Текст книги "Современный зарубежный детектив-10. Компиляция. Книги 1-18 (СИ)"

Автор книги: Дэн Браун

Соавторы: Тесс Герритсен,Давиде Лонго,Эсми Де Лис,Фульвио Эрвас,Таша Кориелл,Анна-Лу Уэзерли,Рут Уэйр,Сара Харман,Марк Экклстон,Алекс Марвуд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 224 (всего у книги 346 страниц)

41

Темноту туннеля, куда они вплывают, смог победить только рассеянный свет газового фонаря, который проецирует тени беглецов на сводчатый потолок.

Матильда, сидя на носу, управляет лодкой, а Элена и Федерико стараются с помощью весел вести ее по центру течения, чтобы не врезаться в стены.

Остальные сидят посередине практически друг на друге, осматриваясь по сторонам, словно это путешествие задумано уже давно и теперь все идет по заранее намеченному плану. Вода за бортом чем только ни пахнет: сырой землей, соленой водой, к этому примешивается запах табака, пива и влажной одежды семи беглецов. Ведь дни, недели, месяцы они провели под землей.

– Думаешь, мы ненормальные? – спрашивает Серафин.

Оливо понимает, что еще не произнес ни слова с того момента, как отчалили, и сидит, разглядывая одного за другим, словно оказался перед существами какого-то нового рода.

– Нет, – отвечает он.

Серафин, когда смеется, становится похожа на лошадь, но невероятно красивую.

– Однако мы старательные и организованные, разве не так? – И перечисляет: – Правильное место, карты подземелья, маршрут побега, запасы еды, теплые спальные мешки, светильники, дрова для костра, штормовки, БАДы с витамином D из-за нехватки солнца, телефонные звонки, письма, гениальный заплыв под водой, чтобы забрать выкуп. Жаль только, что всегда оказывается и еще что-то такое, о чем не подумали.

– Типа?

– У одного заболевает живот, у другого возникает конъюнктивит, не хватает воды, мало настольных игр, чтобы не скучать, заканчиваются прокладки, разряжаются батареи, сломалась читалка и нужно купить новую. Удивительно, но то же самое происходит с пивом и сигаретами – их всегда мало, если целые дни проводишь в разговорах у костра.

– Представляю.

– Ты что, смеешься надо мной? Знаешь, очень даже нелегко раздобыть все это и доставить сюда, притом что полиция всегда у меня на хвосте. К счастью, Матильда и Франческо были вне подозрений и могли спокойно приходить на виллу.

– Это она сделала татуировки?

– Она круто рисует, да! – соглашается Серафин и показывает мизинец на левой руке, обмазанный вазелином и обернутый прозрачной пленкой. – Раньше мы, втроем, не могли, разумеется, сделать татуировки, так что Матильда наколола нам их в эти выходные. На самом деле логично будет, если теперь и мы… – Она подносит другую руку к мизинцу и имитирует удар топора и издавая при этом: «Жах!» – Но ребята считают, что это совсем необязательно. Знаешь, как говорится в таких случаях: «Мнение дорогого стоит!»

Оливо наблюдает, как Элена управляет веслом левой рукой. И она, и Федерико стараются делать это так, чтобы не нажимать на повязку. Мария приканчивает свой бутерброд, который держит осторожно, стараясь не испачкать бинт. Райан, похоже, дремлет, положив голову на миллион двести тысяч евро.

– А для них это было так уж обязательно? – спрашивает Оливо. – Я имею в виду мизинец.

– Не знаю, – пожимает плечами Серафин. Кажется, впервые на ее лице мелькает тень огорчения. – Они жили здесь, под землей, уже несколько недель, когда те придурки попытались надуть нас, прислав сумку с бумагой и устроив засаду. Ребята сказали, нужно заставить их заплатить – и быстро. Знаешь, у нас, саламандр, принято голосовать, и их было четверо против трех, так что решили отрубить, и все. Я была против, если тебе интересно, но должна признать: это сработало.

– Вот именно – еще как сработало, – произносит Райан. Он, очевидно, не спал.

Легкий отблеск света выхватывает из темноты мрачные камни подземного канала, построенного несколько веков назад.

– Гаси фонарь, – решительно приказывает Серафин.

Матильда выключает фонарь, и лодка, проскользнув в темноте еще метров двадцать, ударяется обо что-то и останавливается.

Оливо встает, чтобы посмотреть, что случилось. Канал в этом месте перекрыт решеткой, но никто в лодке не проявляет ни малейшего беспокойства, значит ничего непредвиденного.

Тут не спеша поднимается Райан и осторожно, чтобы ни на кого не наступить, пробирается к носу, достает из кармана ключ и несколько секунд возится со старым висячим замком, после чего толкает решетку. Она со скрежетом открывается, освобождая лодке проход.

Через минуту от туннеля остается одно воспоминание, потому что теперь их несет течение По.

Шесть утра, город, все еще виднеющийся позади, просыпается, и на дороги, бегущие вдоль реки, выходят первые машины и автобусы.

Отличное время для незаметного передвижения: достаточно света, чтобы все видеть, но мало, чтобы быть увиденными. Людей в окрестности не так уж много: ведь половина из них еще спит, а половина думает о делах насущных, которые надо успеть сделать за день. Никому, в общем-то, и в голову не приходит оглядываться по сторонам, любоваться рекой и спрашивать себя: а что это за лодка в такой ранний час с восемью ребятами на борту плывет сама по себе? Разве что какие-нибудь чокнутые занимаются греблей на рассвете, всегда же находятся люди, которым нравится усложнять жизнь, именно усложнять, ведь это так удобно – гребной тренажер дома. Занимайся в комнате, в тепле, пока смотришь телевизор, и, когда закончишь, два метра – и ты в душе, не знаю, понятно ли объясняю.

Беглецы в любом случае пригнулись и притихли. Хорошо, что полиция контролирует трассы, а не реку, но, как бы то ни было, лучше не привлекать внимания. Не дай бог какой-нибудь пенсионер, если ему по утрам не спится, надумает позвонить в управление полиции и нарвется на ревностного служителя закона, а тот и прислушается к заявителю.

В тишине, под шум легкого плеска волн, разрезаемых килем, Оливо ощущает сильное возбуждение, которое излучают семеро беглецов. Они словно космонавты в спусковом аппарате, готовом вот-вот коснуться земли после длительного полета.

Но все меняется, когда проплывают мимо электрической подстанции. Здесь город заканчивается. Отсюда река пойдет мимо ухоженных полей, мимо лесов и берегов, заброшенных и заросших крупными деревьями. Дальше будет мало домов – может, встретятся один-два рыбака. Практически никакой опасности быть замеченными и узнанными.

Вот почему многие ребята встают и радуются ветру и солнечному свету, который уже начинает отражаться в реке и менять ее цвет с темно-коричневого на зеленый.

– Собираетесь выйти в море? – спрашивает Оливо.

– На самом деле мы колеблемся между Кубой и Новой Гвинеей, – отвечает Серафин. – А ты что скажешь? Знаешь, сколько отсюда до моря?

– Пятьсот двадцать шесть километров примерно, нужно пересечь четыре региона.

– Всего-то! А я спрашиваю о другом: что нам делать? Ты, конечно же, знаешь. В любом случае – нет, мы не к морю. Мысль такая: проплыть еще километров пятьдесят, пока не доберемся до природного заповедника. Пришвартуемся там где-нибудь и сойдем на берег.

– А дальше?

Серафин неотрывно смотрит на него своими блестящими карими глазами:

– Пока не решили точно. Может быть, побудем немного вместе, а потом разойдемся. Ты уверен, что хочешь знать все в деталях?

Оливо задумывается.

– Нет, – отвечает. – Лучше не надо.

– Я тоже так считаю. Представь, тебя схватят и начнут пытать. Эта комиссарша, как ее зовут…

– Соня Спирлари.

– Ну! Мне кажется, она на все способна.

– А ей и не придется изощряться особо, – говорит Оливо. – Будет достаточно, если пригласит к себе на ужин.

– Смена! – громко командует Федерико.

Наступает ответственный момент в ходе навигации: в лодке разворачивается действие, требующее большой внимательности и осторожности, – Элена и Федерико передают весла Марии и Франческо. Ширина реки на этом участке – метров сто, их задача – держать лодку правее, чтобы в случае чего можно было прибиться к берегу. Силуэты ребят выделяются теперь уже четко, и если кто заметит беглецов в синих куртках, то наверняка примет их за группу рабочих, направляющихся на ремонт основания моста или дамбы. Оливо в хайкерах, рыбацкой куртке и натянутой на лоб шапочке вполне может сойти за молодого инженера, которого позвали руководить работами.

– Ты немного обсох? – спрашивает его Элена, занимая место напротив Серафин.

– Угу.

Она кладет руку ему на колено:

– Да ты весь мокрый! – Затем обращается к Райану: – Дай ему что-нибудь из твоих вещей. У вас примерно один размер.

Райана не нужно просить дважды. Он открывает рюкзак, достает спортивные штаны, майку, носки, трусы. Сворачивает все вместе и передает Оливо.

– Спасибо.

– Пожалуйста.

Элена слегка откидывается назад и прижимается к Серафин, та обнимает ее, и они закрывают глаза, подставляя лицо лучам восходящего солнца и наслаждаясь его теплом. Воздух еще не прогрелся, но с берегов уже начинают взлетать птицы, ночевавшие в сушняке. Бутылка с водой кочует из рук в руки. Кто-то высказал предложение отпраздновать событие, открыв банку пива, но, учитывая время и боясь сглазить, остальные сделали вид, что не поняли.

– Мне надо бы сойти, – говорит Оливо.

Все, кто услышал его, то есть все, кроме Федерико – после гребли он действительно заснул, – смотрят на него с улыбкой, – оставаться собой среди всех проблем, которые меня окружают, непросто, но есть еще одна: люди всегда думают, что я шучу. И это на корню подрывает любой способ пошутить, не знаю, понятно ли объясняю.

– Правда, мне в самом деле нужно сойти, – повторяет Оливо.

Мария и Франческо кладут весла на воду. Лодка потихоньку замедляет ход.

– Но где? – спрашивает Серафин.

Оливо оглядывает окрестности.

– Вон там. – Он указывает пальцем место на берегу, похожее на небольшой замусоренный пляж.

Все в недоумении переглядываются.

– А почему не останешься с нами? – спрашивает Элена. – По крайней мере, пока все не успокоится.

Оливо делает вид, будто задумался, словно прежде ему это в голову не приходило, словно заранее, с самого начала, не все решил.

– Не могу, – заключает тоном, из которого следует, что принял окончательное решение.

– Эх! – произносит Элена.

– Эх! – вторят остальные.

– Точно хочешь, чтобы высадили тебя здесь? – делает последнюю попытку остановить его Серафин.

– Да, спасибо, – отвечает Оливо.

Лодка без труда причаливает к песчаному пляжу, Оливо, легко соскочив с носа, оказывается на земле. В одной руке – сверток с сухими вещами, которые дал ему Райан.

Элена потянулась к Оливо, желая поцеловать сначала в одну, а затем и в другую щеку. Остальные ребята поднялись на ноги.

– Пока, Оливо! Пока! Пока и спасибо! Будь осторожен! Ни пуха ни пера! Привет Мунджу! – говорят они почти хором и машут на прощание руками.

Серафин соскакивает на берег вслед за Оливо. Они делают несколько шагов и останавливаются у леса.

– Почему ты привел полицию на виллу? – спрашивает Серафин. – Что они пообещали тебе?

– Моя мать.

– Что твоя мать?

– Она жива.

– Ты говорил, что она жила в Милане и болела. Потом говорил, что умерла. Теперь она жива?

– Угу.

– Угу – что? Так умерла или не умерла?

– Все думали, что умерла, но она жива. Соня пообещала сказать мне, где она.

– И что, почему же ты не сдал нас?

– Потому что я уже знал.

– Что?

– Что она жива.

– Все думают, что умерла, а ты знал, что жива?

– Уже несколько лет ищу ее.

– В каком смысле ищешь? Почему она должна скрываться?

– Потому что она убийца.

Серафин сглатывает, затем оглядывается, чтобы проверить, чем заняты остальные в лодке. Там все-таки открыли банку с пивом. К счастью, всего лишь одну жестяную банку – и пустили ее по кругу. Разговаривают уже вовсю громко. И потому не слышат ее разговор с Оливо.

– Значит, ты уже много лет ищешь свою мать.

– Угу.

– Но если ты находился в приюте, то как…

– Два года назад я сбежал. В приют меня вернули только восемь месяцев тому назад.

– И ищешь ее, потому что она убийца.

– Она похищает детей. Прячет их в лесах и пещерах.

– Но это ужасно, Оливо! Почему ты не сказал об этом в полиции?

– Потому что ее кто-то прикрывает. Я должен разобраться – кто и зачем.

Из зарослей доносится резкий вскрик какого-то зверька. Ничего хорошего, видно, с ним не произошло. Серафин запускает руки в волосы.

– Мне казалось, что моя семейка хуже не придумать, но твоя… Ладно, что сейчас собираешься делать?

– Искать ее.

– Где?

– На фотографии, которую мне показали, на заднем плане была машина. На ней было написано название кондитерской компании. На немецком.

– Думаешь, это поможет найти ее?

– Прежде мне почти удавалось это.

– Что значит «почти»?

– Что совсем чуть-чуть не хватало.

– И если найдешь в этот раз, что будет?

– Спрошу ее, почему она захотела убить нас с отцом. А там посмотрим.

Серафин ищет хоть немного неуверенности, хоть какую-то слабину в его взгляде. Но не находит. Шагает ему навстречу и обнимает.

Оливо не возражает и думает, что это как раз тот случай, когда нужно что-то ответить. Свободной рукой, которая не занята свертком с одеждой, он приобнимает ее за спину и похлопывает. Ее спина не похожа на спину Манон, не похоже и его прикосновение к ней, – как бы то ни было, за последние несколько дней его рука дотрагивалась до спины двух девчонок, не знаю, понятно ли объясняю.

Серафин разомкнула объятья, глаза блестят.

– Может, мне надо бы отправиться с тобой?

– Это не самая лучшая идея.

– Твоя, мне кажется, хуже.

Оливо пожимает плечами.

– Вам нужно плыть дальше, – говорит.

Серафин знает, что он прав. Еще раз быстро обнимает его и возвращается в лодку. Пока Мария и Франческо, налегая на весла, отчаливают от берега, Оливо и Серафин смотрят друг на друга.

– Помнишь тот номер, что я давала тебе?

Оливо кивает.

– Я сохранила его. Короче, если вляпаешься во что-то, звони! И даже если просто захочешь поболтать.

– Угу, – отвечает Оливо, прекрасно понимая, что лодка уже слишком далеко и она не услышит его.

Лодка снова взяла курс по течению, развернув нос на восток. Саламандры не слышали, о чем говорили Оливо и Серафин, и все-таки словно почувствовали, что на этом небольшом пляже впервые было сделано огромное признание. Поэтому Элена обняла Серафин, Райан поднял, словно произнося тост, банку с пивом, а Мария сложила большим и указательным пальцами сердечко.

И лодка стала удаляться.

Оставшись на берегу один, Оливо чешет затылок и соображает, что же теперь делать. Первое – нужно снять с себя мокрые вещи, чтобы не схватить воспаление легких.

Он подходит к поваленному дереву, которое вполне может послужить вешалкой. Снимает куртку и свитер и натягивает толстовку и ветровку Райана, брюки, не коричневые и не вельветовые, но пока сойдут и такие, какие есть. Одежда, оставшаяся в квартире у Сони, ему не нужна, а вот книги жалко. Но когда появится подходящий момент, он попросит Гектора переслать их ему туда, где будет обретаться. Гектору он доверяет.

Завязывает шнурки на ботинках, когда замечает, что из кармана куртки, висящей на дереве, что-то торчит. Достает. Это пачка купюр. Похоже, это пять тысяч евро банкнотами по пятьсот. Серафин, видимо, обнимая его, сунула их ему в карман.

Он приподнимает уголок рта и уже в новом свете, с учетом обнаруженных денег, заново обдумывает, что будет делать. Сразу же исключает путешествие на поезде, закрывшись в туалете, и угон автобуса. В этот момент две утки Anas platyrhynchos domesticus подплывают к пляжу и, выйдя на берег, отряхиваются и принимаются клювами чистить перышки.

– Жаль, – произносит Аза, – было бы забавно.

– Что?

– Угнать автобус.

– Я никогда не собирался угонять автобус.

– Собирался, еще как собирался! И это не самое худшее, что пришло тебе на ум за последние десять минут!

Оливо подхватывает полиэтиленовый пакет, выброшенный на берег последним приливом, и складывает в него мокрые вещи.

– Разговаривать будем или нет? – спрашивает Аза.

– О чем?

– Не знаю… Может, о том, как ты выболтал все Серафин?

– Ничего я не выболтал.

– Неужели? А мне кажется, я слышала, как твоя мама убивает людей и похищает детей, но, может, ты какую-то другую маму имел в виду? В конце концов, такое хобби есть у многих матерей.

Оливо завязывает шнурки на ботинках. Единственное, что он не сменил, – это шапочка. Но во-первых, она почти высохла, а во-вторых, другой у него все равно нет.

– Теперь я должен идти, – говорит он.

– Ах, разумеется, он должен идти! Ему и в голову не придет спросить у Азы – не хочет ли она остаться с этими саламандрами. Или хотя бы с Мунджу. Бога ради! Что поделаешь, ведь головастик – Дон Кихот должен исполнить свою миссию. Плевать ему на Санчо Пансу![451]451
  Оруженосец Дон Кихота в романе Мигеля де Сервантеса «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский».


[Закрыть]

– Ты же не Санчо Панса.

– Конечно я не Санчо Панса! Будь у Санчо Пансы грудь, как у меня, черта с два стал бы Дон Кихот ломать башку о ветряные мельницы. Не говоря уже о заднице. Не, ну ты видел, какую я себе попку сделала? Если заявлюсь с ней в кубинское посольство, мне присвоят звание почетного гражданина Республики Кубы.

– Хорошо, а теперь пойдем.

– «Пойдем» – звучит уже лучше, чем «я должен идти», – соглашается Аза, пока они, продираясь сквозь кусты, взбираются по мусору и сушняку вверх по берегу. – Послушай, раз уж мы тут, поговорим о твоей стратегии насчет девчонок? – Они уже поднялись на вершину насыпи, откуда открылся вид на равнину, поля, тополиные рощи и далекие колокольни. – Эх, ну не будем рассуждать про стакан, который наполовину пуст! Но ведь однажды, когда у тебя в руках были две приличные девчонки, на одну ты наорал, а другой… Оливо? Э-эй, Оливо! Подожди меня!

Но Оливо уже двинулся дальше. Ему предстоял очень длинный путь.

Алекс Марвуд
Остров пропавших девушек

Пролог

Она не сводит глаз со скал, нависающих над Гротом сирен. Да он шутит. Тут минимум пятьдесят метров в высоту, а каждый дурак знает, что глубина морского утеса не меньше высоты.

– Феликс, здесь же никто не рыбачит.

– Ну да! В этом-то и дело, – удивленно отвечает он. Видя ее фирменный взгляд, он громко хохочет. – Именно поэтому здесь полно омаров, – говорит он ей. – Настоящая золотая жила.

– Но мы же не просто так… – начинает она, но видит выражение его лица и тут же умолкает.

Феликс Марио раскатисто хохочет. Господи, как же он бесит. У него все вызывает смех. Все.

– Боже милостивый, Мерседес! Ты серьезно? Неужели русалок испугалась?

Она чувствует легкий укол раздражения. Этот грот все обходят стороной уже тысячу лет. Кто он такой, чтобы смеяться над легендами и мифами?

– Не дури, – вскидывается она, но смотрит на воду со смутным чувством тревоги.

– Ну же, Мерседес. Ты ведь знаешь, что ты единственная, кто сможет добраться до омаровых ловушек. Ни у кого больше не получится нырнуть так глубоко. Просто закрой глаза и думай, что они стоят двадцатку за штуку.

– Ой, отстань, – говорит она.

День прекрасный, морской бриз настолько ласков, что от волн, накатывающих на золотистые скалы, почти нет пены. Солнце, преодолев зенит, заливает остров светом. Но все равно. За отмелью на глубине будет темно.

Мерседес вновь чувствует укол тревоги. «А что, если эти мифические русалки услышат меня там внизу? Las sirenas. Что, если они появятся со своими мускулистыми хвостами, похожими на морские водоросли волосами и тысячей серебристых зубов и навечно утащат меня с собой на дно?»

– Как глубоко? – с сомнением в голосе спрашивает она.

Феликс пожимает плечами.

– Не больше шести-семи метров, – отвечает он, а затем умолкает на секунду дольше положенного и добавляет: – Может, десять. Верши за что-то зацепились. Я не могу их вытащить, а если отец узнает, что я здесь был, точно убьет.

Она на мгновение задумывается.

– Якорь сможешь опустить? Чтобы мне было за что ухватиться.

– Конечно.

Он легкой поступью идет на нос и бросает якорь в глубину. Трос легко и ровно опускается в метре от шельфа.

Восторг от погружения в воду. Ощущение, которое нельзя сравнить ни с чем другим. Резкая волна холода после солнечного жара. Когда ныряешь головой вперед, тело инстинктивно напрягается, будто при ударе о твердую стену. Затем внезапный изумительный переход в состояние невесомости. «В жизни больше нет ничего, что так напоминало бы полет», – думает она. Работая ластами, она рассекает воду. Мимо ее плеча струится солнечный свет, все больше тускнея в глубине, пока его окончательно не поглощает чернота.

Со дна к ней спиральками поднимаются фосфоресцирующие бусинки. Мерседес испытывает знакомый озноб – тот самый момент, когда зависаешь на грани паники и должен усилием воли загнать ее обратно внутрь. С ней это случается каждый раз, когда она входит в море, потому что вода сама по себе – живое существо.

Она плывет дальше. Старается не думать об акулах.

У Мерседес есть секрет, которым она ни с кем не делится. Затаенное, но страстное желание, чтобы русалки существовали на самом деле. Чтобы однажды она влилась в их ряды и стала чем-то бо́льшим, чем девочкой с уединенного острова, которая умеет надолго задерживать дыхание.

Она перебирает руками якорный трос и работает ногами, погружаясь все глубже и глубже. Небо над головой становится все более тусклым. Свет распадается на слои: ярко-сиреневый у самой поверхности, чуть глубже переливается оттенками голубого на ее загорелой коже, внизу, где теряется трос, приобретает глубокий зеленый цвет и становится черным в бездне, где лежат верши для омаров. Преодолев очередной такой слой, она задерживается, зажимает нос и продувает уши до тех пор, пока из них не исчезает шум и давление не приходит в норму. С ее опытом на это уходит лишь пара секунд.

Мимо стремительно пролетает стайка серебристых рыбок с желтыми полосками на боках. Сотня. А может, и две. Sarpa salpa, она же сарпа. Распространенный вид. Рыбаки всегда выбрасывают ее обратно в море. Ее мясо вызывает галлюцинации, которые могут затянуться не на один день.

Мерседес едва замечает их. Она полностью сосредоточена.

Сердце в груди бьется медленно и ровно, неторопливо качая по организму кровь. За восемь лет тренировок – сначала ею двигало любопытство, затем решимость, а потом, когда Татьяна Мид подарила ей маску и ласты, безудержный восторг – она научилась впадать в состояние медитации на глубине. Для поддержания жизни внизу ей почти не нужен кислород. В тринадцать лет она умеет задерживать дыхание на шесть минут. А к двадцати планирует увеличить это время до девяти.

«Как же мне повезло жить именно сейчас, когда девочкам без всякого скандала можно заходить в воду, – думает она. – Мое место здесь».

Теперь она видит, почему Феликс не может вытащить вершу с омарами. Веревка запуталась в клубке морских ежей и намертво застряла. Она снимает с пояса нож и начинает осторожно их ворошить. Ежи по цепочке передают друг другу информацию о незваном госте и медленно отодвигаются. «Какие странные создания, – думает она, – будто с другой планеты. Как и многое другое здесь внизу».

Из какой-то щели выскальзывает изящный красный осьминог и отплывает в сторону, предварительно окинув ее злобным взглядом.

Может, подплыть снизу?

Давление шумит в ушах, но она ныряет глубже, перебирая руками трос до самого конца, пока не оказывается под скальным выступом. Здесь холодно, вдали от солнца. И темно. Мерседес пробирает дрожь, и она начинает двигаться быстрее.

А вот и препятствие. Огромный клубок торчащих во все стороны игл, намертво заблокировавших веревку. Она берет нож и начинает их снимать. Поддевает каждого ежа кончиком, используя лезвие как рычаг, сбрасывает и вздрагивает каждый раз, когда натыкается на очередную иголку. «Теперь ты у меня в долгу, Феликс Марино», – думает она. Расправляется с колонией изрядных размеров, скинув ежей дальше в глубину. Чувствует, что веревка освободилась.

Какое-то движение. Что-то бледное и раздувшееся.

Мерседес вздрагивает. Неистово брыкается и дергает за веревку.

Нет. Нет. Без паники. Паниковать нельзя. Паника – это смерть.

Остановись, Мерседес. Спокойно.

Что-то надвигается.

Нестерпимое желание скорее подняться на поверхность. Легкие начинают гореть.

Сохраняй спокойствие. Ты обязана сохранять спокойствие.

Мимо проносится еще одна волна, немного сильнее. От нее вода колышется будто под порывом ветра. От бледной раздувшейся массы отделяется что-то, падает вниз и замирает. Стайка крохотных рыбок, напуганная неожиданным движением, уносится прочь, но тут же возвращается, чтобы и дальше лакомиться своей добычей.

Только через какое-то мгновение Мерседес понимает, что перед ней рука. Белая как снег, которого ей никогда не доводилось видеть, ободранная и раздувшаяся от воды. Пальцы указывают в морскую пучину.

Диафрагму сводит судорогой. Из губ вылетает пузырек воздуха.

Проносится еще одна волна, и тело снова шевелится, переворачивается, и Мерседес видит белые выпученные глаза своей сестры Донателлы.