Текст книги "Современный зарубежный детектив-4. Компиляция. Книги 1-23 (СИ)"

Автор книги: Дженнифер Линн Барнс

Соавторы: Донна Леон,Джулия Хиберлин,Фейт Мартин,Дэвид Хэндлер,Дейл Браун,Харуо Юки,Джереми Бейтс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 92 (всего у книги 327 страниц)

Глава 96
Грэйсон

На следующее утро, собрав шкатулку с копией дневника внутри и отправив ее обратно с Джиджи, Грэйсон взял кейс с фотографиями из банковской ячейки. Он прошел через крыло, где в детстве он и его братья проводили часы, играя в библиотеку своего детства – библиотеку на чердаке. За одной из книжных полок была потайная лестница. У подножия лестницы стоял письменный стол «Давенпорт».

Грэйсон открыл его и обнаружил внутри два дневника: оригинал Шеффилда Грэйсона и его расшифровку. Грэйсон открыл кейс и методично начал доставать свои фотографии за девятнадцать лет, начиная со дня своего рождения, и раскладывать их на столе.

На этот раз лицевой стороной вверх.

Дойдя до фотографии, которую он уже рассматривал раньше, Грэйсон повертел ее в руках и посмотрел на дату на обороте. Неправильная дата. Тут он замер.

Грэйсон просмотрел фотографии в поисках другой, дату которой он мог вспомнить. Год правильный, день тоже правильный, но месяц не тот.

Грэйсон схватил еще одну фотографию, затем еще одну. Месяц всегда был не тот.

Он старался не думать об этих фотографиях, о том, что могло побудить его отца, который ясно дал понять, что не хотел его, хранить их в банковской ячейке. Возможно, дело в чувстве обладания, в желании иметь сына. Но эти фотографии были в ячейке с квитанциями о снятии средств, которые послужили ключом к расшифровке дневника. И в этом дневнике Шеффилд Грэйсон задокументировал все свои незаконные транзакции, указав страны, в которых у него были открыты счета. Но только страны.

Там не было ни единого номера счета, ни банковских кодов – вообще никаких деталей.

* * *

Грэйсону потребовалось три дня, чтобы собрать воедино информацию о счетах, используя цифры на обратной стороне фотографий – неправильные месяцы в хронологическом порядке. Счетов оказалось семь, на них хранились миллионы.

Но это невозможно отследить.

Убедившись, что у него есть все данные, Грэйсон позвонил Алисе.

– Гипотетически, если информация обо всех офшорных счетах Шеффилда Грэйсона каким-то образом попадет в ФБР, как вы думаете, насколько вероятно, что они продолжат поиски этого человека?

Алиса обдумала вопрос.

– Гипотетически, – сказала она, – если потянуть за нужные ниточки? Очень маловероятно.

Грэйсон повесил трубку. Все почти сделано, еще один узелок завязан, еще один секрет похоронен – навсегда, он надеялся.

«Джиджи знает правду, и я не потерял ее. Она знает, и она не ушла».

Позже той же ночью Грэйсон распаковал чемодан, который брал с собой в Лондон и Финикс. Он достал бархатную коробочку с кольцом, которую Нэш доверил ему. И впервые, с тех пор как Нэш дал ему эту чертову штуку, когда этот вопрос эхом отозвался в его голове, Грэйсон не стал убегать от него.

«Почему не ты, Грэй? Когда-нибудь, с кем-нибудь – почему не ты?»

Он подумал о выдуманной истории, которую сочинил для Джиджи о своей «девушке», покупающей лаймы, с которой встретился в чертовом продуктовом магазине.

Он думал о телефонных звонках и загадках, о том, как с головой ушел в работу, о том, как Нэш порвал с Алисой, решив, что с ним что-то не так.

О том, как Нэш подходит Либби.

Грэйсон достал кольцо с черным опалом из коробочки и повертел его в руке. Он уставился на него, на цветные крапинки в драгоценном камне, на бриллиантовые листья, которые окружали его, и сглотнул.

– Почему не я?

Глава 97
Джеймсон

Это была идея Джеймсона – перестроить домик на дереве. Пока они работали, он то и дело поддразнивал братьев кусочками информации об отце, которого он встретил, о замке, который он завоевал, о герцогине, которую он спас, – не совсем в таком порядке.

Он не рассказал своим братьям о «Милости дьявола», но он рассказал им об Игре – не о призах на кону или могущественных фигурах, стоящих за ней, а о загадках, утесах, саде камней, люстре, колокольне, серебряной балерине.

Его братьям потребовалось больше половины дня, чтобы найти окончательный ответ, хотя Джеймсон знал, что они справились бы намного быстрее, если бы сами увидели бесшумную серебряную музыкальную шкатулку.

После того как эта загадка была решена, Грэйсон предложил им свою.

– Еще одна загадка, – сказал он им. – «С чего начинается пари? Не с этого».

Как ни настаивал Джеймсон, Грэйсон не сказал, где он ее услышал, но однажды ночью Джеймсон застукал его за просмотром одной из папок их деда, которую он тут спрятал.

Пари начиналось с вызова, спора, соглашения, риска. «Рукопожатие? – Джеймсон мысленно перебирал все возможные варианты, анализировал их. – Не то. То, что противоположно рукопожатию?»

В ночь, когда реставрация домика на дереве завершилась, Джеймсон оказался наедине с Эйвери в одной из башен, откуда открывался вид на поместье Хоторн.

– Я тут подумала, – сказала она.

Джеймсон улыбнулся.

– Думать тебе идет, Наследница.

Она положила руку на стену башни позади него – почти прижав его.

– Об Игре.

Джеймсон знал ее – и выражение ее глаз.

– Было весело, да?

– Да, – согласилась Эйвери, – как всегда, когда мы играем.

Он не сводил взгляда с ее губ, изогнутых в легкой улыбке.

– Однажды ты сказал мне, – продолжила она, – что игры твоего деда проводились не для того, чтобы сделать вас необыкновенными…

– …а чтобы показать нам, – пробормотал Джеймсон, – что мы уже такие.

– Ты и сейчас так думаешь? – спросила его Эйвери. – Что ты исключительный?

То, как она это сказала, заставило его ощутить себя именно таким.

Пусть ему мало одной победы, но ему достаточно того, что было у них вместе.

– Да, – ответил Джеймсон.

Эйвери коснулась кончиками пальцев его губ, а потом провела ими вдоль его челюсти.

– Спроси меня, о чем я думала.

Джеймсон прищурился.

– И о чем именно ты думала, Наследница?

– Это нечестно, тебе не кажется, – сказала Эйвери, скривив губы, – что только богатые и могущественные получают шанс играть в Игру?

Уголки губ Джеймсона приподнялись сами собой.

– Совсем нечестно.

– А если будет другая игра? – спросила Эйвери.

– Не тайная, – пробормотал Джеймсон, – не секретная, не только для богатых или влиятельных.

– Что, если мы придумали бы такую, – возбужденно сказала Эйвери, – и проводили каждый год?

Джеймсону нравилось играть, но придумать игру? Составлять головоломки? Показывать другим людям, на что они способны?

– С денежным призом. Большим призом.

– Игра нужна сложная, – сказал Джеймсон, – замысловатая, идеально продуманная.

Она усмехнулась.

– Я буду очень занята с фондом, – сказала она ему, – но хобби нужно каждому.

Он знал, что она знает: для него это не просто хобби.

– Величайшая игра, – пробормотал он, – вот как следует ее называть!

– Так мы ее и назовем, – ответила Эйвери.

И в этот момент, глядя на нее, представляя свое будущее с ней, Джеймсон понял: он собирается рассказать ей все. Если он чему-то и научился во время Игры, в которую играл – и выиграл, – так это тому, что он мог доверять себе в том, что расскажет ей. Это больше чем голод, больше чем жажда, больше, чем стремление, больше, чем то, что растил в нем Тобиас Хоторн.

И он хотел стать рядом с ней кем-то бо`льшим.

– Той ночью я ушел, – начал он тихо, – и вернулся на рассвете, от меня пахло огнем и пеплом. – Воспоминания стояли прямо перед глазами – такие же яркие, как и всегда. Джеймсон взял Эйвери за руку. Он прижал ее пальцы к своей ключице, прямо к основанию шеи. – И здесь у меня был порез.

Пальцы Эйвери слегка сжались, поглаживая кожу, на которой не осталось шрамов.

– Я помню.

Интересно, чувствует ли она биение его пульса? Или это ему показалось, что он ощущает ее сердцебиение? Чувствовать ее?

«Есть некоторые вещи, – подумал он, – о которых не следует говорить вслух».

На полу башни стояла коробка – игра, которую кто-то из них, должно быть, оставил здесь давным-давно, – «Скрэббл». Джеймсон опустился на колени и достал доску.

– Ты уверен? – прошептала Эйвери.

Он до боли уверен, настолько уверен, что ощущал эту уверенность на вкус. Это не та тайна, которую кто-то мог рискнуть разгадать. Скоро они придумают собственные тайны, свою игру. Но он не хотел, чтобы в это время что-то стояло между ними.

Доверять – это одно и то же.

И Джеймсон раскрыл ей свой секрет – тайну, которую он узнал той ночью в Праге и которую записал на свитке для проприетара. Четыре слова. Буква «Х». Слово «еще». Буквы «в» и «а».

Эйвери прочитала сообщение на доске для игры в «Скрэббл» и подняла на него округлившиеся от шока глаза.

«ЭЛИС ХОТОРН ЕЩЕ ЖИВА».

Шесть лет, десять месяцев и неделю назад

Когда вы станете достаточно взрослыми, когда будете готовы, помните: в любви Хоторнов нет места легкомыслию.

Джеймсон внезапно подумал о бабушке, которую он никогда даже не видел, о женщине, которая умерла еще до его рождения.

– Такие мужчины, как мы, любят раз и навсегда, – тем же тихим голосом продолжал Старик, – всем сердцем, без остатка. Это всепоглощающее и вечное чувство. С тех пор как умерла ваша бабушка, на протяжении всех этих лет… – Глаза Тобиаса Хоторна закрылись. – …у меня никого больше не было. Не может быть и не будет. Потому что, когда ты любишь женщину, или мужчину, или кого угодно так, как любим мы, пути назад нет.

Это прозвучало скорее как предупреждение, чем как обещание.

– Если будешь любить ее меньше, ты уничтожишь ее. А если она та самая… – Старик посмотрел сначала на Джеймсона, затем на Грэйсона, затем снова на Джеймсона. – Когда-нибудь она уничтожит тебя.

Это прозвучало не как что-то плохое.

– Что бы она подумала о нас? – Джеймсон задал этот вопрос импульсивно, но не пожалел об этом. – Наша бабушка?

– Ваша работа над собой все еще продолжается, – ответил Старик. – Давайте прибережем суждения моей Элис до того момента, когда вы закончите.

Эпилог
Иви

В тот день, когда Винсент Блейк умер, – в тот день, когда Иви нашла его мертвым после второго сердечного приступа меньше чем через пять месяцев после первого, – она позвонила девять-один-один. Ей пришлось решать вопросы с властями и с телом, а потом, ночью, она спряталась в недрах особняка Блейков и включила телевизор. Совершенно опустошенная.

«Он был моей семьей, и он мертв. Его больше нет. И я одна». На телеэкране Эйвери была не одна. У нее брали интервью, которое мог увидеть весь мир.

– Сегодня с нами Эйвери Грэмбс. Наследница. Филантроп. Человек, изменивший мир, – и это всего в девятнадцать лет. Эйвери, расскажите нам, каково это – быть на вашем месте в столь юном возрасте?

Каждый вздох обжигал ее грудь, когда Иви слушала ответ Эйвери на этот вопрос и последовавший за ним обмен репликами между наследницей Хоторнов и одним из самых любимых ведущих.

– На твоем месте я не смотрел бы это.

Иви повернулась к Слейту, чувствуя себя слишком измотанной, чтобы раздражаться.

– Ты не я, – отрезала она, – ты работаешь на меня.

– Я сохраняю тебе жизнь.

– А всего несколько часов назад у меня для этого была целая команда, – ответила Иви, – унаследованная, как и все остальное.

Слейт ничего не сказал. Это раздражало его. Иви снова повернулась к экрану – к Эйвери.

– Почему, получив в наследство одно из крупнейших состояний в мире, вы собираетесь раздать почти все? – спрашивал ведущий. – Вы святая?

– Может, они ее такой и считают, – пробормотала Иви. Хоторны.

– Если бы я была святой, – сказала Эйвери на экране, – вы действительно считаете, что я оставила бы себе два миллиарда долларов? Вы понимаете, сколько это денег?

Иви понимала. «В семь раз больше, чем состояние Винсента Блейка, которое теперь принадлежит мне».

Эта разница не имела значения для Иви. Когда ты вырос ни с чем, империя есть империя. Единственное, что было у Эйвери, но не было у Иви, – это Хоторны.

Иви старалась не думать о Грэйсоне, но в некоторые дни не думать о Грэйсоне Хоторне было труднее, чем в другие.

Сегодня один из тех дней, когда это очень тяжело.

– Серьезно, – сказал Слейт, – выключи это.

Иви уже собиралась это сделать, когда Эйвери сказала то, что остановило ее на полпути.

– Тобиас Хоторн не был хорошим человеком, но в нем была и человеческая сторона. Он любил головоломки, ребусы и игры. Каждое субботнее утро он устраивал своим внукам новое испытание…

«Его внуки, – с горечью подумала Иви, – но не его внучка». Она должна была расти в доме Хоторнов. Покойный миллиардер знал о ней. Она единственный ребенок его единственного сына. Это они ее предали, а не наоборот.

Она же лишь пыталась позаботиться о себе.

– Если Хоторны чему-то и научили меня, – сказала Эйвери на экране, – так это тому, что мне нравится бросать вызов. Я люблю играть.

– Правда? – пробормотала Иви, пристально глядя на счастливую девушку, укравшую жизнь, которая должна была принадлежать ей. – Правда?

– Каждый год, – говорила Эйвери – идеальная, любимая, гениальная Эйвери, – я буду проводить конкурс со значительным призовым фондом, который может изменить чью-то жизнь. Через несколько лет игра будет открыта для широкой публики. Может быть, вы окажетесь в числе получателей самого эксклюзивного приглашения в мире.

Эйвери была в центре внимания.

Эйвери задавала тон.

– Эта игра, головоломки – вы сами их придумаете? – спросил ведущий.

Эйвери улыбнулась.

– Мне помогут.

Эти слова – больше, чем любая другая часть этого интервью, – кинжалами вонзились Иви в сердце, потому что ей некому было помочь. Кроме Тоби, который любил Эйвери как дочь, кроме Слейта, который наполовину презирал ее, у нее никого не было.

У нее были все деньги мира, но не было родственной души.

Эйвери спросили, когда начнется первая игра. Она держала в руках золотую карточку.

– Игра начинается прямо сейчас.

Иви выключила телевизор, закрыла глаза всего на мгновение, затем повернулась к Слейту. Эйвери не единственная, кому нравится вызов и кому нравилось играть.

Винсент Блейк мертв. Он покинул этот мир. Иви больше не связана словом чести. Ее больше ничего не удерживало.

– У меня есть для тебя работа, – сказала она Слейту.

– О чем бы ты ни думала, – посоветовал он ей, – не делай этого.

– Сделай это, – сказала она ему, – и я подарю тебе одну из своих печатей, сделаю тебя одним из своих наследников.

Выражение лица Слейта всегда нелегко прочитать, с ним вообще нелегко – и это нравилось Иви.

– Что ты хочешь, чтобы я сделал? – спросил Слейт.

– Мне нужно поболтать один на один с младшей сестрой Грэйсона, – сказала она ему.

– С Джиджи? – Глаза Слейта сузились. Она заметила его реакцию. Это было… необычно.

– Нет. – Иви покачала головой, – с другой. – С той, которая напомнила ей Грэйсона. – Я думаю, нам с Саванной Грэйсон самое время поговорить о ее отце.

Иви представила себя за шахматной доской, напротив Эйвери. «На этот раз никто не помешает мне выиграть», – подумала она. Теперь у Эйвери своя игра.

А у Иви – своя.

Дженнифер Линн Барнс
Грандиозная игра

Победит лишь один

Посвящается Роуз

© Самарина А., перевод на русский язык, 2025

© Издание на русском языке. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Пролог
Год назад

За власть всегда приходится платить. Вопрос лишь в том, насколько высокой окажется цена и кому придется раскошелиться. Рохан знал это как никто другой. А еще знал, что тревожиться не о чем. Подумаешь, придется пролить немножечко крови, разбить кому-нибудь сердце или сломать палец. Для настоящих друзей это мелочи, верно?

Впрочем, не то чтобы они у него имелись.

– Спроси, зачем ты здесь, – тихо повелел Хозяин. Его приказ рассек воздух, будто лезвие меча.

Хозяин «Милости дьявола» обладал нешуточной властью и воспитывал Рохана как сына – беспринципного, услужливого, всё как заповедал Макиавелли. Еще в детстве Рохан усвоил, что в этом тайном подземном дворце знание – своего рода валюта, а невежество – непростительная слабость. И что задавать вопросы не стоит.

Он лукаво улыбнулся, эта улыбка – такое же оружие из его арсенала, как коллекция ножей и секретов, собранная за долгие годы.

– Спрашивают только те, кто не может добыть ответы другими способами.

– А ты освоил их в совершенстве, – поддержал Хозяин. – Наблюдение, манипуляции, способность действовать незаметно и подчинять себе аудиторию.

– Еще и приятная внешность, – добавил Рохан. Он затеял опасную игру, но лишь потому, что в другие играть попросту не умел.

– Раз сам спрашивать не хочешь… – Хозяин обхватил пальцами рукоять изысканной серебряной трости. – То вопрос задам я: скажи-ка, Рохан, зачем я тебя сюда призвал?

Вот оно! Рохан ответил без тени сомнения.

– Обсудить наследство.

Со стороны могло показаться, что «Милость дьявола» – это потайной игорный дом, о котором знают лишь самые состоятельные и влиятельные аристократы. Но этим дело не ограничивалось. «Милость» была историческим наследием, теневой силой, местом, где заключались сделки и решались судьбы.

– Всё верно, – подтвердил Хозяин, – нужен наследник. Мне осталось жить года два, максимум – три. До тридцать первого декабря следующего года я должен вручить корону преемнику.

Кто-то другой уцепился бы за упоминание о скорой смерти, но только не Рохан. За последние двести лет контроль над «Милостью» передавался лишь четырежды. Каждый раз – молодому наследнику, и на всю жизнь.

Именно к этому Рохан всегда и стремился.

– Я не единственный вариант?

– С какой стати? – спросил Хозяин, и вопрос был отнюдь не риторический. «Давай, малыш, докажи, что я не прав».

«Я знаю «Милость» вдоль и поперек, – подумал Рохан, каждую тень, каждую уловку. А члены клуба знают меня. Знают, что со мной лучше не ссориться. Про мои качества – во всяком случае самые приятные – вы уже упомянули».

Но он использовал другую тактику.

– Мы оба знаем, что я блистательный ублюдок.

– Это я тебя сделал таким. Но есть на свете награды, за которые нужно побороться.

– Я готов! – Рохан почувствовал то, что ощущал всякий раз, когда выходил на ринг, понимая, что боль неизбежна и не имеет никакого значения.

– С тебя потребуется взнос, как в покере, – уточнил Хозяин, перейдя сразу к делу. – Чтобы выиграть контроль над «Милостью», придется сделать ставку. Десяти миллионов фунтов должно хватить.

Рохан тут же начал машинально прочерчивать в уме маршруты до заветной «короны». Тут же высветились некоторые возможные маневры, и шестое чувство мгновенно пробудилось.

– А в чем подвох?

– А подвох, мальчик мой, тот же, что и всегда, в свое время с ним столкнулся и я, и все мои предшественники, начиная с самого первого наследника. Заработать нужную сумму в стенах «Милости» нельзя, как нельзя и использовать рычаги, которые предоставляет игорный дом. Ты не сможешь находиться в «Милости» и действовать от ее имени. А еще строго-настрого запрещается просить и принимать помощь от членов дома.

За пределами «Милости» Рохан был никем. Даже фамилией, и той похвастаться не мог.

– Ты должен покинуть Лондон в ближайшие двадцать четыре часа. Вернешься, когда у тебя на руках будет сумма взноса.

Десять миллионов фунтов! Это не просто задача со звездочкой – это изгнание.

– В твое отсутствие, – продолжал Хозяин, – роль фактотума[31]31
  Доверенное лицо, которое покорно исполняет все поручения своего начальника. – Прим. перев.


[Закрыть] на себя возьмет герцогиня. Если не сможешь добыть деньги, сделаю наследницей ее.

Всё как полагается: игра, ставки, риски.

– Уходи, – велел Хозяин, загораживая дорогу в покои Рохана, – немедленно!

* * *

Рохан знал Лондон как свои пять пальцев и мог перемещаться по любому району – и богатому, и бедному – незаметно, будто призрак. Чего он не мог, так это вернуться в «Милость» – впервые с тех пор, как ему исполнилось пять.

«Ищи брешь! Ищи лазейку! Ищи слабое место!» В мыслях царил такой хаос, что Рохан решил сперва найти пиво.

Рядом с пабом, который он себе присмотрел, дрались две собаки. Та, что была поменьше, чем-то напоминала волка. Она явно проигрывала. Вмешательство в этот поединок вряд ли можно назвать мудрой тактикой, но в тот момент Рохан и не претендовал на титул великого мудреца.

Отогнав крупную собаку, которая тут же убежала, Рохан вытер кровь с руки и опустился на колени рядом с маленькой. Она зарычала. Рохан улыбнулся.

Дверь паба открылась. Внутри орал телевизор, ведущий рассказывал:

– Нам приходят сообщения о том, что первая ежегодная «Грандиозная игра», масштабное головокружительное состязание, организованное и спонсированное Эйвери Грэмбс, наследницей Хоторнов, подошла к концу. Победителя, который получит семнадцать миллионов долларов, вот-вот объявят в прямом эфире…

Дверь захлопнулась.

Рохан поймал волчий взгляд спасенной собаки.

– Ежегодная игра, – вполголоса повторил он. Стало быть, ровно через год ее снова организуют. У него есть время, чтобы всё спланировать и подготовить. К счастью, Эйвери Грэмбс никогда не была членом «Милости дьявола».

«Ну здравствуй, лазеечка!» Рохан поднялся. Взялся за ручку двери паба и опустил глаза.

– Идешь? – спросил он собаку.

Владелец мгновенно узнал Рохана.

– Что будете?

Даже лишившись такого мощного фундамента, как «Милость», человек с умениями и репутацией Рохана прятал в рукаве парочку карт, которые можно при случае разыграть.

– Пинту пива мне, собаке – стейк. – Тут он улыбнулся уголком губ. – И транспорт из Лондона. Сегодня же.