Текст книги "Современный зарубежный детектив-10. Компиляция. Книги 1-18 (СИ)"
Автор книги: Дэн Браун
Соавторы: Тесс Герритсен,Давиде Лонго,Эсми Де Лис,Фульвио Эрвас,Таша Кориелл,Анна-Лу Уэзерли,Рут Уэйр,Сара Харман,Марк Экклстон,Алекс Марвуд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 214 (всего у книги 346 страниц)
– Элена играла Гермию?[350]350
Гермия – персонаж комедии Уильяма Шекспира «Сон в летнюю ночь».
[Закрыть]
– Не знаю, ничего не знаю о спектакле. А ты, Флавио? Знаешь, кого играла Элена?
– Нет, но можем выяснить.
– Да, выясним. В общем, Серафин – единственная имеющаяся у нас ниточка, которая связывает троих похищенных. Не бог весть что, я понимаю, но зацепка всего одна…
– Ее проверяли?
– Несколько недель, как за ней установлено наблюдение, пару раз допрашивали. Говорит, что ничего не знает об этой истории, и слежка, похоже, подтверждает ее слова: нормальная девушка, смышленая, предприимчивая, знает, как позаботиться о себе. Вынуждена делать это, поскольку отец – капитан нефтяного танкера – дома почти не бывает, а у матери проблемы с алкоголем. Брат был ее единственной надеждой и поддержкой, и тот скончался в прошлом году.
– Угу.
– Думаем, будет полезно внедрить тебя в ее класс, там ты, напитавшись школьной атмосферой и повертевшись немного в ее окружении, сможешь заметить то, что мы упустили из виду… Не представляем, как прежде ты находил похищенных детей, но тебе как-то удавалось это делать. Институт, в котором учились эти ребята, – единственное, что объединяет всех четверых. Замешанным в преступлении может оказаться кто-то из студентов, завхоз или преподаватель – в общем, любой, кто имеет хоть какое-то отношение к этому месту. Что скажешь?
Оливо Деперо смотрит на созвездие Плеяды, составленное из крошек на поверхности стола, – кажется Пакман[351]351
Пакман (англ. Pac-Man) – персонаж аркадной видеоигры, вышедшей в 1980 г., должен был съесть все точки в лабиринте, избегая встречи с привидениями.
[Закрыть] уже готов проглотить две карамели. Не знаю, понятно ли объясняю.
– Иду спать, – говорит он и встает.
Соня и Флавио, немного обескураженные, тоже поднимаются.
– Конечно, – говорит комиссарша, – детали твоего внедрения можем обсудить завтра за завтраком, разбужу тебя около семи. Тебе нужно что-нибудь перед сном? Вода? Пижама?
Оливо Деперо задумывается.
– Мне нужно поспать, – произносит он и уходит, чтобы на практике осуществить желаемое.
9
Он просыпается, когда за окном еще стоит темень, но, быть может, на самом деле просто опущены жалюзи. В любом случае в темноте ему трудно понять причину.
Вечером перед сном он увернул терморегулятор на батареях, ведь, несмотря на договор, они были как кипяток, – ну представь только, чего можно ожидать от женщины, у которой по днищу машины катается бутылка с водой! – и все-таки температура даже сейчас по-прежнему слишком высокая и в комнате нечем дышать. Возможно, поэтому он спал беспокойно, вспотел и постоянно о чем-то думал.
Тянется, чтобы проверить батарею, но чувствует непонятную помеху в ногах. Не решается взглянуть и все-таки смотрит.
– Наконец-то мы открыли глаза, головастик Бэмби![352]352
Бэмби – олененок, главный персонаж одноименного мультфильма, произведенного компанией Уолта Диснея.
[Закрыть]
– Что ты здесь делаешь?
Аза в своей синей спецовке пожимает плечами:
– Как это «что я здесь делаю»? А куда, по-твоему, я должна уйти?
– Не знаю, но должна уйти. Скоро придут меня будить.
– Кто? Манон? Что, думаешь, я не слышала тебя этой ночью? Манон, какие чудесные волосы, Манон, какая же ты ершистая, Манон, какая красивая у тебя попка в этих джинсах из восьмидесятых! Ну в данном случае должна признать, ты сделал достойный выбор. Мне кажется, она достаточно чокнутая, чтобы принять близко к сердцу тебя в твоем отчаянном положении. Хочу сказать: если походишь правильной картой – есть вероятность, что этой девчонке удастся наконец-то вдохнуть жизнь в ту штуковину, что болтается у тебя между ног. Не знаю, помнишь ли ты про нее… Но в любом случае надежда денег не сто́ит, разве нет?
– Прекрати!
Дверь открывается.
– Оливо?
– Да?
– Ты звал?
– Нет.
– О’кей, но все равно – уже семь.
– Иду.
Сняв свою тесную пижаму в ромбах, которую носит с восьми лет, и переодевшись, Оливо появляется в гостиной, где Соня уже накрыла на стол. Пара салфеток, заварной чайник, хлеб для тостов из супермаркета, варенье по скидке и остатки вчерашнего прогорклого масла, скорее всего пролежавшего всю ночь на столе, а не в холодильнике. Скатерть после ужина все еще там же – на одной стороне стола, словно плащаница, укрывающая грязные тарелки в ожидании воскрешения. Тут же и компьютер, личные дела и все прочее.
– Хорошо спал? – негромко спрашивает Соня Спирлари.
– Нет.
– Это нормально, первая ночь на новом месте. – Затем показывает на провизию на столе и шепчет: – Ну же, закинь что-нибудь!
Оливо мельком бросает взгляд на разобранный диван в другом углу комнаты. Из-под скомканного одеяла выглядывают пятка и голая нога с небольшой татуировкой – черепашкой. Он наливает себе немного чая и пьет его маленькими глотками, стараясь не смотреть на ту ногу и не думать о теле, частью которого она является. Соня Спирлари намазывает себе бутерброд маслом, перед ней огромная чашка с черным кофе, и волосы немного небрежно убраны в хвост. Под расстегнутой кожаной курткой виднеется кобура с пистолетом.
– Хочешь что-то спросить? – интересуется она, откусывая хлеб, покрытый тонким слоем варенья какого-то подозрительного яркого цвета.
– Нет.
– Волнуешься?
– Нет.
– О’кей, тогда пошли.
Оливо Деперо видит, как она вдруг вскакивает, продолжая жевать, хватает папки с личными делами, бросает их в сумку и быстро оказывается у двери, где уже надевает черные кроссовки. Проделав все это, оборачивается к столу, за которым по-прежнему сидит Оливо.
– Давай шевелись! – кричит она, но тихо. – Пока гиена не проснулась!
Оливо делает последний глоток своего чая и встает. Крошки, формирующие созвездие Плеяды, все так же на столе, неизменные, как и звезды на небе.
– В общем, сегодня я отвезу тебя на машине, о’кей? Но с завтрашнего дня мы хотели бы, чтобы ты ходил туда и обратно пешком. Ребята исчезали по дороге, когда возвращались, были одни, значит разумно, что ты будешь находиться в тех же условиях. Пройтись двадцать минут совсем не трудно. На завтра приготовим тебе рюкзак, тетради и все, что нужно. Этим занимается Флавио.
Пока Соня дает задний ход и выезжает с парковки, Оливо пристегивает в «каптуре» ремень безопасности.
– Четвертый класс школы искусств, куда мы тебя внедряем, небольшой, всего семнадцать учеников, изучают изобразительное искусство. Значит, думаю, они там малюют, занимаются лепкой…
– Рисуют, занимаются скульптурой…
– Ой, ну извини, правильные слова в восемь утра трудно подобрать… Потом, может, расскажешь мне, с чего вдруг так зациклился на правильной речи. Ой-ой! Никаких вопросов, забыла. В общем, о чем мы говорили?
– Четвертый «Б».
– Да, четвертый «Б». Почему – ты уже знаешь. По официальной версии, ты из Милана, там тоже учился в школе искусств, но у обоих твоих родителей возникли проблемы со здоровьем, поэтому ты переехал сюда к тете, маминой сестре, чтобы закончить год. Тетя, разумеется, – это я. Возможно, тетя из меня получится лучше, чем мать, что скажешь?
– Не думаю.
– Черт возьми, Оливо, тебе никто не объяснял, что не всегда следует быть таким искренним – на все сто процентов? Ну так вот, я сейчас говорю тебе это: с шестьюдесятью, самое большее с семьюдесятью процентами откровенности всем живется гораздо легче, знай! И запомни это!
– Там пробка, поворачивайте налево.
– Да-да, поворачиваю налево… Даже не собираюсь спрашивать, как ты узнал об этом.
Минут через десять бесконечных газовок, торможений, остановок на забитых светофорах они добрались до школы. Соня не спеша проехала вдоль здания, которое не назовешь ни красивым, ни уродливым. Типичная постройка шестидесятых годов прошлого века. Квадратный корпус, большие окна, заметная малая энергоэффективность[353]353
Энергоэффективность определяет, насколько экономно здание использует энергию, чтобы расходовать меньшее количество ресурсов для достижения того же эффекта.
[Закрыть], неравномерно расположенные внутренние помещения.
– Это главный вход, но есть еще два. Встану немного впереди, не хочу, чтобы тебя видели со мной. Я часто появлялась в институте в последние недели, значит учащиеся, преподаватели и технический персонал знают, кто я.
– Угу.
– Как войдешь, спроси у охранника, где учительская. Там тебя ожидает профессор[354]354
Профессор – обращение к преподавателю в средней и старшей школе в Италии.
[Закрыть] Рамачина – не знаю, чему он учит, но он твой классный руководитель, – кажется, так это называется, – по утрам она все-таки пытается выражаться более или менее правильно. Он представит тебя одноклассникам, поможет получить учебники и все необходимое. Запомни главное: только директор школы знает, кто ты есть на самом деле. Для всех остальных – ты приехал в Турин учиться…
– К тете. Могу идти? Не люблю опаздывать.
– Молодец! Начинаешь с правильной ноты! Еще вот что. Будешь здесь под своим настоящим именем, мы проверили по картотекам и в интернете – на тебя ничего нет, значит… А, еще кое-что. Ты не захотел пользоваться мобильником, и это безобразие, но вот тебе записка с моим номером телефона, здесь же телефон Флавио и нашей дежурной части. Если заметишь или услышишь то, что потребуется срочно сообщить нам, иди к школьному секретарю, скажи, что плохо себя чувствуешь, и звони. Кто-нибудь за тобой приедет. Держи записку. Все понятно?
Оливо берет записку, читает и возвращает ее.
– Уже запомнил? Уверен?
– Угу. А шапочка?
– Да, мы предупредили, что из-за проблем со здоровьем шапочку ты не снимаешь даже в классе. Значит, никто не будет тебя доставать.
– Угу.
– И тебе «угу». А теперь иди и порви их!
Оливо смотрит на нее.
– Блин! Ну так говорят! Ирония – это называется! Оливо, если бы ты слушал, я посоветовала бы те…
Но Оливо уже вылезает из машины в хайкерах и коричневых вельветовых брюках и движется вперед, чтобы провести свой первый после восьмилетнего перерыва школьный день.
10
Профессор Доменико Рамачина более получаса мурыжит его в учительской, рассказывая о программе четвертого года обучения, составе совета класса, списке необходимых книг и материалов, о дополнительных занятиях для неаттестованных, системе шефства между студентами, предстоящем окончании курса и множестве внеклассных мероприятий, реализуемых в институте, – какого черта расписывает мне все в таких подробностях, до тошноты?! Чтобы потом сказать – курс уже набран и записаться невозможно?!
Затем коротко расспрашивает об учебном заведении, где учился Оливо, что он уже прошел по одному предмету, по другому, но главным образом его волновал английский, потому что это как раз его дисциплина.
– I know English like the back of my hand, we can go to class. I don’t like being late[355]355
Я знаю английский как свои пять пальцев, можно идти в класс. Я не люблю опаздывать.
[Закрыть], – произносит Оливо по-английски.
Доменико Рамачина, высокий и полный мужчина, лысый, с черной бородкой, открывает от удивления рот. Под туго застегнутым пиджаком профессора с трудом удерживается выпирающий живот, широкая грудь и нескрываемая гордость за собственную просветительскую деятельность. В целом хороший человек, только нудный, как двести phrasal verbs[356]356
Фразовые глаголы (англ.). Группа глаголов, которые в сочетании с различными предлогами или короткими наречиями принимают новые значения.
[Закрыть], которые нужно выучить наизусть к понедельнику.
– Where did you acquire this perfect pronunciation?[357]357
Где ты приобрел такое правильное произношение? (англ.)
[Закрыть] – спрашивает профессор.
– I don’t know, – слышит он в ответ. – Can we go to class? I have a lot to do[358]358
Я не знаю. Можно, мы пойдем в класс? У меня полно дел (англ.).
[Закрыть].
Они поднимаются на второй этаж и идут по правой стороне по длинному и широкому коридору вдоль ряда огромных окон. Эти большущие окна смотрят на соседние школьные блоки и на квадратный двор между ними – вместительный, как городской рынок, поэтому на переменах туда и стекаются все четыре потока учащихся, то есть тысяча сто двадцать шесть мальчишек и девчонок.
Сейчас этот просторный двор пуст, но Оливо представляет, как он заполняется студентами: они курят, гоняются друг за другом, смеются, плачут, прикалываются. И тогда двор становится похожим на эмоциональный флиппер[359]359
Флиппер – отталкиватель шаров, элемент популярных электронных игровых пинбол-автоматов. В Италии так называются и сами автоматы с ними.
[Закрыть], разгоняющий шарики, которые отскакивают от стен и зажигают лампочки. Здесь же вместо шариков скачут, зашкаливая, гормоны учащихся, создавая такой электрический заряд, мощности которого хватило бы, чтобы зажечь свет во всем городе.
Слева по коридору идут классные комнаты, из них доносятся смешанные голоса преподавателей и учеников, гомон, звуки видео и мелких разборок.
Профессор и Оливо останавливаются у двери, возле которой прикручена табличка «4 „Б“ ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ».
Рамачина стучит, женский голос отвечает:
– Войдите!
Входят или, вернее, входит профессор Рамачина, а Оливо остается в дверях. Этого ему достаточно для обзора, чтобы просканировать класс, где в тот момент отсутствуют два ученика. Небольшие парты, составленные вместе по три, стоят двумя рядами в две линии. В первой линии сидят четыре девчонки и два пацана – нечто среднее между наивными и скучными, а во второй линии, зеркально противоположной первой, – четыре девчонки, явные лодыри; одно место сегодня свободно, и парень спортивного вида – скорее всего, пловец, – похоже, отсиживается здесь только ради аттестата, чтобы потом поступить в физкультурный институт.
Интерес вызывает последний ряд, где те же шесть парт поделены на блоки из двух и четырех, примыкающих к окну. В первом ряду прямо у окна сидит Серафин, рядом с ней парень с длинными волосами и немного подкрашенными глазами, затем явно молодежная активистка и свободное место, наверняка приготовленное для него. Во втором ряду за двумя партами в самом глухом углу класса сидит какая-то шалава с африканскими косичками, оплетающими голову, в бейсбольной толстовке и сигаретой за ухом в ожидании неминуемого звонка об окончании урока. Рядом подруга шалавы – она ее почитает, ей завидует и подражает и пошла бы за ней хоть в ад, – но по лицу я бы сказал, что если ей бы и пришлось направить машину в стену, она в итоге все же переставила бы ногу с газа на тормоз. Не знаю, понятно ли объясняю.
В общем, обстановка в классе не слишком напряженная для двенадцати человек, что находятся рядом с преподавательской кафедрой, но слегка наэлектризованная в последнем ряду. Положительный полюс – Серафин, отрицательный – шалава и ее подобие.
– Оливо? – зовет профессор Рамачина.
– Угу!
– Ты слышал, что говорит тебе профессор Баллот?
Только теперь Оливо обращает свой взгляд на учительницу, которая не сидела за кафедрой, а стояла у доски и как ни в чем не бывало заполняла конусообразную схему персонажами из «Якопо Ортиса»[360]360
«Последние письма Якопо Ортиса» – произведение Уго Фосколо.
[Закрыть].
Хотя это и женщина-преподаватель, но в ней есть что-то мужское и грубое – особенно в плечах, в осанке, в длинных ногах, угадывающихся под немного несуразной юбкой.
– Тереза за Венецию, – произносит Оливо. – И сам Фосколо тоже за нее и хотел бы, чтобы она была республикой. Отец Терезы – за Наполеона, а Одорадо – за Австро-Венгрию[361]361
Персонажи произведения Фосколо в период войны и политической смуты рассуждают о судьбе их родины – Венеции.
[Закрыть].
– Молодец, Оливо, – соглашается женщина. – Я всего лишь спросила, где бы ты хотел сидеть – впереди или сзади, но, кажется, вижу, ты из тех, кто сразу переходит к делу. В любом случае свободное место есть в середине, рядом с Матильдой. Спасибо, Доменико, что привел к нам Оливо. Сразу видно, у нас в классе удачное пополнение.
– Спасибо тебе, Элиза, если что-нибудь нужно, знай, я как руководитель, коллега и…
– Разумеется, Доменико. Увидимся в учительской.
Пока Доменико вежливо отступает к двери, не решаясь повернуться спиной к уважаемой и, как он считает, довольно привлекательной коллеге, Оливо проходит под немым прицелом всего класса по короткому проходу между двумя рядами парт.
Он свыкся с тем, что его разглядывают. Хайкеры, шерстяная шапочка, походка, осанка и форма головы, чернющие глаза, плечи-вешалки и рыбацкая куртка – всего этого самого по себе уже достаточно, но вдобавок я имею грех раскрыть рот и сказать что-то типа: «Тереза за Венецию. И сам Фосколо тоже за нее и хотел бы, чтобы она была республикой». Не знаю, понятно ли объясняю.
Так бывало во всех приютах, где он жил, в приемных семьях, на судебных слушаниях, в полицейских участках, залах ожидания, больницах – одним словом, везде. Только в лесу это не происходило. Животные и растения приспосабливаются к самым различным формам жизни. Свыкаются с ними и рыбаки, и лесники, и все прочие, кто невольно становится временным или постоянным обитателем леса.
Когда Оливо садится за парту, все любопытные лица еще обращены к нему и изучают: одни смотрят с прискорбием, другие – с ироничной улыбкой.
Представить только, что теперь ему придется рассказать немного о себе типа: «Меня зовут… Я приехал из… Мне нравится это… Мне не нравится то… Я мечтаю о том… В свободное время я занимаюсь тем…» Все это так же неловко, как испортить воздух в автобусе.
– Ребята, давайте не будем, как принято, перед всем классом расспрашивать Оливо, откуда он и почему теперь будет учиться с нами. Это всегда довольно фальшиво и неловко. Мы познакомимся друг с другом со временем, – предлагает Элиза Баллот, после чего продолжает урок, хотя до звонка на перемену остается всего семь минут.
– Дать тебе бумагу и ручку?
Это спрашивает девчонка слева, потому что справа может быть только шалава и ей подобная. Они после первого взгляда мельком, типа «нам еще одного чудища-юдища не хватало», больше не обращают на Оливо никакого внимания, – ну очень отстойный, чтобы будоражить воображение, не знаю, понятно ли объясняю.
– Нет, спасибо, – отвечает Оливо.
– О’кей, если понадобится, скажи. Меня зовут Матильда. Он – Франческо, а у окна – Серафин.
Оливо оборачивается к ней.
Матильда – хрупкое создание, с приятной улыбкой, очками в цветной оправе и немного встрепанное – классический образ девушки, прекрасно умеющей рисовать. За ней Франческо – круглолицый, с длинными светлыми волосами, в черной водолазке с золотой цепочкой поверх нее. Он приветствует Оливо поднятой рукой с торчащими в форме буквы «V» указательным и средним пальцами. За ним сидит Серафин Урру.
Первая и совсем нелестная мысль мелькает в голове у Оливо при взгляде на нее: «Похожа на лошадь». Но ему хватает секунды, чтобы понять: хоть Серафин и похожа на Equus ferus caballus[362]362
Домашняя лошадь (лат.).
[Закрыть], она позаимствовала у животного все самое красивое, а именно четкий профиль, сосредоточенность, устремленный в будущее взгляд, элегантность, созданное для бега тело, упругую кожу и, разумеется, хвост, в ее случае собранный из длинных, блестящих, черных как смоль волос.
Она улыбается ему, словно сама знает все это и многое другое.
– Привет, Оливо Деперо! – приветствует. – Добро пожаловать в логово пиратов!
11
– Значит, ничего?
– Угу.
Соня берет из коробки второй крекер и громко, без стеснения хрустит им.
– Так уж совсем-совсем ничего?
– Мы рисовали с натуры, модель была в купальнике.
От досады Соня Спирлари сжимает зубы и проглатывает пережеванный в кашицу крекер.
– Я рада, что ты улучшаешь свои познания в области женской анатомии, однако напоминаю: ты там не для этого.
Оливо, уставившись в тарелку, ковыряет вилкой макароны с маслом и пармезаном. Масло свежее, макароны не переварены, но пересолены. Однако же прогресс налицо. Не знаю, понятно ли объясняю.
– Извини, – качает головой Соня Спирлари, – не понимаю, с чего это я на тебя рассердилась? – И уже знакомым Оливо жестом откидывает волосы назад. – Какого черта могло произойти в первый день? Ко мне все лезут с вопросами: начальник, мэр, журналисты. Уже два месяца ничего не могу им ответить! Теперь там хоть свой человек есть.
Оливо берет наконец-то в рот две макаронины, после того как, остужая, гонял их туда-сюда по тарелке. Медленно пережевывает, размышляя о том, что не рассказывает комиссарше Соне Спирлари.
Ничего важного, это правда, и все-таки, может, нужно сообщить о том, что во время перемены Серафин, Матильда и Франческо повели его с собой во двор. И пока вместе прогуливались вдоль стен, троица комментировала всех дефилировавших мимо студентов, словно сотрудники редакции сатирического журнала, которые вводят новичка в курс дела, снабжая необходимой информацией.
Или нужно было сказать ей, что, когда они шли мимо Валерии – той шалавы с косичками и ярко-голубыми глазами, – все трое замолчали.
И что потом Серафин сказала: «Держись от нее подальше, Оливо! Такая способна обворовать старушку с сердечным приступом в супермаркете. Сегодня хоть нет этого нациста – ее парня. Наверное, ищет где-то очередную жертву».
Он мог бы и должен был бы рассказать ей все это вместе с кучей других подробностей, конечно незначительных. Однако неохота. Непонятно почему, но не хочется. А когда ему чего-то неохота – он это хорошо усвоил, – не нужно делать, и все, и не важно знать почему. Ведь его ощущения намного дальновиднее понимания.
– Итак, с Серафин Урру пока что никаких контактов?
– Нет.
– И даже ни с кем другим из класса?
– Типа?
Соня Спирлари подхватывает вилкой макароны, приправленные соусом песто – разумеется, покупным и без чеснока.
– Не знаю, – громко чавкает, – может, был еще кто-нибудь интересный. Хотя, полагаю, если бы кто-то на тебя недобро посмотрел или что-то сделал или сказал, ты доложил бы мне. Ведь из-за этого ты здесь, а не в приюте, разве не так?
– Угу.
– Отлично, слушай! После ужина мне нужно слетать в управление. Надо заполнить бумаги – дело нудное, но обязательное. Оттуда как раз и рюкзак прихвачу для тебя. Флавио его оставил в управлении. Не хочу, чтобы тебе написали замечание уже на второй день, хе-хе-хе!
Оливо смотрит на нее и не смеется.
– Да, извини, глупость сказала. В любом случае дело это и правда на пару часов. Ты в это время можешь включать телевизор, проигрыватель – все что хочешь. Сегодня утром твой друг Гектор привез книги, они в твоей комнате в коробках – может, разберешь их или почитаешь. У нас в доме совсем нет книг. А что были, мой бывший увез, впрочем, только он и читал их. Вернусь поздно вечером и рухну без сил. В общем, теперь знаешь, что я не домохозяйка, не интеллектуалка и не хорошая мать. – Вытирает рот бумажной салфеткой. – Выходит, дрянь я, скажешь ты? «The answer, my friend, is blowin’ in the wind»[363]363
Ответ, мой друг, принесет тебе ветер… (англ.) – строчка из песни «Blowin’ in the Wind» («Звучание ветра») американского певца и поэта Боба Дилана.
[Закрыть], – пел этот чел… как его зовут… Брюс Спрингстин[364]364
Брюс Спрингстин (он же Босс) – американский рок-певец и музыкант.
[Закрыть].
– Боб Дил…
– А, да, Боб Марли[365]365
Боб Марли – ямайский музыкант, певец и композитор.
[Закрыть], верно. Оставь все на столе, хорошо? Я приду и сама уберу.
Оливо наблюдает, как она быстро уходит в ванную, чистит зубы, хватает на лету куртку и обувается.
– Не жди меня. Прошу, поспи, ведь завтра тебе снова надо быть во всеоружии. – И уходит, оставив на комоде у двери ноутбук и папки.
Оливо подхватывает вилкой три последние макаронины, кладет их в рот и жует.
На столе остаются крошки в виде созвездия Плеяды, его и Сони грязные тарелки, два бокала, два обрывка бумажных полотенец, бутылка воды, допитая Соней бутылка вина и скомканная вместе с приборами вчерашняя скатерть.
В нескольких метрах разложен диван-кровать со свернутым комом одеялом, но под одеялом никого.
Чтобы избавиться от искушения подойти к нему, поднять одеяло и понюхать простыню, Оливо идет в туалет, писает там и уходит в комнату.
Коробок с книгами – штук десять, никаких надписей или каких-либо других опознавательных знаков на них нет. Открывает первую попавшуюся коробку, но достает из нее не все книги, а тут же принимается читать одну из них.
Это история человека, рожденного на трансатлантическом лайнере и получившего при крещении имя нового столетия. Он становится величайшим пианистом в мире, но решает никогда не сходить с судна. Короче говоря, делает все, чтобы нога его не ступала на землю. Так и происходит.
Это одна из ста двадцати семи книг – из тех, что брал в библиотеке, но так и не вернул.
Он читал эту книгу шесть раз и все шесть раз с легкостью представлял главного героя похожим на себя и лицом, и фигурой[366]366
Герой книги А. Барикко «1900-й. Легенда о пианисте».
[Закрыть]. Так же было и с Козимо из «Барона на дереве»[367]367
«Барон на дереве» – роман итальянского писателя Итало Кальвино.
[Закрыть], с писцом Бартлби[368]368
«Писец Бартлби. История с Уолл-стрит» – повесть американского писателя Германа Мелвилла.
[Закрыть], Скруджем[369]369
Персонаж повести английского писателя Чарльза Диккенса «Рождественская песнь в прозе».
[Закрыть], Дэвидом Копперфилдом[370]370
Главный герой романа Чарльза Диккенса «Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим».
[Закрыть], Йодой[371]371
Один из главных персонажей киносаги «Звездные Войны».
[Закрыть], молодым Хольденом[372]372
Главное действующее лицо романа Джерома Сэлинджера «Над пропастью во ржи».
[Закрыть] и другими бескомпромиссными персонажами, умевшими всегда без проблем отвечать: «Я бы сказал „нет“».
Окончив читать книгу о пианисте в океане, Оливо принялся за следующую. Куранты на колокольне пробили двадцать три часа. Хотя радиатор отключен, в комнате почему-то еще слишком жарко.
Наверное, это время, когда кому-то, похожему на меня, грустно, не знаю, понятно ли объясняю. Но жизнь Оливо всегда была такой: живет в чужих домах, с чужими людьми, для которых остается чужим и от которых ему рано или поздно приходится уезжать или его увозят. Иногда он думает, что сам выбирает, как жить, иногда кажется, что жизнь и не могла пойти по-другому. Эти мысли утомляют его. И действительно, он засыпает раньше, чем куранты на колокольне бьют половину двенадцатого.
– Оливо?
– Мм…
– Спишь?
– Что?
– Спишь?
Оливо открывает глаза, перед ним стоит Манон. Только что вышла из душа: халат, тюрбан из полотенца на голове и босая – один в один ее мать вчера вечером. Кроме того, в комнате пахнет сандалом, и Оливо уверен, что запах исходит не от него.
– Думаю, да, – произносит он, ошалев от сна, от нее и сандала.
– Думаешь «да» – что?
– Что спал.
– Я знала, – говорит она, покачиваясь взад-вперед.
Оливо разглядывает ее, лежа в кровати полностью одетый и в ботинках.
– Уже полчаса смотрю на тебя, – говорит Манон, кусая ноготь, – и думаю: будить или не будить, будить или не будить? Но я такая любопытная! Я во что бы то ни стало должна знать, знать, знать, знать. Хочешь, предложу тебе пиво в знак прощения за то, что разбудила?
– Я не пью.
– А если пиццу?
– Нет.
– Минет? Шучу, не настолько уж я любопытна! Поклянись, что не обижаешься!
– На что?
– Подвинь немного ноги, – говорит Манон и садится на кровать к Оливо. – Хочу знать все о твоем несчастном случае.
– О несчастном случае?
– Да, о несчастном случае. Потому что, если все происходило так, как я прочитала, ты не чудила, как я думала, а сверхъестественное существо, что-то вроде волшебника, enfant prodige[373]373
Вундеркинд (фр.).
[Закрыть], самый необыкновенный человек, которого я когда-либо встречала.
Оливо смотрит на нее долгим взглядом.
– Какого, – поправляет он. – Какого я когда-либо встречала. И твоя мать не должна оставлять где попало свой ноутбук.
– Ни ноутбук, ни папки со следственными делами – это понятно. Но я же сказала тебе, что она дрянь и думает только о себе. Сейчас, например, знаешь, где она?
– В управлении, занимается делами…
– Какими?!
– Не знаю.
– Фига с два она сейчас в полиции. Знаешь, где сейчас комиссарша Соня Спирлари? В одной из гостиниц фирмы «Ибис»[374]374
«Ибис» – сетевой бренд отелей экономкласса.
[Закрыть], может даже в самой захудалой, трахается со своим заместителем Флавио Массенцио. Они каждый понедельник этим занимаются, вот уже года три, однако она не хочет, чтобы это стало известно, потому что это ни в какие ворота не лезет, если у комиссарши полиции отношения с замом. Поэтому они встречаются тайно в придорожном мотеле. Понятно, что ей до лампочки, где она там оставила твои персональные данные! Я, вообще-то, и не думала о них. Вернулась вчера в три ночи, есть охота, стала подъедать остатки ваших макарон с маслом, от одного вида которых тошнило, а рядом был ноутбук, меня ломало, заглянуть в него или нет, в итоге открыла и увидела твою детскую фотографию, сделанную в больнице…
– Тогда ты и так все знаешь, – спокойно отвечает Оливо.
– Но я от тебя хочу услышать. А также историю про шестьсот слов. Сколько у тебя осталось, чтобы все рассказать?
– Триста семьдесят пять.
– Ну ты, блин, даешь!
Оливо разглядывает ее прекрасное, просто восхитительное лицо. В ней есть что-то от Азы, а в Азе есть что-то от нее. Странно, но это так. И потом, вырез на халате из-за волнения, с каким она расспрашивала, желая все узнать, немного приоткрылся, не знаю, понятно ли объясняю. Немного, к счастью, иначе вышло бы слишком вульгарно и неловко. Однако достаточно, чтобы увидеть кожу цвета слоновой кости в грудной ложбинке. И голубые вéнки вдоль нее. Кожа жесткая и в то же время эластичная, как гомеровский щит[375]375
Речь о щите Ахилла, символическом произведении античного искусства, описание которого дано в поэме «Илиада» Гомера (XVIII, 478–609 гг.).
[Закрыть], как барабан апачей или тетива лука во времена неолита. И на этой коже капелька, уцелевшая под полотенцем, медленно-медленно стекает к халату из хлопка, быстро впитывается в него и исчезает навсегда.
– Однажды ночью я проснулся, – тихо и спокойно, но так, чтобы было слышно, говорит Оливо. – Мне было восемь лет, и я был заперт в багажнике движущейся машины. Я знал, что это наша «фиат-темпра», отец ездил на ней на охоту или на пастбища. В темноте я нащупал мотки веревок для заграждений, канистру с антифризом и машинку для стрижки овец. Овцами пахло, как у нас дома. Я был в пижаме в ромбах, которую мне недавно подарили на Рождество.
«Темпра» – это седан, багажник в нем отделен от салона и открывается только снаружи, значит, мне оставалось просто ждать, свернувшись калачиком, и уверять себя, что скоро куда-нибудь приедем и что как-то шуметь или кричать бесполезно.
Потом я услышал мамин голос в салоне. Она разговаривала с отцом. Не знаю о чем, но папа вел машину и не отвечал.
Вдруг машина остановилась. На передних сиденьях происходило какое-то движение, затем машина снова тронулась и стала так быстро набирать скорость, что меня прижало к стенке багажника. И раздался грохот.
Я сразу догадался, что мы врезались в парапет или барьерное ограждение, потому что услышал сильный металлический скрежет. Потом все вокруг меня закрутилось, и меня тоже подхватило, словно не стало гравитации. Мы падали в пустоту.
Это продолжалось долго. Падение, я имею в виду. Так долго, что я успел подумать о всех местных дорогах, о барьерных ограждениях у глубоких оврагов, о пройденных поворотах, а машина попала во что-то мягкое и тягучее, и я понял, что мы оказались в озере.
Вода сразу же начала заполнять машину – потекла снизу, а потом через замок багажника.
Металлический скелет машины стонал, словно древнегреческие ведьмы или скандинавские колдуньи. Мы тонули, вода расплющивала кузов этого сраного «фиата» так же, как я когда-то в детстве давил под землей панцири жуков-оленей, – вот так тебе и надо, возмездие, глаз за глаз, не знаю, понятно ли объясняю.
«Сейчас папа с мамой выберутся из машины и откроют багажник, – говорил я себе, – помогут мне выбраться, и мы вместе выплывем наверх». Дома придется несколько часов сохнуть, несколько дней приходить в себя от испуга и несколько лет, чтобы забыть все. Но это пройдет.
Однако я не слышал никакого движения в салоне машины, никто не стучал по багажнику и не пытался вскрыть замок.
Вода постепенно заполняла пространство, слышен был только ее шум.
Машина опустилась на дно. Над нами было двадцать или тридцать метров холодной воды четырех или пяти градусов. Примерно такая в декабре температура воды в горном озере на высоте полторы тысячи метров над уровнем моря. Человек может продержаться в ней всего лишь пять или шесть минут, и все же мне казалось, что прошло гораздо больше времени, пока я безрезультатно бился и упирался в крышку багажника руками.
Тогда я вспомнил, как отец шутя называл меня «твердая башка», «дубовая голова», «деревянная макушка».
И я принялся долбить головой.
Я стучал долго и сильно. В самом деле очень долго и очень сильно. От моих ударов головой об обшивку раздавался ужасный грохот. Я слышал, как трещали кости, но боли совсем не чувствовал. Ощущал лишь сильный жар, тепло, это да, но мне было хорошо, было просто замечательно, хотя багажник не открывался. В конце концов благодаря этому теплу я и уснул.
Через два часа машину подняли из озера.
Отец был за рулем, он умер, пристегнутый ремнем безопасности. Мне сказали, что он напоил меня и мать снотворным, посадил нас в машину, заглотнул сам из флакона остатки вещества и, доехав до заранее выбранного места, направил машину в озеро вместе с нами троими.
