Текст книги ""Фантастика 2024-164". Компиляция. Книги 1-25 (СИ)"

Автор книги: Роман Злотников

Знал бы он в этот момент, насколько был близок к истине, наверное, даже усмехнулся бы в открытую. А после закатал бы наглеца Геркана куда-нибудь на севера, дабы не повадно было влезать в высокие внутрипартийные отношения. Но, к счастью Александра, его пока что воспринимали потерявшим часть памяти отличным инженером. Ну, может быть чуть более того – чьей-то фигурой. А именно – разменной пешкой. Однако уж точно не игроком, ведущим свою собственную партию.

– Помимо малой скорострельности – как я полагаю не более двух выстрелов в минуту, поскольку гаубичные снаряд с гильзой необходимо досылать в казенник по отдельности, меня она настораживает опасностью мгновенного возгорания пороха при поражении брони танка вражескими снарядами. Причем последним даже не обязательно будет полностью пробивать броню. Хватит и создания небольшой трещины. Полагаю, что мои коллеги-танкостроители понимают, о чём я веду речь. Так, ведь? – вопросительно уставился бывший краском на открыто буравящих его недовольными взглядами «собратьев по ремеслу». – Николай Всеволодович, может вы просветите остальных товарищей насчёт выказываемый мною опасений? Ведь кому, как не вам, знать все тонкости танкостроения! – обратился он к директору 185-го завода, о котором со слов Гинзбурга знал, что восемь лет назад тот сделал всё от себя зависящее, дабы вымарать имя самого Геркана из списков создателей Т-24 и присвоить максимально большую долю славы его проектирования именно себе. Стало быть, и топить в первую очередь следовало именно этого человека, во исполнение уже изрядно подостывшего блюда мести.

– Товарищ Барыков, поясните нам? – не стал возражать Сталин и своей фразой подтолкнул «главного разработчика» Т-100 к даче ответа. А то не сильно красиво выходило, когда какой-то заключенный распоряжался на заседании столь солидной компании, что собралась нынче в этом зале. Нет! Распоряжаться здесь имели право разве что он, да народные комиссары. Всем же прочим надлежало исключительно, либо говорить по делу, либо слушать. Тоже по делу. Но, опять же, исключительно с подачи представителей высшего руководства страны. И никак иначе!

– Скорее всего, товарищ Геркан имеет в виду раскаленные осколки и газы, что могут частично проникнуть внутрь танка даже при неполном пробитии брони. Плюс окалина и осколки самой брони, отколовшиеся изнутри, также могут вызвать искры при рикошете на высокой скорости от прочих внутренних стальных частей боевого отделения танка, – словно отличник, оттарабанил, как по писанному, Николай Всеволодович, предварительно привстав со своего стула. Интриги интригами, административная работа административной работой, а являться грамотным инженером и специалистом в танкостроении он за последние годы уж точно не перестал. Потому прекрасно уловил суть высказанных соперником опасений.

– Именно так, товарищи! – поспешил вновь переключить на себя внимание согласно кивнувший в ответ на озвученное Александр. – Сколь опасно размещать топливные баки внутри боевого отделения, – на всякий случай не забыл еще раз вставить конкретно эту шпильку бывший краском, – столь же опасно размещать там раздельные выстрелы! Унитарный же патрон куда как лучше защищен от воспламенения пороховых зарядов, нежели отдельно лежащие гильзы, где порох, вот он, торчит прямо на виду. В том числе по этой причине я, проектируя свой танк, предпочел примерить на него новейшую, ныне разрабатываемую для флота, 100-мм универсальную пушку. Хотя вполне мог разместить, что 107-мм, что 122-мм орудия с раздельным заряжанием. Габариты танка и башни это дозволяют. – Принялся он откровенно развешивать лапшу на уши всем собравшимся в зале, поскольку на самом деле выбрал данное орудие, как то единственное, что было ему доступно хоть в каком-то виде здесь и сейчас. Но, кто же будет в подобном признаваться?

– Так у неё же выстрел длиннющий! Такой разве в танк поместится? – не смог смолчать Савченко, понявший, что на Кулика в этом вопросе полагаться не стоит вовсе. Тот хорошо умел очень громко кричать на подчиненных, грозить всевозможными карами, да требовать, требовать и еще раз требовать дать ему результат. Правда, нередко даже не мог уточнить – какой именно результат ему необходим. Тогда как досконально разбираться во всем своём большом артиллерийском хозяйстве, потребным не считал вовсе, отчего немалая часть работы скидывалась на плечи не приглашенного на данное заседание начальника артиллерии РККА – комкора Воронова. И потому вообще мог не быть в курсе, о каком типе боеприпаса нынче велась речь. А сделанная выступающим конструктором подводка, ежели смотреть ширше и глубже, выглядела ой как неприятно. Ведь техническое задание на танковое орудие для нового тяжа разрабатывало именно Артиллерийское управление, а не АБТУ, стало быть, и озвученный промах, уже незнамо какой по счету за последние годы, мог повиснуть именно на них. От чего хотелось бы откреститься здесь и сейчас. Или хотя бы выставить идею Геркана, как нереальную и неосуществимую, дабы не выглядеть бледно хотя бы на его фоне.

– Патрон у неё, конечно, выходит изрядно габаритным и тяжелым. В целый метр длиной и под три десятка килограмм веса! Но! Но, товарищи! Всё это мною учтено при проектировании башни! И работа заряжающего окажется, хоть напряженной – этого не буду отрицать, но вполне себе функциональной. Скорострельность же выйдет минимум вдвое более высокой, нежели у орудий прочих представленных вашему вниманию танков, – парировал Александр, прекрасно осознав, к чему старался клонить заместитель начальника АУ РККА. – А, как я прежде говорил, ежели кто из товарищей конструкторов артиллерийских систем возьмется создать на основе морской пушки более облегченную специализированную танковую версию, то, я уверен, в башне появится еще больше свободного места, нежели прорисовывается сейчас. Да и сам танк, надеюсь, несколько полегчает. Где-то так на тонну-полторы. Больно уж морские орудия тяжелые. Вдобавок, может быть в подобном исполнении она устроит наших артиллеристов еще и в качестве дивизионной пушки. Что в свою очередь поставит точку на имеющемся ныне метании между 95-мм и 107-мм системами, – «ведомство Кулика» действительно не знало, к чему им стремиться, отчего активно распыляло силы на несколько примерно одинаково мощных систем. – И сделает 100-мм унитар универсальным выстрелом, и для флота, и для танкистов, и для сухопутной артиллерии, и возможно даже для зенитчиков. Всё же 100-мм универсальное морское орудие который уже год разрабатывается в том числе для выполнения функций ПВО корабля. Как по мне, так это будет очень разумный подход, что в будущем избавит нас от необходимости производить снаряды и гильзы аж трех разных размерностей. Полагаю, что товарищи, представляющие оборонную промышленность, и снабженцы лишь выразят нам всем за то великую благодарность, поскольку таковым шагом количество бед и забот мы снизим им ровно в три раза. – С одной стороны, он знал, что ничего хорошего с новыми калибрами у армии не выйдет, и в конечном итоге генералы придут к предлагаемому им решению. Но будет это уже слишком поздно. Особенно это касалось зенитных орудий. С другой же стороны, он также знал, что с производством крупнокалиберных снарядов в стране имеется беда. Что точно так же могло отразиться и на продвигаемых им стамиллиметровках. Тогда как старый добрый 122-мм гаубичный фугас имелся на складах в солидных количествах еще со времен царской России и с горем пополам производился последние два десятилетия. Потому в самом крайнем случае на первое время могло сгодиться и орудие, рассчитанное под него. Так что окончательно «валить» танковую гаубицу было нежелательно. Но иных слов подобрать он пока не смог.

– Интересное замечание, – нейтрально отметил Иосиф Виссарионович, впрочем, не высказавшись, ни за, ни против озвученного подхода. Причиной же тому был калибр в 100-мм, что персонально ему уже набил оскомину в плане создания тяжелых орудий противовоздушной обороны. На протяжении уже многих лет его кормили обещаниями выдать годную 100-мм зенитку, но раз за разом приходящие на полигон орудия проваливали испытания, а после отправлялись на доработку. – Однако, полагаю, таковой вопрос находится всё же в компетенции руководства артупра[2], вот и оставим его им, – а еще он принял решение оградить Кулика от новых обвинений в некомпетентности, коими так изощренно и исподволь, что даже не подкопаешься, сыпал «арестант».

– Именно так, товарищ Сталин, – мигом воспрянул духом почувствовавший поддержку «вождя» начальник АУ РККА, так-то обладающий очень вздорным характером и не терпящий какого-либо поклепа в свой адрес. По шкале приспособленчества Кулик не то что на голову, а на десять корпусов превосходил Геркана, к примеру, просто-напросто отказавшись от двух своих жен ради удержания на высоких должностях. Правда, вторую чекисты пока еще не взяли под белы ручки, но всё уже к тому шло. – Товарищ Геркан берется рассуждать о теме, в которой до конца не разбирается. Иначе он бы точно знал, что мы в управлении не приемлем применение дульных тормозов на орудиях! Тем более, на танковых! – обвинительно ткнул он пальцем в модель геркановского танка, кончик ствола которой украшал характерного вида набалдашник.

Вот только «главный артиллерист страны» не ведал и даже не догадывался, что конкретно эта «красная тряпка» была прикручена к модели специально для него. Дабы он обратил на неё внимание и тем самым направил разговор в необходимое Александру русло. Больно уж тому хотелось, чтобы РККА встретила противника с нормальной противотанковой и дивизионной артиллерией, для чего следовало изрядно пошатнуть существующие устои. И тем единственным изделием, кое могло поспособствовать ему в данном деле, как раз являлся дульный тормоз. Естественно, не лишенный своих давно известных недостатков, вдобавок подтвержденных в будущем многочисленными показаниями немецких танкистов, постоянно страдавших от поднимаемых каждым выстрелом пылевых туч. Но без которого ту же Ф-22 никак не вышло бы перевести на более мощный выстрел, что позволял бы таковому орудию бороться даже с будущими «Тиграми» и «Пантерами». Тогда как изначально вложенного в данное орудие ресурса прочности на это более чем хватало.

– А как же новейшая 152-мм корпусная пушка? – вновь изобразив лицом саму невинность, поинтересовался Геркан. – Да и модернизированная корпусная же 107-мм пушка тоже! Они ведь обе снабжены дульными тормозами! И никто по этому поводу, как я понимаю, не ругается так уж сильно, коли они приняты на вооружение.

– Вы сами правильно указали! Это орудия корпусной артиллерии! Дальнобойные орудия! – явно с трудом сдержавшись от того, чтобы обвинительно ткнуть пальцем в сторону Александра и при этом вдобавок прокричать – «Ага!», вновь вылез прикрывать своё начавшее закипать начальство всё тот же Савченко. – Они не находятся на передовой и потому для них допустимо наличие такого устройства! Устройства, кое вследствие отвода во все стороны пороховых газов, создает вокруг орудия огромные пылевые или же снежные завесы. Это же огромный демаскирующий фактор! Как вы не понимаете? – не столько для проблемного конструктора танка, сколько для прочих присутствующих высокопоставленных лиц, дал он простое, но ёмкое, пояснение.

– Раз уж мы заговорили о дистанциях ведения стрельбы в канве допустимости дульного тормоза, то выходит, что и орудия дивизионной артиллерии также имеют право на его наличие. Они ведь тоже не находятся в непосредственной близости к передовой, как полковые пушки, и тоже бьют с закрытых позиций! – продолжил играть в дурачка Александр под становящимся всё более и более хмурым взглядом молча поджимающего губы Кулика. – Я, конечно, многого не помню по причине травмы головы и частичной амнезии, но то, что дивизионная артиллерия должна размещаться в 4 – 6 километрах от основной оборонительной линии, знаю прекрасно. И потому не понимаю, кого это такого невероятно глазастого необходимо опасаться, чтобы отказывать дивизионным пушкам в праве иметь дульный тормоз! Да не существуй подобного запрета, вполне возможно было бы уложить в вес дивизионной 122-мм гаубицы такое же орудие, но калибром в 152-мм! С вдвое более могущественным снарядом! Вы понимаете это, товарищи? – обратился он ко всем присутствующим, дабы перенести свой «личный суд» в рамки «общественного порицания виновных». – Можно было бы сделать дивизионную гаубичную артиллерию ничуть не слабее корпусной! Унифицировать при этом боеприпасы гаубиц! Точно так же, как и с предлагаемым мною 100-мм орудием, возможно осуществить всё то же самое! Оно окажется уж точно лучше нынешней Ф-22, которой вы сами же сейчас подыскиваете замену в схожем калибре, – в свою очередь Геркан не постеснялся и ткнул указкой в сторону заместителя «главного по артиллерии». – А по могуществу снаряда она лишь на двадцатую часть уступит той же корпусной 107-мм пушке, при этом ничем не уступая по дальности ведения огня! И танки, о которых мы сейчас ведем речь, – это такое же оружие резерва главного командования, как и полки корпусной артиллерии! Так почему же к их орудиям вы применяете требования существующие, по вашим же словам, для дивизионной артиллерии? Требования, которые лично я считаю глупым пережитком старой царской армии! Или вы полагаете, что противник не заметит прущую на него и громыхающую на половину поля боя волну огромных стальных махин, весом за полсотни тонн каждая и непрестанно ведущих стрельбу из крупнокалиберных орудий? Полагаете, что лишь пылевые да снежные облака будут выдавать подобных бронированных монстров, когда они появятся на передовой и вступят в бой? – Судя по раздавшимся тут и там покашливаниям, Александр достаточно красочно описал возможный вид атаки тяжелых танков, чтобы присутствующие осознали определенную нелепость требования от них малозаметной артиллерийской стрельбы. – Впрочем, можете не волноваться, товарищ Кулик, товарищ Савченко. В данном случае я ни в коей мере не покусился на установленные Артиллерийским управлением правила. Тот набалдашник, что вы приняли за дульный тормоз, на самом деле является моим новым изобретением – газовым эжектором. Как я предполагаю, в скором времени РККА начнет оснащать им все танковые орудия, поскольку оно позволяет избавиться от давней проблемы экипажей всех танков – от поступления внутрь боевой машины удушливых пороховых газов при перезарядке орудия после выстрела. Эжектор будет попросту вытягивать почти весь газ наружу, тем самым невероятно сильно облегчая жизнь танкистов. Что, как я полагаю, особо ценно для танков с пушками крупного калибра. Ведь в них без подобного устройства или же сверхмощной вентиляции вовсе можно было бы задохнуться насмерть после так десятого выстрела, если не раньше.

– Тогда к чему вы спровоцировали этот спор, коли его вовсе можно было избежать? – заметно недовольным тоном поинтересовался Сталин, заодно и своим тяжелым взглядом обещая Александру не самое приятное будущее, коли тот не даст действительно обоснованный ответ.

– Когда-то от кого-то я слышал такую фразу, товарищ Сталин, – «Старые генералы всегда готовятся к прошедшей войне». Вот, разглядев короткоствольные орудия на моделях танков моих коллег, я и задался вопросом. А есть ли у нас право готовиться к прошедшей войне? Или может быть мы должны уже начать оперировать реалиями настоящего, а то и вовсе смотреть в будущее? – как бы даже несколько демонстративно провел он кончиком указки по листу с чертежом боковой проекции своего танка. – Ведь этот танк способен нести не только 100-мм универсальную морскую пушку, но и не менее тяжелую 122-мм корпусную. Однако, лишь при условии монтажа на ту дульного тормоза. Больно уж там выстрел мощный. Вы только представьте себе, какая это будет подавляющая мощь, когда по Красной площади на параде сотни подобных машин пройдут перед взглядами военных атташе наших заклятых друзей и недругов. Представьте только себе их стекленеющие взгляды и трясущиеся от осознания ничтожности собственных армий колени. Я как-то однажды представил! И мне это понравилось! И потому я создал это! – кончик указки в который уже раз уткнулся в проекцию танка. – На страх врагам, на славу Красной армии!

– Не ровняйте всех одним мерилом, товарищ Геркан, – перестав сверлить действительно несколько изменившегося Александра своим тяжелым взглядом, принялся раскуривать добытую из пачки папиросу Сталин. – Помимо старых генералов, у нас хватает и молодых. Уж поверьте! А танк ваш в самом деле вышел грозным. И красивым. Хищным. Я был бы не против увидеть его в парадном строю.

[1] Патрон – когда произносили данное слово в контексте артиллерийских выстрелов, то имели в виду именно унитарный боеприпас.

[2] Артупр – сокращение от «Артиллерийское управдение».

Глава 9

Пан или пропал

Очередное непростое совещание завершилось самым компромиссным решением, какое только могло быть принято – всем трем танкам дали дорогу в жизнь, поставив их в планы производства на 1939 год. Правда, машину Геркана временно тоже решили вооружить 122-мм танковой гаубицей, поскольку никакого иного орудия, достойного такого гиганта, пока еще не было готово в металле. Ну, в самом деле, не ставить же на него было 76-мм пушку Ф-34! С ней танк смотрелся бы уже не хищным зверем, а комичным слоником с крохотным хоботком. С гаубицей же он смотрелся уже хищным зверем с коротким хоботком. Тоже не то, но хоть что-то.

Но всё это были дела армейские. Куда же больше Иосифа Виссарионовича ныне занимал вопрос о той записке, кою Александр передал ему в самом конце заседания, попросту молча поднявшись со своего места, подойдя к голове стола и положив сложенный надвое листок рядом с главой государства. Никто от него, видимо, не ожидал подобной наглости, потому не попытался даже перехватить на полпути. На минуточку – находящегося под стражей заключенного! А в той записке было… Ой, что там было!

– Откуда вы взяли данную информацию? – постучал пальцем по полученной записке Сталин, в который уже раз за этот день сверля тяжелым взглядом Александра Морициевича Геркана. Спускать подобное на тормозах он уж точно не собирался. Да и содержащееся на бумаге послание выглядело откровенно мрачным, хотя ни в коей мере не несло прямой угрозы лично ему. Опосредованную – да, прямую – нет. А потому уже спустя пару часов по завершении танкового совещания всё тот же зека, но уже в компании маячившего за его спиной Власика, был усажен на гостевой стул в кремлевском кабинете главы СССР. Рядом же с ним разместился Берия, как человек, чьи интересы в данном случае затрагивались более чем напрямую.

– Две недели назад, когда я вернулся с очередной поездки на 185-ый завод, данный текст, – кивнул арестант подбородком в сторону своей записки, – был обнаружен мною написанным мелом на доске, что находится в моём рабочем кабинете на территории «Крестов».

– Говорите, две недели назад? – задумчиво пожевал губами Сталин и, покуда оставив бывшего краскома в покое, перевел свой взгляд на Берию. – На вот, ознакомься, – не сдержавшись, перешел он на «ты», протягивая записку наркому внутренних дел, который пока не был в курсе происходящего и сам прибыл всего пятью минутами ранее. – Нет, ты вслух читай, вслух! – добавил он, когда Лаврентий Павлович принялся пробегать глазами по редким строчкам послания.

– Кхм. Скоро встретишься со Сталиным. Передай ему, в середине декабря будет убит Чкалов. Ему устроят аварию самолета И-180[1]. Сделают так, что двигатель замерзнет и заглохнет уже при посадке, когда реагировать станет поздно. Обвинят во всем Поликарпова, чтобы после отобрать у него завод №1 и отдать тот молодому Микояну. Пусть Сталин знает и выбирает того, кого больше ценит. А я посмотрю со стороны. И подумаю, предупреждать ли его в следующий раз. Подпись – Харон, – закончил чтение не сильно длинного послания глава НКВД и очень так нехорошо блеснул своим, пока еще не ставшим знаменитым, пенсне в сторону «вестника» столь нехороших новостей.

– Слово «подпись» я добавил от себя. Чтобы понятней было, – едва слышно проблеял весь сжавшийся на своем стуле Геркан. – На доске в самом конце послания было просто написано – Харон.

– Почему сразу не сообщили сотрудникам НКВД об обнаруженной надписи? – задал, наверное, самый правильный и прямо напрашивающийся на язык вопрос глава этой самой службы.

– А кто еще, по вашему мнению, кроме сотрудника НКВД, мог оставить данное послание? – ответил вопросом на вопрос Александр, который, естественно, и сочинил всё это сам, чтобы привлечь к себе внимание «вождя» и одновременно постараться вырваться из-под постоянного надзора чекистов. Время шло, война приближалась, а ему не давали нормально работать! Ограничивали со всех сторон, с каких только было возможно! А ведь в его голове имелось столько знаний! Пусть даже несколько поверхностных. Но всё же, всё же! Сколь многих ошибок и потерь возможно было бы избежать, предоставь кто ему шанс действовать и заодно снабди какими-никакими, но полномочиями! Потому и пошёл на столь отчаянный шаг, что ничего иного не придумал. Он ведь понятия не имел, что по результатам испытаний танков его вполне себе могла ждать столь желанная награда. А потому ориентировался на краткие знания о судьбе своих «артиллерийских сокамерников», которые и во время войны трудились в своем КБ, пребывая в статусе заключенных. К тому же, хуже его положение уже вряд ли могло стать, поскольку найти какие-либо связи между ним и авиаконструкторами не представлялось возможным совершенно по причине их отсутствия. Насколько ему помнилось, он никогда не имел дел и даже случайно не встречался с указанными в письме персонами, зная об их взаимоотношениях лишь памятью о будущем. На чем и строился расчет сваливания всей вины на какого-то мифического Харона. – Ключей от моего кабинета нет даже у меня. Они хранятся лишь у ваших подчиненных, – пожал плечами лупающий своими расширенными глазами арестант. – Я ведь и так являюсь заключенным. И отнюдь не горю желанием увеличивать свой срок из-за чьих-то подковёрных игр, да интриг – о чём в переданном мною послании ясно говорится. Указано там было передать сообщение товарищу Сталину, так я его и передал. Тем более, что даже я, частично потерявший память человек, прекрасно понял, о каком Чкалове идет речь! Он же само олицетворение красы и гордости всей нашей советской авиации! Как я мог об этом вовсе промолчать?

– А если бы вас не пригласили на танковое совещание? Тогда бы что? – на сей раз вопрос пришел со стороны хозяина кабинета.

– Тогда бы сообщил, конечно. Тому же товарищу Давыдову, что присматривает за нашими КБ, и сообщил бы. Как раз сегодня или завтра. Времени отреагировать, полагаю, хватило бы с лихвой. – Рисковал ли он в этот момент жизнью аж самого Чкалова? Скорее нет, чем да. Пусть его влияние на ход истории пустило волны изменений, кое-что оставалось незыблемым. Включая даты испытаний новейшей крылатой машины, появление которой на свет было обусловлено созданием в Германии истребителя Ме-109. Уж на что, на что, а на это Геркан уж точно никакого влияния оказать не мог. Как не мог оказать влияния и на самого Чкалова, которого прежде знал лишь по газетным статьям. Да и о тех уже успел лишиться памяти.

А сам означенный именитый советский летчик уж точно вряд ли отказался бы от первого тестового полета, поскольку именно за такие испытания ему выплачивались максимальные денежные вознаграждения. Да и не только ему, а всем летчикам-испытателям. Социализм социализмом, коммунизм коммунизмом, а деньги для себя любимого и для семьи нужны были всегда и всем. К тому же в авиации была вся его жизнь. Жизнь полная, и взлетов, и падений, – как в прямом, так и в переносном смысле этих слов.

И точно так же рассуждали те, кто управлял московским заводом №156, где и собирали первый опытный экземпляр нового истребителя Поликарпова, не имея на то должных компетенций, поскольку прежде занимались исключительно воздушными гигантами. Собирали с таким авралом и с таким огромным количеством дефектов, что главный конструктор данной машины наотрез отказался допускать её до полетов, за что оказался вовсе отстранен от проведения испытаний. Вот сколь яростно желали получить свои награды «заводские бонзы» жаждущие уже в этом году отчитаться наверх о запуске в производство на своих мощностях столь необходимой ВВС РККА машины и, естественно, отхватить на неё заказ от наркомата.

А, как показывала складывающаяся в испанском небе ситуация, где И-15 с И-16 уже не могли конкурировать с новейшими модификациями Ме-109, новый истребитель стране и армии действительно был нужен. Нужен прямо здесь и сейчас! Потому и давали им зеленый свет, закрывая глаза на многочисленные нарушения всех писанных и неписанных правил.

Кто же ведал в этот момент, что проект И-180 окажется вовсе мертворожденным вследствие не решаемых проблем с мотором? Никто! Никто, кроме одного единственного человека во всем мире. Человека, который знал одно уж точно – Поликарпов, в отличие от своих коллег, рьяно отстаивавший идею пригодности для истребителей лишь двигателей воздушного охлаждения, был куда больше прав, чем неправ. В иной истории ему банально чертовски не повезло, отчего такая боевая машина, как И-211[2], поднялась в воздух лишь в 1943 году, когда острая нужда в ней уже отпала. Что ныне Геркан собирался подправить в меру своих сил и возможностей, поскольку развитие техники ему позволяло прийти к тому же результату, самое позднее, уже весной 1941 года. Ведь одержать верх в столь страшной грядущей войне одними только танками, виделось совершенно невозможно. Тут требовался системный подход к оптимизации и модернизации всей системы вооружений РККА, а также к организации должного обучения красноармейцев и краскомов, чего Красная армия не видела последние лет десять уж точно. Сказывался существовавший вплоть до этого года территориальный принцип милицейского комплектования войск, когда львиная доля призывников, особенно в пехоте, «тащила службу» не более пары месяцев в году. И лишь кадровые части постоянной готовности могли похвастать наличием почти полных штатов и какой-никакой учебной подготовкой. Остальные же являлись грозной силой исключительно по бумагам.

– Хорошо. Допустим, – вернув записку на стол «хозяина» и сняв пенсне, Берия принялся протирать его линзы вытащенным из кармана платком. – Допустим, вы выполнили бы долг каждого честного советского человека и сообщили бы о данном тексте. Но что было бы дальше?

– А что было бы дальше? – Геркану даже не пришлось делать вид, что он не понял вопроса, поскольку он его действительно не понял. Больно уж расплывчатой оказалась формулировка собеседника.

– Как бы вы поступили, получив впоследствии очередное послание схожего толка? – потрудился расшифровать свою мысль нарком внутренних дел.

– А это уже напрямую зависело бы от реакции ваших сотрудников на первое послание, – внутренне довольно потерев ручки, Александр принялся излагать заранее многократно обдуманную речь, которая, как он надеялся, лишь положительно скажется на его дальнейшей судьбе. – Начни они из меня выбивать всю возможную информацию насчет послания, включая ту, которую я априори знать никак не мог, то в следующий раз просто промолчал бы. Независимо от важности указанного. Ибо убедился бы, что таким сотрудникам НКВД, более полагающимся на свои кулаки, нежели на голову, не нужна правда. Им необходим лишь обвиняемый, на которого возможно всё свалить. А становиться таковым у меня никакого желания уж точно не возникло бы. Да, честно говоря, я даже сейчас не совсем понимаю, за что был осужден. Нет, так-то со статьёй обвинения я был ознакомлен, – приподнял он руки в защитном жесте, наткнувшись на пронзительный взгляд Берии. – И также прекрасно осознаю, что со мной случилось нечто чрезвычайно необычное. Но разве нельзя было допустить, что в момент предполагаемого незаконного пересечения границы я сам, к примеру, являлся чьей-то жертвой? Ведь можно было предположить, что меня похитили в Испании и для чего-то тайно доставили в Ленинград совершенно против моей воли? Кто-нибудь из сотрудников НКВД подобный сценарий вообще рассматривал? Кто-нибудь провел расследование моего предполагаемого преступного деяния? Насколько мне известно – нет. Теперь вы понимаете, насколько у меня изначально предвзятое отношение к вашей службе, которая не провела необходимого расследования, не разобралась в моем деле, а просто нашла повод придраться и запереть меня на 5 лет за решеткой, лишь бы поскорее закрыть непростое дело, да поставить себе очередную галочку для красоты отчетности? И я вполне допускаю, что то же самое могло легко произойти в случае, сообщи я о данном сообщении вашим подчиненным. Потому я предпочел рискнуть и передать послание непосредственно товарищу Сталину, раз уж действительно появилась такая возможность. Уж за такое, полагаю, судить меня не станут. Как мне известно, любой гражданин Советского Союза имеет право направить письмо или оставить внизу в специальном почтовом ящике своё обращение к главе нашего государства. Даже заключенный не может быть лишен такой возможности. Что я, собственно, и сделал. А дальше, уж извините, но, что со всем этим делать – решать товарищу Сталину и вам. Я же свой долг честного советского гражданина исполнил в полной мере.

Одно их главных правил любого стоящего приспособленца гласит – не упускай любую возможность «поторговать своим лицом» перед самым высоким начальством и не бойся отстаивать свои права перед ним, коли уж сподобился пробиться на беседу к «небожителям». Даже если прямо сейчас проигнорируют, всё равно запомнят и впоследствии могут о тебе припомнить, когда настанет нужда в подобном человечке. Тогда как сотни безликих и незнакомых руководству, но от этого не менее трудолюбивых и заслуживающих наград персон, попросту так и останутся при своём, как бы они ни напрягались. В общем, наглость действительно являлась даже не вторым, а первым счастьем. Но наглость умная! Что понимали далеко не все. И в последние пару лет немало таких непонятливых закончили свой бренный путь, освобождая лакомые места стоящим позади них в длинной очереди жаждущих власти и славы. Геркан же очень сильно надеялся в этот момент, что сделал умный ход.

– В вашем деле действительно хватает неувязок, – секунд десять поизучав своим взглядом бывшего краскома, словно какую экзотическую зверюшку, нарушил установившуюся в кабинете тишину Сталин. Чего только ни слышали эти стены за всё время его пребывания на текущей должности фактического главы СССР. На фоне многих иных персон нынешний «гость» еще был весьма сдержан и учтив. Да и, чего греха таить, с точки зрения советских законов был прав на все сто процентов. Собранное на него дело было шито белыми нитками. Это понимали все. Хотя, на дворе стояли такие времена, что и за меньшее можно было распрощаться с жизнью. И, тем не менее, грозиться карами в адрес «осмелевшего наглеца» он не стал. Даже наоборот, пообещал своё содействие. – Мы попросим товарища Берию уделить пристальное внимание вашему делу. Возможно, кто-то из товарищей действительно проявил излишнее рвение и не оценил должным образом всех фактов вашего возвращения на родину. Но до тех пор, уж не обессудьте, придется вам провести под присмотром НКВД, – очень так мягко выразился Иосиф Виссарионович, про заключение в тюрьме. Пусть даже речь шла об особой тюрьме, где рядовых урок нынче не держали вовсе.