Текст книги "Современный зарубежный детектив-10. Компиляция. Книги 1-18 (СИ)"

Автор книги: Дэн Браун

Соавторы: Тесс Герритсен,Давиде Лонго,Эсми Де Лис,Фульвио Эрвас,Таша Кориелл,Анна-Лу Уэзерли,Рут Уэйр,Сара Харман,Марк Экклстон,Алекс Марвуд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 221 (всего у книги 346 страниц)

32

Прошло пять часов. Стол завален фолиантами[439]439
  Фолиант – старинная книга большого формата, собранная из целых типографских листов бумаги, сложенных пополам.


[Закрыть] и папками, тут же шесть чашек чая. Оливо выслушал множество рассказов и разъяснений по теме, и у него сложилось более или менее ясное представление о ситуации.

Главное, что выяснилось: Турин на самом деле похож на огромный кусок швейцарского сыра.

Сотни подземных переходов связывают дворцы бывших правителей Савойи[440]440
  Савойская династия – род, правивший с XI в. графством Савойя, а с 1861 г. до конца Второй мировой войны – Итальянским королевством. В конце XVI в. столицей савойских владений стал Турин.


[Закрыть], вырытые ими из-за страха перед гневом народным – чтобы в случае чего можно было тайно перемещаться между дворцами или же просто незамеченными покинуть город. Кроме того, под церквями тоже есть катакомбы и секретные проходы. Подземные туннели, построенные в древности с оборонительной целью главным образом вокруг Цитадели[441]441
  Цитадель Турина – пятиугольная крепость, построенная в 1566 г. в юго-западной части города. Внутри крепостных стен была система колодцев для подачи воды во время осады и массивная башня.


[Закрыть], туннели, выстроенные масонами на случай войн. Кроме того, углубленные ниши в подвалах дворцов, служившие винными погребами, тоже соединены с подземельями соседних домов. А еще колодцы и люки. Ледники[442]442
  В Средневековье для хранения скоропортящихся продуктов в крестьянском хозяйстве использовался ледник – постройка, в которой поддерживалась постоянная низкая температура.


[Закрыть]. Противовоздушные убежища времен Второй мировой войны. Разветвленная сеть каналов, когда-то оплетавших город, сегодня почти полностью засыпана землей. И в конце концов, плотная паутина канализационных стоков и вод.

Невероятный квест, лабиринт, который, по словам директора библиотеки, сумел исследовать только Эрнесто Солинго Булин, граф Оползень, и составил подробные карты Турина. Удивительный факт, если учесть, что граф вернулся с Первой мировой войны практически слепым.

– Это очень грустная история. Хочешь, расскажу? – спрашивает директор.

Оливо понимает, что у него мало времени. Грядет беда, хоть он еще и не понимает какая.

– Конечно, у нас есть время, – соглашается он, чтобы не огорчить директора.

– Эрнесто мог бы, благодаря своему титулу, избежать отправки на фронт, но это казалось ему очень неправильным, ведь другие парни уходили. Так что он, несмотря на пацифистские взгляды и то, что никогда не держал в руках даже рогатку, тоже отправился воевать. Наверное, поэтому почти сразу и подорвался на мине. Потерял ногу и почти слепым был отправлен домой. По возвращении в Турин его ожидало еще худшее: мать умерла от желтой лихорадки, собака – от столбняка, невеста – от диабета, а отец, потеряв разум, вступил в секту, последователи которой верили в порчу и ходили с завязанной за спиной левой рукой.

Оставшись в одиночестве, разочаровавшись во всем, полуслепой и с деревянным шарнирным протезом вместо утраченной ноги, Эрнесто посвятил свою недолгую жизнь царству теней. У семейства Солинго Булин имелась прекрасная вилла, у подножия гор в окрестностях Турина, с огромным садом, небольшим водопадом, стекающим в маленькое озерцо, и конюшни. Семья была королевских кровей, поэтому от их виллы и расходились потаенные подземные проходы к реке и городским подземельям.

Эрнесто стал каждый день спускаться туда. Сначала эти экскурсии занимали у него два-три часа, потом полдня и в конце концов он начал проводить в лабиринтах дни и недели. Там же он обнаружил у себя седьмое чувство, позволявшее ему преспокойно обитать в том мире, где у других человеческих существ не возникало ни малейшего желания жить. Там никто не мог потревожить его, обидеть или заставить что-либо делать.

Тогда люди и прозвали его Бродяга Солинго, но ему до этого не было дела. Один слуга приходил на виллу раз в неделю, принося еду. Что касалось остального, то животные в парке составляли графу компанию, звуки водопада и озера стали музыкой, а подземелье – источником счастья. Так продолжалось до тех пор, пока лет под шестьдесят его не замучил ревматизм.

Поняв тогда, что жить осталось недолго, Бродяга Солино решил передать городу все свои знания о подземелье и эти самые карты, которые сейчас представляют для нас огромный интерес. Завершив этот свой монументальный труд, он задумал написать автобиографию под названием «Три метра под землей». Взял бумагу и ручку, но скончался, успев написать лишь одиннадцать строк. Были напечатаны два тома его трудов, кратких, но содержательных. И мы с большой гордостью храним их в нашей библиотеке.

– Потрясно.

– Потрясно, да. Уже два часа. Пока я рассказывал, полдня прошло, и мне интересно было бы узнать, есть ли этому какое-то практическое применение, задумка, цель? Что заставляет тебя интересоваться планами городского подземелья? А если короче, то, как говорит молодежь, на кой хрен тебе это сдалось?

Оливо некоторое время пристально смотрит на него, – я всегда ценил людей, способных при необходимости быстро поменять регистр общения, не знаю, понятно ли объясняю, – и затем ставит мизинец, у него-то он еще цел, в определенную точку на карте.

– Понятно… – говорит директор. – И что там?

– Подвал под старым заброшенным тренажерным залом для бокса.

– Понятно, а что там – в этом заброшенном тренажерном зале для бокса?

– Бункер нацистов.

– Самых настоящих нацистов?

– Нацистов, прославляющих Гитлера, рейх и презирающих «людей низшего сорта».

– Поскольку я очень горжусь тем, что отношусь к категории Untermenschen – представителям низшей расы, – то прекрасно понимаю тебя.

– Вот и хорошо. Короче говоря, мне нужно знать, нет ли под этим подвалом подземного туннеля или чего-то подобного.

Директор утвердительно кивает и снова склоняется над разложенными на столе шестнадцатью картами. Берет компас и угломер, калькулятор и треугольник, – между тем я пошел в туалет, потому что после такого количества выпитого чая я уже почти описался, не знаю, понятно ли объясняю. И когда Оливо Деперо возвращается из туалета, директор сообщает ему дословно следующее:

– Под твоим нацистским спортзалом нет никаких туннелей, однако имеется одно «но»! Рядом с соседней дорогой на шестнадцатиметровой глубине Эрнесто Солинго Булин, граф Оползень, обозначил на картах участок древнеримского акведука[443]443
  Акведук – гидротехническое сооружение, созданное для снабжения города водой.


[Закрыть]. – И директор указывает на него.

Оливо внимательно изучает отрезок, мало что понимает, но изучает.

– Как вы думаете, возможно ли отсюда прорыть туннель под нацистский бункер?

Директор меняется в лице.

– Под землей всегда можно рыть! – отвечает он.

– И сколько времени на это нужно?

Директор берет линейку и измеряет, затем записывает числа в столбик и складывает их.

– Зависит от того, сколько человек, с каким постоянством, какими инструментами будут пользоваться и с какой целью станут делать это, – говорит. – Но думаю, что даже если только ложкой ковырять, то за пару месяцев можно прорыть.

– О’кей.

– И все, дорогой Оливо Деперо?

– Нет, еще кое-что.

– Слушаю.

– Как можно попасть в этот акведук через подземные проходы?

Мужчина согласно кивает головой, смотрит карту и ставит указательный палец в точку, которая находится за пределами города. Оттуда он проводит указательным пальцем по раскинутым по всей площади катакомбам, делает немало зигзагов, пока не приходит наконец в другую точку – поблизости от спортзала нацистов.

– Мне кажется, это очень сложно, – произносит Оливо.

– Нет, не сложно – это невозможно. Если только у тебя нет ни малейшего представления о туннелях, то через двадцать метров уже заблудишься. В подземелье нет никаких указателей или особых примет. Знаешь, как грызуны ориентируются под землей? С рождения наблюдают за сородичами. Это значит, что, если ты родился не под землей, никогда не сможешь там ориентироваться. Эрнесто Булину это удалось, потому что он был слепым, немного помешанным и ему нечем было больше заняться в жизни.

– Спасибо, вы очень помогли мне.

– А ты мне.

Они спускаются вниз.

– Синьора Адель? – зовет директор. – Пока я отлучусь на минуту в туалет, будьте любезны, отсканируйте для молодого человека карты Эрнесто Солинго Булина. И сделайте копию его автобиографии. У нас ведь есть экземпляр в наличии? Мы же выдали не оба?

– Конечно, директор.

Мужчина удаляется бодрым шагом, почти вприпрыжку. Оливо стоит в задумчивости, как обычно, когда в голове у него крутится какая-то идея и он не уверен, что она разумная. К тому же сейчас она единственная.

Женщина проверяет каталог.

– Нашла, – говорит, – вот она. Один из двух экземпляров уже пару лет на руках, а другой у нас в фонде. Запрошу в архиве – и через пять минут его принесут.

– Спасибо, – благодарит Оливо. – Могу ли я позвонить?

Синьора Адель достает из-под стойки стационарный телефон и ставит наверх. Оливо набирает номер.

Гектор тут же отвечает.

– Это Оливо.

– Боже мой, Оливо! Я думал, ты позвонишь мне раньше. Тебя предупредили, что завтра вечером я приеду за тобой?

– Да, но мне нужна твоя помощь сейчас.

– В чем дело? Слушаю!

– Адрес.

33

Строительство семиэтажного здания уже практически завершено. Заканчиваются отделочные работы: устанавливают окна, двери, монтируют полы, сантехнику и, разумеется, электрику.

Оливо, стоя у фонарного столба, разглядывает рабочих, выходящих со стройки. Некоторые еще в касках. Пять вечера, темнеет.

Ждать, пока появится огромный, мощный силуэт того, кого он разыскивает, приходится недолго. Впрочем, и тот уже узнал его с противоположной стороны дороги. И озадачен. Очень озадачен. Явно растерян. И понятно отчего. Хотя и старается не показать виду. И потому как ни в чем не бывало направляется прямо к Оливо.

– Ну ты, блин, совсем оборзел, если сюда приперся! – говорит он, как только подходит.

– Угу!

– Знаешь, а ведь я и правда мог бы взять тебя и раскидать по ящикам для раздельного сбора мусора? Гектора здесь нет, чтобы прикрыть твою задницу. Через пару часов приедет мусоровоз и вывезет тебя на свалку. Кто видел – тот видел.

– В курсе.

– И какого хера явился?

– Нужна помощь.

– Рожу тебе разукрасить помогу, уродина! Эта дрянь, комиссарша, обещала словечко замолвить, а на деле…

– Даже не пытается держать обещание, согласен.

Мунджу достает сигарету из кармана спецовки. Огонь зажигалки освещает его широкое мускулистое лицо и обезьяний череп.

– Идем отсюда, – говорит, выпуская первую затяжку. – Другие тут своих девок ждут. Не хочу, чтобы меня видели с тобой.

Оливо не обращает внимания на просторечье Мунджу и шагает вместе с ним по краю тротуара.

– Как нашел меня?

– Гектор дал адрес твоей квартиры. Я сходил туда, и твои соседи сказали мне, что ты работаешь здесь.

– Работаю электриком.

– Знаю.

– Отличная работа. Платят хорошо. Полгода – и куплю подержанную машину.

– Но сначала тебе надо бы получить права.

– Чё, пришел мозги мне засирать?

– Нет, просить о помощи.

– Чёй-то я тебе помогать должен?

– Только ты можешь сделать это.

– Чё значит?

– Был еще один человек, который мог это сделать, но он умер. Так что остался только ты.

– Понятней не можешь говорить? Чё надо сделать? Морду набить кому-то?

– Нет.

– Если тебе травка понадобилась, ошибся адресом. Один раз ты уже сдал меня. Если возьмут теперь, запрут надолго.

– Не сдавал я тебя. В любом случае не о травке речь.

– И чё надо тогда?

– Пойти под землю.

Мунджу останавливается и растирает сигаретный бычок о рекламный плакат, прожигая дырку на лбу девушки, предлагающей трусы в комплекте с контактными линзами.

– Чё тебе понадобилось под землей?

– Думаю, там, внизу, вот-вот может произойти что-то очень плохое.

– Тем более не стоит туда соваться. Подземелья не для таких, как ты. Там нужно родиться. Если нет, то сразу сгинешь там или кто-нибудь порешит тебя.

– Поэтому ты мне и нужен.

Мунджу недолго разглядывает его своими узкими, как у барсука Meles meles Linnaeus, глазами. И смерть, и чудеса повидали они в подземельях Бухареста, поэтому дальше он шагает молча. Оливо думает, что это хороший знак. Не врезал, не бросил в мусорный бак, не навалял пенделей по мягкому месту, сигаретой не прижег. В то же время выслушал его просьбу. И теперь молчит, значит думает.

– Не понимаю, с чего ты взял, будто я захочу помочь тебе? Случайно, не считаешь ли, что я у тебя в долгу?

– Нет.

– Потому что я тебе ничего не должен, усек?

– Угу.

Они подошли к остановке, где два человека ждали автобус. Квартал расположен на отшибе. Оливо долго добирался сюда.

– Не говорю, что помогу… Но просто ради интереса, в какое подземелье собрался спускаться?

– В туннель под нацистским бункером.

– Чтоб убить их?

– Нет.

– Тогда зачем?

– Пока точно не знаю. Придем и на месте решим.

– Когда?

– Сейчас.

– Как – сейчас? Сегодня суббота!

– Это очень срочно, я же сказал тебе.

– Чё, прямо щас нужно идти?

– Именно сейчас.

Мунджу чешет свою почти лысую голову:

– Я немного полазил по местным подземельям. Когда вначале несколько раз сбегал из приюта. Но не знаю их так же хорошо, как бухарестские.

– Ты родился и вырос в катакомбах, и у тебя инстинкт обитателя подземелья. Если не сможешь там разобраться ты, значит никто не сможет. И потом, у меня есть карты.

– Я в них ничего не смыслю.

– У тебя инстинкт, у меня карты. Залезем в канализационный люк, спустимся и доберемся куда надо.

Мунджу разглядывает его:

– В приюте ты казался другим.

– В приюте все кажутся другими.

Оливо смотрит на наручные часы одного из мужчин, ожидающих автобус.

– О’кей, – говорит Мунджу. – Но это не потому, что я тебе чем-то обязан.

– Ничем ты мне не обязан! Понятия не имею, о чем ты.

34

Оливо не ошибся. Как только они спустились по лестнице двадцать седьмого канализационного люка и, ступив в туннель, двинулись в направлении, противоположном течению воды, Мунджу переменился в лице, даже вытянулся весь и стал похож на барсука.

Пока шли до нужного места, пытались найти связь между этим единственным входом в подземелье, известным Оливо, и картами графа. Занятие не из легких, потому что карты подробнейшим образом описывали все, что находится на глубине, но в них не было ни малейших сведений о том, как попасть туда сверху.

В конце концов, ведомые отчасти научными изысканиями Эрнесто Солинго Булина и отчасти инстинктом Мунджу, они все глубже и глубже проникали в невидимый городской лабиринт.

Не то чтобы Оливо, слыша мышиный писк в темноте или громыхание водных потоков, способных смыть их, не падает порой духом. Но Мунджу, похоже, достаточно лишь бросить взгляд на карты, которые лежат в кармане у Оливо вместе с автобиографией Эрнесто Булина, чтобы уверенно перемещаться от канала к нише, от ниши к галерее, от галереи до укрепленного туннеля, так что казалось, будто он все время идет как по компасу.

Директор библиотеки был, безусловно, прав в том, что под землей, далеко от поверхности, будет очень трудно ориентироваться не только в пространстве, но и во времени. Оливо не имеет никакого представления о том, сколько прошло с тех пор, как они спустились через двадцать седьмой люк в чрево Турина. Это могло быть и полчаса, и полдня. Наверху, на небе, могли появиться первые звезды или восход солнца. Вот почему он идет молча и молит о том, чтобы добраться наконец до места и не опоздать. Это все, что он может делать и делает.

– Вот, – вдруг говорит Мунджу, – мы в шаге от акведука, тут римские кирпичи.

Они шагают в темноте, глядя под ноги и освещая путь лишь фонариком мобильника.

– Чувствуешь этот запах? – спрашивает Мунджу.

– Да.

– Так пахнет свежевырытая земля.

И в самом деле, совсем скоро стали попадаться запачканные свежей грязью булыжники, и Оливо споткнулся обо что-то твердое. Мунджу посвятил фонариком – пластиковое ведро.

– А вот и инструменты! – говорит он.

Парни проходят еще совсем немного и натыкаются на кусок стены с вытащенными из нее и сложенными рядом в кучку камнями. Отсюда начинается небольшой, недавно прокопанный туннель.

Сворачивают в него и через пару метров оказываются в клетушке размером с кладовку для лопат, высотой не более полутора метров.

Мунджу достает из кармана зажигалку и светит ею, чтобы стало виднее, потому что телефон уже почти разрядился и фонарик мерцает еле-еле. В центре ниши на большом деревянном ящике лежит какой-то непонятный предмет размером с сильно-сильно надутый пляжный детский мяч.

Мунджу подносит к нему зажигалку, чтобы разглядеть, на что это похоже.

– Лучше, если погасишь, – говорит Оливо.

– Почему, что это за фигня?

– Мина.

Мунджу тотчас выключает зажигалку.

Оливо держит еле светящий мобильник. Оба молчат в полумраке. У стены лежат две лопаты, кирка, еще два ведра, пять пар рабочих перчаток и металлический прут. Такая себе небольшая строительная площадка.

Оливо освещает ящик с миной.

Сделана она, конечно, кое-как, но размеры, темный цвет и бочкообразная форма не вызывают сомнений – это мощное самодельное взрывное устройство, похожее на те, что используют для прокладки туннелей или железнодорожных мостов.

– Кто ее сюда притащил? – Мунджу, хоть и огромный злыдень, все-таки отступает на шаг.

– Серафин.

– Кто?

– Серафин и другие саламандры.

– Кто такие?

– Четыре девчонки и трое парней, сильно обозлившиеся на этот мир.

– Где они ее взяли?

Оливо думает о черной кожаной тетради Серафин – о той, что с саламандрой на обложке.

Он должен был догадаться, когда видел в ней все те формулы и расчеты мощности взрывов, композиции пороха в сочетании с другими химическими веществами. Ведь знал, что уже пару лет она изучает все это на фабрике фейерверков и экспериментирует со взрывчаткой. Но он разглядел лишь саламандру, а на все остальное забил. «Бедный дурашка», – сказала бы Аза.

– Мину сделала Серафин, – шепотом говорит Оливо, как будто от громкого голоса она может взорваться.

– Зачем?

– Не знаю, есть ли у нас время на подробное объяснение.

– Ты привел меня в это подземелье, не предупредив про бомбу… Ведь ты знал, что здесь бомба, так ведь?

– И да и нет.

– Это не ответ.

– Знаю, а сейчас помоги спустить ее на землю, мне надо забраться на ящик.

– Ты чокнутый!

– Не думаю, что так прямо и взорвется.

– Не думаю, что… Ага, теперь понимаю, почему ты не кричал, когда я тебя вниз головой подвесил с террасы. Ты же НА ВСЮ ГОЛОВУ двинутый!

– Я один не справлюсь, могу уронить ее, и тогда она точно взорвется.

Мунджу задумывается на секунду. А о чем можно думать, когда находишься в подземном лазе рядом с бомбой и сумасшедшим?

– Уронишь – клянусь тебе, убью!

– Боюсь, в таком случае уже не придется.

Оливо кладет телефон у стены, чтобы освободить руки и как можно больше осветить пространство.

Они подходят к мине. Серафин предусмотрительно приделала к ней четыре ручки – должно быть, чтобы легче было транспортировать. Четверым было бы совсем нетрудно тащить. Но их-то ведь двое, – всего полторы тяги будет, не знаю, понятно ли объясняю.

– Готов? Снимаем и ставим на землю. Раз, два, три, пошел!

Поднимают. За две ручки держит Мунджу, за две другие – Оливо. Первый – не утруждаясь, второй – постанывая. Ставят. Оба пока еще целы и невредимы.

– И что теперь?

– Залезу на ящик, – говорит Оливо, – нужно проверить кое-что.

Забирается на ящик и прикладывает ухо к потолку. Комок земли отделяется от поверхности и падает на мину.

– Осторожнее, о’кей? – просит Мунджу. Он уже одной ногой у выхода.

– О’кей, теперь давай помолчим!

Оливо знает, что над ним, в нескольких метрах земли и нескольких сантиметрах цемента, находится цистерна. Пару дней назад Гус со своими прихвостнями держали его в ней. Тогда он и услышал идущий снизу ритмичный ударный звук. Теперь он знает, что это были саламандры. Они стучали кирками, заступами и ломами, заканчивая подкоп. Тогда это невозможно было представить, ему недоставало слишком многих деталей, но сейчас…

Вдруг он слышит басы, ударника, затем слабые звуки других музыкальных инструментов и топот ног. Над ними наверху играет музыка и танцуют люди. В нацистском бункере что-то празднуют.

– Чё слышно? – спрашивает Мунджу.

– Ничего, все тихо, – успокаивает его Оливо.

А сам задумывается: что могут отмечать эти психи? Полиция их почти повязала, их секретный бункер – уже не секретный, и вся банда в курсе, что Густаво – дальтоник. По крайней мере, никакого государственного праздника точно нет… Если только это не какой-нибудь юбилей, запланированное мероприятие. И все-таки сегодня, то есть двадцать второго марта вроде бы нет никаких знаменательных дат… хотя… скоро ведь наступит двадцать третье марта… если уже не наступило.

– Двадцать третье марта, – шепчет он. – Немецкий парламент принимает закон о преодолении бедственного положения народа и государства, более известный как закон о чрезвычайных полномочиях. Этот правовой акт позволил Гитлеру в качестве рейхсканцлера вводить новые законы без одобрения парламента. Короче говоря, знаменовал начало установления диктатуры в Германии.

– Чё говоришь? Какой рейхсканцлер?

– Ничего-ничего.

Оливо спрыгивает с ящика.

– Возьми фонарик, – говорит, – и посвети на мину.

Мунджу выполняет.

Оливо склоняется над штуковиной, созданной по задумке и желанию Серафин. На огромном взрывном корпусе мины укреплена небольшая металлическая коробочка с крышкой.

Оливо осторожно поднимает крышку, под ней дисплей с таймером, показывающим цифры «13» и «36». Через секунду на таймере уже «13» и «35». В следующую секунду – «13» и «34».

– Сколько времени сейчас? – спрашивает Оливо.

Мунджу смотрит на мобильник, и на какое-то мгновение они оказываются в темноте, различая только мелькающие красным светом числа: тринадцать минут и двадцать девять секунд.

– Одиннадцать сорок семь, – говорит Мунджу.

Именно этого и не хотел бы слышать Оливо.

– Мина взорвется через тринадцать минут и… двадцать пять секунд, значит, как только часы пробьют полночь, – говорит он. – Наверху празднуют годовщину установления нацисткой диктатуры. Нам нужно утащить ее отсюда, иначе будет бойня.

– Может, ошибаешься?..

– Теряем время, бери с той стороны.

– Мы уже выяснили, что я ничего не должен тебе. И потом, куда хочешь нести ее?

– В любом случае вытаскиваем отсюда. А потом что-нибудь придумаем.

Мунджу колеблется. Буквально разрывается на части. Как ему сейчас хотелось бы быть подальше от этой дыры, и в жопу всех нацистов. Тогда он вдруг рывком наклоняется и хватается за свободные ручки.

– Знал ведь, что нужно сбросить тебя с той террасы.