Текст книги "Современный зарубежный детектив-4. Компиляция. Книги 1-23 (СИ)"

Автор книги: Дженнифер Линн Барнс

Соавторы: Донна Леон,Джулия Хиберлин,Фейт Мартин,Дэвид Хэндлер,Дейл Браун,Харуо Юки,Джереми Бейтс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 239 (всего у книги 327 страниц)

– Ответить на наши вопросы и позволить нам задать их вашим друзьям, – сказал комиссар, так и не решившись упомянуть о ее сыне. – Может, вы или кто-нибудь еще располагает информацией, которая имеет какое-то отношение к случившемуся с синьором Гаспарини?

– О проблемах с сыном я вам уже рассказала, – последовал ответ.

– Да, – согласился Брунетти. – Но может, вашего супруга беспокоило что-то еще?

Ему показалось, что женщина довольно долго размышляла, прежде чем ответить:

– Да, то, что он стареет. Переживет ли его фирма экономический кризис… Глобальное потепление… Собственный лишний вес. И то, чем занимается наша дочь со своим бойфрендом…

Увидев на лице Брунетти улыбку, она спросила:

– Я сказала что-то смешное?

– Нет. Я будто в зеркало посмотрел и увидел все то, что постоянно тревожит меня, – ответил комиссар. – От себя добавлю: начальник, который частенько мной недоволен.

– Что-то еще? – спокойно поинтересовалась синьора Кросера, отвергая тем самым его попытку разрядить обстановку.

– В том, что касается расследования?

– Да.

– Хотелось бы осмотреть личные вещи вашего супруга. И кабинет, если у вас в квартире таковой имеется, – сказал комиссар, по-прежнему избегая упоминания о Сандро.

Профессоресса кивнула, но Брунетти не понял, то ли это «да, у мужа есть кабинет», то ли она разрешает ему осмотреть эту комнату. А может, это лишь подтверждение того, что поняла вопрос. Надеясь, что верен второй вариант, Гвидо сказал:

– Хотелось бы сделать это сейчас.

Было очевидно, что хозяйке это не нравится, и Брунетти подумал, что пора, наверное, разыграть козырную карту – безопасность ее сына. Ни одна мать перед этим не устоит.

Синьора Кросера посмотрела на наручные часы, но не успела сказать ни слова. Щелкнул замок на входной двери, и она, открывшись, тяжело стукнулась о стену. Профессоресса от неожиданности вскочила. Брунетти следом за ней обернулся навстречу входящим.

В гостиную торопливо вошли парень и девушка. Они были почти одного роста, но по лицу мальчика было понятно, что он младше сестры. На нем были широкие джинсы с низкой посадкой, коричневый кожаный пиджак и новенькие теннисные туфли Adidas Stan Smiths. Часть головы, от уровня бровей и ниже, была выбрита, а волосы на макушке были длинными, что создавало необычный, «двухуровневый» эффект. От матери Сандро унаследовал темные глаза, и хотя был худощавым, его лицо оставалось по-детски округлым – нижней челюсти еще предстояло обрести подростковую угловатость.

При виде комиссара парень замер. Глянул на мать, на Брунетти – и снова на мать. Очевидно, такая расстановка сил была ему непривычна.

– А это еще кто? – спросил он.

Лицо у Сандро при этом было напряженное, губы едва заметно раздвинулись, обнажив зубы, – гримаса, во все времена означавшая угрозу.

Девушка удивленно посмотрела на брата. На ее лице, которое было юной копией материнского, отчетливо читалось неодобрение.

– Сандро! – сказала она строгим, исполненным упрека голосом.

Парень глянул на нее, очевидно, не зная, что предпочесть – возмущение или раскаяние.

– Я всего лишь спросил, кто это, – сказал он сестре немного спокойнее. Видно, ее упрек все же подействовал.

Комиссар улыбнулся им обоим.

– Меня зовут Гвидо Брунетти. Синьора Кросера попросила меня проводить ее домой из больницы. – Он посмотрел на профессорессу и сказал на прощанье: – Если я могу чем-нибудь вам помочь, позвоните, пожалуйста, Паоле!

И, обращаясь к детям, пояснил:

– Паола – моя жена. Они с вашей мамой – коллеги по университету. – Гвидо сделал еще пару шагов к двери, но, поравнявшись с детьми, остановился и сказал: – Все это время она провела в больнице, с отцом, и ей некогда было поесть. Думаю, будет славно, если вы о ней позаботитесь. Например, поможете приготовить обед.

– Что с отцом? – спросил мальчик прерывающимся голосом.

Не отвечая, Брунетти повернулся к профессорессе, и та сказала:

– Доктор говорит, что завтра вы с Аурелией сможете навестить папу. Но пока что туда пускают только меня.

Сандро хотел что-то сказать, но не нашел слов, и вместо ответа раздался еле слышный стон. Через пару секунд мальчик все-таки спросил:

– Папа умрет?

Разумеется, мать тут же бросилась к нему. Она обняла парнишку и, стараясь сохранять спокойствие (Брунетти видел, как тяжело ей это дается; хорошо, если мальчик этого не заметит!), сказала:

– Не говори глупостей, Сандро! За ним ухаживают две медсестры и лучший врач в больнице. Завтра вы с Аурелией поедете к нему. – Она обратилась к Брунетти за подтверждением: – Правда ведь?

– Если доктор Стампини разрешил, значит, так и будет.

Гвидо кивнул профессорессе и воспользовался возможностью уйти. Уже у двери он услышал хриплые отрывистые всхлипы, но из приличия не оглянулся и не посмотрел, кто же из них плачет.

14

Выйдя из парадной, Брунетти понял, что погода, решив, что заигралась в зиму, снова стала теплой, осенней. Уже возле кампо Сан-Кассиано комиссар вспотел и стал подумывать о том, а не снять ли пальто. Но с другой стороны, до дома еще далеко и идти нужно по теневой стороне, поэтому Гвидо лишь расстегнул пуговицы. Он раскрыл полы пальто и подставил лицо солнцу, чувствуя себя поздним подсолнухом, которому и ноябрь нипочем.

Если бы солнце было его старым приятелем, собирающимся в трехмесячный отпуск и пакующим чемоданы, Брунетти сказал бы, что будет скучать по нему, и пожелал бы хорошо отдохнуть – где-нибудь в Аргентине или Новой Зеландии. Зимние месяцы особенно хороши, когда ты у теплого моря… Стоило Гвидо свернуть на улицу Руга-Веккья-Сан-Джованни, как его опасения подтвердились; он застегнул пальто и шел так до самого дома.

Мысли Брунетти все время крутились вокруг Джанлуки Форнари. Уже в парадной, одолев первый лестничный пролет, он достал мобильный и набрал номер синьорины Элеттры.

– Доброе утро, комиссарио! – жизнерадостно откликнулась она, словно ждала этого звонка с той самой минуты, как пришла на работу. И, не дав ему сказать, сообщила: – Синьор Форнари уже давно попал в поле зрения полиции. Если точнее, когда ему было восемнадцать.

Брунетти уже хотел удивиться, что человек, который отличился еще в юности, смог прожить спокойно до зрелых лет, но синьорине Элеттре было что добавить:

– В Инспекции по делам несовершеннолетних есть досье на него, но я не хочу заглядывать туда так скоро после своего предыдущего запроса, насчет Алессандро Гаспарини.

А, так значит, у нее это называется «запрос»? Брунетти восхитила тонкость формулировки, а о сути он предпочел бы не догадываться. Комиссар ограничился вопросом:

– А что на него у нас?

– Одиннадцать лет из последних двадцати он прожил за счет государства, – ответила синьорина Элеттра и, судя по звукам, потянулась за чем-то, что лежало дальше, чем ей хотелось бы. Затем в трубке снова послышался ее голос: – А, вот и список! Пять лет – за серию грабежей в Местре и Маргере (когда его посадили, ему было двадцать; освободился в двадцать пять), потом еще три срока, в возрасте от двадцати девяти до тридцати двух лет, – за продажу наркотиков несовершеннолетним в Падуе.

Брунетти услышал, как она переворачивает страницу.

– В тридцать четыре года Форнари снова сел в тюрьму. Обвинение то же – продажа наркотиков. Но уже через полтора года он вышел на свободу.

– А потом?

– Об официальном трудоустройстве сведений нет. Как и отметки об уплате налогов за весь этот период.

Как и многие в наше время, синьорина Элеттра сказала это скорее одобрительно. Впрочем, с ней ни в чем нельзя было быть уверенным.

Брунетти представил, на какие ухищрения ей пришлось пойти, чтобы раздобыть эту информацию, и снова изумился: у нее даже туда есть доступ.

– В последнее время Форнари нам не попадался? – спокойно спросил комиссар.

– Нет. Я звонила vigili urbani, но и у них на него ничего нет. Там Форнари помнят с прошлых лет, но приводов давно не было. Они даже на улице с ним не сталкивались. – И после паузы синьорина Элеттра произнесла: – Правда, один из работников муниципалитета сказал, что Форнари будто бы женился и жена у него – хорошая женщина. Детей у них нет.

– Да, и теперь он продает наркотики возле школы Альбертини?

Брунетти и в голову не пришло усомниться в правдивости сведений, полученных от Манрико.

– Понятия не имею, дотторе, – ответила синьорина Элеттра. – Посмотрим, может, я найду что-нибудь еще.

Гвидо хотел уже повесить трубку, но тут она сказала:

– Я проверила информацию о телефонных звонках: с Гаспарини он ни разу не связывался.

Брунетти уже стоял перед дверью в квартиру. Он поблагодарил секретаршу за информацию.

– Я буду в квестуре к трем, – добавил комиссар, попрощался и окончил разговор.

Он сунул мобильный в карман, извлек из другого ключи и вошел в квартиру. С порога просканировал помещение и заключил, что дома никого нет. И только после этого вспомнил: руководитель кафедры попросил Паолу («умолял» – это слово она использовала, объясняя свое отсутствие) провести собеседование с очередным кандидатом на должность преподавателя. Раффи играет в баскетбол, а у Кьяры сегодня выездной урок по истории искусства, в реставрационной мастерской Галереи Академии[471]471
  Художественный музей с большой коллекцией венецианской живописи.


[Закрыть]. Паолу, разумеется, угостят дорогим ленчем – в благодарность за потраченное время. Дети тоже при деле. Лишь ему придется доедать остатки из холодильника, в одиночестве, с газетой в качестве компаньона, и то если Паола не забрала ее с собой – почитать, пока идет собеседование.

– Надо же, какие мы сегодня нытики! – вслух упрекнул себя комиссар.

Он прошел в кухню и открыл холодильник, где обнаружил кастрюльку и, полкой ниже, блюдо, покрытое алюминиевой фольгой. Гвидо вынул то и другое, поставил на кухонную стойку и снял с кастрюли крышку. Крем-суп из сельдерея… Поверх фольги – записка: «Это необязательно разогревать». Брунетти отогнул фольгу и увидел мясные фрикадельки, кажется, из телятины, завернутые в тонкие полоски шпика.

Комиссар включил духовку и сунул блюдо внутрь, затем поставил кастрюлю на печку, на средний огонь. Из посудного шкафчика Гвидо извлек глубокую тарелку и стакан. Оставив суп подогреваться, он направился в спальню и взял Антигону, которую оставил вчера здесь разворотом вниз.

Вернувшись в кухню, Брунетти положил книгу на стол и прижал с одной стороны сервировочной ложкой, а с другой – извлеченным из сушилки чистым блюдцем. Взял еще одну ложку, размешал ею суп и облизнул, проверяя, достаточно ли он горячий.

Брунетти нарезал себе хлеба и снова глянул на холодильник. Ну нет салата, и ладно! Он снова размешал суп, налил себе воды прямо из крана – не потому, что берег минералку для Кьяры, у которой была аллергия, а потому что поленился открывать новую бутылку. И наконец сел за стол.

Комиссар уже нашел глазами строки, на которых остановился вчера вечером, и его внимание привлекли давние пометки в тексте. Сделанные им же сто лет назад, когда они проходили эту пьесу в школе. Насколько он помнил, это была реплика Исмены – всегда рассудительной, всегда осторожной, всегда покорной. А, вот она, эта строка, подчеркнутая выцветшим карандашным штрихом: «Но власть имущим покорюсь: бороться превыше силы – безрассудный подвиг». Брунетти задумался и отвел глаза от книги. Что мог он, восемнадцатилетний парень, знать о власти и о том, как ее используют?

В кухне запахло горелым, но Брунетти не обратил на это внимания. Решил: игра воображения, чад похоронного костра, на котором с почестями сжигают тело Этеокла, защитника Фив, в то время как труп его брата-предателя оставлен на съедение падальщикам…

Гарь как будто усилилась… Комиссар повернул голову и увидел, что из кастрюльки валит пар.

– Oddio! – пробормотал Брунетти, вскакивая на ноги и хватая кастрюлю за ручки.

Он снял ее с огня и переставил на мраморную кухонную поверхность – в надежде, что содержимое не успело окончательно сгореть.

Комиссар перелил суп в миску и наклонил кастрюлю так, чтобы увидеть донышко. Ничего страшного… Гвидо соскреб со стенок и дна кастрюли остатки супа себе в тарелку и отнес ее на место. Отпил глоток из стакана, поставил его справа от суповой тарелки и вернулся к чтению, ведь суп все равно был слишком горячим.

Теперь слова Креонта… Правитель разглагольствует о том, что так мило власть имущим. О, с каким восторгом они при этом слушают себя и тех, кого считают ровней! Простые мысли, простые идеи, простые приказы. «Ослушникам закона не мирволить!» – изрекает царь, и корифей спешит с ним согласиться: «Кто ж в казнь влюблен? Таких безумцев нет».

Когда же страж сообщает о первой попытке похоронить Полиника, Креонт прибегает к сильнейшему оружию тирана – сарказму: «Видано ли дело, чтоб о злодее боги так пеклись?»

Брунетти достал из кармана счет из кондитерской Rosa Salva, положил на страницу и захлопнул книгу. Зная, что чтение помешает ему сосредоточиться на обеде, он оттолкнул томик на дальний край стола и приступил к еде. Если бы еще Паола оставила ему Il Gazzettino! Топорные, фактографические газетные сводки о смертях и страданиях ни за что не взволновали бы его так, как вымышленный мир Софокла…

Вернувшись в квестуру, Брунетти справился о Вианелло, но инспектора до сих пор никто не видел. Гриффони заходила в час дня, но потом ушла обедать и все еще отсутствовала. Поднимаясь по лестнице к себе в кабинет, комиссар прикидывал, как бы он сам все организовал, если бы хотел продавать наркотики школьникам и желал избежать ареста.

Лучше всего ему думалось у окна. Брунетти постоял немного, изучая фасад церкви Сан-Лоренцо и одновременно – доступные дилеру варианты. Форнари мог подрядить торговать кого-то из школьников, но это не только не отменяло уголовной ответственности, но даже усиливало ее, если школьник будет задержан. Да и прибылью делиться не очень разумно. Что важно – это максимально сократить или, лучше, исключить прямой контакт между собой и покупателями. Пока Форнари не отдает товар непосредственно несовершеннолетнему, нет и серьезного преступления. Значит, нужно найти место, где можно этот товар оставить, и надежного человека, который бы проследил за куплей-продажей…

А потом школьникам сообщают, где забрать наркотики, и им остается лишь пойти туда, отдать деньги и взять что нужно. «Не слишком сложная схема, – подумал Брунетти. – Наверное, лет через десять дурь будут доставлять беспилотниками!»

Почему-то вспомнилась приятельница матери с ее неутолимым любопытством – что там поделывают соседи? – и страстью к сплетням. Каждый раз при виде этой кумушки матушка говорила Гвидо, что та пошла любопытствовать. Его мать вообще любила играть словами. Интересно, если бы ее образование не ограничилось четырьмя классами школы, во что могла бы развиться эта любовь? Брунетти никому, даже Паоле, не говорил о том, что до сих пор по ней скучает…

Комиссару так и не удалось представить себе обстоятельства, при которых можно продавать наркотики незаметно, а значит, ему оставалось только пойти полюбопытствовать в Альбертини.

В дверь постучали, и Брунетти крикнул:

– Avanti![472]472
  Войдите! (итал.)


[Закрыть]

Вианелло вошел в кабинет и закрыл за собой дверь. С его лица не сходила довольная ухмылка – ни когда он подошел к рабочему столу комиссара, ни когда присел рядом с ним на стул.

Брунетти тоже вернулся к столу и сел. Инспектор продолжал молчать.

– Ладно, Лоренцо, – наконец не выдержал Гвидо, – хватит ухмыляться! Говори!

Вианелло развалился на стуле, вытянув перед собой ноги. Скрестил щиколотки, внимательно изучил носки своих туфель.

– Ты так и будешь любоваться собой или все-таки расскажешь? – изобразил сердитое нетерпение Брунетти.

Улыбка исчезла с лица инспектора.

– Я приехал в Маргеру рано утром, они еще только готовились к допросу. Пасторе, с которым я работаю над этим делом, сказал, что хочет показать мне кое-что из найденного при аресте в квартире этого вора.

Брунетти умостился на стуле поудобнее и скрестил руки на груди.

– Ладно, ладно, – примирительно сказал Вианелло. Достал из внутреннего кармана конверт и положил его на стол перед коллегой. – Загляни внутрь!

И мелодраматическим жестом указал на конверт.

Брунетти отогнул клапан и увидел несколько сложенных листков бумаги. Вынул их, развернул все три и разложил на столе перед собой. Это были фотокопии, цветные, трех картин, а именно женских портретов. На первой чернокожий прислужник держал красный зонтик над головой своей госпожи; на второй была запечатлена девушка с глазами разного размера; на третьей – весьма дородная обнаженная дама, нагнувшись вперед, вытирала ноги полотенцем.

– Бордони, – сказал Брунетти, тут же их узнав. – Они нашли это у парня, которого допрашивали? В его квартире?

– Да.

Комиссар поочередно стукнул костяшками пальцев по каждой фотокопии и спросил:

– У него обнаружили только фотокопии картин или сами картины тоже?

– Только фотокопии, – ответил Вианелло.

– А картины?

Инспектор покачал головой.

– У него дома масса интересного, но картин нет.

– Что нашли при обыске?

– Фотографии других картин. Несколько наручных часов, ювелирные украшения, медные вещицы эпохи Ренессанса, маленькую статуэтку римской богини, образчик изникской керамики и что-то около двенадцати тысяч долларов. В долларах.

– Что-то из этого списка числится пропавшим?

– Уже нашли владельцев изникской плитки и четырех пар часов. Теперь проверяют записи, не заявлял ли кто-нибудь о краже остальных вещей.

Брунетти обдумал услышанное.

– Значит, этот парень – профессионал.

– Да, складывается такое впечатление.

– И наличие у него фотокопий говорит о том, что он либо украл картины, сфотографировал их и размножил снимки на цветном принтере, либо…

– Для того чтобы показать потенциальным клиентам, – уточнил Вианелло.

– …либо получил от кого-то эти фотокопии, чтобы не сомневаться, какие картины брать, – закончил свою мысль Брунетти, и инспектор кивнул.

Они некоторое время сидели молча, прокручивая в голове версии.

– Что рассказала его жена?

– Ничего. Говорит, была уверена, что ее супруг продает страховки от пожара, – ответил Вианелло, стараясь не улыбнуться.

– Страховки от пожара? – переспросил Брунетти. – А как она объясняет наличие в доме всех этих вещей?

– Никак. Говорит, у ее мужа всегда был хороший вкус.

– Кто заявил о домашнем насилии?

– Соседи по лестничной клетке, – сказал Вианелло.

– А что говорит хозяин квартиры? Обо всех этих ценностях? – поинтересовался Брунетти.

Все так же бесстрастно инспектор ответил:

– Что часть этих предметов была в портфельчике, который он подобрал в поезде.

– И не сообщил о находке?

– Говорит, что не знает закона, который предписывал бы об этом сообщать.

Брунетти проигнорировал эту реплику, спросив:

– Он привлекался ранее?

– Да, семь арестов, и все – за квартирные кражи со взломом. В общей сложности он провел за решеткой шесть лет.

– У него спрашивали о фотокопиях?

– Да. Сказал, что решил не выбрасывать их, ведь если найдется хозяин портфеля, он наверняка захочет получить назад всё, даже ксерокопии.

Что на это ответить, Брунетти придумал не сразу, зато уложился в емкое:

– Ясно. – И тут же уточнил, постукивая пальцем по изображению девушки с разновеликими глазами: – А об этом ты еще будешь с ним разговаривать?

– Да, завтра. Пасторе обещал дать мне полчаса на беседу с глазу на глаз, пока у них будет кофе-брейк.

– Долго же они пьют кофе, – заметил Брунетти.

– Вот и я говорю, – сказал Вианелло. – Но это даже хорошо. Может, сумею уболтать его на сделку. Он рассказывает, откуда у него фотокопии, а я говорю своим друзьям, что он оказал содействие полиции.

Брунетти по очереди изучил фотокопии картин. Дама под красным зонтиком была в простой черной раме, без финтифлюшек. Женщина, вытирающая ноги, – в раме золоченой, украшенной тонкой резьбой в виде розеток. Судя по фотографии, последнее полотно, – девушка со странными глазами, – вообще обрамления не имело. Комиссар вернулся к портрету обнаженной женщины и заметил, что по правому краю, вдоль рамы с розетками, тянется тонкая черная вертикальная черта, причем она выходит за пределы картины вверх и вниз. У девушки со странными глазами такая же черная черта тянулась вдоль левого края, и тоже на небольшом расстоянии от него. Что касается третьей картины, черные полоски ограничивали ее сверху и снизу.

Брунетти долго рассматривал фотокопии. Потом выбрал даму под зонтом и завернул края фотокопии вертикально, чтобы они совпали с черными полосками. С двумя остальными он поступил похожим образом, только загибы получились по краям, на одной – слева, а на другой – справа.

Когда он свел три фотокопии вместе, в горизонтальный ряд, вышел своеобразный триптих из женских портретов; черная рама центральной картины оказалась равноудаленной от двух других портретов и несколько длиннее.

Брунетти посмотрел на инспектора.

– Так они висели в апартаментах Бордони?

Вианелло с улыбкой кивнул.

– Ты очень умен, Гвидо. У меня на это ушло гораздо больше времени, и пришлось звонить Боккезе, чтобы он посмотрел на фотографию с картинами на стене, которую в свое время предоставил дотторе Бордони.

– Выходит, фотография-исходник для копий была сделана в доме Бордони? Перед кражей?

– Возможно.

Брунетти еще раз исследовал три фотокопии. В доме с такой коллекцией живописи, как у Бордони, вору было бы гораздо проще орудовать, имея дорожную карту с понятной разметкой.

– Это предмет торга? – спросил комиссар.

– Все, как я тебе сказал, Гвидо: он называет человека, который сделал снимок, а я в обмен на это шепну за него словечко своим друзьям.

– А согласятся ли на это твои друзья? – последовал вопрос.

Вианелло так удивился, что даже выпрямился на стуле.

– Уже согласились! Осталось поговорить с судьей и объяснить ему, что это очень ценный свидетель.

Брунетти улыбнулся и сказал:

– Странно… Почему бы не сказать судье, что твой кадр действительно нашел этот портфель в поезде. Ты мог бы попросить их об этом.

– Я об этом думал, – с искренним сожалением отозвался Вианелло. – Но у парня такой послужной список, что мои друзья умыли руки.