Хорошо. Мы организовали самый успешный благотворительный вечер за свою историю, – сказала я, опустив тот факт, что мне дали испытательный срок, так как я слишком много рабочего времени тратила на маниакальное увлечение серийным убийцей.

Они никогда не оскорбляли меня. Но вместо этого подавляли масштабом своих ожиданий. Когда я была маленькой, они думали, что я гений. Если я получала что-то ниже пятерки, они спрашивали, что случилось, и рассуждали о не полностью раскрытом потенциале. Они не слушали, когда я объясняла, что, даже приложив все усилия, по некоторым предметам я все равно могу получить лишь четверку. Они всегда говорили, что меня ждут великие дела, и чем я занимаюсь сейчас? Работаю в коммуникациях в некоммерческой организации, где меня даже не ценят. Что бы я ни говорила, они отказываются видеть реальность, в которой я живу.

– Это же отлично! Есть шанс на повышение? – спросил папа.

Я глотнула своего дорогого коктейля. Лучше бы бокал был побольше.

– Может, в следующем году! – ответила я своим самым радостным голосом.

Они думают, что все по-прежнему работает так же, как когда им было по тридцать. Они спрашивают меня о повышении зарплаты, о продвижении по службе и сколько дней отпуска мне дают, как будто я могу позволить себе отпуск. Отец без конца спрашивает, закрыла ли я свой студенческий кредит, как будто вообще существует такая возможность. Поскорее бы они поняли, что есть вещи, которые для меня недоступны.

– А что с тем романом, который ты писала? Есть какой-то прогресс? – продолжал давить папа.

– Ну, творческий процесс – это сложно… – начала я и почти испытала облегчение, когда мама меня перебила и спросила, встречаюсь ли я с кем-нибудь. Это была ее любимая линия допроса. – Я бы сказала, если бы с кем-то встречалась, – соврала я.

Я спиной чувствовала письма Уильяма в своей сумке, висящей на стуле. Интересно, что бы сделала мама, узнав, что большую часть времени я посвящаю своему нездоровому увлечению серийным убийцей? И пока мы сидим здесь, в ресторане, часть моих мыслей все равно крутится вокруг того, почему он не отвечает на мои письма.

– Извини, что спрашиваю. Просто раньше ты бывала не слишком-то откровенной, – сказала мама.

Я закатила глаза.

– Я не буду рассказывать вам о каждом человеке, с которым ходила на свидание. Но обещаю, что расскажу, если заведу с кем-нибудь серьезные отношения.

Наша перепалка продолжила раскручиваться, когда мама заявила, что я слишком скрытная, а ей хотелось бы знать больше про мою жизнь: это было нашим камнем преткновения долгие годы. Она не была неправа; я действительно хранила секреты. Меня ужасала идея раскрыться перед ними полностью, так что я скрывала всё – мужчин, с которыми встречаюсь, музыку, которую слушаю, еду, которую ем, свои успехи на работе. Я не смогла бы объяснить матери, которая считала меня умной и красивой, почему я на регулярной основе унижаю свое достоинство.

– Давайте сменим тему, – наконец сказала я, и папа начал рассказывать о планах на пенсию.

Я слишком много съела, а потом еще заказала десерт, потому что не хотела упустить возможность себя побаловать. От мороженого у меня заболел живот, как и всегда, о чем я очень удобно забываю, прежде чем сделать заказ. Вместо того чтобы сгладить мои эмоции, три выпитых коктейля их обострили. Все предстало в преувеличенном свете: прыщ на лбу показался горной вершиной.

– Ты кажешься раздраженной, – сказала мама, когда мы возвращались к машине.

– Ничего такого, – раздраженно ответила я. – Просто устала.

Письма не будет, говорила я себе в машине. Надежда на письмо приведет к еще большему разочарованию, а я и так чувствовала себя совершенно разбитой. «А что, если, – говорил тоненький голосок в моей голове, – письмо будет?» Нет. Больше не будет никаких писем. К тому же какая разница? Он серийный убийца. Он не достоин любви.

Я ввалилась в фойе своего дома, заранее злая из-за пустого почтового ящика. Я пыталась убедить себя, что это игра света и тени, когда увидела торчащий край конверта в окошке. Мне понадобилось несколько попыток, чтобы ввести правильный код от почтового ящика. Мои пальцы осознавали степень моего опьянения четче, чем удавалось мозгу. Когда я наконец отперла замок, то вырвала конверт из ящика, разодрав бумагу.

Извини за задержку с письмом, – обращался ко мне Уильям. – Я несколько дней формулировал то, что должен сказать.

Я простила его тут же, хотя и страдала от его молчания, и рана на лбу, которую я сама же себе нанесла, пульсировала как напоминание.

Ты действительно очень красивая, Ханна. Не знаю, как так получилось, что я сижу в тюремной камере, а мне пишет красивая девушка. Если есть какой-то лучик света во тьме, то это ты. Надеюсь, ты знаешь, что заслуживаешь кого-то лучше меня.

Красивая. Червь моего сознания вцепился в это слово, и я тут же кинулась пересматривать отправленные фотографии. Час назад я высмеяла бы эти фото за уродство, а теперь, внезапно, я на них засияла.

Я не хотела думать, что настолько падка на лесть, потому что считала свою самооценку вполне адекватной. Но, возможно, лесть влияла на мои решения больше, чем я хотела признавать. Когда я впервые встретила Макса на вечеринке у друга Меган, куда она меня и затащила, ни в одном уголке моей души не мелькнуло мысли, что он может вызвать у меня романтический интерес. Во-первых, он не показался мне особо симпатичным и, во‑вторых, был тридцатилетним мужчиной, который до сих пор поет в панк-группе. В конце вечера мы очутились на улице вдвоем и раскурили по пьяной сигарете.

– Ты ошеломительная, знаешь об этом? – спросил он.

Я рассмеялась. Это точно было не обо мне.

– Я серьезно, – настаивал Макс. – Ты красивая, ты умная и смешная.

Я без колебаний дала ему свой номер, хотя и не планировала с ним встречаться. Пару недель он мне писал и приглашал то туда, то сюда, пока я наконец не согласилась пересечься. И как-то между делом в наши беседы вклинился секс.

И какой же пощечиной было обнаружить, что он мне все-таки нравится, а сам, в свою очередь, решительно не хочет ничего большего. Он назвал меня ошеломительной, сказал, что я красивая и он хочет снова увидеться. Эти комплименты были единственной причиной, почему он меня вообще привлек, а с разбитым сердцем осталась я.

Я видела, как схема повторяется, когда читала письмо Уильяма.

Красивая, – писал он.

Ситуация с Уильямом отличалась от ситуации с Максом, потому что он был гораздо хуже, чем тридцатилетний мужик с панк-группой. Уильям был серийным убийцей. И все же мое сердце заныло, когда я прочла эти слова.

Если и были какие-то шансы свернуть с рокового пути, они умерли той ночью.

«Не становись одной из тех женщин», – сказала мне Меган, когда мы разговаривали последний раз. Она как будто смогла учуять это во мне. Как будто «те женщины» имели особый аромат, который я наносила каждое утро.

Письмо, которое я отправила той ночью, стало точкой невозврата. Конкретным моментом между до и после того, как я перестала притворяться, что все еще презираю Уильяма как убийцу, и осознала, что люблю его как мужчину.

Но тогда я не понимала, что превратиться в одну из «тех женщин» – это не то же самое, что покрасить волосы или сделать маникюр. Это скорее похоже на татуировку, которая навсегда остается на твоей коже у всех на виду.

Как бы мне хотелось сегодня с тобой поужинать, – писала я.

Я думаю о тебе все время и не могу это объяснить, – продолжала я.

Я не оправдываю то, что ты сделал, но все заслуживают второй шанс, – уверяла я, порывшись в холодильнике и обнаружив остатки «Пино Гриджо» на дне бутылки.

Почему ты принимаешь в моей жизни больше участия, чем все остальные? Я была так одинока до встречи с тобой, а мы еще даже не встречались, – строчила я, приканчивая бокал.

Будет странно, если я скажу, что хочу обнять тебя? Ты можешь коснуться женщины, не отнимая ее жизнь? – спросила я, прежде чем перейти черту и заменить свое прощание на:

С любовью,

Ханна

13

Как только зажегся зеленый свет, у нас остались лишь чувства.

Думаешь, я красивая? К твоему сведению, все только и говорят, какой ты симпатичный, – написала я Уильяму, пока была на работе.

Ты неописуемо красива, – ответил он. – Я повесил твою фотографию на стену. Я смотрю на нее по ночам перед сном.

Я думаю о тебе больше, чем должна, – призналась я.

Я говорю с тобой так, будто мы уже встречались, – говорил он.

Я показала письма Кэрол. Не смогла удержаться. Мне хотелось, чтобы кто-то видел, как я нравлюсь Уильяму. Я глупо хихикала, когда показывала их. Фальшивый смех должен был доказать, что ситуация ерундовая, тривиальная, ничего не значащая.

– Ты отправила ему свою фотографию? – спросила она и поморщила лоб: непривлекательное зрелище.

– Но это же были не голые фотографии.

– А это тебя не пугает?

– Что?

– Что он знает, как ты выглядишь.

– Почему это должно меня пугать?

– Потому что он убийца.

– Он в тюрьме, – ответила я, как будто тюрьмы кого-то уберегали от опасности.

– Пожалуйста, будь осторожна, – сказала Кэрол.

Меня смутило, что она так за меня волнуется. Это неприятно омрачило мою радость.

Я все еще читала форум – так же, как знаменитости читают соцсети в поисках своего имени. Каждый раз при виде слов «Уильям Томпсон» мой мозг вставлял: «мужчина, который считает меня красивой», и неважно, какие ужасы описывались потом. Меня все еще волновали Анна Ли, Кимберли, Джилл и Эмма, но примерно так же, как кровавые злодейства далекого прошлого. Да, их смерти имели значение. И да, я с трудом вспоминала их имена, когда Уильям писал мне вещи типа:

Твои слова – это лучшая часть моего дня.

На форуме все еще оставались люди, настаивающие на невиновности Уильяма или хотя бы считающие, что он действовал не один. Меня беспокоило, что среди огромного количества тем, которые мы с Уильямом обсуждали, не было его виновности. Это всегда предполагалось – как исходная предпосылка, настолько очевидная, что к ней даже не стоит возвращаться. Какая-то часть меня хотела, чтобы он оказался невинен и я могла любить его без стыда. Но другая желала, чтобы он так мне доверял, что рассказал бы все о совершенных преступлениях: этот секрет навсегда связал бы нас, отделив от остального мира.

А так я знала ровно столько же, сколько и любой другой пользователь, сидевший на форуме месяцами. Было неприятно чувствовать себя такой обычной.

Я просматривала форум, когда к моему столу подошла начальница и спросила, не может ли она поговорить со мной у себя в кабинете. Я не знала наверняка, как долго она стояла у меня за спиной. Видела ли она фотографии Уильяма? Может, наблюдала, как я хихикаю над комментарием одного из пользователей форума и печатаю ответ?

– Ханна, пожалуйста, присядь, – сказала начальница, когда мы оказались у нее в кабинете. На ней были жемчужные серьги, и мне стало интересно – настоящие ли?

Я не предвидела того, что произойдет, – как белая женщина из среднего класса, я была убеждена самой системой, что всегда буду успешна во всем. Когда начальница сказала: «Мы вынуждены с тобой расстаться», я подумала, что не так расслышала.

– Что? – переспросила я.

– Мне очень жаль, Ханна.

Я не могла поверить в искренность ее сожалений, хотя звучали они именно так. Тот, кому действительно было бы жаль, меня бы не уволил. Тот, кому действительно было бы жаль, дал бы мне шанс, а потом еще один и еще. Он бы принял мою отстраненность, мою неспособность взяться за работу как крик о помощи, а не как симптом моего истинного «я».

Она перечислила причины, почему со мной расстаются: частые опоздания, невыполнение обязанностей, личные дела в рабочее время, болтовня с коллегами, нарушение субординации. До меня с трудом доходило, что она говорит. Мне казалось, меня сейчас стошнит, и я жалела о пончике, съеденном в комнате отдыха на завтрак.

Когда она закончила, я все еще неподвижно сидела на стуле.

– Ханна? Ты в порядке?

Я безвольно кивнула. Я не хотела оставаться в ее кабинете, но уходить тоже не хотела. Я знала, каково это, когда людей увольняют – как все шепчутся у них за спиной. Пару лет назад кого-то уволили за сексуальные домогательства, и все об этом знали. Его уволили даже не за сами домогательства, а за попытку поквитаться с женщиной, которая пожаловалась на него в отдел кадров. Он написал ей письмо с требованиями, чтобы такого больше не повторялось. «Учись принимать комплименты», – посоветовал он. Именно этот имейл, а не постоянные сообщения и звонки и не попытки зажать ее в темном углу с предложениями пойти на свидание, послужил причиной увольнения. Разумеется, я была не так ужасна, как он. Я никого не обидела. Я просто была небрежна, невнимательна.

Я представила, как Кэрол будет шептаться обо мне после моего ухода, как будто она уже это не делала.

«Ханна помешалась на этом серийном убийце, – будет рассказывать она, понизив голос. – Она послала ему свои фотографии». Как будто это самый страшный грех.

Эти комментарии, пусть и существующие только в моем воображении, глубоко ранили. Мне хотелось раствориться в воздухе и исчезнуть.

Из кабинета начальницы я вышла с картонной коробкой в руках. Я недавно полностью посмотрела сериал «Дневники вампира», пока вязала новую большую вещицу. Помимо жажды крови и бессмертия вампиров от людей отличала способность отключать эмоции. Я притворилась, что сделала именно это, когда принесла коробку за свой стол и начала собирать в нее личные вещи. Я взяла немного. Пару кофейных кружек, ручек и наборов клейких бумажек, которые, наверное, официально принадлежали компании, но мне было плевать. Я не стала разбирать ящики стола или рыться в шкафу с документами. Я не попрощалась ни с кем из коллег, даже с Кэрол, напротив которой сидела много лет. Концепт «дружного коллектива» внезапно оказался бессмысленным. Я была сделана из камня, непроницаема.

Пока я шла к машине, коробка выскользнула у меня из руки, и кружки разбились. Это показалось мне символичным, как всегда кажутся символичными маленькие трагедии, происходящие на фоне больших бед. Я оставила коробку у здания.

– Пусть сами уберут, – пробормотала я.

В машине я заплакала. Задыхаясь и громко всхлипывая, я так сильно рыдала, что вести была не в состоянии.

– Мне нужно домой, – сказала я себе вслух через несколько минут. – Дома станет легче.

Мне удалось остановить рыдания на то время, пока я выезжала со стоянки, но слезы возвращались на каждой остановке у светофора, и это мешало вести машину. Я как-то добралась до дома, но слезы снова полились рекой, когда я осознала, что без работы больше не смогу платить за аренду.

– Что же мне делать? – взвыла я.

Я окинула мысленным взглядом свое будущее. Мне придется переехать в дом родителей и признаться в своей несостоятельности во всех областях жизни. Мое резюме ограничивалось работой в некоммерческой организации, и, конечно, никто не захочет нанимать меня без рекомендаций от компании, где я проработала почти десять лет. Что еще хуже, меня теперь никогда не позовут на свидание, ведь я безработная и живу с родителями. Жизнь, казалось, кончена. Впереди была только тоска.

К счастью, меня ждало письмо от Уильяма, как будто он знал, что нужен мне. Впрочем, за доброту, которую я приписывала Уильяму, скорее нужно было благодарить исполнительную почтовую службу.

Лицо все еще болело от слез, когда я присела на диван и распечатала письмо. Самая большая несправедливость обладания телом заключается в том, как больно быть несчастным. Я могу поплакать днем, а наутро проснуться с опухшим лицом.

Я прочла строки Уильяма и неожиданно воспарила.

Может, говорить об этом неправильно, но я больше не могу сдерживаться. Я устал быть один в этом мире, и, хоть я и понимаю, что мы не можем быть вместе физически, и очень об этом жалею, я хочу, чтобы ты стала моей девушкой. Вот так. Если ты только примешь меня.

Уже много лет никто не использовал слово «девушка» по отношению ко мне. Это было таким табу, что уже звучало как оскорбление. Я была достаточно привлекательна, чтобы мужчинам хотелось спать со мной месяцами напролет, но выразить готовность к моногамным отношениям – это совсем другое. Это для мужчины признание, что я делаю его менее одиноким.

Может, если бы письмо пришло в другое время – не после увольнения, когда будущее представлялось огромной черной дырой, готовой меня проглотить, – я бы чуть дольше поразмыслила над ситуацией вместо того, чтобы приходить в восторг. В конце концов, Уильям был буквально завернут в один большой красный флаг, как убитые женщины были завернуты в брезент перед тем, как их сбросили канаву. Как бы то ни было, я не хотела задумываться. Парень – серийный убийца – это все равно парень. Во многих отношениях Уильям был лучше и привлекательнее многих мужчин, с которыми встречались мои подруги. Он был умным, начитанным, внимательным. Он слушал Тейлор Свифт и любил приятные запахи в доме. И, что самое важное, он хотел меня. Только меня.

Я сразу же написала ему ответ.

Да, я буду твоей девушкой, – объявила я.

Я задумалась, прежде чем написать следующую строчку. Как и во всех шутках, в ней была доля серьезности, и я сомневалась, передаст ли это бумага. Но я все равно решила написать. Это нужно было сказать, как всегда нужно просить мужчину опускать стульчак после туалета.

Но ты должен пообещать не убивать меня, – написала я.

14

Утром после увольнения я села за стол с твердым намерением обновить свой LinkedIn. Последний раз я искала работу много лет назад и понятия не имела, где люди ее находят. Но я всегда была экспертом по редактированию профилей в соцсетях и решила, что это неплохое начало.

Меня, как обычно, отвлек форум. Оказалось, я все та же – неважно, работаю я или нет. Профессия – не такая неотъемлемая часть нашей личности, как мы привыкли думать.

Именно тогда я впервые увидела пост с вопросом: «Кто-нибудь еще собирается ехать на суд? Была бы рада пересечься».

До этого момента мне даже в голову не приходила мысль о возможности поехать на суд. Меня как будто спрашивали, нет ли у меня желания залезть в шкаф и поискать там Нарнию. Уильям не был для меня полностью реален, и перспектива увидеть его походила на предложение отведать турецкий лукум, который я никогда не пробовала, ценой собственной жизни.

Я бросила недоделанный профиль на LinkedIn и начала выяснять, сколько займет путь на машине до Джорджии. Потом я проверила баланс на своем счете и скривилась. У меня были деньги, чтобы добраться дотуда, но недостаточно, чтобы остаться надолго. Повезло, что у меня остался оплаченным всего месяц аренды. Если я подам заявку на биржу труда как безработная и заведу новую кредитную карту, все может получиться.

– У меня намечается поездка, – сказала я маме по телефону.

– Поездка?

Я понимала ее недоумение. Я никогда не предупреждала ее, если куда-то уезжала. Я взрослый человек. Но мне нужно было сказать ей на тот случай, если я по той или иной причине больше не вернусь. Так семьи Анны Ли, Кимберли, Джилл и Эммы прощались с ними в последний раз, даже не зная об этом. А может, мне хотелось, чтобы она копнула глубже, спросила, куда я на самом деле собираюсь, и подспудно поняла, что добром это не кончится.

– Да, в Джорджию.

– В штат Джорджия?

– Да. Не думаю, что в страну [281]281
  В английском языке штат Джорджия и страна Грузия называются одинаково – Georgia (прим. пер.).


[Закрыть] можно добраться на машине.

– Но зачем?

– Мне нужно немного развеяться.

– А на работе тебя отпустили?

– Да. – Ну, технически это была правда.

Я не сказала родителям, что меня уволили. Я знала, что они будут винить работодателя, и от этого станет только паршивее. Конечно, их замечательная дочь не могла настолько облажаться, чтобы ей указали на дверь. Наверняка я могла исправить допущенные ошибки!

– Я так рада, что ты наконец-то едешь в отпуск, – сказала мама.

– Я тоже, мам. Мне правда нужна передышка.

Я в равной степени была и благодарна, что она не стала задавать никаких вопросов, и обижена, что она не распознала такую явную ложь с моей стороны. Мать должна чувствовать, когда ее дочь отправляется через полстраны, чтобы поглядеть на серийного убийцу, с которым состоит в страстных отношениях.

Я сразу начала собираться, срывая фотографии со стен и запихивая одежду в дорожные сумки, которые зачем-то покупала, при этом долгие годы торча в одной квартире. Я боялась, что, если остановлюсь, если оставлю слишком много рубашек на вешалках или книг на полках, мой план развалится.

Постепенно демонтируя жизнь, которую я так долго выстраивала в своей маленькой студии, я немного загрустила. За все эти годы я столкнулась с бесконечным количеством бытовых проблем, и их решение заняло немало времени. Кратковременное нашествие блох, когда сосед взял домой бродячую кошку. Многочасовые страдания со слезами, похмельем и разбитым сердцем. И все-таки эта квартира была единственным местом, принадлежавшим мне, и только мне. Со всеми своими недостатками, она была частью меня.

Попытки романтизации вскоре разбились об осознание, что почти все мои вещи – хлам. У меня никогда не было достаточно денег, чтобы вложиться в хорошую мебель или качественную одежду. Мебель, которую я не купила с рук, я собирала сама, с сопутствующими приступами плача в попытках дешифровать плохо составленные инструкции. Существовала прямая корреляция между ценой, которую я заплатила за тот или иной предмет, и точностью попадания штырей в пазы.

Я предупредила компанию-арендодателя, что не буду продлевать оплату, и сняла склад для своих вещей на то время, пока не вернусь к прежней жизни. Мне было слишком стыдно просить о помощи друзей, так что мелкие вещи я за несколько подходов отвезла на машине сама, а спустить мебель на улицу попросила помочь соседей.

Перед отъездом я встретилась с Меган. Свадебные приготовления были в самом разгаре и, кажется, занимали все ее свободное время. Она вела себя так, будто сходить выпить со мной – это великодушное одолжение с ее стороны, а не наша давняя традиция, когда-то доставлявшая радость.

Она выглядела похудевшей. Когда мы обе были без пары, она всегда смеялась над девчонками, садящимися на экстремальные диеты перед свадьбой.

«Если он не любит тебя такой, какая ты есть, зачем вы вообще женитесь?» – говорила она и клялась, что сама никогда не сядет на диету перед свадебной церемонией. «Если это когда-нибудь случится», – прибавляла она.

А Меган, сидящая передо мной, заказала маленькую «маргариту» и сказала, что я могу «взять закуски», но она «ничего есть не будет».

– Как подготовка к свадьбе? – спросила я и тут же об этом пожалела, потому что подруга стала описывать все заведения, которые они с женихом обошли, все торты, которые попробовали, и всех фотографов, с которыми беседовали.

– Просто я думаю, что идея зимней свадьбы – это так романтично! Людям ведь так нужна любовь в это время года, правда? – сказала она, прежде чем наконец-то спросить, как дела у меня.

– Я ушла из своей компании, – ответила я.

На лице Меган отобразилась вся эмоциональная палитра от расстройства до восторга, пока оно не приобрело фальшиво-нейтральное выражение.

– Наконец-то, – сказала она. – Я видела, что ты уже давно недовольна работой. Ты уже устроилась куда-то?

– Нет, я еду в путешествие. Хочу выделить время на себя.

– Это потрясающе, Ханна! А куда ты едешь? Мы сейчас планируем медовый месяц, и это просто кошмар.

– Джорджия.

– В смысле штат? – с недоумением посмотрела на меня она.

– Ага.

– О господи! О господи! Ты хочешь увидеть его, да?

Я улыбнулась. Не смогла удержаться.

– Кого его? – спросила я, хотя мы обе знали ответ.

– Того серийного убийцу, о котором ты постоянно говоришь. Уильяма Томпсона. Кажется, так его зовут.

Я лукаво на нее взглянула.

– Может быть.

– Какого черта?! Зачем?

– Он не такой, как все думают.

Или такой? Я не знала. Я надеялась, что хотя бы суд поможет мне определить, кем на самом деле является Уильям.

– Ты его любишь или что?

Меган смотрела так, будто у меня на лице сидит омерзительный жук. Я не могла подобрать ответ. Сказать «нет» казалось ложью, а сказать «да» было невозможно. А слово «парень», которое я так лелеяла, в этом контексте прозвучало бы комично.

– Не любишь, – сказала она, прежде чем я успела открыть рот. – Ты не знаешь, что такое любовь. Почему тебе просто не найти кого-нибудь нормального? У меня на работе есть очень милый парень. Я могу вас представить.

– Я не хочу никого «милого», – огрызнулась я. «Милый»! Это просто мягкотелая тряпка по сравнению с тем, кто вполне может быть убийцей.

– Ты же знаешь, что я просто желаю тебе счастья, да?

Наши глаза встретились, а потом мы обе отвели взгляд.

– Ну да, знаю, – наконец ответила я.

Мы допили коктейли практически в полной тишине. Меган спросила про моих родителей, а я – про ее. Потом она кинула пару расплывчатых фраз о том, чем мы могли бы заняться после моего возвращения. Мы расплатились по своим чекам, и Меган крепко меня обняла, когда мы дошли до машин.

– Будь осторожна, Ханна, – сказала она.

– Буду, – пообещала я.

Я думала, что говорю правду. Даже тогда я не могла представить себе вселенную, где Уильям сможет ко мне хотя бы притронуться.

15

Я столкнулась с Максом Юлипским и Риз в продуктовом, когда покупала снеки в поездку. Моя квартира почти опустела. От этой пустоты я была как на иголках. Я знала – впереди меня что-то ждет. Я просто не представляла, насколько глубокая подо мной пропасть.

Сначала Макс и Риз меня не заметили, и я смотрела, как они смеются в отделе с выпечкой, а потом складывают крендели с арахисовым маслом себе в тележку. Они были настолько явно влюблены, что я даже притвориться не могла, что это не так.

«В другой жизни, – думала я, – это могла быть я». Разумеется, это неправда. Это ни при каких обстоятельствах не могла быть я. Я ничего не могла сделать, чтобы Макс меня полюбил. Неважно, стала бы я стройнее, смешнее или загадочнее. Он меня не любил, потому что он меня не любил.

Макс посмотрел в мою сторону и застыл. Наши взгляды встретились. Я думала развернуться и уйти. Нет, решила я. Я не поступлю так, как удобно ему. Я пошла прямо им навстречу, позабыв о рисовых печеньях, которые хотела бросить в корзину.

– Привет, Макс. Привет, Риз.

– Привет, Ханна.

– Давно не виделись, – сказала я, будто мы так долго не встречались по чистой случайности.

– И правда.

– Но у тебя все хорошо?

– Да, – сказал Макс и посмотрел на Риз. – Все отлично. А у тебя?

Я знала, что не должна этого говорить. Я старалась сдержаться, но слова вырвались сами по себе, как приступ рвоты:

– Все отлично. Я встретила мужчину.

На лице Макса изобразилось облегчение. Не ту эмоцию я хотела увидеть.

– Такие дела, – продолжила я. – Он юрист. Очень симпатичный и небедный. Красивые волосы. Все такое.

У меня в голове возник список всего, что я не включила в портрет Уильяма.

Возможно, серийный убийца;

сидит в тюрьме;

может получить смертный приговор;

живет в Джорджии.

– Очень рад за тебя! – сказал Макс. Риз слегка сжала его плечо. Я узнала этот жест. Подружка утаскивает парня, как бы говоря: «Нам пора!»

– Было приятно с тобой повидаться, – сказала я.

Потом я буду жалеть о том, чего не сказала. Почему я оказалась недостаточно хороша? Вот что я должна была спросить. Что в Риз достойно такой любви, чего нет во мне? Это из-за секса? Или моего тела? Или какого-то дефекта, очевидного для всех, кроме меня?

– Мне тоже, Ханна, – ответил он.

Эти двое ушли. Я схватила те же крендели с арахисовым маслом, что взяли они, потому что внезапно мне приспичило съесть именно такую булку.

– Нужно убираться из этого города, – пробормотала я себе под нос.

Миннеаполис большой, но иногда все города кажутся слишком маленькими.

Последнее, что я сделала, прежде чем закрыть дверь своей квартиры в последний раз, – написала письмо Уильяму.

Я всегда скептически относилась к идее, что все происходит неслучайно. Никогда не верила в судьбу или во вторые половинки, но сейчас я чувствую, что все происходящее – совсем не случайно. Думаю, спустя годы я буду воспринимать этот момент как решающий – изменивший в моей жизни все.

Мне было предначертано потерять работу, чтобы я могла увидеться с тобой. И в нашем случае у слова «увидеться» смысл самый буквальный. Я знаю, что мы не сможем прикоснуться друг к другу, не сможем поговорить. Но будет приятно хотя бы находиться в одном помещении.

Я не знаю, что ждет впереди, но понимаю, что обязана действовать. Ради себя, ради тебя, ради нас.

Перед отъездом из города я съела сэндвич и выпила большой кофе. Проводить меня было некому.

Мои пальцы вцепились в руль, а тело вытянулось как струна. Я будто собиралась лезть на гору, а не сидеть в машине почти семнадцать часов. Я сделала глубокий вдох и попыталась оседлать свой страх. Мне всегда было противно, насколько опасливо я проживаю свою жизнь. Поступление на литературоведа не должно быть самым отважным поступком в жизни человека.

Мои плечи немного расслабились лишь через пару часов. Я поставила машину на круиз-контроль и на полную громкость завела свои любимые песни юности. Spice Girls, думала я, одобрили бы мой поступок. Бритни похлопала бы моему решению. Майский воздух был теплым, но не слишком влажным, и я попыталась открыть окно, чтобы ветер подхватил мои волосы, как у легкомысленной героини из кино. Вместо этого длинные пряди прилипли к лицу и закрыли весь обзор. Я подняла стекло обратно и обрадовалась тишине. Моя хватка на руле ослабла. Я подпевала песням, хотя мои голосовые связки не способны были взять такие ноты по определению.

После десяти часов езды я остановилась в мотеле в Кентукки. Я была слишком переполнена впечатлениями, чтобы идти искать ресторан, так что соорудила себе ужин из снеков в вендинговых автоматах. Когда я легла, чтобы попытаться заснуть, мое сердце колотилось с яростью бас-барабана. Я как будто была внутри рассказа Эдгара Аллана По, только единственное сердце под половицей было моим собственным [282]282
  Отсылка к рассказу Эдгара Аллана По «Сердце-обличитель» (прим. пер.).


[Закрыть].