Текст книги "Современный зарубежный детектив-10. Компиляция. Книги 1-18 (СИ)"

Автор книги: Дэн Браун

Соавторы: Тесс Герритсен,Давиде Лонго,Эсми Де Лис,Фульвио Эрвас,Таша Кориелл,Анна-Лу Уэзерли,Рут Уэйр,Сара Харман,Марк Экклстон,Алекс Марвуд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 287 (всего у книги 346 страниц)

Ханне не до него.

– Не знаю, – едва выговаривает она. Язык словно распух и еле ворочается во рту. Пальцы мерзнут. Ее охватывает оцепенение. – Неужели я все это время ошибалась? Я не могу… не могу…

Слова не желают выходить. Внезапно тело перестает повиноваться, руки и ноги превращаются в пластилин.

– Я не могу… – повторяет она. Собственный голос звучит откуда-то издалека.

– Ханна? – слышит она. – Ханна? Что с вами?

– Я…

Все вокруг гаснет, и она проваливается во мрак.

После

Ханна приходит в себя, видя рядом множество людей и слыша возгласы Джерайнта: «Отойдите, дайте ей больше воздуха!». Рядом на коленях стоит Новембер, на лице девушки написана крайняя озабоченность. Под голову Ханне подложили пальто, очки сняли. От этого чувство незащищенности становится еще сильнее.

– Кто-нибудь вызовите скорую, – слышит она, с трудом приподнимаясь на локтях.

– Нет, прошу вас, не надо. Не нужно вызывать скорую. – Голос Ханны дрожит, но она старается придать ему твердость. – Я беременна, только и всего.

– Беременна? – Ее слова мало успокаивают Джерайнта. Он выглядит очень встревоженным, словно ему вручили бомбу с тикающим часовым механизмом, которая может рвануть в любую секунду.

– Нужно вас обследовать. Здесь есть доктор? – обращается Новембер к одному из работников отеля. – Эй, в отеле есть свой врач?

– Я врач, – доносится мужской голос из глубины фойе. Выговор английский, не шотландский. Голос становится громче по мере приближения шагов. – Чем могу помочь?

Ханна пытается сесть. Без очков лица окружающих выглядят как размытые пятна.

– У нее случился обморок, – озабоченно говорит Джерайнт. – Она беременна. Может, скорую вызвать?

– Нет, правда, я не думаю, что мне нужна скорая, – возражает Ханна. Она готова расплакаться. Как все некстати. Ханна умоляюще смотрит на врача, мысленно призывая его сказать, что с ней все в порядке. – Беременные иногда падают в обморок. Я не завтракала.

Врач открывает свою сумку и с мягкой улыбкой достает стетоскоп и манжету для измерения кровяного давления.

– На ранней стадии беременности пониженное давление нередко вызывает головокружение, но чтобы сразу в обморок, это не в порядке вещей. Вы не против?

Он протягивает манжету, Ханна нервно кивает в знак согласия. Врач застегивает манжету, накачивает воздух, прикладывает стетоскоп к локтевой ложбинке и слушает. Закончив, ободряюще улыбается:

– Пожалуй, ничего страшного, и все же я считаю, что вас следует доставить в родильное отделение для обследования на месте. Какой у вас срок?

– Двадцать три, нет, почти двадцать четыре недели. Завтра будет двадцать четыре. Кто-нибудь может позвонить моему мужу?

– Ваш телефон у меня, – говорит Новембер и обращается к врачу: – Спасибо. Ее требуется доставить в больницу?

Врач с явным сожалением кивает:

– Боюсь, что да. Правда, я давно не занимался акушерством, однако обморок требует тщательной проверки. Давление слегка повышенное, пусть возьмут кровь на анализ, чтобы установить причину.

– За углом ждет моя машина с водителем, – сообщает Новембер, снимая со спинки стула кожаную куртку. – Дайте мне пять минут, и он подрулит ко входу в отель.

– Я сама могу дойти, – возражает Ханна. Она чуть не плачет от мысли, что ее сейчас понесут через фойе к машине, словно беспомощного инвалида. – Не нужно меня подвозить. Я могу позвонить Уиллу, доехать на автобусе.

– Мужу, конечно, позвоните, но я ни за что не отправлю вас на автобусе. Или на моей машине, или на скорой – выбирайте, – решительно заявляет Новембер, сложив руки на груди, – вылитая Эйприл, не допускающая возражений.

Ханна закрывает глаза. Ей остается лишь признать себя побежденной.

* * *

Сорок пять минут спустя Ханна сидит в мягком кресле родильного отделения Королевской больницы, к животу прикреплен контрольный прибор, на руке – манжета для измерения кровяного давления. Попавшая в непривычную ситуацию Новембер примостилась на краешке пластмассового стула. У Ханны взяли мочу на анализ, она отдала склянку с таким чувством, будто отдает литр крови. Теперь она больше всего хочет, чтобы ее оставили в покое, но в то же время опасается этого.

Хорошо бы вызвать Уилла, но тот не берет трубку. Куда он запропастился?

– Давайте я позвоню еще раз? – предлагает Новембер, словно прочитав мысли Ханны. Ей позволили остаться с Ханной, приняв за близкую подругу, что довольно странно – ведь они встретились меньше полутора часов назад. Однако в Новембер есть много такого, что напоминает об Эйприл, и Ханну не покидает ощущение, будто они знакомы намного дольше.

– Не надо, я сама, – отвечает Ханна, понимая, что Уиллу лучше услышать новость от нее. Она потирает расползающийся синяк на руке в том месте, где кожу проткнула игла шприца, и отправляет девятый по счету вызов на номер мужа. Гудок за гудком – никакого ответа. Она дает отбой и пишет сообщение: «Позвони мне. Срочно».

Потом, чуть не плача, опускает телефон на колени. Слезы наворачиваются не только потому, что Уилл не отвечает. Есть и другие причины. Так, например, она подвергла опасности ребенка, начав собственное расследование смерти Эйприл. В то же время Ханна понимает, что просто не смогла бы провести следующие шестнадцать недель в состоянии мучительной неопределенности, преследуемая мыслями о том, что когда-то видела и о чем узнала в последнее время. Нужно доказать, что Джерайнт с его опасениями неправ, и оставить этот этап жизни позади. Ребенок трепыхается в животе, прибор тихо шипит, сердцебиение учащается.

– А еще кто-нибудь есть? – спрашивает Новембер. – Я имею в виду, кто-нибудь, кому можно позвонить?

Ханна качает головой:

– Нет. Мама живет слишком далеко. Если вам пора уходить…

– Я не уйду, – решительно отвечает Новембер. – По крайней мере, пока вас не выпишут. Если вы не хотите, чтобы я здесь сидела, могу подождать в машине. Я понимаю, что вам неловко – мы почти незнакомы.

– Нет, я рада, что вы со мной. Мне приятно… поговорить.

– Отлично. – Новембер складывает руки на груди. – Тогда я останусь.

На несколько минут устанавливается тишина, нарушаемая только пощелкиванием работающих приборов и отголосками тихой беседы двух женщин в соседнем отсеке.

– Ее мог убить доктор Майерс, – внезапно говорит Ханна. Именно эта мысль терзала ее с того самого момента в отеле. Способность высказать предположение приносит облегчение и в то же время придает догадке реальную силу. – Мой преподаватель жил на той же лестничной площадке и мог войти в нашу комнату после ухода Невилла, но еще до моего с Хью появления. Джерайнт прав. Если Майерс спал с Эйприл и она, студентка, от него забеременела, это могло послужить мотивом, а тут вдруг и возможность подвернулась. Невилла приговорили, потому что кроме него, как решил суд, убить Эйприл было некому. Однако реального повода для убийства у него не было. Майерс же – единственный, кто мог незаметно проникнуть в квартиру.

– Интересно, его хотя бы вызывали на допрос? – мрачно интересуется Новембер. – Полиция наверняка расспрашивала его, не слышал ли он какого-нибудь подозрительного шума. Однако под подозрение он вряд ли попал.

– Не знаю. Я ни разу не видела его в суде. Правда, мне не позволялось встречаться с другими…

Она замолкает. Жужжит лежащий на коленях телефон. Ханна уменьшила громкость звонка из уважения к больничным порядкам. Звонит Уилл. Слава богу!

– Уилл!

– Ханна! – произносит он, тяжело дыша. – Я получил твое сообщение. Плавать ходил. Что случилось? У тебя все в порядке?

Ханна сжимает зубы. Уиллу не понравится то, что она сейчас скажет.

– Я… я упала в обморок. И сейчас в родильном отделении на обследовании.

Повисает длинная пауза. Ханна чувствует, что муж пытается сдержать себя, не запаниковать, чтобы не расстроить ее еще больше, особенно учитывая их недавнюю ссору.

– Хорошо. Слушай… я могу приехать через… – Звук голоса слабеет – Уилл, видимо, смотрит на экран телефона, пытается рассчитать, сколько времени займет поездка, – затем снова становится громче, – …через двадцать или двадцать пять минут.

– Надеюсь, меня выпишут раньше. – Ханна смотрит на настенные часы. – Сказали, что будут наблюдать за мной около получаса, а прошло уже почти тридцать минут. Давай я позвоню тебе, когда буду знать точно?

– Хорошо, – озабоченным тоном говорит Уилл, он явно старается не показывать тревогу. – Я люблю тебя и…

– Да?

– И хочу сказать, что я действительно сожалею из-за… ну, ты сама знаешь, из-за чего.

– Все хорошо. – Посторонним невдомек, о чем идет речь, но Ханне понятно, что муж имеет в виду их ссору. Ей очень хотелось бы, чтобы Уилл сейчас оказался рядом. – Ты не виноват.

– Ладно, – отвечает он не очень уверенно. – Целую.

– Я тебя тоже.

Ханна дает отбой. Новембер отодвинулась в сторону, стараясь по возможности не прислушиваться к разговору, но теперь оборачивается:

– Все в порядке?

– Кажется, да.

Дверная ручка опускается, в отсек входит улыбающаяся акушерка с папкой-планшетом.

– Ханна де Шастэнь?

– Да, – отвечает Ханна. Она напряженно выпрямляется в кресле, скрипит пластик. – Это я.

– Отлично. Можно вас на минутку?

– Я подожду в коридоре, – тактично предлагает Новембер, берет сумку и покидает отсек.

Врач занимает освободившийся стул, листает записи и смотрит на показания монитора.

– Я слышала, что вам стало дурно? – спрашивает она наконец.

Ханна кивает.

– Не знаю… какой-то легкий приступ. Вероятно, из-за низкого давления. Сейчас я чувствую себя нормально.

– Хорошая новость то, что вы в порядке и ребенок тоже. Все показатели очень даже неплохи, моча чистая, но… надо следить за вашим давлением.

– Что вы имеете в виду?

– На последних приемах оно повышалось, и нам не нравится его теперешний уровень.

– Что-что? Ничего не понимаю. Врач в отеле говорил, что люди падают в обморок из-за низкого давления.

– Ваше давление, боюсь, нельзя назвать низким. Оно оставалось повышенным последние несколько раз, когда вы проверялись, верно?

– Да, но… на то были свои причины. – К горлу Ханны подступают слезы, она стремится их удержать. Ах, почему с ней нет сейчас Уилла? – Я торопилась.

– Головные боли не мучают? Свет глаза не режет? Голова не кружится?

– Нет! Кроме сегодняшнего дня, разумеется. Я чувствую себя совершенно нормально.

– И все-таки давление лучше снизить. Я пропишу вам метилдопу, это очень надежное лекарство, мы даем его беременным женщинам много лет.

– Вы шутите? – Ханну охватывает отчаяние, ноющее чувство вины и злости на собственный предающий ее организм. – Лекарство? Я не хочу принимать таблетки. Нельзя ли… не знаю… отнестись к этому без паники?

– Средство очень хорошее, – настаивает врач, стараясь успокоить Ханну.

Ханна это понимает, но не успокаивается. Сердце стучит как ненормальное, пики на мониторе подскакивают все выше и выше. Она вновь ощущает отвратительное сползание в неизвестность, как после смерти Эйприл, будто события затягивают ее в стремительный водоворот и жизнь выходит из-под контроля. Только сейчас ей говорят, куда идти, что делать и как себя чувствовать, не полицейские, а врачи в белых халатах. Проблема в том, что эту понятливую, жалостливую улыбку Ханна видела уже много раз.

– Нет! – решительно произносит она. – Я не согласна.

– Ваш ребенок в порядке, – ласково увещевает врач. – Я понимаю ваше огорчение…

– Я ничуть не огорчена! – взрывается Ханна, хотя отчасти понимает: это неправда. Хоть плачь, хоть смейся. Однако плакать нельзя. Ханна делает глубокий вдох. – Извините. Я действительно немного расстроена. Всего неделю назад все шло нормально, а сейчас как будто…

Как будто кто-то пришел, все решил за нее и толкает туда, куда она идти не хочет, но не в силах воспротивиться.

Вот что она хотела бы сказать. Но не скажет. Потому что, несмотря на бурные эмоции, она все-таки понимает, что такая реакция вызвана не только информацией о ребенке и высоком давлении. В значительно большей мере на нее повлияли новые сведения об Эйприл, Невилле, событиях прошлого и то, какой оборот эти события принимают сегодня.

Осознав это, Ханна вдруг четко определяет, что нужно сделать. Сердце сбавляет частоту ударов, в душе устанавливается подобие покоя. Неподвластные ей обстоятельства однажды уже разорвали ее жизнь в клочья. Второго раза она не допустит.

Она не собьется с пути.

После

– Куда едем? – спрашивает Новембер, когда Ханна садится в пахнущий кожей салон лимузина. – Судя по всему, не на работу?

Черт! Магазин! Ханне хочется хлопнуть себя по лбу пакетом с таблетками.

– Я совершенно забыла о работе. Мне нужно позвонить напарнице. Не могли бы вы высадить меня в Стокбридж-Мьюз? Это рядом с Дин-Парк-стрит.

– Понятия не имею, где это, – добродушно отвечает Новембер. – Надеюсь, Артур знает.

Она наклоняется вперед перекинуться парой слов с водителем. Ханна тем временем звонит в магазин. Когда Робин отвечает на звонок, Ханна объясняет ситуацию, выслушивает от встревоженной Робин советы поехать домой, отдохнуть и не выходить на работу на следующей неделе.

– Я не собираюсь оформлять больничный, – отвечает Ханна. – Я не больна, однако у меня накопилось много отгулов. Попрошу у Кэти неделю отпуска.

– Правильно! – поддерживает Робин. – Я не желаю видеть твою физиономию по крайней мере еще неделю. Поезжай домой. Отдохни, расслабься. Поешь шоколада и прекрати волноваться.

Коллега вешает трубку. Ханна вздыхает.

«Меня отправили домой, – пишет она сообщение Уиллу. – Ребенок в норме. Меня подвезут. Скоро увидимся».

– Все в порядке? – спрашивает Новембер.

Ханна кивает:

– На работе ко мне очень хорошо относятся. Из-за этого кошки скребут на душе.

– Почему? Вы ни в чем не виноваты.

Ханна лишь качает головой. Вины за сегодняшнее происшествие она не чувствует. Вину вызывает сознание, что она не намерена следовать советам Робин. Вообще-то она была бы не прочь передохнуть, но сейчас не время. Это десять лет назад ее подхватил поток событий, и долгие годы потом она боролась с ощущением бессилия и паникой. А теперь она не будет сидеть и наблюдать, как Джерайнт копается в ее жизни, а юристы обделывают за кулисами свои делишки. Больше она не станет ничего пускать на самотек.

– Я хочу съездить в Оксфорд, – заявляет Ханна. – Другого пути, как мне кажется, нет. Узнав о смерти Невилла, я схожу с ума, постоянно прокручиваю в голове воспоминания о том вечере, пытаюсь понять, права ли была, действительно ли видела все то, о чем рассказала в суде. Чем больше я узнаю сейчас, тем отчетливее понимаю, что заблуждалась тогда. У меня такое чувство, что я упустила какую-то деталь, что от меня все эти годы ускользало нечто важное.

– О чем это вы? – с сомнением спрашивает Новембер. – Какую деталь?

– Не знаю – в том-то и дело. Может, если вернуться, поговорить с другими людьми, находившимися там в тот вечер, с доктором Майерсом… У меня есть в Оксфорде подруга, ее зовут Эмили. Я разговаривала с ней по телефону несколько недель назад, после смерти Невилла, она приглашала меня в гости. Я в тот момент отказалась, для меня хуже всего была мысль о возвращении назад. Но сейчас… сейчас я бы согласилась.

Ханна смотрит на сестру Эйприл. Лицо Новембер принимает озабоченное выражение.

– Что? Вы думаете, я ненормальная? Уилл так считает.

– Я не считаю вас ненормальной. Просто… по-моему, ехать в Оксфорд в одиночку не очень хорошая мысль. Все сразу поймут, что вы намерены ворошить прошлое, задавать неудобные вопросы.

– На что вы намекаете? Что мне потребуется какое-то прикрытие?

– Я хочу сказать… – Новембер делает глубокий вдох. – Я хочу сказать – возьмите меня с собой.

– Вас? – Ханна с трудом пытается скрыть изумление. «Мы же почти незнакомы», – думает она, хотя это правда только наполовину. Ханна встретила Новембер всего пару часов назад, и все же она сестра Эйприл. Ханне кажется, они знакомы намного дольше.

– Видите ли, я ни разу там не была, – Новембер старается побыстрее выложить свои доводы. – В Оксфорде, я имею в виду. Ни разу не видела, где жила Эйприл и где она погибла. Если честно, эта мысль не давала мне покоя тогда и не дает покоя сейчас. Вы можете приехать со мной в Оксфорд и сказать Майерсу правду – что смерть Невилла разбудила в моем сознании кое-каких призраков и я хочу успокоить их, посетив бывшую квартиру Эйприл. Вряд ли администрация колледжа откажет в такой просьбе.

– Пожалуй, – соглашается Ханна.

Чем дольше она об этом думает, тем более разумным кажется ей план. Вдвоем безопаснее, к тому же Новембер сможет задать вопросы, какие было бы неудобно задавать Ханне.

– Сначала надо убедиться, что он никуда не уехал, – предлагает Новембер. – Как его зовут?

– Горацио. – Это имя пробуждает новые воспоминания. На ум приходят слова Эйприл на вечеринке доктора Майерса: «Горацио пригласил меня и еще пару девиц пойти в город и добавить». С расстояния сегодняшнего дня такое предложение выглядит непостижимо, это явное нарушение этических норм.

Новембер тычет пальцами в экран и подносит телефон к Ханне:

– Он?

– Он.

На экране открыта страница факультета английского языка и литературы колледжа Пелэм, и первым на ней значится старший декан факультета искусств, профессор Горацио Майерс. Немного постаревший, немного поседевший, но на удивление хорошо узнаваемый. В отличие от Невилла, изможденного призрака, взирающего с веб-сайта Би-би-си, Майерс – благополучный ухоженный мужчина, у которого за плечами много лет комфортной жизни.

– Подъезжаем к Стокбридж-Мьюз, мисс Рейн, – звучит голос водителя в переговорном устройстве.

Ханна вздрагивает от неожиданности. Новембер нажимает кнопку.

– Спасибо, Артур. – Затем она оборачивается к Ханне. – Мне было очень приятно встретиться с вами. Возможно, это прозвучит глупо, но я… я чувствую себя намного ближе к Эйприл, чем прежде.

Ханна кивает. Она чувствует то же самое.

– Вы уверены? Я имею в виду поездку в Оксфорд. Вы ничем мне не обязаны. Если считаете, что за мной нужен присмотр, то не беспокойтесь. Я буду там с Эмили. Или Уилла могу попросить.

– Я поеду, потому что хочу этого, – говорит Новембер.

Автомобиль останавливается, Ханна берет сумочку.

– Ну тогда благодарю. Спасибо, что подвезли.

– Пустяки. Будьте осторожны, Ханна.

– Обязательно.

Лимузин уезжает, силуэт Новембер в заднем окне быстро уменьшается в размерах. На мгновение она становится настолько похожей на свою сестру, что у Ханны разрывается от боли сердце.

После

– Ты, наверное, шутишь. – Когда Ханна рассказывает Уиллу за ужином о своем плане, на лице мужа отражается растерянность и непонимание. – Зачем туда возвращаться? И почему сейчас, когда тебе нужен отдых?

Уилл выразительно кивает в сторону пакета с медикаментами, оставленным Ханной на подлокотнике дивана.

– Врач сказала, нет необходимости сокращать рабочее время, – терпеливо объясняет Ханна. Они уже обсудили ее план. Ханна заявила об этом с порога, как только увидела Уилла, меряющего шагами гостиную и читающего на телефоне статьи о высоком кровяном давлении у беременных. – Доза совсем маленькая, этот препарат часто прописывают беременным женщинам. Я спрашивала, следует ли сократить часы работы, и врач сказала, что со мной не происходит ничего страшного, просто надо иметь под рукой стул и почаще делать передышку. Это и будет моя передышка.

– А что касается Новембер, – продолжает Уилл, словно не обращая внимания на слова Ханны, – она хоть понимает, что тебе пришлось пережить? Что ей надо?

– Ей ничего не надо. Это мне пришла в голову мысль съездить в Оксфорд, а не ей. Она тебе понравится, Уилл. – Ханна берет мужа за руку, потирает его пальцы. – Правда-правда. Она все равно что… – Ханна замолкает в неуверенности, как лучше выразиться. – …все равно что Эйприл, только добрее, что ли. И она меня понимает, поскольку сама прошла через что-то очень похожее.

– Разве ее таскали по судам? – запальчиво спрашивает Уилл. – Месяцами каждый день подстерегали у порога?

– Последнее скорее всего тоже было. – Ханна отпускает руку мужа. – Ведь она сестра Эйприл. Представляешь, каково ей пришлось? Когда Эйприл убили, Новембер было одиннадцать лет. Она почти все детство провела, пытаясь свыкнуться с этим фактом, наблюдая, как отец медленно умирает от стресса. Я уверена, что ей немало досталось.

Уилл кажется немного пристыженным.

– Я не слышал о смерти отца Эйприл. Когда это случилось?

– Несколько лет назад.

Он отодвигает тарелку и закрывает лицо руками. Когда он опускает их, на лице читается опустошенность и крайняя усталость, волосы всклокочены.

– Ты ведь знаешь, что я не хочу, чтобы ты туда ездила?

– Знаю, – мягко отвечает Ханна. – Но я должна это сделать, Уилл. Я поговорила с Эмили. Поеду в четверг, после обеда в пятницу мы наведаемся в Пелэм. Эмили договорится о встрече с доктором Майерсом.

– В пятницу? – Уилл, похоже, расстраивается еще сильнее. – У меня рабочий день. Я так быстро освободиться не смогу.

– Я и не рассчитывала, что ты поедешь со мной. Ты сам говорил, что не хочешь копаться в прошлом.

– Не хочу. А еще я не хочу, чтобы ты находилась там одна, встречаясь с незнакомыми мужчинами.

– Его нельзя назвать незнакомым, Уилл.

– Не исключено, что ты его плохо знала. Особенно если подозрения верны.

– Я не пойду к нему одна. Со мной будут Эмили и Новембер, мы встречаемся в общественном месте. Думаешь, он выскочит из кабинета, размахивая топором?

– Откуда мне знать! – Уилл вскакивает. Переполняющие его эмоции не позволяют ему спокойно сидеть за столом, и он начинает расхаживать по гостиной. – Я всего лишь не хочу, чтобы моя беременная жена вступала в контакт с потенциальным убийцей.

– Я должна это сделать! – Ханна тоже поднимается. Тон становится выше, на щеках проступает румянец. – Разве ты не понимаешь?

– Нет! Не понимаю. Совершенно не понимаю!

На мгновение повисает тишина, оба буравят друг друга взглядом, как вдруг молчание нарушает громкое «бум-бум-бум», заставляющее их вздрогнуть. Сосед снизу стучит чем-то в потолок, требуя, чтобы они вели себя потише.

– Извини, – произносит Ханна.

Уилл одновременно с ней говорит «Ханна, милая», и неведомо как она попадает в его объятия, он целует ее в макушку, а она чувствует комок в горле и горячие слезы в уголках глаз.

– Пожалуйста, – шепчет Уилл прямо в ее волосы. – Ну пожалуйста.

Ханна понимает, что он хочет сказать «пожалуйста, не надо туда ехать». Она хорошо его изучила и буквально слышит его мысли, зная, что он готов упасть на колени, целовать ее живот, умолять остаться дома.

Но Уилл лишь говорит:

– Пожалуйста, будь осторожна, Ханна. Я тебя очень люблю. Если что-то случится…

– Не случится. – Ханна целует мужа, сначала несмело, потом настойчивее, ощущая, как в ней ширится знакомое влечение, которое никогда не получается утолить до конца, все такое же острое даже после десяти лет совместной жизни. – Любимый, – шепчет она, и он отвечает тем же, произнося признание в любви, уткнувшись носом в ее шею.

Уилл садится, притягивает Ханну на колени, она обхватывает его ногами, думая, что у них осталось мало таких моментов – скоро живот не позволит этого делать.

– Любимый, – снова шепчет она. Он поднимает глаза, улыбается. И хотя Уилл стал старше, а на лице появились морщинки усталости, она помнит эту улыбку, запавшую ей в сердце еще в столовой Пелэма. Интересно, сколько раз она мысленно рисовала черты его лица – маленькие складки в уголках рта, бугорок, оставленный давнишним переломом носа? Сто раз? Тысячу? Она делала это, лежа в своей комнате в Пелэме и думая о податях, гуляя по улицам Додсуорта, стараясь забыть о предстоящем суде, бессонными ночами в первой арендованной квартире в Эдинбурге, читая его письма и страдая из-за того, что навсегда осталось позади. Зато сейчас можно протянуть руку и коснуться его лица, провести пальцем по линии бровей и искривленному носу.

И мысленно сказать: «Ты мой. Ты всегда был моим».

– Я буду осторожна, – наконец говорит Ханна. – Клянусь. И все же я должна это сделать.

Уилл, сдавшись, кивает.