Текст книги ""Фантастика 2024-164". Компиляция. Книги 1-25 (СИ)"

Автор книги: Роман Злотников

Соавторы: Евгений Решетов,Даниил Калинин,Алексей Трофимов,Владимир Малыгин,Константин Буланов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 62 (всего у книги 349 страниц)

Едигей тогда практически не лукавил. Но ведь разве мог он открыть хану всю правду – признаться Тохтамышу, что последнего ждет на Руси скорая гибель⁈ Как же в таком признаешься… Особенно, если лично замыслил убийство хана руками кого из пленников-урусов⁈ Чтобы после тотчас сразить его уже над бездыханным телом Тохтамыша…

Хотя можно и проще – просто пристрелить в бою старого друга из трофейного самострела фрязей, коих хватает на вооружении у урусов… Да спихнуть смерть хана на последних.

А уж там темник не преминет взять власть в свои руки! Благо, кандидат на роль чингизида-марионетки уже имеется: это Шадибек, сын Тимур-Малика и внук Урус-хана… Ведь отец Едигея, Балтычак, умер именно за Тимура-Малика! Так что Шадибек и Едигей дружны – а, кроме того, чингизид обожает проводить время на пирах и охотах, и в прочих увеселениях. Но он совершенно не готовит себя к роли возможного правителя… Так что Шадибеком будет несложно управлять.

Что же касается сыновей Тохтамыша – так мало ли какая детская хворь или иная напасть подкосит их здоровье в ближайшем будущем⁈

Главное же – воинство Тохтамыша и сами ногайцы с радостью примут Едигея. Ведь именно благодаря темнику они получит свою долю от несметных богатств фрязей! Не будет против и эмир Тамерлан – чему поспособствует треть богатой добычи с Газарии – и сам факт того, что Едигей исполнил волю Хромца…

И вот это действительно план становления будущего беклярбека Золотой Орды! А не та сказка, что поведал темник доверчивому и подлому консулу, судящему по себе… Нет, ну правда – разве пошли бы ногайцы и прочие татары за Едигеем, покрывшим себя позором бесчестного, подлого убийцы?

Особенно в войне с наследником Турана, что обязательно объявил бы узурпатору войну – желая отомстить за смерть Тимура⁈

Темник быстро облачился в броню, не обращая внимания на испуганные взгляды красавиц-черкешенок. Ничего, время любви еще придет – ныне же пришло время брани! Натянув тугую тетиву на составной лук (как же, еще бы фрязи посмели разоружить столь ценного посла и его нукеров!) Едигей прислушался к происходящему за плотно закрытыми дверями покоев – но ничего не услышал. Да и то – три десятка нукеров сторожат его «сон», и кто посмеет его прервать⁈

Приготовив лук к бою и удовлетворенно кивнув, темник вновь вышел на балкон – чтобы тотчас увидеть пламя факела, мелькающее над воротной башней Каффы. Сигнал оставшимся нукерам ногайского тумена подан – а городские ворота, ведущие в горы, открыты…

Также Едигей заметил и многочисленные тени его гулямов, скрытно пробирающихся по внутреннему двору цитадели к казармам фряжских стрелков.

Все идет своим чередом…

Глава 16

Снежень (февраль) 1382 года от Рождества Христова. Самарканд, столица Темира Аксака, верховного эмира Турана.

…– Мой господин!

Едигей глубоко поклонился Тимуру, взирающего на своего верного темника с едва уловимой улыбкой; при этом в глазах эмира поблескивают хитроватые искорки.

– Воля твоя исполнена: крупные города фрязей захвачены и разрушены; воины и купцы приданы мечу, женщины и дети обращены в полон! Мы взяли богатые сокровища – и теперь они предстанут перед твоими очами: злато и серебро, самоцветы и жемчуг, искусные украшения и меха из далекой земли урусов!

Тамерлан легонько кивнул – и Едигей дал знак заносить в тронную залу многочисленные сундуки и сундучки с богатствами, захваченными в Каффе, Чембало, Солдайе и Матреге. Блеск самоцветов и золота, подсвеченных лучами заходящего солнца, отразился алчными огоньками в глазах придворных и самого эмира – но последний быстро взял себя в руки:

– Сдается мне, это далеко не все богатства павших купцов?

Едигей нижайше склонился перед Тимуром:

– Это правда, мой господин. Но запасы специй и соли, многочисленных рабов, китайские шелка и парчу я посмел оставить в Орде. Ведь возьми я все это с собой, мне пришлось бы тянуть в Самарканд крупный обоз, что неминуемо замедлил бы наше продвижение…

В этот раз Тамерлан усмехнулся уже открыто:

– Никогда еще я не слышал столь необычной отповеди!

После чего продолжил с издевательским ерничеством, изменив интонацию голоса:

– Мой господин, я решил оставить себе большую часть захваченных мной богатств! А оправдываю это тем, что очень спешил отдать тебе твои остатки!

Темник впервые открыто и прямо посмотрел в глаза великого эмира Турана:

– Мы с Тохтамышем разделили все, что захватили, на три примерно равные по ценности своей части; злато, серебро, самоцветы и меха были предназначены для вас, мой господин. Соль и пряности – для заготовки бастурмы в будущий поход на Русь. Большинство рабынь мы передали нашим нукерам – все одно их теперь уже не продать… Ибо некому. Часть же добычи оставили себе – но свою долю я готов с радостью отдать великому эмиру!

Тимур покачал головой, улыбнувшись уже куда мягче:

– Не нужно. Ты свершил то, что должен был свершить Тохтамыш еще два года назад – и ведь тебе не пригодилось ни мое войско, ни осадные пороки! Так что… Будем считать, что ты сам взял свою награду, темник.

Едигей вновь склонил голову:

– Прошу меня простить, великий эмир – но все же нам по-прежнему нужны как осадные пороки, так и мастера осадных дел. Ибо только с их помощью мы сможем разрушить крепостные стены урусских городов! Их деревянные крепости неплохо защищены – а стольный град обнесен каменной стеной… Кроме того, мои воины познали силу урусов в бою – и пусть это были отборные батыры врага в лучшей броне, но даже малым числом они смогли остановить куда большие силы гулямов в лобовой сшибке!

Великий эмир Турана удивленно вскинул брови:

– Не ожидал я, что, исполнив мою волю и покорив фрязей, ты захочешь и дальше помогать Тохтамышу.

Темник подобострастно улыбнулся:

– Мой господин весьма прозорлив – редкие мудрецы обладает столь же развитым даром провидения!

После чего, тщательно подбирая слова, Едигей продолжил свою речь уже без тени улыбки – ощущая при этом, как все сильнее и чаще бьется его сердце…

– Тохтамыш ненадежен. Он не желал нападать на фрязей. Более того – когда я призвал его ударить по городам иноземных купцов, он едва ли не напрямую предложил мне союз против тебя, мой господин! Тохтамыш был готов сражаться с тобой, о великий – лишь бы сохранить торговлю с латинянами… И ветвь шелкового пути, следующую через Орду и обогащающую ее.

Тамерлан с явным осуждением покачал головой:

– Легко оболгать человека, не способного вступиться за себя и ответить на порочащие его обвинения… И что значит «едва ли не напрямую»? Выходит, ты и сам не уверен, желал ли хан вражды со мной или нет?

Выслушав ответ Тимура и уловив в его словах явственную прохладу, Едигей, однако, в этот раз не опустил взгляда:

– Хан был во хмелю, перебрав кумыса… Но разве устами хмельного человека не открывается потаенное? И разве поступки Тохтамыша не доказали его ненадежность⁈ Пусть великий эмир покарает меня за мою дерзость – но его справедливость не даст ему покарать меня за ложь!

На мгновение прервавшись, Едигей продолжил уже спокойнее:

– Тохтамыш не собирался выполнять твою волю, великий эмир – по крайней мере, пока ты не принудил бы его это сделать. А уж если бы хану хватило бы сил – он посмел бы противостоять тебе и открыто!

– Хахахах!

Тамерлан засмеялся – не очень громко, но вполне искренне. И лишь стерев набежавшую слезу, эмир уточнил:

– Первому верю, второе вряд ли возможно… Но как бы то ни было, городов фрязей больше нет – значит, нет и причин для раздора. Или все же есть?

Эмир проницательно воззрел на своего темника, и тот согласно кивнул:

– Фрязи и раньше попадали под удары татар. Хан Джанибек осаждал Каффу и заразил ее жителей чумой. Он также осаждал и взял штурмом другие города и порты латинян, надеясь изгнать иноземцев со своей земли – тот же Чембало, к примеру. Но хан Джанибек не преуспел. Фрязи вернулись, расплодились, приумножили сил и воздвигли новые, еще более сильные крепости…

Облизнув пересохшие губы, Едигей продолжил:

– Да и то – наших общих сил хватило, чтобы хитростью взять лишь самые большие города. О том, как была захвачена Каффа, я уже поведал великому эмиру… А вот сам Тохтамыш подошел к Солдайе явно и открыто – ибо его нукеры упустили гонцов, встревоживших горожан вестью о прибытии сильного татарского войска! Но хан сумел добиться от фрязей переговоров, истребовал даров для своих нукеров… А когда латиняне открыли ворота, нукеры Тохтамыша напали на послов, истребили их и на плечах бегущих ворвались в крепость…

Прервавшись на мгновение, перевести дух, темник продолжил:

– Но, взяв большие города, мы уже не могли наскоком и хитростью захватить хорошо подготовленные к обороне, малые крепости фрязей. Беглецы из стольного града, ушедшие от нас морем, успели упредить сородичей… Так что Каламита, Форио, Лупико, Каулита, Горзувиты, Партенит и Луста, Конестазы и Каваллары, Воспоро – все они встретили наших посланников закрытыми воротами и болтами самострелов на подходе. А ведь все это лишь малые крепости фрязей на полуострове! Есть также Мапа, Бата, Калолимен и Мавроколо в землях черкесов… Сами горцы сумели взять только Копу, что стоит на реке Кобан.

Дав время Тимуру осмыслить услышанное, Едигей вновь взял слово:

– Правда, на полуострове нам помогают греки-феодориты – но их войско не очень многочисленно, увы. Кроме того, сам Тохтамыш не сильно-то и рвется помогать им захватить оставшиеся города фрязей… А значит, после похода на Русь и моего возвращения в Туран, хан наверняка восстановит торговлю с латинянами, вернет им захваченные крепости – и приложит все силы, чтобы восстановить древние торговые маршруты, ведущие в порты иноземцев.

Эмир долго молчал, обдумывая услышанное; наконец, он заговорил:

– Я могу дать тебе мастеров осадных дел и даже тюфенги. Но зачем идти на полуночь в земли урусов, если главная моя цель не достигнута? Добей фрязей – и сполна познаешь мою милость, Едигей!

Темник, закусив губу, упрямо мотнул головой:

– Как я уже сказал, мой господин, пока Тохтамыш остается ханом Золотой Орды, он будет стараться делать то, что считает нужным. И мы уже успели убедиться в том, что в роли Тохтамыш забывает о данных им обещаниях, как только добьется своей цели… Я уверен, что Шадибек, сын Урус-хана, станет куда лучшим правителем Золотой Орды – а я стану куда лучшим беклярбеком, чем некогда был Мамай. Верным исключительно вам, мой великий эмир…

Вот он, момент истины и фактического признания. Что решит для себя Тимур, какую сторону выберет? Едигей служил ему верой и правдой, сестра Едигея стала женой эмира – выходит, даже родня. Едигей исполнил волю Хромца по захвату городов фрязей, как только оказался в Орде… В отличии от того же Тохтамыша, заключившего с латинянами союз. Значит, разумом Тамерлан должен выбрать темника!

Но что скажет сердце? Ведь несмотря на явное двуличие Тохтамыша, Тимур неизменно помогал ему даже после серии поражений в войне с Урус-ханом. И в этой помощи был не только трезвый, холодный расчет, но также и своего рода симпатия, личное благоволение именно к Тохтамышу…

Наконец, заставив Едигея всерьез поволноваться, Тимур негромко произнес:

– Ты замыслил подлость, темник.

У ногайца внутри все так и обмерло – что последует за этим утверждением? Наказ не трогать хана? Изгнание? Казнь⁈ Понимая, что терять нечего, Едигей упрямо мотнул головой:

– Когда Тохтамыш пришел просить великого эмира о помощи против Урус-хана, он желал отомстить за отца. Но при этом разве он не восстал против своего господина? И разве это не подлость, не вероломство⁈ Но и я желаю воздать за отца, до последнего верного своему хану – однако при этом собираюсь мстить не господину, а лишь навязанному мне союзнику. Хитрому и бесчестному, ненадежному и лживому хану Золотой Орды!

Тимур чуть сощурил глаза:

– Но как же я теперь смогу доверять тебе, Едигей? Ты измыслил подлость против бывшего друга – так что же помешает тебе в будущем ударить и в мою спину?

В этот раз темник буквально рухнул на пол, коснувшись лбом мраморных плит:

– О, великий эмир! Разве смогу я поднять клинок против мужа моей сестры? И разве дерзну я даже помыслить о том, чтобы противостоять тебе силой оружия⁈ Нет, мой господин, не сомневайся в моей верности! Будучи беклярбеком Золотой Орды, я никогда не забуду того, кто дал мне власть! Это чингизид Тохтамыш, безмерно гордящийся своим происхождением, в один миг готов забыть обеты, данные эмиру – почитая себя выше его лишь за счет славной родословной. Но ногаец Едигей о помощи никогда не забудет…

В этот раз темник нащупал нужные струны в душе Тамерлана. Ведь сам эмир с явным удовольствием унижал Тохтамыша именно потому, что исподволь понимал – в глубине души хан-чингизид все одно почитает себя выше Тимура… Несмотря на показное раболепие и смирение просящего. И пусть Хромец действительно благоволил Тохтамышу – но доводы Едигея все же заставили его задуматься над просьбой темника.

– Допустим, я дам тебе и панцирных всадников, и тюфенги, и мастеров осадного дела, способных строить пороки… Но зачем мне помогать разбить урусов, чьи земли столь далеки от моих?

Вставший с колен Едигей, весьма ободренный тем, что эмир не озвучил окончательного отказа – и что гнев Тамерлана не обрушился на голову темника! – быстро заговорил:

– Урусы набрали немалую силу, разбив Мамая и выступив против Тохтамыша. Удар, нацеленный на Сарай-Берке, лишь подтверждает это – и если сейчас нам заключить мир, кто знает, чем он обернется в ближайшие годы? Женщины урусов плодовиты, воины упорны и храбры в сече – а их мастера куют искусные, прочные доспехи. Сейчас враг понес немалые потери – но в скором будущем восстановит их, усилит свое войско настолько, что сумеет не просто защищаться, но и вести наступление на Орду! Собственно, каган урусов Димитрий уже пытался – и если бы не мой тумен в войске Тохтамыша, хан был бы вновь бит, а его столица захвачена… А за этим поражением, я уверен, последовал бы новый раскол Орды и очередная замятня! И тогда полуночные рубежи Турана вновь оказались бы под ударами разбойных и непокорных степняков Дешт-и-Кипчак! Нет, урусов нужно раздавить сейчас, после поражения в степях Итиля… А вот когда я покорю кагана и захвачу его столицу – тогда уже ничто не помешает мне добить фрязей, имея на вооружение твои пороки и тюфенги, мой господин!

Тимур вновь замолчал, обдумывая слова темника – и молчал столь долго, что ногаец вновь начал волноваться. Но следующий вопрос эмира был далек от скользкой темы предательства…

– А что прочие покоренные? Булгары и иные народы, живущие у Итиля?

Едигей довольно улыбнулся:

– Урусы поставили во главе булгар изрядного труса Ак-Хозю – потомка древнего рода эмиров. Но, будучи знатного происхождения, сам царевич оказался неспособен ни править, ни воевать… Тохтамыш уже отправил к в Булгар тайное посольство. И я уверен, что за гарантии сохранения жизни и власти в полузависимом улусе, Ак-Хозя если и не приведет свои полки в войско Тохтамыша, то помогать урусам откажется наверняка…

Предвосхищая следующий вопрос эмира, темник продолжил:

– Конечно, под благовидным предлогом. Ибо по весне небольшое войско степняков Синей Орды – в половину тумена от силы – двинется вверх по Итилю, беспокоя булгар и прочих покоренных набегами. Тогда Ак-Хозя – коли он примет условия хана – отправит на Русь гонцов с мольбой о помощи… Но, как только урусы явятся на зов царевича, мы нанесем главный удар из Крыма! Выступим месяцем спустя отряда-приманки – и проследуем Муравским шляхом; сакма тянется в стороне от больших рек, в стороне от селений казаков на Дону. К тому же мы прикроем движение наших тумен целым роем конных разъездов! И когда каган Димитрий бросится защищать свой стольный град, мы уже минуем все реки урусов, что летом могли бы послужить врагу сильным оборонительным рубежом. А Ак-Хозя свое войско оставит в Булгаре – даже если ему и придется обмануть своих нукеров, желающих драться…

Тимур понятливо усмехнулся:

– А что же с самим царевичем и Булгаром после покорения урусов? Действительно сохранишь улусу Ак-Хози самоуправления – и самого царевича во главе?

Глаза темника полыхнули темным огнем:

– Нет! Покоренные ответят за предательство – а род эмиров Булгара сгинет навсегда!

Тамерлан согласно кивнул, огладив короткую бородку:

– Так я думал. Что же – выходит, ты все просчитал, Едигей… Но скажи, какая судьба ждет Тохтамыша?

Сердце темника вновь тревожно забилось в его груди – но Едигей вдруг четко понял, что сейчас лучше не врать:

– Столица урусов обнесена высокой каменной стеной, а их воины вооружены дальнобойными самострелами. Думаю что хан, выехав приободрить своих нукеров во время штурма, падет, став жертвой точного выстрела из самострела… Коих теперь хватает и моих воинов. А ежели хан окажется чересчур труслив, и не согласится приближаться к каменным стенам во время боя – что же, тогда кто-то из полоняников урусов освободится… И ночью проникнет в ханский шатер. Скорее всего, это будет знатный и славный батыр, чью жизнь я сохраню ради выкупа – такой воин, кто сможет прорваться к хану даже ценой собственной жизни.

Как же мучительно ждать темнику затянувшийся ответ эмира… И как тяжело сдержать пронзительный, проникающий в самые глубины темной души взгляд Тамерлана! Едигею с трудом удалось сдержаться и не отвести глаз:

– Мой великий эмир… Я прошу простить мне мою дерзость – но Тохтамыш ненадежен, изворотлив и хитер. Сокрушив урусов, он неизбежно возродит торговлю с фрязями – и обратит свой взгляд на полудень, на рубежи Турана… В то время как при мне Орда будет надежным союзником Мавераннахра; сам же я стану самым крепким щитом великого эмира на полуночи!

Губы Тамерлана сами собой сложились в хищную улыбку:

– Не щит, Едигей… Не щит. Ты станешь моим мечом. Мечом, что покарает восставших – и предателя, дерзнувшего меня обмануть!

Темник – хотя теперь уже можно именовать себя беклярбеком! – низко склонился перед Тимуром; тот же решил уточнить:

– Каковы ваши силы для вторжения в землю урусов?

Едигей поспешно ответил:

– В моем тумене осталось всего шесть с половиной тысяч здоровых гулямов, мой господин – битва с урусами и ночные бои в городах фрязей, увы, отняли жизнь и здоровье многие нукеров. У Тохтамыша же вряд ли наберется больше полнокровного тумена всадников – но часть этих сил придется отправить в сторону Булгара в качестве приманки. Скорее даже половину тумена – иначе враг просто не купится… Думаю, мы сумеем собрать также пять тысяч горцев-черкесов и найдем им лошадей – но без вашей помощи, мой господин, этих сил все одно недостаточно для вторжения на Русь.

Тимур согласно кивнул:

– Я пополню твой личный тумен тяжелыми всадниками Хорезма до полного числа, и сверх того соберу еще один тумен легких всадников. Кроме того, ты получишь десяток тюфенгов, а также мастеров осадного дела – и осадный обоз с необходимыми деталями для пороков… Но помни, что ты пообещал мне, Едиегй – твоя верность должна быть беспрекословна!

Глаза Тимура впервые за все время приема грозно засверкали – и ногаец поспешно пал ниц:

– Не сомневайся в моей верности, господин – я никогда тебя не предам, клянусь жизнью сестры!

Глава 17

Вторжение

Червень (июнь) 1383 года от Рождества Христова. Казачья сторожа на Лысой горе. Пять дней пути до границы Елецкого княжества.

Казак Гаврило.

…Светает. На закате еще черным-черно, в то время как полоска света на восходе легла по самой границе земной тверди. Но именно с восхода тьма постепенно рассеивается, сменяясь пока еще густыми сумерками.

Казак Гаврило глубоко вдохнул студеный на рассвете, но такой насыщенный ароматами степных трав воздух – голова кружится! Да еще и легкий ветерок гонит его из глубины степей прямо в лицо… Вроде и не родной край – а все здесь знакомо и даже мило сердцу казака; как видно говорит в нем половецкий корень, что передался вольному воину от матери. Ведь именно в ее предках значится красавица-половчанка, некогда глянувшаяся далекому прадеду. А тот был казак удалой, горячий – умыкнул из родного стойбища глянувшуюся девку, и был таков! Родня прабабки, конечно, явилась к казачьему городку с сабельками в руках – да уж к тому времени красну дивчину и окрестили, и обвенчали с прадедом. Тот ей, по всему видать, также глянулся…

Обошлись без крови.

Гаврило усмехнулся – история ведь повторяется! Не так давно и он умыкнул с татарского становища бойкую черноокую девушку, острую на язык и порывистую в поступках. Умыкнул по обоюдному сговору, так как родня Роксаны наотрез отказалась выдавать дочь за казака… Но крепко запала дивчина в сердце Гавриле – да и сам душевный, добрый по натуре молодец глянулся татрочке. Вот и умыкнул красавицу, на полном серьезе рискуя самой жизнью – но и жить без нее он уже никак не мог!

В общем, окрестили любушу Ксеньюшкой, сыграли свадьбу. Да родня степняцкая наотрез отказалась от приглашения – наоборот, пообещали ордынцы, что бедовому казаку теперь не жить, что подстерегут его за городком и живота лишат… Да тут-то подвернулся князь Федор Иоаннович, по Дону на Азак шедший – он позвал вольных воинов в поход, а затем и в княжество свое на поселение. Отец с матерью уговорили Гаврилу отправиться в земли Елецкие с молодой женой – пусть страсти поулягутся, глядишь, и отойдут родичи Ксении.

Не ведомо казаку, смирились ли тесть с тещей, да братья супружницы, иль нет – но у них с женой все ладится; народился сынок Никитка, а Ксюшка уже второй раз непраздна… Сруб крепкий поставили, в окрестностях града получили солидный кусок плодородного чернозема – да ведь и не врал князь о лесах, полных непуганой дичи да реках, кишащих рыбой! А что казаки несут службу дозорную – так то им не в тягость. Все одно после разгрома Мамая на Куликовом поле татары в донских степях заметно поумерили свой пыл.

Да, был набег Ак-Хози – да побили ельчане булгар, лихо погромили! Вроде уже и позабылась Гавриле короткая осада и страх, с ней пережитый…

Вновь глубоко вздохнул казак, наслаждаясь сладостью степного воздуха – да подцепил ножом кусок сайгака, запеченного на углях, и с удовольствием вцепился зубами в жестковатое, но ароматное, дымное мясо. Хорошо! И вид к тому же отличный…

Лысой горы – это очень древний курган. Может скифский, а может и половецкий… Но это единственная высота в округе – и степь с нее просматривается на многие версты. Хорошо заметен с Лысой горы и древний Муравский шлях, коим татары повадились ходить на Русь из Крыма. Тот же темник Мамай вел по сей сакме многочисленную ордыскую рать… Венчает же насыпной холм половецкая каменная «баба» – вот подле нее и улеглась на ночь казачья сторожа из десяти донцов.

Подле нее заложили казаки сигнальный костер…

Светает. Вот уже и большая часть неба посерела, оттеснив густую ночную тьму на закат; на восходе же небесной свод озарился багряным пурпуром зарождающегося солнца. Красиво – да очень красиво! Но казаку почему-то вдруг подумалось, что каким-то кровавым оттенком отдает нынче заря…

Ветер поменял направление – подул в спину, со стороны Елецкой земли. А мгновением спустя вдруг встревоженно заржала кобылица-Беляна, словно что-то почуяв… Лошадь принадлежит Стогневу, голове казачьей заставы – и чуйка у нее будь здоров, волка за версту узнает! Тотчас вскинулся расслабленный до того казак, несущий ночную сторожу, принялся спешно натягивать тетиву на тугой составной лук – а уж следом за Беляной тревожно зафыркали и оставшиеся кони донцов.

Неужто какой матерый волчара крадется к лошадям с подветренной стороны⁈ Так ведь не слышно же было воя ночью – даже в отдалении не слышно…

Закончив с тетивой и подхватив колчан с земли, Гаврило напряженно крикнул, следуя к половецкой «бабе»:

– Вставайте, браты! Лошади серых почуяли!

Заворочались казачки, закряхтели со сна – а Гаврило уже поравнялся с каменным изваянием… Да ахнул от изумления! Никакие это не волки – татары ночью курган обошли, да спешившись, теперь наверх ползут!

Скрытые покровом ночной тьмы, опытные степные охотники подбирались к вершине кургана с подветренные стороны, чтобы лошади запаха чужаков не почуяли… И как только угадали, что на кургане казачья сторожа дозор несет? Ведь донцы разводили костры для еды в парных, связанных промеж собой ямках, чтобы не выдать себя ночью искоркой огня или дымом днем… Выходит, спасли сторожу верные лошади, вовремя упредив об опасности! Да ветер с родной стороны крепко помог…

– Враг!

В двух вершках от Гаврилы свистнула татарский стрела, едва не щекотнув казака вороньим опереньем! Да вовремя дернулся назад ратник, заметив смазанное движение в стороне – и одновременно с тем почуяв смертный холодок, обдавший спину… Дернулся, уже наложив собственный срезень на тетиву – и тотчас выстрелил в ближнего ворога, вскарабкавшегося на вершину кургана! Татарину не хватило краткого мгновения восстановить равновесие и поднять к груди плетеный щит-калкан – но казацкая стрела уже ударила ордынца в грудь, опрокинув назад…

– Бей!!!

– Ал-ла-а-а!

Бросилась навстречу ворогу проснувшаяся сторожа – а степняки ответили множащимся по крутым скатам кургана боевым кличем. Как видно много татар, куда больше дозорного десятка! Засвистели стрелы с обеих сторон, разя противников едва ли не в упор; рухнули наземь три ордынца, сбитые срезнями донцов – но осел на колени, жутко хрипя и товарищ Гаврилы, Игнат. Хрипит казак, потому как срезень поразил его точно в грудь…

– Бей!

Отбросив в сторону бесполезный в ближнем бою лук, Гаврила выхватил из ножен легкую, верткую саблю. Собственный щит так и остался у костра… Первый вражеский удар казак принял, воздев клинок над головой – но одновременно с тем донец шагнул влево… Скользящим блоком Гаврила стряхнул татарскую сабельку в сторону – да лихо рубанул на противоходе, целя в голову ордынца.

С потягом рубанул, развернув корпус и разогнав собственный удар!

Болью отозвался он в кисти, как только острие клинка врубилось в глазницу отчаянно завопившего ордынца! Не поспел степняк за резвым, молодым казаком, не смог вовремя вскинуть калкан к голове… А Гаврила уже встречает нового татарина, бросившегося на казака следом!

В этот раз скользящий блок ратник поставить не смог – и тяжелый, рубящий сверху-вниз удар степняка принял на лезвие собственной сабли, для верности придержав ее левой рукой. Понятное дело, что с внутренней, не заточенной стороны – но такой хват помог Гавриле парировать удар ворога, с силой увести его вправо… И тут же донец уколол навстречу собственным, едва изогнутым клинком, все еще придерживая дол сабли левой рукой! Уколол накоротке, вогнав острие в грудь замершего на мгновение, глухо застонавшего ордынца, осевшего на колени в следующих миг…

Никогда не слышал казак о фехтовальной технике «полумеча» – не слышал, но в бою применить смог!

– Гаврила, не сдюжим! Пали костер, скорее!

Стогнев срубил лихим косым ударом ринувшегося к дозорному татарина, только-только вскарабкавшегося на вершину кургана – а сам Гаврила, промедлив всего мгновение, молча побежал к заранее сложенному сигнальному костру… В основании его для верности увязаны в «колодец» сухие березовые плашки – густо обложенные срезанной с них корой и сушняком. А вот поверху «колодца» – целый сноп свежей травы, только с вечера скошенной…

В одно мгновение понял казак, что утреннюю атаку татары предприняли неспроста. Ведь коли то была сотня степных разбойников какого мурзы, следующего на Русь за полоном – то обойдя курган ночью, поганые давно уже ушли бы на полуночь! На худой конец, схоронились в ближайшей степной балке иль роще-колоке… Ведь зачем терять нукеров в жестокой сече с казаками, коли дозор удалось обойти?

Но ордынцы точно задались целью перебить сторожу – во что бы то ни стало перебить!

А значит… Значит, это вовсе не рядовой набег на порубежье. И степняки упрямо прут вперед, не считаясь с потерями, чтобы казаки уж точно не смогли бы послать гонца в Елец! Да и сотня татар – разве это большая угроза быстро набирающему силу княжеству? Нет, тут в ином дело…

Не иначе как подтвердились худшие догадки князя Федора Иоанновича – и хан Тохтамыш ведет орду Муравским щляхом. К Ельцу ведет, к казачьему острогу на Печурах – где живет в просторном, еще пахнущем свежим деревом срубе непраздная Ксения да шепелявящий малец Никитка…

– Господи, помоги зажечь! Господи, помоги…

Трясущимися руками извлек Гаврила огниво на свет Божий – да принялся отчаянно высекать искру на трут. Со второй попытки зажег, задымилась пакля… А уж там казак осторожно раздул огонек – и тотчас вложил горящую паклю в основание сигнального костра.

Теперь бы дать огню разгореться…

Горько стало казаку, осознавшему скорую гибель – осознавшему, что жену и сына никогда он уже не увидит. Что новое дитя его народиться без отца – и уже не подержать Гавриле младенчика на руках, не вдохнуть его пахучего, сладкого аромата… Не крестить, радуясь вместе с женой общему на двоих счастью.

Ну, так без Гаврилы покрестят – главное, чтобы выжили родные! И чтобы заприметила дымный сигнал их костра отстоящая на десяток верст застава – заприметила при свете поднявшегося над горизонтом солнца! Лишь бы дать огню разгореться – да чтобы успел он запалить сноп свежей травы…

С этой мыслью развернулся русич к ворогу, крутанув саблю над головой – и ринулся навстречу первому татарину, прорвавшему сквозь редеющую цепочку казаков сторожи.

– Отцу и Сыну!

На полную формулу молитвы времени уже не осталось…

Червень (июнь) 1383 года от Рождества Христова. Застава у Волчьего брода, земли Елецкого княжества.

Деян Збыславович, ополченец.

…– Страшно, братец?

Деян, неотрывно следящий за вереницей татарской конницы, узкой змеей втягивающийся на Волчий брод, согласно кивнул односельчанину Втораку – замершему в трех шагах по стене слева.

– Страшно, а как же.

Впрочем, ответил он довольно спокойно – словно бы и вовсе не боится ворога, а так, решил поддержать товарища. Но пальцы Деяна на самом-то деле подрагивают…

Пять дней назад где-то далеко на полудень в степи вдруг поднялся к небу дымный столб. Кто-то из воинов дальних казачьих сторож успел зажечь сигнальный костер, столкнувшись с татарами… И один за другим по цепочке, свыше десятка дымных столбов поднялись тогда в ковылях, извещая Федора Иоанновича Елецкого о приближении поганых.

Сам-то князь уже готовился выступить к Нижнему Новгороду с сильным войском ушкуйников. Судовая рать должна была отправиться вверх по Дону, следуя к волоку, уже на следующий день! Но встревоженный дымными сигналами, поднявшимися в степи, Федор отложил выход на соединение с войском Димитрия Донского – и отправил в степь сильную сторожу в сотню казаков и дружинников.