Текст книги "Современный зарубежный детектив-4. Компиляция. Книги 1-23 (СИ)"

Автор книги: Дженнифер Линн Барнс

Соавторы: Донна Леон,Джулия Хиберлин,Фейт Мартин,Дэвид Хэндлер,Дейл Браун,Харуо Юки,Джереми Бейтс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 293 (всего у книги 327 страниц)

39

– Не возражаете, если я запишу наш разговор? – Я показываю Гретхен маленький диктофон, надеясь, что он сойдет за профессиональный. Тем временем она окидывает взглядом мои джинсы, растянутый белый топ, «найки», «рэй бэны» и красную бейсболку. Вроде бы так, насколько я знаю, должны одеваться журналистки.

Гретхен чуть за тридцать. Она еще хороша собой, золотисто-каштановые волосы на два тона светлее моих, на щеках веснушки, на боках и бедрах – фунтов двадцать лишнего веса, без которого она выглядела бы куда хуже. Ее красота – в свежести, пухлости и округлости. Мягкий гнусавый выговор приятно массирует мои уши.

– Лучше не надо. – Гретхен неотрывно смотрит на сына, за спиной которого развевается плащ Супермена. Он изо всех сил швыряет белую розу в воду, но море всякий раз приносит цветок обратно к его ногам. Впрочем, эти упорные отказы его ничуть не смущают. Я насчитала уже пять бросков. Шесть.

– Виолетта утонула именно здесь?

– Насколько помню, да. Я всегда ориентируюсь на этот мост. Гас! Попробуй бросить в другом месте!

– Что вы запомнили о той ночи?

– Круглую белую луну ее попы, уходящую под воду. Все остальные места у Виолетты были загорелые. Я даже думала потом посмеяться над ней, да не успела. Четырнадцать ребят купались нагишом в ту ночь, и никто понятия не имеет, что случилось. Она заходила в воду вместе с Фредом и Марко. Хорошие парни. Как она могла исчезнуть? Непонятно.

– Вы передумали купаться?

– Я и не собиралась. Утром один спасатель с пляжа предложил мне коктейль под названием «Сорву твой цветочек». Я тогда была дурой и велась на подобные низкопробные предложения. В общем, я пораньше ушла с пляжа и встретилась со спасателем, а потом два дня не возвращалась в свой номер.

Она до сих пор заливается легким румянцем, вспоминая те события. Я понимающе улыбаюсь, хотя знаю: эту речь она знает наизусть и произносит для каждого, кто готов выслушать. Сменю-ка я ненадолго тему.

– У вас такой славный мальчик. Упорный.

– Да, это младший. Когда-то и мои волосы так же горели на солнце. Мы с ним уже второй раз сюда приезжаем. Он понимает, что мама потеряла дорогого человека. Пятнадцать лет прошло с тех пор… Но вы, наверное, в курсе. Я не вдаюсь в подробности, иначе Гас испугается и вообще не захочет лезть в воду. У его папы большие планы на сына: хочет когда-нибудь вместе покорять океан. Какая упрямая роза, правда? Фиалки обычно сразу растворяются в водорослях. Мои в этом году выглядят как черт знает что, да и отцвели почти. Поэтому мы с Гасом решили купить по дороге белую розу. Конечно, Виолетте нет никакого дела до цветка, который валялся в пластиковой корзине рядом с бананами. Я это больше для себя делаю, не для нее. Гас! Попробуй здесь!

– Надолго вы тогда приехали в Галвестон?

– На шесть дней. Родители сделали мне подарок в честь окончания универа. Шесть дней в гостинице «Галвез». Поскольку номер они оплатили, я уговорила Виолетту поехать со мной – иначе она не смогла бы позволить себе такую поездку. Гостиница старинная, роскошная. Слава богу, ураган «Харви» ее не тронул.

Крик Гаса внезапно и легко пронзает грохот волн.

Он бежит к матери, но маленькие ножки увязают в песке. Следом за ним несется Карл: босой, джинсы закатаны до коленей. На нем бейсболка с надписью «Голливуд», рубашки нет, маленький ключик блестит на солнце. Огромный белый шрам пересекает по диагонали его грудь – как будто кто-то хотел поиграть в крестики-нолики и начал выводить «X».

– Гас! – Гретхен падает на колени и покровительственно обнимает сына. Я смотрю, нет ли у Карла чего-нибудь в руках.

– Мам, этот дядя говорит, что акулята съедают своих братьев и сестер, когда просыпаются! Одну акулу в море зовут Формочка, и если я захочу искупаться в океане, она откусит от моей задницы ровный круглый кусок, как от печеньки с шоколадной крошкой!

– «Задница» – плохое слово, нельзя так говорить, – машинально отвечает Гретхен.

Карл ухмыляется.

– «Неделю акул» опять показывали.

Так, и что теперь? Знакомить их? Извиняться?

Карл решает дилемму за меня:

– Вынужден вас покинуть, дамы! – салютует он. – Я просто решил, что парню не стоит мочить ножки без присмотра взрослых. Всякое бывает. – Он вручает мне поводок. Я и не заметила, как его бросила. – За собачкой тоже лучше присматривать!

Он уходит, а Гретхен начинает себя ругать:

– Да что со мной такое? Чуть не позволила бездомному прикоснуться к моему ребенку! Может, он и прикоснулся…

Сначала я решила, что она злится на Карла и его бездомную братию, но вскоре до меня доходит, что это не так. Ее ярость направлена на меня.

– Давайте прекратим эту сентиментальную шараду, ладно? Я просто хотела посмотреть, как далеко вы зайдете. В «Кронинг» нет сотрудницы с таким именем, я проверила. Муж запретил мне с вами встречаться, думает, вы какая-нибудь чокнутая из Интернета. Он и не знает, что я поехала, иначе бы не пустил. Последние двадцать минут я за вами наблюдала. Думала, как лучше поступить. Океан либо отобрал у вас близкого человека – в таком случае примите мои соболезнования, – либо вы узнали что-то новое про Виолетту. Если это так, я тоже имею право знать! Ее нашли?

Пока мама злится, Гас сосредоточенно втыкает розу в песок – видимо, решил разбить здесь сад. Затем он начинает забрасывать песком передние лапы Барфли.

Гретхен явно не поверила в мои россказни.

– Рядом с вашей компашкой в те дни случайно не отирался какой-нибудь фотограф? Или рядом с Виолеттой? – тихо спрашиваю я. – Мужчина… Чье лицо, возможно, показалось вам знакомым?.. – Вряд ли она узнала бы Карла пятнадцать лет спустя, тем более что глазела она в основном на его жуткий шрам, но мало ли. Он подошел так близко.

– Это Галвестон! – выплевывает она. – Пляж! Здесь всегда куча народу с камерами, и мужики пялятся на полуголых девиц. Бесплатный стрип-клуб! Вы не ответили на мой вопрос. Кто вы такая?!

Барфли с наслаждением лижет волосы Гаса, как будто это самое вкусное на свете лакомство. Мальчик, хихикая и вертясь, умудрился закопать ему уже три лапы.

Похоже, наша с Гретхен встреча подходит к концу. Я резко бросаю поводок и открываю книгу Карла, которую все это время бережно держала под мышкой. Морской бриз выдирает у меня из рук страницы и треплет желтый сарафан Гретхен.

– Вы когда-нибудь видели эту фотографию тонущего в заливе платья? Про нее еще говорят, что фотограф поймал на пленку привидение.

Гретхен, слегка заинтригованная, склоняется над снимком.

– Видела. Говорят, это лицо одной из монахинь, что бродят по пляжу во время шторма.

– А вам никогда не казалось, что это платье… могло принадлежать Виолетте? Как она была одета в тот вечер?

Гретхен мрачнеет: до нее начинает доходить.

– Постойте. Вроде бы фотографию сделал тот серийный убийца, которого оправдали в Уэйко.

– Умоляю, Гретхен, просто присмотритесь к снимку! Это важно.

Она с трудом опускает взгляд на фотографию, как будто на ней запечатлен разлагающийся труп ее подруги.

– Не знаю. Откуда мне знать? У Ви был такой симпатичный палантин, который она повязывала поверх купальника. Голубой. А эта фотография черно-белая. Вы меня пугаете.

И все же она не может устоять перед снимком. Я придвигаю книгу чуть ближе. Внезапно ее лицо обмякает, расплывается в облегченной и насмешливой улыбке. Она тычет пальцем в подпись.

– Смотрите, здесь дата! Фотография была сделана шестнадцать лет назад. А мы приезжали сюда пятнадцать лет назад! – Тон Гретхен дает понять, что она держит меня за идиотку. И что ей не хочется знать подробности о гибели лучшей подруги, как бы она ни пыталась уверить всех в обратном. Конечно, Гретхен не слышала о гостиничных архивах. Двое суток из шести Карл жил в «Галвезе» рядом с ними, только этажом ниже. Я нашла эту информацию в одном из полицейских отчетов – увы, всем было плевать.

– Гас, бросай цветок в воду и идем. Купим мороженого на Стрэнде.

– Спасибо, что приехали… Я не хотела вас расстраивать.

– Ну-ну! – язвит Гретхен. – Ненавижу, когда муж оказывается прав.

Впрочем, злости в ее тоне уже поубавилось. Она хочет о чем-то меня спросить и уже открывает рот, но тут Гас тянет ее за платье. Она треплет рукой его волосы, проверяет, не видно ли на горизонте Карла, и говорит сыну:

– Теперь уже можно, Гас. Никого нет. Вытащи розу из песка и брось в воду – для Виолетты. Вон там, у моста, только что мелькнул хвост русалки. Она приплывет и заберет твой подарок.

Когда Гас отходит подальше, она хватает меня за плечо и яростно шепчет:

– Снимайте кепку и очки. Снимайте!

Не знаю почему, но я повинуюсь. Она больно стискивает мою руку. Глаза начинают слезиться от яркого солнца.

– Да ты еще совсем ребенок! – Гретхен несколько секунд рассматривает мое лицо, потом вспоминает про Гаса – тот слишком близко подошел к воде. Я надеваю очки и бейсболку, а она уходит за сыном.

Пока я ловлю поводок Барфли, Гретхен резко оборачивается.

– Больше мне не звони. И хватит ерундой страдать.

Я киваю. С тех пор как я посадила в машину Карла, уже третий человек дает мне подобный совет.

– Ладно, – чуть добрее произносит она. – Удачи!

Они с Гасом уходят (Гретхен взяла его на руки), а розу прибивает обратно к берегу. Я подбираю цветок и провожу пальцем по гладкому стеблю. Все шипы срезаны.

Может, забрать розу и засушить в книге фотографий Карла? Вот только мне всегда казалось это неправильным – хранить на память сухие, лишенные жизни цветы. Я как можно дальше забрасываю цветок в воду. На сей раз он распадается на лепестки; некоторое время они держатся на поверхности, потом уходят на дно.

Гретхен отказалась верить, что в книге ошибка. Вот она, дата, напечатана черным по белому.

Мне хочется заорать: Это же Карл!

Вранье у него может быть на каждой странице.

40

Ксчастью, наш белый пикап стоит на месте, рядом с волнорезом. Я решила не требовать у Карла запасные ключи от машины – понадеялась на удачу. Однако в салоне Карла нет.

Я кладу Барфли на заднее сиденье, и там тут же образуется гора влажного песка. В нос ударяет наш общий – собачий и человечий – дух: мокрого меха, океана, открытого пробника туалетной воды из отеля «ЗаЗа».

Карл положил карту Техаса под лобовое стекло в качестве защиты от солнца. Надо отдать ему должное: идея неплохая. Вот только куда он делся? Я включаю кондиционер, чтобы выгнать из салона знойную липкую влажность, и откидываюсь на спинку сиденья. Так, спокойно. Все идет хорошо. Шесть дней уже позади – больше половины. Не знаю, куда подевался Карл, но, судя по нашей короткой встрече на пляже, раскусить его мне не удалось. Эдна Зито из моих снов ошиблась, увы.

Нельзя унывать. Все нормально. И у меня есть план «Б». И «В», и «Г», и «Д», и так вплоть до «Я». Только вот дней осталось мало.

План «Б» – отправиться на восток Техаса. Судя по моим находкам, протоколам судебных заседаний и фотографиям Карла, он много времени проводил в лесных чащобах. Его камера облагораживала и украшала лица нищих, превращала корни деревьев в пальцы огромных чешуйчатых тварей, а солнечный свет – в фей, танцующих на земляном полу.

И абсолютно все в объективе его камеры выглядело зловеще, даже свет. Каждая фотография – маленькое убийство.

На очередной даче показаний Карл рассказывал, что у его семьи был в тех краях «домик».

Точного местоположения дома он так и не выдал. Прокурор попросил местную полицию прочесать местность, но это смешно. В Техасе есть частные владения величиной с Род-Айленд. Чтобы найти в здешних лесах небольшую хижину, потребуется личный проводник – и я надеюсь уговорить Карла стать именно таким проводником.

Вот только где он, черт побери?! Я сдираю карту с лобового стекла и пытаюсь ее сложить.

Мебельным маркером цвета «вишневый дуб» Карл нарисовал на карте собственный маршрут – неровный шрам, заканчивающийся посреди пустыни. «Новые условия» – нацарапано прямо поверх Техасского выступа. Красно-коричневая линия змеится в противоположном направлении от Пайни-Вудс.

Вместо точек на этой линии – три креста. Первым отмечен город Остин, и рядом подпись: «Невидимка».

Я забралась в кузов. Карл устроил в моей тщательно продуманной системе хранения жуткий погром. Я в бешенстве. Бумаги, фотографии, вырезки из журналов и газет, распечатки из Интернета – вся информация о жизни Карла, которую я собирала и сортировала годами, – все это теперь валяется в беспорядке на дне кузова.

Однако мне повезло. Нужная статья оказалась в одной из уцелевших коробок. Она лежит в папке с надписью «Остин» и пометкой «Н.О.» – «не имеет отношения к делу».

Ну конечно, я помню девочку-невидимку с фотографии Карла! Он тогда работал над проектом газеты «Техас мансли», посвященным бездомным подросткам на Гваделупе-стрит (это неподалеку от Техасского университета). Шуму те фотографии наделали много, в основном потому, что Карл отснял всю серию работ на четыре одноразовые камеры – недвусмысленно намекая, что люди на его снимках тоже расцениваются обществом как одноразовые.

Девушка на фотографии сидит спиной к кирпичной стене и читает потрепанный учебник по физике. Из пустого стаканчика «Старбакс» торчит однодолларовая бумажка. На табличке надпись черным маркером: «Я – невидимка». Девушка угловатая, худая, но хорошенькая. От двух студенток, что идут мимо, отвернувшись, ее отличают только грязная одежда и всклокоченные волосы.

Невидимая. Ненужная. Не имеющая отношения к делу. В моих списках ее нет. Я не знаю, умерла она или вернулась домой, к ненавистным родителям. Никто не стал бы тратить время на ее поиски. Я бы точно не стала.

С годами учишься проводить границы. В какой-то момент я настолько запуталась в скрытых смыслах фотографий, настолько увязла в чужом горе, что по утрам с трудом выбиралась из кровати.

Даже сейчас, когда у меня на руках всего три дела, я иногда путаю подробности. Кто играл на виолончели – Виолетта? А кто жить не мог без апельсиновых жевательных конфет – Викки? Разные глаза были у… Николь?

Теперь мне не дает покоя «Невидимка». Я все еще что-то значу для Карла, словно говорит она.

Быстро распихав бумаги по коробкам, я начинаю рассматривать пляж и волнорез.

Карла нет.

Я прохожу пешком два квартала.

На лавке примостились несколько бродяг. Они едят гамбургеры и пересчитывают деньги (мои деньги, по всей видимости).

Когда я описываю Карла, один бродяга пожимает плечами и говорит:

– Он сказал, если его будет искать хорошенькая белая девушка с кольцом в носу, передать ей, что он уехал.

Вернувшись к пикапу, я запрыгиваю в кузов и начинаю яростно, но методично расшвыривать коробки.

Искомое нахожу почти сразу. Карл не тронул эту коробку. Я вытаскиваю Джорджа из уютного гнездышка – очень красивый, старинный «Хассельблад» с округлым выступом сбоку. «Роллс-Ройс» в мире фотоаппаратов.

Сколько он, должно быть, повидал на своем веку.

Напротив, через дорогу, стоит несокрушимая стена волнореза, построенного за много лет до того, как ураганам стали давать мальчиковые имена вроде Харви.

Перебегая дорогу между машинами с камерой на шее, я чувствую себя ураганом. Водители, должно быть, принимают меня за глупую туристку, рискующую жизнью ради красивого кадра, которому все равно уготована печальная судьба: сгинуть среди тысяч других отпускных фотографий на компьютере.

Добежав до волнореза, я заглядываю в видоискатель. Так устроен «Хассельблад»: чтобы посмотреть на мир перед собой, надо опустить взгляд вниз.

Видно только бетонную стену. Интересно, мелькало ли в этой дыре лицо моей сестры? Она улыбалась? Или злилась? Была ли она жива?

Нажимаю кнопку. Карл прав. Звук очень приятный, мощный. Как выстрел.

Стягиваю камеру с шеи.

Я так раздавлена, так зла. И плевать мне на благоразумие.

С размаху бью камеру об волнорез. Еще раз, еще. И еще. На объективе и корпусе появляются трещины. «Хассельблад» разваливается на куски.

Маленькое убийство, Карл.

Как же это приятно.

* * *

Следующие несколько часов я просто еду, выискивая на обочине старика без рубашки и с гостиничным мешком для грязного белья. Из Гальвестона можно выбраться только одной дорогой. Карла на ней нет. В голове копошится нехорошее подозрение: уж не поехал ли он обратно к Дейзи?

Я нахожу радиостанцию с инди-музыкой и врубаю на полную громкость напевы «Крикет блю» о мифах и смерти, которые вышибают из головы все остальное. Даже подпеваю: «Осы, что завелись в моей груди, строят бумажные гнезда…»

Солнце уже закатилось за горизонт, когда мы с Барфли подъезжаем к мотелю в Остине. Конечно, это не «ЗаЗа», но обстановка в номере тоже, на удивление, эклектична. Светлые стены цвета полыни, мебель простая и современная. Теплый дощатый пол и стильное фото знаменитого бульвара Вилли Нельсона на стене.

Двадцать четыре минуты я лежу неподвижно, глядя на мерцающий огонек пожарной сигнализации и представляя, как Карл тоже лежит на кровати в гостинице. И строит планы.

Я переодеваюсь, надеваю кобуру. Уже почти стемнело. Выхожу на полупустую парковку.

Никаких темных седанов. Множество наклеек на машинах. «Атеизм – для свободных духом». «Гидроразрыв на мыло!» «Оставьте Остин чудакам». Карл, наверное, обожает Остин. Здесь полным-полно либералов, на завтрак едят такос, музыка вездесуща, а после заката в небе парят жуткие летучие мыши. Зло – это демон, которого можно выкурить дымом марихуаны.

Когда я вхожу в фойе мотеля, за стойкой никого нет. Впрочем, об интелекте и нетрадиционной ориентации портье можно догадаться заранее: на крышке его личного ноутбука огромный стикер с радугой, а на экране – зубодробительная иероглифика математических символов.

Пусть твои вещи рассказывают о тебе только то, чем ты готова делиться с окружающими.

В кресле безлюдного фойе сидит один-единственный человек: лет шестидесяти, в сапогах и ковбойской шляпе с узнаваемыми вмятинами, прославленными Робертом Дювалем в сериале «Одинокий голубь».

В Техасе нельзя просто взять и надеть первую попавшуюся ковбойскую шляпу. Вмятины и складки на тулье много говорят о человеке. Мой дедушка, например, носил модель «телескоп» – низкая тулья и широкие поля спасали его от техасского солнца.

Судя по всему, этот мужчина, внимательно слушающий болтовню на канале Си-эн-би-си, имеет в своем распоряжении множество ковбойских шляп с самыми разными вмятинами и складками, а простенький мотель выбрал потому, что предпочитает тратить деньги на голубые фишки, нежели на мягкие постели.

Он вполне похож на местного, да и спросить все равно больше некого, поэтому я обращаюсь к нему. Раньше я бы не стала оставлять лишних следов, но Карл поменял правила игры. Мне надо, чтобы он меня нашел.

– Сэр, не подскажете, где в этих краях можно перекусить и выпить?

– «Черный пони», – отвечает он, не отрываясь от телевизора. – На машине ехать минут десять. Хорошая музыка. Через дорогу стоит грузовик с тако. Виски на разлив.

– Я бы на вашем месте вызвал такси, – вставляет вернувшийся за стойку администратор. – И в туалет там лучше не ходить. Только в случае крайней необходимости.

В ожидании такси я набираю мобильный Дейзи. Ответа нет – идут бесконечные длинные гудки.

41

Яу стойки, крепко зажата с обеих сторон странными мужиками. Оба источают жар и по очереди угощают меня виски «Ноб крик», который льется из крана прямо перед нами. Я благосклонно принимаю угощение.

На входе в «Черный пони» меня обдало вонью блевотины, однако запах исчез так же быстро, как появился. Уж не померещилось ли? Слева сидит седовласый старик предсмертного возраста, а справа – гладко выбритый парень лет двадцати пяти, с короткими прямыми баками и круглыми бицепсами (читай: отморозок).

Со сцены гремит разбитной кантри, от которого ноги сами пускаются в пляс. На танцполе людно: хипстеры кружатся в одиночку, пары отплясывают, как сиамские близнецы. В этой толпе я могла бы раствориться под любой своей личиной. Да и на Карла никто не обратит внимания.

Отморозок уже барабанит пальцами по стойке – верный знак того, что сейчас он пригласит на танец либо меня, либо невесомую девицу справа, которой явно не сидится на месте. Группа «Бомонтс» затягивает романтическую песню о девушке с востока Техаса, у которой «на месте все зубы и тачка цела».

Судя по властной теплой руке на моем плече, парень сделал выбор.

Итак, теперь выбирать должна я. Либо нажить себе врага в лице пьяного отморозка, либо потерять хорошее место за стойкой – сюда я уже явно не сяду. Он придвигается еще ближе, почти вплотную: жаркое дыхание, «Джек Дэниелс», дорогой одеколон. Гадость, но устоять невозможно.

Он вытаскивает меня на середину танцпола, где нам тут же уступают немного места. Медленно отстраняет меня, окидывает оценивающим взглядом и резко, властно притягивает к себе – так близко, что не понять: это стук его сердца или барабанный бой пробирает меня насквозь? Тут мой партнер должен осознать две вещи: 1) у меня на поясе пушка; 2) это не первый мой танец.

В следующее мгновенье я пропадаю – в ритме музыки, среди сотен пульсирующих тел, во власти незнакомца.

Спустя четыре песни он шепчет мне на ухо: «Тебя как зовут?»

Когда я допиваю вторую бутылку «Бада» и несколько раз меняю партнеров по танцам (видимо, в «Черном пони» так принято), отморозок куда-то исчезает. В принципе это даже хорошо: я не помню, какое имя ему назвала и представился ли он. К тому же я дико зла на себя. Слишком уж тесно я прижималась к нему самыми сокровенными местами.

Обычно так оно и бывает: нервное напряжение заканчивается какой-нибудь глупой выходкой. Пиво мешается с виски и ядреным тако с чоризо, ананасом и кинзой, съеденным на улице пару часов назад. Подумываю, не сблевать ли этой гремучей смесью в местном туалете, но вовремя вспоминаю предостережение портье.

Страстно целующаяся парочка пропускает меня к тусклой табличке с надписью «Выход». Как только за моей спиной с лязгом затворяется чудовищная железная дверь, я осознаю свою ошибку. Ручку дергать бесполезно – заперто. На двери белой флуоресцентной краской намалевано: «Не вход».

Я застряла на заднем дворе среди армии вонючих мусорных баков и ободранных кустов. Над дверью висит одна-единственная лампочка, которая почти не дает света.

Из темноты вдоль забора возникают две тени. Они решительно и агрессивно направляются в мою сторону.

Воры. Насильники. Деревенщины.

Хоть я и пьяна, уже через долю секунды я принимаю решение бежать – в противоположную от теней сторону, за угол. Надо понять, где я нахожусь. Возможно, удастся обойти кабак и вернуться ко входу. Возможно, я зря так переполошилась.

– Господи! – взвизгивает одна тень, когда я бросаюсь бежать.

За углом кабака меня встречает глухой трехметровый забор.

Приседаю на корточки за мусорный бак – хотя именно сюда они и заглянут в первую очередь. Но выхода нет: либо лезть на забор, либо доставать пушку. Ни того ни другого делать не хочется.

Когда достаешь пушку, ничем хорошим это обычно не заканчивается. Но решение уже на три четверти принято. Должен быть другой выход! Однако рука сама собой тянется к кобуре.

Помню тот день, когда отец подарил мне новенький «глок». Он так страдал, что не смог уберечь от беды старшую дочь. Я не хочу разочаровывать папу, хоть он давным-давно лежит в могиле. Выхватываю пистолет.

Где же они?!

Из-за кирпичной стены за моей спиной сочится музыка. «Бомонтс» поют что-то о танцах на сеновале.

Те двое вот-вот должны появиться.

Я медленно подкрадываюсь к углу и выглядываю. Теней стало трое. Двое на одного. Новенький наносит мощный удар, и один верзила падает на колени. Второй тут же поднимает руки и пятится, утаскивая с собой раненого приятеля. Лиц не видно, только черные силуэты – я словно смотрю какой-то жуткий черно-белый мультик.

Короткий писк. На секунду вспыхивают фары. Двое садятся в машину.

Третий наблюдает. Убедившись, что они уехали, он поворачивается в мою сторону и молча смотрит. Так внимательно, словно действительно видит меня. А потом разворачивается и уходит.

С тех пор как за моей спиной грохнула железная дверь, я услышала лишь одно слово: «Господи!» Видимо, Господь услышал.