Текст книги "Современный зарубежный детектив-10. Компиляция. Книги 1-18 (СИ)"

Автор книги: Дэн Браун

Соавторы: Тесс Герритсен,Давиде Лонго,Эсми Де Лис,Фульвио Эрвас,Таша Кориелл,Анна-Лу Уэзерли,Рут Уэйр,Сара Харман,Марк Экклстон,Алекс Марвуд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 191 (всего у книги 346 страниц)

«Никаких доказательств, что Келси и Уильям когда-то встречались», – записала я.

К тому моменту, когда мой недопитый второй кофе уже остыл, я написала лишь два предложения из своего нового романа:

«Мать Кети была орнитологом-любителем, как и ее мать, и мать ее матери до этого. Кети происходила из длинной династии орнитологов-любителей».

– Я сегодня начала роман, – сказала я Уильяму за ужином.

Я чувствовала его поддержку даже через стол.

– Я так горжусь тобой, Ханна.

Интересно, он бы убил меня, узнав, что я делала на самом деле, или просто бросил? Я не знала, какой исход хуже. Ночью я проверила и перепроверила, что мой блокнот надежно спрятан в сумке. Я сделала кучу бессмысленных фотографий, чтобы снимки с предметами из коробки оказались в самых недрах моего телефона. Мне надо было удостовериться, что он не выяснит, чем я занималась, пока я сама этого не захочу. Непонятно было только, настанет ли этот момент, когда я явлюсь в полицию, или это станет нашей самой сокровенной тайной, которая свяжет нас навсегда, до самой смерти.

39

Семья Уильяма устраивала вечеринку в честь его освобождения. По этому случаю он купил мне новое платье, стоившее дороже, чем мое выпускное.

– Моя родня может быть довольно напористой, – сказал он.

Мы пошли обедать в элитный сетевой ресторан в огромном торговом центре.

– Я уже знакома с твоей семьей, – призналась я, ковыряя копченого лосося в тарелке.

Уильям нахмурился.

– Мы познакомились на суде. Мне не всегда было приятно там находиться. Понимаешь, там были разные женщины…

Я попыталась объяснить, что меня травили, не называя вслух имен убитых женщин. При их упоминании Уильям сразу замыкался.

– Твой отец… Он подошел ко мне и сказал, что ценит мою поддержку.

– Извини, что так произошло.

Я не совсем поняла, имел он в виду женщин или своего отца. Я не рассказала ему о том, что случилось у нас с Бентли. Я где-то читала, что люди признаются в изменах не потому, что это правильно, а чтобы успокоить свою совесть. Хотя я действительно чувствовала себя виноватой, меня больше беспокоила реакция Уильяма. Также я не сказала об упомянутых Бентли подозрениях их матери, что я волочусь за их отцом. Ему не стоило знать, с каким энтузиазмом я общалась с Марком Томпсоном.

– Я пока не рассказал им о нашей помолвке. Хочу сделать это на вечеринке.

Я попыталась зажечь радость в своих глазах.

– Жду не дождусь.

Своим родителям я так и не рассказала о помолвке. Я написала матери сообщение, что у меня появилась «перспектива работы» в Джорджии и я буду держать ее в курсе своих успехов. Я все никак не могла выбрать правильный момент. Можно представить, как упоминание серийных убийств омрачит рассказ о помолвке. Мне пока не хотелось уничтожать на корню любые их причины для радости.

Я нервничала по поводу вечеринки. Я уже встречалась с Синди Томпсон и знала, что ни один мой наряд не сможет впечатлить ее. Я не выглядела как она, Вирджиния или Анна Ли – женщины, воспитанные в рамках традиционного представления о том, как они должны выглядеть. В теории я всегда выступала против подобных ограничений. Женщины, думала я, могут выглядеть так, как им хочется, и оставаться достойными любви. Но при этом я не переставала осуждать себя за неумение соответствовать стандарту.

Я записалась в салон, чтобы привести в порядок волосы и ногти.

– Хочу впечатлить будущую свекровь, – объяснила я стилисту, опуская тот момент, что моя будущая свекровь – мать Уильяма Томпсона.

Мой натуральный цвет был светло-русый с пробивающимися серыми прядями, вылезавшими быстрее, чем я успевала уследить. Я перекрасилась в медовый блонд – светлее мои волосы еще никогда не были.

– Я хочу что-то в этом роде, – сказала я, показывая фото Анны Ли, увеличенное до такого размера, что лицо узнать было невозможно.

Я понимала, насколько странно красить волосы под цвет тех, что были у убитой женщины. Не то чтобы я хотела быть Анной Ли – хоть и завидовала ее степени по праву, семейному состоянию и выдающейся красоте, – просто мне действительно нравились ее волосы. К тому же я провела слишком много часов, рассматривая ее фото, и иногда забывала, что мы с ней не были знакомы при жизни. Это было как со знаменитостями – ты тоже постоянно видишь их лица и иногда приносишь фотографии в салон.

– Мне нравится прическа. Ты выглядишь потрясающе, – сказал Уильям.

Я выглядела не так хорошо, как хотелось бы, но вполне удовлетворительно.

Я видела, что Уильям нервничает. Он вылил на себя слишком много одеколона и постоянно извинялся за то, чего еще не случилось.

– Извини, что они такие, – говорил он.

Марк и Синди не жили в доме, как остальные люди. Нет, они жили в поместье. Я не до конца понимала смысл этого слова, пока машина Уильяма не остановилась перед электрическими воротами, а потом двинулась по петляющей дороге между деревьев. С географической точки зрения их дом не был обособлен – он находился всего в пятнадцати минутах от нашего. Но по сути это была крепость. Уильям накрыл мою ладонь своей, другой вцепившись в руль. Я точно не знала, кого из нас он пытается приободрить.

Сам дом представлял из себя монструозное здание кремового цвета. Передняя дверь состояла из двух огромных створок, обрамленных грандиозными перилами. Великолепие главного дома пробудило во мне ностальгию по собственному родному домику с его маленькими спаленками и скромными ванными комнатами. Все-таки существует такая вещь, как слишком много пространства.

Уильям передал ключи парковщику, как будто мы остановились у дорогого ресторана. Я оглядела свое платье в надежде, что оно не слишком простое.

Если статус семьи Томпсонов как-то и пострадал после обвинения Уильяма в серийных убийствах, большинство приглашенных на вечеринку никак этого не показывали. Я, как и стоило ожидать, продиралась через толпу, похожую на то собрание в Атланте, от которого мы с Бентли в итоге удрали, чтобы поболтать в спокойной обстановке. Скорее всего, здесь присутствовали те же самые люди, но в толпе это было сложно разглядеть.

Все были рады увидеть Уильяма. Никого, казалось, не волновало, что среди них разгуливает оправданный серийный убийца.

– Уильям! – восклицали они. – Так здорово тебя видеть! Я всегда знал, что ты невиновен!

Он был учтив, несмотря на стиснутые зубы. Чему-чему, а правилам этикета его обучили.

Мы прошли дом насквозь. Родители Уильяма были склонны к некоторой вычурности в убранстве: все вокруг сияло золотом. Другие гости, казалось, едва меня замечали.

– Это Ханна, – говорил Уильям, если кто-то обращал на меня внимание, но развернутых характеристик не давал. Меня не отпускало чувство, будто он стыдится меня, хотя я знала о его планах объявить о нашей помолвке.

Прием проходил в большой гостиной. Марк отпустил шутку, которую я не расслышала, и все рассмеялись. Синди блистала в синем платье с пайетками, которое ей удалось натянуть каким-то удивительным образом. На суде я видела их далеко не во всей красе, подумала я.

– Уильям, – поприветствовала Синди сына и поцеловала его в щеку.

Она не замечала меня, пока не подошел Марк и не обнял меня – этот физический контакт стал неожиданностью.

– Почему ты не говорила, что вы с моим сыном так близки? – спросил он. – Тогда бы мы могли узнать друг друга получше.

– Как приятно снова тебя видеть, Ханна, – сказала Синди с улыбкой, по теплоте эквивалентной ранней весне на севере Миннесоты. Я ей по-прежнему не нравилась.

Я уже хотела открыть рот, но Марк прервал меня, чтобы поздороваться с Уильямом.

– Наконец-то мой сын дома.

Уильям снова сосредоточил все свое внимание на мне.

– Почему ты ничего не пьешь? Нам нужно взять тебе выпить.

Появился официант с подносом. Это была первая в моей жизни домашняя вечеринка такого масштаба, что на нее пригласили настоящих официантов, а не ограничились занюханным маленьким баром на кухне.

– Я выпью белого вина, – сказала я.

Я подозревала, что у меня больше общего с официантами, кружащими по залу, чем с самими гостями. Наверное, им не терпелось вернуться домой и рассказать друзьям, как они работали на вечеринке в честь Уильяма Томпсона.

Мой взгляд блуждал по комнате. Уильям и Бентли так много рассказывали о своем детстве, что было странно находиться в помещении, где все это происходило. Было вообще не похоже, что в этом пространстве когда-то обитали дети: каждая следующая комната выглядела официальнее предыдущей. Как человек может вырасти в таком доме и стать убийцей? С другой стороны, как человек может вырасти в таком доме и им не стать?

Если Бентли и Вирджиния и присутствовали на вечеринке, их нигде не было видно. Как бы меня ни пугала возможность, что Уильям узнает о случившемся между мной и Бентли, мне почти хотелось их увидеть: хоть какие-то знакомые лица. Уильяма продолжали втягивать в разговоры о радостях возвращения к нормальной жизни: разговоры, приправленные шуточками о прискорбном состоянии тюремной системы.

– Все было не так плохо. Я много времени проводил в одиночестве. Писал много писем, – говорил Уильям, поглядывая в мою сторону.

Я извинилась и удалилась в уборную, по дороге умыкнув канапе с подноса. Форум готов был удавиться, чтобы хоть одним глазком взглянуть на имение Томпсонов, и я просто не могла упустить эту возможность. Я хотела проверить, не удастся ли мне найти другие предметы, связывавшие Уильяма с убитыми женщинами, помимо тех, которые я нашла в столе. Хоть я и не считала, что Марк каким-то образом участвовал в убийстве женщин, все же он казался мне подозрительным. Я так и не поняла, зачем он ездил по всем тем местам, где бывали жертвы, когда я преследовала его. Если я что-то и поняла, так это что с семьей Томпсонов все всегда сложнее, чем кажется на первый взгляд.

Исследование особняка Томпсонов было для меня детективной настольной игрой. Я заблудилась, пока пыталась вернуться обратно к парадным дверям, и в итоге забрела на кухню, где шеф кейтеринговой команды распоряжался о подаче новых блюд.

– Извините, – сказала я и только тогда заметила еще одну лестницу в дальнем углу помещения.

В парадной части дома была огромная лестница – с таких девушки спускаются в день выпускного и красуются в своих платьях. Лестница на кухне была узкая и невзрачная: по ней прислуга могла пронести что-то на верхний этаж, оставшись незамеченной. Желание богатых людей скрыть от глаз свою обслугу в данной ситуации было мне на руку: с помощью этой лестницы я могла осмотреть остальной дом, избежав пристальных взглядов хозяев и гостей.

На втором этаже оказался широкий коридор с рядом дверей. На стенах между ними висели портреты белых пожилых мужчин – видимо, членов семьи Томпсонов. Я не совсем понимала, чего ищу. Полноценная комната для убийств не особенно вписалась бы в здешний интерьер, но в таком месте казалось вполне вероятным случайно наткнуться на мертвое тело или больного ребенка, запертого в одной из комнат. Это проблема старинных домов. Они красивы, но безнадежно заселены призраками.

Я в нерешительности остановилась перед первой дверью, пытаясь вспомнить историю Синей Бороды. Там было что-то про женщину, которая зашла в комнату, куда заходить было нельзя, и нашла там своих мертвых предшественниц. Но я не могла припомнить, чем там все закончилось.

Я открыла дверь и обнаружила банальную гостевую комнату, напоминавшую ту, что была у нас с Уильямом. Только с более причудливой мебелью. Никаких трупов.

Во второй комнате, оказавшейся ванной, я задержалась по прямому назначению. Даже мыло рядом с раковиной казалось дорогим.

Открыв следующую дверь, я увидела спальню мальчика-подростка. Нетронутая подростковая спальня оказалась единственным сходством особняка Томпсонов с трехкомнатным домиком моего детства: там в одной из спален тоже до сих пор висели плакаты времен моей юности. Поскольку никакой финансовой целесообразности в том, чтобы держать комнату своего ребенка в сохранности, Томпсоны видеть не могли, я решила, что это, вероятно, какой-то эмоциональный порыв. Уничтожить спальню подростка – это как уничтожить концепт собственного ребенка и признать, что отныне он навсегда стал взрослым.

Я зашла внутрь, закрыв за собой дверь. Я не знала, принадлежала комната Бентли или Уильяму. На стене висел постер с профессиональным футболистом, а на кровати лежало фланелевое покрывало. Огромный стол стоял прямо перед окном, выходившим во двор, где гости до сих пор сплошным потоком текли в двери. На столе был стеклянный кейс с подписанным бейсбольным мячом и фотография в рамке. Я взяла ее, чтобы рассмотреть.

Я ахнула. На фотографии были два мальчика – видимо, Бентли и Уильям – с измазанными в крови лицами. Приглядевшись, я поняла, что они стоят рядом с убитым оленем и фотография была сделана на память об охоте. Но при виде оленя я почувствовала не особо сильное облегчение.

Я открыла ящики стола. В отличие от рабочего стола у Уильяма дома, здесь царил полный бардак. Давно засохшие ручки, старые школьные тетради, разбросанные табели об успеваемости. Бесполезная ерунда, валяющаяся тут без дела. Классная тетрадь с подписью «Уильям. Математика» на обложке подсказала мне, что я все-таки в его комнате. Было что-то успокаивающее в мысли, что Уильям тоже когда-то был неряшливым и его аккуратность приобреталась годами, а не была какой-то врожденной психопатической чертой.

Я порылась в бумагах в поиске того, что бы явно кричало «серийный убийца!» или хотя бы связывало его с четырьмя женщинами, как те предметы в его столе дома. Из всего, что я нашла, какую-то важность представляло только одно: несколько бумажек, исписанных женским почерком. Они были так похожи на письма, которые я нашла в коробке у Уильяма, что все их перечитала. Но пришлось признать, что это больше похоже на записки, которые школьники передают друг другу на уроке или пихают через щели в шкафчиках, а не на письма взрослой женщины заключенному, обвиняемому в убийстве. Я собрала записки и сложила их в клатч, с которым пришла на вечеринку. Уж точно никто не хватится бумажек, которые собирали тут пыль столько лет.

Прошло слишком много времени. Я выскользнула из спальни, спустилась по лестнице и вернулась на вечеринку. Теперь вся толпа собралась в общей гостиной, и ее внимание было приковано к Марку Томсону с бокалом шампанского в руках. Уильям стоял рядом, явно меньше наслаждаясь ситуацией, чем отец. Я поспешно схватила бокал шампанского со стола, чтобы присоединиться к остальным.

– Этот суд стал испытанием не только для Уильяма, – сказал Марк. – Этот суд стал испытанием для всех нас. Я никогда не был так благодарен Богу и нашему тесному сообществу. Мы бы не смогли справиться без вас. За будущее!

– За будущее! – подхватили в толпе, и послышался звон бокалов.

Марк удивился, когда Уильям снова поднял бокал и начал говорить:

– Спасибо моей семье, по крови и не только. Как сказал мой отец, это было тяжелое время для всех нас. Но все же во тьме для меня всегда сиял луч света.

О господи. Когда Уильям говорил о своем намерении рассказать родителям о помолвке, я думала, он имел в виду лично. Но когда Уильям продолжил, я поняла, что он собирается сообщить об этом при всех.

– Именно в эти суровые времена я встретил любовь всей своей жизни, Ханну. Я счастлив сообщить, что сразу после освобождения я предложил ей выйти за меня замуж.

Уильям искал меня глазами, пока я пробиралась к центру гостиной сквозь хлопающую веселую толпу. Марк и Синди аплодировали вместе с гостями, но что-то в их радости казалось фальшивым. Мне хотелось спрятаться, сбежать по лестнице и вернуться в спальню Уильяма.

– Поздравляю, милая, – сказал Уильям, и мы чокнулись. Он никогда не называл меня «милая», тем более перед такой толпой народа. Слово было липким, неприятным.

– Поздравляю, – отозвалась я. Я чувствовала на себе взгляды толпы, размышляющей, что за женщина могла влюбиться в подозреваемого серийного убийцу и, наоборот, что за женщина могла заставить серийного убийцу влюбиться в себя.

Я не знала, складывается мой рот в улыбку или гримасу.

Бентли стал первым членом семьи Томпсонов, поздравившим нас. Наверное, они приехали, когда я копалась наверху.

– Мои поздравления, братец. Не терпится познакомиться с твоей невестой, – сказал он и подмигнул мне. Этим жестом он сигнализировал, что не планирует рассказывать Уильяму о случившемся между нами во время суда.

– Мне тоже не терпится узнать вас поближе, – вежливо ответила я.

– Наконец в семье появится еще одна женщина, – сказала Вирджиния. Это был ее первый комментарий на мой счет.

– Ты бы мог сказать нам раньше, – обратилась Синди к Уильяму. Несмотря на весь вколотый ботокс, ее лицо сохранило способность хмуриться.

– Я говорю сейчас, – ответил он.

Она без спросу схватила меня за руку.

– У Ханны нет кольца.

Она посмотрела на меня так, будто я каким-то образом в этом виновата.

– Мне еще надо его купить, – сказал Уильям. – Я был немного занят в последнее время.

– Ну что же, я очень рад. Кто бы мог подумать, что Уильям встретит свою любовь при таких обстоятельствах? – сказал Марк.

– Были такие предположения, – сказал Уильям, и мы рассмеялись, будто это забавная шутка.

Атмосфера, повисшая вокруг меня в этот момент, красноречиво сообщала, что никто в семье Томпсонов не был так счастлив, как утверждал.

* * *

Весь остаток вечера ко мне подходили другие гости, поздравляли, а потом задавали нетактичные вопросы о моей жизни.

– Откуда вы?

– Как вы с Уильямом познакомились?

– Кем вы работаете?

Я старалась отвечать по возможности четко, хотя у меня голова шла кругом от кучи имен и лиц. Я была благодарна, когда на подмогу пришел Уильям.

– Ханна писательница и сочиняет потрясающие вещи, – сказал он. Кажется, гости на вечеринке посчитали «писательницу» настоящей профессией. По большей части они удерживались от комментариев по поводу нашего с Уильямом знакомства, но периодически у кого-то что-то вырывалось.

– Вы, должно быть, потрясающе пишете, раз смогли очаровать такого парня парой строчек. Я помню старшую школу. Все девчонки за ним бегали.

– Во всяком случае, Уильям всегда будет уверен в вашей преданности, раз вы остались рядом в такой ситуации.

– Когда вы поняли, что любите его?

Я не сказала, что влюбилась в Уильяма сразу после того, как увидела лицо Анны Ли.

– О, вы же знаете, какой Уильям умный и добрый. Он искренне хочет, чтобы я следовала за своей мечтой, – сказала я вместо этого.

Записки, которые я нашла в спальне Уильяма, взывали ко мне из сумки, но с момента их находки мое присутствие успели обнаружить, и теперь я уже никак не могла уединиться. Все говорили со мной так, будто мы лучшие друзья. Я заметила, что большинство гостей на вечеринке примерно того же возраста, что и Синди с Марком. Было несколько человек младше пятидесяти, но и они, кажется, находились в родственных связях с более старшими гостями. Единственная, кого я узнала помимо членов семьи Томпсонов, была Алексис, которую я впервые увидела за кофе с Марком, а потом – когда она выступала свидетелем защиты на суде над Уильямом. Она так легко перепархивала от одной беседующей группки к другой, что сразу становилось понятно: эти люди ей знакомы. Смотря на нее, я могла думать только о том, насколько счастливее была бы Синди, обручись Уильям с женщиной типа нее, а не со мной.

Бентли поймал меня в момент передышки, во время которой я пыталась запихнуть в рот максимальное количество канапе. Каждый раз во время неловких пауз я делала глоток вина, то есть весь вечер активно употребляла алкоголь на очень пустой желудок.

– Приятно снова тебя видеть, Ханна, – сказал он.

Помимо обмена дежурными любезностями, мы так ни разу нормально не поговорили после нашего поцелуя. Я проглотила комок еды во рту.

– Взаимно, – пробубнила я.

– Как у тебя дела?

– Отлично. Я обручена. Пишу роман. Ну, ты знаешь.

Моя тарелка опустела, и я в отчаянии оглядывалась в поисках официанта, но они все как будто разом исчезли.

– Да, брат об этом сообщил. Поздравляю. Ты станешь частью нашей семьи!

– Ты же не расскажешь ему, правда? О том, что случилось?

Бентли улыбнулся. Это была ослепительная улыбка мужчины, который знает о своей неотразимости.

– Я даже не знаю, о чем ты говоришь.

Я только через секунду поняла, что он согласился сохранить нашу тайну, а не на голубом глазу забыл о нашем поцелуе. Я надеялась, что ему нравится мое платье.

– Хорошо, – сказала я и испытала облегчение, когда ко мне подошел Уильям.

– Деловой партнер отца хочет с тобой познакомиться, – сказал он, обняв меня за талию и уводя в сторону.

Я не могла понять, действительно ли между ними пробежала какая-то странная искра, или я это просто выдумала.

Я подошла к Алексис Хатчингтон перед самым концом вечеринки, когда отец Уильяма снова утащил его в одну из комнат, чтобы поговорить с неотличимыми друг от друга пожилыми белыми мужчинами. Мне хотелось прояснить, есть ли у нее какие-то виды на Уильяма. Она утверждала, что их отношения чисто платонические, но как человеку, который за секунду потерял от него голову, мне было сложно поверить в абсолютную правдивость этих заявлений. Я держала Алексис в поле зрения весь вечер. Издалека она выглядела, как обычно, прекрасно, но вблизи я заметила, что у нее слегка растрепанный вид, а макияж поплыл по краям, как будто она плакала. У нее изо рта доносился мощный запах алкоголя, и я поняла, что она сильно пьяна.

– Алексис? Я Ханна, – представилась я.

– Ах да, новая невеста, – сказала она таким тоном, будто я была завершением нерассказанного анекдота.

Я думала постепенно раскручивать беседу. Начать с обычных любезностей типа обсуждения еды или комплиментов по поводу сережек в ее ушах. Но вместо этого я прямо спросила, влюблена ли она в Уильяма, на что она разразилась громким смехом.

– Ты не первая, кто об этом спрашивает. Родители пытались свести нас годами.

– И? – с нажимом спросила я. – Вы когда-то встречались?

Алекс прищурилась, как будто оценивая мои душевные качества, а потом огляделась, словно готовясь поделиться женским секретом.

– Я, конечно, практически себя оговариваю, но несколько лет назад между нами могло что-то случиться. Мы сходили на пару свиданий, или, по крайней мере, мне показалось, что это были свидания…

Было непонятно, связаны ли ее сомнения с тем, что она противоречила своим собственным показаниям на суде, или со смущением из-за неправильно истолкованной ситуации в прошлом.

– Была одна ночь, когда я решила, что мы сойдемся, – продолжала Алексис. – Но, когда мы вернулись к нему в квартиру, Уильям начал плакать. Он сказал, что недостаточно хорош для меня. Когда я начала его расспрашивать, он сказал, что боится причинить мне боль. Сказал, что не может быть со мной, потому что боится навредить мне.

Она уставилась в пол, не в силах поднять на меня свое прекрасное лицо.

– Почему ты ничего не сказала на суде? – Я хотела знать больше. Я хотела, чтобы Алексис описала мне лицо Уильяма, когда он плакал.

– Я не думала, что это на что-то повлияет. Я думала, его все равно приговорят. Меня натаскали адвокаты. Сказали, что говорить. Мне казалось, что это почти и не ложь, пока его не отпустили. Я дала показания только потому, что меня попросили родители. Они не знают, что случилось между мной и Уильямом. Для них Уильям – просто милый мальчик, который вырос у них на глазах, но оказался не в том месте не в то время. И Марк. Он практически умолял меня. Я никогда раньше не видела его таким.

Смысл встречи в кафе, свидетельницей которой я стала, внезапно прояснился. Я много недель ломала голову, что же Марк сказал Алексис, а теперь узнала. Ты нужна мне. Ты нужна нашей семье. Вспомни все хорошее, что у нас было. Ты правда хочешь все это разрушить? Было какое-то удовлетворение в том, что я видела Марка Томпсона умоляющим.

Алексис замолчала, как только Уильям и Марк вернулись в гостиную. Потом я учую запах сигар от его пиджака. Такие это были мужчины – из тех, кто удаляется в свободные от женщин помещения, чтобы покурить дорогие импортные сигары.

– Спасибо за честность, – сказала я и сжала ее руку.

Алексис ушла, прежде чем Уильям успел что-то сказать, и направилась прямо к бару в углу комнаты.

Хотя я не узнала ничего, безусловно доказывавшего вину Уильяма, вечеринка стоила этого разговора с Алексис, пусть общение с остальными приятелями семьи Томпсонов далось мне очень нелегко. Между Алексис и Уильямом – на первый взгляд, идеальной парой – робко зарождался роман, но Уильям резко прервал его из-за страха перед самим собой. Что-то с тех пор должно было перемениться, раз он решился на отношения со мной. Либо он стал больше доверять себе, либо решил отдаться своим импульсам, от которых предостерег Алексис в ту ночь, когда они чуть не сошлись.

– Я скоро куплю кольцо, – прошептал мне на ухо Уильям, когда мы наконец оказались дома в постели. – Любое, какое захочешь. Ты любишь бриллианты? Я куплю тебе большой бриллиант.

Я стиснула кулаки и изобразила стон, когда пальцы Уильяма сжали мои соски.

Я не сказала ему, что самое большое мое желание нематериально. Он мог бы насыпать мне целую горсть драгоценных камней, но они стоили бы меньше, чем правда об убитых женщинах – правда, больше похожая не на кольцо на пальце, а на веревку на шее.

40

Сразу после утреннего занятия по йоге я пошла в кофейню, захватив с собой записки, найденные в комнате Уильяма. Я уже становилась сильнее и гибче. Я приобрела несколько одноцветных спортивных костюмов, которые видела на Джилл в инстаграме, но не могла себе позволить, пока не получила доступ к кредитной карте Уильяма. Я выглядела по-настоящему хорошо, как все эти подтянутые люди. Другие женщины продолжали пялиться на нас с Уильямом, но я начала наслаждаться их взглядами. Да, я трахаюсь с подозреваемым серийным убийцей — вот что каждой позой должно было сообщать мое тело.

– Я пошла работать над романом, – сказала я Уильяму перед уходом.

Я взяла круассан к латте, хотя мы с Уильямом уже позавтракали; тревога по поводу денег совершенно рассеялась – я отбросила ее, как змея сбрасывает кожу. Я заняла свой обычный столик у окна и достала записки. Мне захотелось надеть белые перчатки, как у архивариуса.

Этот тест по математике был такой сложный, – начиналась первая записка. – Я так долго готовилась, но почти уверена, что провалила. Клянусь, мистер Сигер хочет, чтобы мы все провалились. Задания вообще не похожи на примеры из учебника.

Ответов от Уильяма не было. Вероятно, отправитель хранил их у себя. Возможно, они тоже складированы где-то в столе в детской спальне. Я как будто слушала телефонный разговор только с одного конца. По почерку было понятно, что записки писала девочка. Это был популярный девчачий школьный почерк – закругленный, симпатичный.

Ты знаешь, что Саманта влюблена в Томми? Только не говори ему. Она меня убьет, если узнает, что я тебе сказала. Она хочет, чтобы он пригласил ее на выпускной. Как думаешь, пригласит?

Записки стали разочарованием. Даже по школьным стандартам – ни одной годной сплетни. Это послужило напоминанием, что окружающие люди в большинстве своем скучны. Меня не волновало, кто был в кого влюблен двадцать лет назад. Я хотела узнать больше об Уильяме, выяснить, намекало ли что-нибудь в его юности на склонность к убийствам. Время от времени отправительница пускалась в эмоциональные откровения.

Как же хочется поскорее убраться отсюда, – писала она. – Я хочу поступить в колледж где-нибудь в Калифорнии. Где-то максимально далеко отсюда, где я никого не знаю.

Но в основном она занималась описаниями случившихся в школе событий, мелких повседневных драм и своих переживаний по поводу учебы. Она явно преувеличивала, жалуясь, что проваливает буквально все, чтобы потом доложить об очередной твердой пятерке. Очевидной романтической связи из записок вывести было нельзя, но я предполагала, что хотя бы один из них был заинтересован в другом, судя по продолжительности переписки. Мне попалась только одна бумажка с упоминанием конфликтов.

Я слышала про драку. Мне кажется, тебя несправедливо отстранили. Но ты этого даже не прочтешь, пока не вернешься.

Эта записка подтверждала мою теорию, что они передавали их друг другу в школе.

Помимо этого, единственной информацией, которую мне удалось выудить из писем, было имя отправительницы.

Иногда я говорю себе – господи, Грейси, какая же ты тупая.

Я порылась в памяти, не упоминал ли когда-нибудь Уильям кого-то по имени Грейси. Но ничего не вспомнила. Все оставшееся утро я обновляла и перечитывала форум, пока не исчерпала всю свежую информацию. Потом я пошла домой и до вечера смотрела телевизор; правда, потом тщательно прибралась, чтобы Уильям, вернувшись, не обнаружил меня распластанной на диване.

С этого момента мое расследование застопорилось. Я все ждала чего-то, но на форуме почти не появлялось новостей, а в нашем с Уильямом доме я, кажется, обшарила каждый уголок. Время от времени я проверяла коробку в столе у Уильяма и каждый раз находила ее нетронутой. Если те предметы действительно были напоминаниями об убийствах, то он не очень-то любил их разглядывать. Мне до ужаса хотелось вернуться в имение Томпсонов, но Уильям говорил, что достаточно видится со своей семьей в юрфирме и предпочитает проводить время только со мной.

За неимением материальных доказательств я ожидала, что Уильям как-то выдаст себя через действия.

Однажды он вернулся с пробежки в заляпанной кровью одежде.

– Ты в порядке? – спросила я, хотя уже догадывалась, что пострадал не он.

– Ага, – задыхаясь, сказал Уильям. – Я наткнулся на раненую собаку и дождался, пока ее заберут люди из приюта. К счастью, они сказали, что это поверхностная рана и с ней все будет в порядке.

История была подозрительная, но, конечно, через несколько дней на волонтерском сайте с собаками из приютов нашелся пес, совпадавший с описанием Уильяма.

В другой раз, зайдя на кухню, я обнаружила несколько мешков с товарами из магазина для ремонта: рулонами брезента, кирпичами и разными инструментами. Я решила, что Уильям собирается строить что-то типа логова для убийств или замуровать меня в доме, как злодей из рассказа Эдгара Аллана По [289]289
  Вероятно, речь идет о рассказе «Бочонок амонтильядо» (англ. The Cask of Amontillado) (1846), в котором бедный дворянин Монтрезор замуровывает в стену своего врага в качестве мести.


[Закрыть].

Я несколько часов выстраивала стратегию для выяснения вопроса, не собирается ли мой жених заложить меня кирпичами. Но в итоге Уильям с восторгом заявил, что собирается построить печь для пиццы на заднем дворе. После целого дня бурной деятельности стройматериалы исчезли и никогда больше не попадались мне на глаза.

Я была абсолютно уверена, что темная сторона Уильяма наконец проявится, когда в одну из ночей во время прелюдии он достал наручники. Я уже приготовилась к смерти – эти эмоциональные всплески успели потерять былую остроту, потому что случались слишком часто; мое тело кричало «волки!», а в итоге волк оказывался обычным мужчиной, любившим делать куннилингус. «На этот раз, – уверяла я себя, пытаясь разогнать пульс, – на этот раз он действительно превратится в кровожадного зверя».