Текст книги "Современный зарубежный детектив-10. Компиляция. Книги 1-18 (СИ)"
Автор книги: Дэн Браун
Соавторы: Тесс Герритсен,Давиде Лонго,Эсми Де Лис,Фульвио Эрвас,Таша Кориелл,Анна-Лу Уэзерли,Рут Уэйр,Сара Харман,Марк Экклстон,Алекс Марвуд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 122 (всего у книги 346 страниц)
30 июля
Среда
«Скорее всего, они еще не уехали!»
Инспектор Стуки с нетерпением ожидал звонка от агента Брунетти. Тереза должна была найти адрес Заппалорто по прозвищу Жанна д’Арк, который, если верить синьоре Елене, поджег себя, потому что не сыграл в лотерею счастливые числа. И совсем не из-за любви – впрочем, кто бы мог знать наверняка?
Стуки ходил взад и вперед по набережной Дзаттере, заставляя разлетаться стайки воробьев, сидящих по краям канала, словно воздушные гимнасты на трапеции.
– Он снимает какую-то конуру на Калле-делла-Ка-Матта, это по пути к району Санта-Марта, – раздался голос агента Брунетти.
– Замечательно! – ответил инспектор.
– Ну что, чемоданы собраны? – спросил Стуки, когда Жанна д’Арк наконец открыл ему дверь после почти полдюжины звонков.
– Мы уезжаем сегодня вечером, инспектор. Мне очень приятно, что вы зашли со мной попрощаться. Хотите, сходим к Моргану, выпьем по последней рюмашке в вашей компании.
– Почему бы и нет? Заодно и поболтаем.
Стуки решил начать издалека: с чувства, которое заставило страдать этого мужчину. Попытаться сжечь себя заживо от любви к женщине! До этого друзьям никогда еще не приходилось вести такой глубокий разговор. Инспектор Стуки чувствовал, что в этой ситуации нужно действовать чрезвычайно деликатно – все-таки огонь есть огонь.
– Она из Голландии, – начал рассказывать Жанна д’Арк, избегая взгляда Стуки, – жила с родителями и братом на корабле, стоявшем на якоре в порту Венеции. Судно было их домом. Семья путешествовала по морям, надолго останавливаясь в приморских городах Европы. Они пробыли в Венеции год.
– Еще бы! В таком-то городе! – воскликнул инспектор.
– Венеция им очень нравилась. Мать хотела остаться здесь подольше, может быть, еще на год, но судном управлял отец, который, наверное, боялся, что якорь заржавеет. Поэтому одним прекрасным утром он приказал всем собираться в дорогу.
– И эта новость потрясла вас до глубины души.
– Мы встречались с ней почти восемь месяцев, и она ни слова мне не сказала. Помню, я стоял на пирсе и старался привлечь внимание девушки: мне хотелось пригласить ее на прогулку. Вдруг вижу: судно начинает слегка вибрировать и медленно отходит от пристани.
– Как топором отрубила, – откликнулся Стуки.
– Пока корабль все дальше удалялся от берега, я безостановочно махал ей рукой. Рядом со мной одна женщина что-то чистила на пирсе, возле нее стояла бутыль с денатуратом. Я хватаю эту бутылку и бегу, бегу по пристани насколько хватает сил, чтобы…
– …поджечь самого себя.
– Я думал, что так она меня точно заметит. Как горящий в ночи факел…
– Те, кто уходят, часто предпочитают не оглядываться назад, – произнес Стуки.
– Я потерял сознание и ударился лицом о доски причала. Я, знаете ли, не выношу боли.
– С болью ужиться нелегко. Ваш дедушка тоже стал ее жертвой.
– Магистрат?
– Да. Между прочим, очень известная личность в городе. Я много о нем наслышан.
– Это правда. Мой дедушка был необыкновенным человеком. А еще он очень меня любил. Конечно, не так, как водную сеть Венеции, за которой следил.
– Представляю, какая это ответственность.
– Двести семьдесят тысяч квадратных километров водной поверхности. Крестоносец. Сейчас таких нет.
– «Оплот. Шахтер из Кандии»[198]198
Инспектор Стуки цитирует фразу из романа «Леопард» (1958) итальянского писателя Джузеппе Томази ди Лампедуза (1896–1957). В этом произведении шахтер из Кандии служит символическим образом стойкости и трудолюбия.
[Закрыть].
– Да, это был один из его самых любимых литературных персонажей. Если бы у моего дедушки были такие же крепкие плечи, как его моральные убеждения, он достиг бы замечательных высот в спорте.
– Расскажите мне больше о вашем дедушке. Каким он был?
– Может быть, я говорю так, потому что все еще люблю его. Мой отец его терпеть не мог. Он считал, что тот был излишне жестким и слишком принимал себя всерьез. Дедушка был очень верующим человеком: каждое воскресенье его можно было встретить в церкви Сан-Франческо-делла-Винья. И это тоже не нравилось моему отцу.
– Представляю, как страдал ваш дедушка, когда с вами случилось такое несчастье.
– Это произошло двенадцатого июля девяносто седьмого года. Мне было двадцать два года. Если бы это было в его власти, дедушка собрал бы по миру всех голландцев и…
– Что?
– Конечно, когда дедушка выходил из себя, он наводил ужас. Придя навестить меня в больницу, он сказал: «Ты, конечно, псих. Но тот, кто так заканчивает историю любви, будь то мужчина или женщина, не достоин называться человеком».
– Красиво.
– Да уж. И самое главное – не поспоришь.
– Однако ваш дедушка никогда не причинил бы вреда никому из туристов. Или я ошибаюсь?
– Нет, конечно. Письма, которые он отправлял в редакцию, были всего лишь мистификациями. Он любил пошутить, чтобы заставить других задуматься. В последние годы мы писали эти письма вместе. Так весело!
– А их не публиковали.
– Нет. Нельзя слишком иронизировать над туристами.
– Кажется, я начинаю понимать, почему вы стали специалистом по оползням и камнепадам.
– Я делаю все от меня зависящее, чтобы никто от них не пострадал.
Инспектор Стуки почти не слушал Моргана с его рассказами о ловушках на женские сердца в последние перед отъездом дни и о тех, которые он намеревался расставлять вдоль побережья Мадагаскара среди туземок и наследниц французских колониалистов.
Инспектору крепко впечатался в память образ старого командора шлюзов и дамб, управляющего приливами и отливами. Стуки представил, как тот шагает вдоль каналов Венеции и плачет при виде сузившейся и загаженной мусором лагуны, будто этот удивительный человек кожей чувствовал страдание каждой капли воды, которая текла по поверхности земли или просачивалась вглубь.
– Не забывайте народную мудрость, – сказал им Стуки на прощание. – Кто едет в дальние края, обязательно меняется. А тот, кто уезжает дураком, таким и остается. Привет Мадагаскару!
Это остров вызывал у инспектора горячий интерес, как и Коста-Рика. Впрочем, как и весь мир.
* * *
– Тереза, я хочу подарить тебе этот веер, надеюсь, ты на меня за это не рассердишься. Он пропитан охлаждающей жидкостью и действует на все виды гормонов. Так ты сможешь сохранять спокойствие и не отвлекаться, пока я буду рассказывать тебе обо всем, что понял.
Стуки и агент Брунетти обошли по периметру площадь Санта-Мария-Формоза, затем женщина потащила инспектора на скамейку и раскрыла веер с нарисованными на нем иероглифами
– Я вернулся на Кампо-Сан-Поло, где живет Микела, со всеми теми фотографиями погибших туристов, которые ты мне дала. И я клянусь тебе, я тебе клянусь, – воскликнул Стуки, – я был уверен, что местные жители узнают на фотографии Берге. Я не сомневался, что банкир вел и там свой бизнес, а квартира Микелы как раз подходит к случаю.
– Знаешь, это похоже на правду. Жюппе наверняка продал бы квартиру норвежцу, потому что ему как владельцу квартиры уже почти два года не удавалось выселить оттуда жену инспектора Скарпы.
– Верно, с тех пор как она осталась одна в этой квартире, – продолжил Стуки. – И действительно, как только я показал фотографию Жюппе, официант из бара на площади узнал в нем мужчину, с которым спорила Микела. Я обрадовался и решил спросить в газетном киоске, есть ли у них иностранная пресса. И оказалось, что да, есть. Прекрасно! Я подумал, что банкиру понравилась бы эта маленькая деталь. Тогда я показал владельцу киоска фотографию Арвида Берге, но тот сразу замотал головой, будто понюхал рыбу из супермаркета.
– Он не узнал его?
– Сказал, что никогда его не видел. Тогда я показал газетчику фотографию Дюфура. По его словам, француз приходил сюда несколько месяцев назад, причем не один раз.
– Оспис Дюфур?
– Да, он. Я снова показываю ему фотографию Жюппе. Продавец газет ответил, что видел его вместе с Дюфуром, они разговаривали с Микелой.
Веер Терезы Брунетти лихорадочно мелькал, словно лопасти вентилятора. Стуки рассказывал дальше.
– Потом я пошел к нотариусу, у которого Берге и Жюппе оформляли документы на куплю-продажу квартир. И оказалось, что и Дюфур с Жюппе тоже оформляли бумаги.
– Только Дюфур стал кормом для рыб, так и на закончив сделку.
– Точно! А что касается квартиры Микелы, Берге оказался ни при чем.
– Таким образом, – заключила агент Брунетти, – ты хочешь сказать, что вся эта озабоченность по поводу смерти Дюфура была связана лишь с тем, что он вел дела с Жюппе, который, в свою очередь, хорошо знал начальника полиции? А бедного Берге замочили, как селедку в рассоле, за его связь с женщиной-жирафом? И что Жюппе был убит при содействии…
– Кого?
– Скажи ты. Лично у меня не хватает на это смелости.
– У меня тоже.
31 июля
Четверг
Покупая веер для Терезы Брунетти, Стуки разговорился с продавщицей сувениров. Женщина рассказала полицейскому, что три нарисованных на веере иероглифа выражали японскую концепцию творчества. Инспектору это понравилось. Еще ему понравилась продавщица. Особенно когда женщина захотела во что бы то ни стало объяснить Стуки, что означала каждая идеограмма в отдельности: наблюдать, разделять и соединять.
– Это точно? – спросил Стуки.
– Более или менее, – улыбнулась продавщица.
– Потому что в этих трех словах заключен универсальный метод расследования преступлений.
– Вы полицейский? – спросила женщина.
Стуки задумался и не ответил. Инспектор размышлял о том, что сейчас, когда он разделил целое на множество элементов, необходимо снова соединить их между собой. А это, пожалуй, было труднее всего.
* * *
Стуки ждал инспектора Скарпу на скамейке на площади Святой-Маргариты. Скарпа опаздывал, и, честно говоря, Стуки даже не был уверен, что его коллега придет. Однако, зная своего друга, он был готов поспорить, что тот крошечный полицейский, который дежурил в миниатюрном полицейском участке в каком-то из отделов головного мозга инспектора Скарпы, все-таки примет вызов.
Наверное, нелегко быть человеком высокого роста. Когда ты маленький, то находишься ближе к центру тяжести Земли, и мысли от этого только выигрывают: они становятся конкретными и заземленными. Совсем другое дело, когда головной мозг находится высоко, там, где гравитация ощущается гораздо меньше. Естественно, с точки зрения физики разница минимальна, но ведь наш мозг – это крайне чувствительный механизм, и он неизбежно улавливает такие изменения. Чем дальше от земли, тем больше мысли и идеи стремятся ввысь и улетучиваются сразу после рождения. Поднимаешь глаза к небу – а они уже там, среди облаков. Мысли и идеи ведь сделаны не из глины, известняка, камней или кирпичей. Они созданы из легчайшей субстанции: эфира, гелия, водорода и невесомых паров.
Скарпа подошел к нему со спины. Странно, как это Стуки его раньше не заметил. Волосы взлохмачены, дышит тяжело, но не потому, что спешил, а из-за вулкана чувств, сжимающих артерии.
– Все началось с Осписа Дюфура, я прав?
…В то время Скарпа расследовал гибель русского, тогда еще последнего из утонувших туристов. В целях расследования ему приходилось бывать в казино. Хотя, возможно, в игорное заведение Скарпа ходил, подчиняясь своим желаниям, из-за той зависимости от азартных игр, которая была прописана в рецессивных генах всей его семьи. Не суть. Инспектору Скарпе довелось присутствовать при нескольких шумных препирательствах Дюфура с крупье, в частности, с господином Вианелло, который даже на рабочем месте не особо выбирал выражения.
В одну из темных венецианских ночей, выйдя из казино, француз утонул в канале. Не прошло и часа после трагедии, как инспектор Скарпа прибыл на место происшествия. Как только он увидел труп француза, на Скарпу, по его словам, нашло озарение.
– Понимаешь, Стуки? Я понял все, будто это произошло на моих глазах. Такая удача!
– Надо же, Скарпа, как тебе повезло!
– Все собранные улики совпали в один момент. Я наконец-то понял правду о подозреваемых. Но для этого мне пришлось изрядно попотеть прежде. Одной удачи недостаточно, ты это знаешь лучше меня.
– Конечно! Один процент удачи и девяносто девять процентов тяжелого труда.
– Я проявил максимум терпения с Вианелло, и мне удалось вычислить часть банды. Собираю показания, узнаю адреса. И когда я уже был практически готов насыпать соли на хвост этим пройдохам…
– …случилось непредвиденное.
– Умирает уполномоченный магистрата по видным делам. Я был на его похоронах, и всех их видел, тех и других…
– Однако Берге не был связан с квартирой Микелы. Здесь ты ошибся.
– Как ты обо всем догадался? – спросил Скарпа и посмотрел на свои руки. Он развернул крупные ладони так, словно собирался читать дневник или рецепт пирога счастья. – Ты знаешь, что такое любовь, Стуки?
Странно, но инспектор Стуки не чувствовал негодования. Если честно, он не был даже удивлен. В голосе полицейского сквозило разочарование, но он знал, что сможет это пережить.
– Скажи мне ты, Скарпа.
– Это как веревка, которой альпинисты привязываются друг к другу.
– Веревка?
– Да, между мной и Микелой.
– С твоей стороны веревка была что-то уж слишком длинной.
Это правда, Скарпа и его жена никогда не понимали друг друга до конца. Кроме того, у него были и другие женщины, «твои другие», как называла их Микела.
– Но для меня они ничего не значили. Как, впрочем, и я для них. Ты думаешь, Стуки, я этого не понимал? Мы с Микелой существовали рядом друг с другом, как два маленьких острова.
Стуки подумал, что и ему была близка идея о людях как островах.
– Мы возводили между нами только временные мосты, как тот, который устанавливают на время праздника Реденторе. Сегодня есть, а завтра нет. Возможность вспомнить, откуда ты родом, но у которой есть свой срок. Однако, как бы то ни было, Микела оставалась под моей защитой. А я уважаю взятые на себя обязательства.
– Я знаю, – отозвался Стуки.
– Они хотели выставить ее на улицу, понимаешь?
Стуки промолчал.
– Она связалась с тем почти актером, который оформляет сцену в театре. Но дать Микеле дом – для такого, как он, это уже было слишком сложно. Протянуть руку помощи своей женщине, попавшей в беду!
Стуки пристально смотрел на своего друга.
– Ты же говорил, что он хороший человек.
– Мы все хорошие люди.
Скарпа много раз следил за ними, когда те прогуливались по улицам Венеции. «Почти актер» шагал и играл роль. Руки его порхали, он то обнимал Микелу, прижимая к себе, то отдалялся от нее и вставал перед ней с поклоном. Та еще кукла! Бедная Микела.
Каждый вечер этот тип возвращался в свой чистенький дом к жене, которая ходила за покупками и готовила ему ужин. Душ, фен и лосьон после бритья по утрам. Микеле он не помогал материально, но приносил ей театральные сценарии и играл перед ней роли, которые в театре доставались другим. Коломбина и Панталоне![199]199
Коломбина и Панталоне – персонажи итальянской комедии дель арте, традиционного театра, зародившегося в XVI в.
[Закрыть]
– А когда его возлюбленную выбросили бы на улицу, куда бы он ее привел? В театральную гримерную? На галерку зрительного зала? Ты можешь мне на это ответить?
Стуки дал своему другу выговориться. Он наконец-то понял, почему в документах расследования не было абсолютно никакой информации про Дона по прозвищу Медведь. Ни строчки. Скарпа позаботился о том, чтобы убрать все, что касалось Джакомето, прежде чем давать Стуки читать бумаги.
Инспектор Скарпа смотрел на Стуки потухшим взглядом.
– Скарпа, ты бы смог застрелить Дона, чтобы от него избавиться? Ты бы выстрелил в Медведя?
С грустью в душе Стуки проводил Скарпу в полицейское управление, где тот сделал спонтанные заявления. Комиссар полиции глотал слюну на протяжении всего допроса, закончившегося выдачей ордера на арест Джакомето Дона. В последний раз Медведя видели недалеко от его дома. Возможно, тот начал кое-что подозревать: полицейские потратили на поиски целый день, но Медведя не нашли. Домой Джакомето так и не явился. Не было Дона и в тех местах, где он обычно появлялся в течение дня: никто не видел его самого, и не слышал тарахтения его тачки по мостовой. Джакомето инстинктивно почувствовал нечто, носившееся, как чайка, в морском воздухе, и затаился. «Что хорошего есть в Венеции, – подумал Стуки, – так это то, что жители не только рассказывают тебе о других, но и другим докладывают о тебе».
«Медведь – это и есть Полуночный человек», – заключил Стуки. Он стал размышлять над тем, брать ли ему с собой агента Брунетти. Кто знает, достаточно ли быстро она бегает?
– Очень быстро! Хочешь, поспорим?
– На короткие дистанции – возможно. Я посмотрю на тебя, когда тебе придется пробежать всю улицу.
Впрочем, у патрулирования в паре были свои преимущества.
– Микела ожидала, что Скарпа решит ее проблему с квартирой, – сказала Тереза.
– Да, так оно и было.
– Скарпа рассчитывал, что ему как полицейскому господин Жюппе пойдет навстречу, но тот не собирался этого делать.
– Ублюдок.
– Ты слышала, что сказал Скарпа? Что Жюппе заявил ему, будто уже продал квартиру одному весьма важному покупателю, поэтому назад дороги не было.
– Он сказал это, чтобы Скарпа ему больше не надоедал. Тот, наверное, его просто преследовал.
– Как Скарпе пришло в голову разбираться, кем был этот таинственный покупатель, и вообще, совать нос в дела Жюппе?
– Так он обнаружил, что француз продал два дома норвежскому банкиру и стал собирать информацию и о нем: о его собственности, как тот ею распоряжался и кому сдавал. А еще инспектор Скарпа выяснил, что женщина-жираф была любовницей норвежца.
– Каким образом?
– Не забывай, что Скарпа полицейский, у него чутье.
– Несмотря на это, дальше он стал совершать одну глупость за другой.
– Точно!
– Как, например, фотографировать банкира, гуляющего с любовницей по улицам Венеции, и пытаться его этим шантажировать. Снимки в обмен на отказ приобретать квартиру, в которой жила Микела.
– Мне кажется, я даже слышу его голос: «Забудь о квартире моей жены, иначе у тебя будет много проблем!» Должно быть, банкир смеялся над ним, как сумасшедший.
Ведь Арвид Берге не боялся скандала, его это ничуть не волновало. «От этого пострадает только ваше мужское достоинство», – так ответил он инспектору по-английски. Скарпа его в целом понял – как и то, что Берге не зря считался одним из самых влиятельных финансистов и что крутыми могут быть не только гангстеры, но и банкиры тоже.
– Мне все равно трудно представить, что Скарпа был настолько глуп, чтобы в итоге послать фотографии мужу-политику, – произнесла Брунетти.
– И тем не менее он это сделал.
– Так кто же все-таки убил норвежца? Кто-то из банды или обманутый муж?
Стуки молчал. В памяти у него всплыли последние слова инспектора Скарпы, которые тот сказал своему другу при прощании: «Ты, Стуки, должен был узнать, был ли Берге убит кем-то из банды. Для этого я тебя и позвал, потому что только ты в состоянии это сделать»,
– Стуки, по-твоему, это было дело рук банды?
– Скарпа, банда не мстит за рогоносцев. Они считают, что защищают Венецию.
– Но ты же знаешь, кого норвежец селил в свои квартиры. Когда он у себя в Осло жарил на гриле филе лосося или рога северного оленя, он точно хвастался друзьям, что в Венеции у него есть шесть прекрасных квартир с шестью отличными шлюхами внутри. Ты ведь тоже так думаешь?
– Пять. Шестая была подставным лицом и находилась в его личном пользовании.
– Но остальные были шлюхами!
– Или женщинами довольно свободных взглядов.
– В конце концов, роль Буффало Билла взял на себя Скарпа, а я только создавал ему алиби, – вздохнул Стуки.
– Я не понимаю.
– Тереза, я должен был только подтвердить факт существования банды во главе с уполномоченным магистрата по водным делам. Скарпа нарочно подсунул нам те два трупа: банкира, потому что хотел верить, что тот стал жертвой возродившейся банды, и Жюппе.
– Смерть Жюппе была ошибкой человека, который настолько запутался, что принял саму проблему за способ ее разрешения.
– Это ты о Дона?
– О нем.
– Конечно, если убийства Берге и Жюппе были раскрыты только после того, как к расследованию подключился ты, это означает, что ты все сделал правильно.
– Ты хочешь сказать, что я лучше Скарпы?
– Нет, я хочу сказать, что он считает тебя хорошим полицейским.
– Скарпа тоже неплохой полицейский. Проблема в том, что он оставляет желать лучшего как человек. Если бы можно было быть полицейским без того, чтобы оставаться человеком…
– Но это невозможно.
– Агент Брунетти, я думаю, что людям нужно перестать рассказывать себе сказки о том, что человеческие существа сложны, полны оттенков и удивительны даже в проявлении зла. Многие люди просто психически больны. Они воспитывают и обучают других душевнобольных, и когда их количество становится значительным, все общество начинает двигаться в сторону безумия, лишенного всякого смысла, поскольку управляется оно психически нездоровыми людьми.
– Ты злишься на Скарпу?
«На Скарпу, этого идиота!» – подумал Стуки, но не произнес этого вслух.
– Как ты думаешь, куда делся Дона? – спросила агент Брунетти.
– Он однозначно знает в Венеции все ходы и выходы: хранилища, подвалы, склады… Кстати, ты помнишь цементную подставку для зонта, привязанную к ногам Жюппе вместо груза?
– Конечно!
– Я никак не мог понять, откуда она взялась. И вот, прошлой ночью, мне пришла в голову мысль сходить посмотреть, есть ли у кондитерской на площади Дзаниполо склад в районе моста Конзафельци.
– И что, есть?
– В нескольких метрах от моста. А для такого, как Медведь, открыть любую дверь – пара пустяков.
– А что, если Дона затаился на каком-нибудь складе?
– Но сегодня ночью он выйдет, чтобы убедиться, что его не предали.
– А если сбежит на материк?
– Я думаю, что если бы Джакомето захотел сбежать, он рванул бы через Адриатику. Направился бы в края пиратов, а не к фермерам, которые выращивают кукурузу. Тереза, как по-твоему, что бы сделал Скарпа с Медведем?
– Ты меня спрашиваешь, мог ли Скарпа как-то заставить Джакомето молчать?
– Он позволил взять себя. Может, это и есть способ? Что-то здесь не сходится, я не уверен, – пробормотал Стуки. – Я обязательно должен поговорить с учителем, – заявил инспектор Стуки, зная наперед, что Тереза его не поймет.
– Но так мы только потеряем время! – запротестовала агент Брунетти.
– Возможно, – ответил Стуки.
Он все-таки взял Терезу с собой. Вместе они пошли к дому учителя Джеретто. Стуки остановился поблизости от дома и попросил агента Брунетти позвонить в домофон.
– А что я должна сказать, если кто-то выйдет?
– Если выйдет мужчина, скажи, что тебя посылает Стуки, и спроси у него, где может прятаться такой, как Медведь. Учитель знает все потаенные уголки города. Он может дать нам дельный совет.
– А почему ты сам не пойдешь?
– Потому что я понял, что учитель не хочет со мной встречаться.
Нажав на кнопку домофона, Брунетти застыла в ожидании. Через пару минут инспектор заметил в окне какое-то движение, кажется, даже послышался чей-то голос, но со своего наблюдательного пункта Стуки не смог ничего разобрать. Наконец дверь открылась, и Тереза исчезла в подъезде.
Женщина оставалась в доме больше часа и вышла оттуда почти бегом. Стуки ждал ее на углу дома, его горло сжимала тревога.
– Ну что?
– Ты знал, что он ходит на костылях?
– Антимама! Но почему?
– Не знаю. Джеретто почти ничего не сказал о себе. Впрочем, как и о тебе.
– Представляю…
– Я рассказала ему то, что знала и спросила его о Джакомето Дона. Учитель его знает. «Мелкий шулер», – так он отозвался о Медведе. И сказал, что тот может прятаться вокруг Арсенала или, еще проще, внутри любимой церкви его командора – уполномоченного магистрата по водным делам.
– Сан-Франческо-делла-Винья, – Стуки вспомнил свой разговор с Элвисом.
– Да, наверное.
– Я пойду к церкви, а ты иди к Арсеналу. Первый, кто обнаружит Медведя, звонит другому. Договорились?
– А у меня есть выбор?
Строгая и величественная, церковь Сан-Франческо-делла-Винья располагалась в достаточно уединенном месте, вдали от городского шума. Стуки предположил, что, скорее всего, она уже закрыта, но тут же вспомнил, что Медведю, словно черному ангелу, ничего не стоило проникнуть в любое пространство; его бы не остановило, что перед ним святое место.
Вдыхая запах нагретых солнцем камней, Стуки медленно продвигался вдоль фасада церкви. Инспектор дотронулся до ручки двери: как он и предполагал, дверь была заперта. Боковая дверца еле заметно дрогнула: похоже, открыто. Стуки стало немного не по себе. Он тихонько толкнул дверцу носком ботинка, стараясь смотреть по сторонам боковым зрением. Как легчайший вздох, Стуки проскользнул в темноту, усеянную огненными точками. Вокруг царила абсолютная тишина.
Медведь изо всех сил сдерживал прерывистое дыхание. Он увидел проблеск света от открывшейся двери и замер в ожидании. Джакомето еще не решил, как поступить: то ли спрятаться, то ли попытаться тайком улизнуть.
– Я должен перед тобой извиниться. Я совсем не хотел попасть в тебя из арбалета.
Каждое сказанное слово разносилось по церкви гулким эхом.
Значит, это Дона в него стрелял? Но тогда… Скарпа не поступил бы так неосторожно, используя Медведя во второй раз.
– И это я заходил к тебе ночью. Мне помог мой друг, владелец таверны, который добавил тебе в питье кое-что, для лучшего сна. Помнишь? Кто хорошо пьет, тот хорошо спит.
– Так это ты выкрал папки с документами Скарпы?
– Славного и отважного командора Скарпы!
– Зачем они тебе понадобились?
– Так, просто. Захотелось немного развлечься. Было забавно наблюдать за тобой все эти дни.
– Или же – чтобы проверить, не было ли в тех бумагах и твоего имени тоже. Вдруг Скарпа собирался тебя выдать?
– Может быть.
– Чтобы понять, был ли он действительно хорошим командором?
– Да, да.
– Скарпа никогда бы не стал вашим предводителем!
– А я говорю, что стал бы, – в голосе Дона не слышалось уважения, скорее, угадывалась ирония.
– Ты так уверен, что держал его за яйца? За ту услугу, которую ты оказал его жене?
– Браво! – Джакометто несколько раз медленно хлопнул в ладоши. – И как же ты догадался?
– Ты бы точно не захотел потерять такого клиента, как Жюппе, лишь бы только дать выход своему гневу. Нужно смотреть шире, правда?
– Синьора сама пришла ко мне с просьбой как-то повлиять на этого мерзавца – владельца квартиры. Она сказала, что и она, и ее муж уже на грани, и что со всеми этими туристами, которые падают в воду, одним больше, одним меньше…
– Ты сделал это, потому что предполагал шантажировать Скарпу? Ты хотел заставить инспектора принять на себя командование бандой.
– Кто хорошо спит, плохо не думает.
В темноте голос Джакомето стал постепенно удаляться.
– Кто плохо не думает, плохого не делает, – откликнулся Стуки.
– Кто плохого не делает, попадает в рай!
Стуки понял, что Медведь решил воспользоваться запасным выходом. Инспектор бросился вдогонку, натыкаясь в темноте на какие-то препятствия.
– Брунетти! Он здесь, в церкви Сан-Франческо. Я пытаюсь его задержать, – телефон в руках у Стуки слегка дрожал.
– Я знаю, он только что побежал в сторону церкви Санта-Джустина.
– Как? Разве ты не в Арсенале?
– Я знала, что ты отправишь меня в наименее вероятное место. Скотина, как и все мужики!
Стуки выскочил на улицу. Вдалеке он увидел фигуру агента Брунетти, бегущую что было сил. Впрочем, давайте говорить откровенно: Тереза бегала как женщина, а Медведь – как мужчина. Не как два легкоатлета, а как обычные мужчина и женщина, которые пытаются догнать друг друга. Одним рывком Дона оставил агента Брунетти далеко позади, и дистанция между ними продолжала увеличиваться. Тереза продержалась какое-то время, но вскоре схватилась за селезенку, которая, вероятно, приобрела у нее размеры плода на седьмом месяце беременности.
– Откуда-нибудь выбежит, – сказала Брунетти инспектору по телефону, отдуваясь от смеси гормонов и углекислого газа.
Стуки подумал, что теперь расстояние, разделяющее его и Медведя, было длинным, как свадебное путешествия туарега, – уж очень быстро Джакомето бегал. И даже сам Стуки, хоть он и мужчина, и полицейский, вряд ли догнал бы его. Инспектор стал лихорадочно думать, куда может направиться такой, как Медведь, когда понял, что его песенка спета и что он может опять загреметь в тюрьму, причем на этот раз не за четыре меховых воротника или за грубость полицейскому, а за убийство.
Инспектор увидел, как Дона выскочил на перекресток и через секунду исчез, будто Нельсон Мандела в галлюцинациях Моргана-Рефоско, как Полуночный человек синьоры Елены, или словно ночные призраки в полях во времена его детства: тени, которые никогда не показывали Стуки своего лица.
Инспектор попытался вспомнить, что находится в той части города, куда побежал Дона. Если бы Стуки был на месте Джакомето, он бы двинулся в сторону набережной Дзаттере, до Фондамента-дельи-Инкурабили. Но тогда все, что ему бы оставалось, – это броситься в канал напротив Джудекки, пробраться на один из тех больших кораблей, которые плывут в Грецию, и закончить свои дни на каком-нибудь Ионическом острове, продавая туристам мусаку. А с той стороны, где скрылся Медведь, была только Фондамента-Нова.
– Я направо, ты налево, – скомандовал Стуки, когда агент Брунетти наконец-то до него добралась.
Край лагуны, кромка воды, с видом на материк, – там, прижавшись к какой-то стене, их ждал Джакомо Дона по прозвищу Медведь. Увидев приближающихся к нему полицейских, он закричал:
– Они думают, что все мы созданы специально для них? Что жители города – всего лишь марионетки, Пульчинеллы, дежурящие у входа в гостиницы и рестораны? Что эта красота принадлежит им? А мы все, в ожидании чаевых, готовы им прислуживать? С протянутой рукой и в смиренном поклоне, словно нищие? Это наш город!
Глаза Медведя вылезли из орбит.
– Он был построен нашими предками, которые для этого вступали в схватку с морем. И только они знают, сколько соли им пришлось съесть. Это их ноздри с трепетом вдыхали соленый воздух, а глаза всегда были устремлены к горизонту, – устало продолжал Дона. – А эти приезжают сюда и требуют, чтобы мы изменились для них. Чтобы мы называли Long River[200]200
Длинная река (англ.).
[Закрыть] наш канал Гранде! Они бы с радостью поселили всех нас, венецианцев, в гетто, на задворки, а ведь когда-то там, в Серениссима, жили именно иностранцы!
У Стуки все перевернулось внутри. Нет, его не пугала ярость Медведя. Инспектор вдруг понял, что он столкнулся с человеком, которого невозможно переубедить, с тем, который умел убивать и делал это без колебаний.
Внезапно Медведь ринулся на инспектора Стуки и ударил его ногой, особо не разбирая, куда попал, и тут же бросился в рукопашную. Он схватил Стуки за рубашку, а затем, вцепившись в горло, повалил полицейского на землю.
«Надо же! – пронеслось в голове у Стуки. – Этот человек намеревается меня задушить. А ведь он сильный, как тягловая лошадь». Инспектор чуть было не засмеялся вслух от этой мысли. Внутри он разразился истерическим смехом, будто пытаясь таким образом напрячь мышцы шеи, чтобы защитить трахею и позволить воздуху и впредь беспрепятственно проникать в легкие. Но когда Медведь большими пальцами стал давить на кадык, Стуки решил, что ему был слишком дорог этот признак мужественности. Инспектор напрягся и ударил Джакомето головой в лицо. Тот заорал, не отпуская своей жертвы и представляя себя героическим защитником города, который держит в руках котел с раскаленной смолой или приготовился обнажить меч перед турком. Стуки попытался перевернуться на бок, чтобы Медведь потерял равновесие и ослабил хватку на его шее. Инспектору удалось приподняться.
