Текст книги "Современный зарубежный детектив-4. Компиляция. Книги 1-23 (СИ)"

Автор книги: Дженнифер Линн Барнс

Соавторы: Донна Леон,Джулия Хиберлин,Фейт Мартин,Дэвид Хэндлер,Дейл Браун,Харуо Юки,Джереми Бейтс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 228 (всего у книги 327 страниц)

22

Уже направляясь к двери, Брунетти задумался: а что, если мотив всего этого – тривиальное вожделение? Флавия проявила к Франческе повышенное внимание, открыто выказала к ней интерес. Еще певица живет в палаццо, принадлежащем Фредди, и об их любовной связи в свое время знали очень многие. Брунетти своими глазами видел, как в тот вечер Фредди обнял ее за плечи…

Этот поклонник – как, впрочем, и любой другой поклонник Флавии, мужчина или женщина, – осведомлен о Фредди, и каждый, у кого есть доступ в театр, мог слышать, как примадонна похвалила контральто Франчески.

Брунетти не так уж много знал о сталкерах, но обычно они преследовали своих «бывших», причем это могли быть как деловые партнеры, так и супруги или любовники. Преследованиям подвергались также бывшие боссы и подчиненные, и мотивом чаще всего были любовные чувства. Жизнь идет, меняется, и некоторые важные для нас люди отступают на задний план и их заменяют другие. Большинство воспринимает это нормально и живет дальше. Некоторые же противятся переменам, отрицая будущее, которое не похоже на то, что они уже знают, в разлуке с любимым или любимой.

А есть и такие, кто решает, что кто-то должен ответить за случившееся. Иногда этим виноватым назначается «бывший», иногда – его новый партнер. Здесь, и Брунетти прекрасно это понимал, начиналась территория догадок, причем одна была сумасброднее другой. Как переубедить человека, который верит, будто можно вернуть расположение бывшего, убив его нового избранника? Можно ли заставить полюбить себя с помощью угроз? Если Паола вдруг влюбится в метролога, проверяющего газовые счетчики, а он, обманутый муж, его прикончит, чем это поможет?

Брунетти упрекнул себя в том, что соскальзывает в иронию – привычка, ставшая общей для них с женой. И позаимствованная детьми. Оставалось надеяться, что это не худшее наследство.

Комиссар вышел через центральный вход и огляделся в поисках полицейского автомобиля. Он был припаркован метрах в двадцати, на желтой линии. Водитель стоял тут же, прислонившись спиной к дверце, и курил. Брунетти двинулся к машине, и вдруг его накрыла такая волна усталости, что ему захотелось немедленно сесть и отдохнуть. Комиссар постоял немного, и это ощущение постепенно прошло. Знать бы, отчего это: съел слишком много или слишком мало, перебрал кофе или, наоборот, не добрал?

Когда слабость прошла, Брунетти вынул мобильный и набрал номер, который дала ему Флавия. Она срывающимся голосом ответила после третьего гудка:

– Сильвана мне все рассказала. Она едет в больницу. Говорит, ты уже там.

– Пока что новостей нет. Фредди все еще в операционной. А где была Сильвана? – спросил Брунетти, усаживаясь в машину.

– В моей квартире, этажом ниже. Она оставила свой телефонино дома. А когда вернулась, прочла сообщение: позвонить в больницу Местре. Там ей все и рассказали. Она позвонила мне уже из такси по пути в больницу. С тех пор – ничего.

Брунетти подумал, что Флавия сказала все, что хотела, но тут она добавила хрипло:

– Господи, бедный Фредди! – И с возмущением и тревогой спросила: – Почему врачи ничего тебе не сказали? Ты же полицейский, черт подери!

– Нам нужно поговорить, – произнес Брунетти, игнорируя ее вопрос. – Могу приехать к тебе через полчаса.

Это, конечно, был весьма оптимистичный прогноз, но если заранее вызвать лодку к Пьяццале-Рома, то он вполне мог бы успеть.

– Не знаю, сумею ли я… – начала Флавия, но Брунетти перебил ее.

– Уже еду! Не выходи из дома.

Она пробормотала что-то, но он не расслышал ее слов.

– Флавия, – сказал комиссар, – я скоро приеду!

– Ладно, – согласилась она и повесила трубку.

Брунетти сразу перезвонил в квестуру и попросил через десять минут прислать за ним лодку на Пьяццале-Рома. И увидел, как водитель крепче стиснул руль и прибавил газу.

Как и надеялся комиссар, лодка была уже на месте. Он назвал водителю адрес, спустился в каюту и снова позвонил синьорине Элеттре. Она сообщила: «Я нашла судью. Он подписал ордер на изъятие видеозаписей. Боккезе отправил в паркинг двух своих людей».

Соблазн поехать туда и посмотреть, что удалось нарыть парням Боккезе, был велик, но ему все равно скоро об этом доложат, а вот поговорить с Флавией, пока она еще не оправилась от страха, – первоочередная необходимость. Если дать ей время и если выяснится, что состояние Фредди не критическое, она может и не пожелать откровенничать…

Водитель время от времени ненадолго включал сирену – только когда хотел обогнать другое судно. Они проплыли под мостом Скальци, затем – под Риальто. Брунетти почти не замечал зданий, мелькавших по обе стороны канала. Когда показался мост Академии, комиссар вышел на палубу и попросил высадить его возле кампо Сан-Вио.

Полицейский катер причалил недалеко от площади. Брунетти посмотрел на часы: после разговора с Флавией прошло ровно тридцать две минуты. Хорошо все-таки быть полицейским и иметь возможность безнаказанно нарушать закон! Со временем к этому можно даже привыкнуть… Брунетти вышел на рива, поблагодарил водителя и направился вниз, к Ла-Салюте.

Комиссар свернул на узкую калле, ведущую к дому Фредди, и вскоре был уже на месте. На двери было два звонка: первый без маркировки, второй помечен инициалами «Ф. И.» Брунетти нажал первую кнопку.

– Sı́? – спросил женский голос.

– Это я, Гвидо, – сказал комиссар.

Парадная дверь открылась, и он стал подниматься по ступенькам. На третьем этаже дверь в квартиру была приоткрыта. Флавия выглянула на площадку, но так, чтобы при необходимости сразу захлопнуть дверь, если кто-то чужой появится на лестнице или выйдет из лифта. На женщине были черная юбка, бежевый свитер и, совершенно не в тему, мягкие фриульские туфли, темно-синие, из тех, что туристы обычно покупают во время путешествия, привозят домой и… оставляют пылиться в кладовке.

При виде комиссара Флавия заметно расслабилась и отпустила дверную ручку. Но прошло пару минут, прежде чем ее лицо смягчилось и она смогла улыбнуться. Брунетти постоял немного на верхней ступеньке, давая женщине время привыкнуть к его присутствию и окончательно избавиться от страха.

Флавия отступила в квартиру:

– Входи!

Брунетти так и сделал, но, переступая порог, нарочно спросил разрешения: чем более формальным будет его поведение, тем ей будет спокойнее. Комиссар медленно закрыл за собой входную дверь и, повернувшись к Флавии, спросил:

– Ее ведь нельзя открыть снаружи без ключа, верно?

– Нельзя, – ответила женщина с явным облегчением.

Брунетти предоставил ей право сделать первый ход.

– Можем поговорить здесь, – сказала Флавия, сворачивая направо, в комнату.

Гвидо с Паолой бывали у Фредди в гостях, и комиссар предполагал, что эта квартира – копия той, другой, этажом выше.

И ошибся. Он оказался в маленькой узкой комнате с единственным окном, из которого можно было разглядеть такое же окно на торцевой стене соседнего дома, через улицу. Ни особых красот, ни даже вида на Гранд-канал… Унылая, тесная коморка, часть обычной комнаты, которую разделили пополам. Сюда почти не проникал дневной свет. Судя по всему, у этого помещения не было определенного назначения. Здесь стояли два кресла, круглый стол и маленький комод у стены. Ни картин, ни каких-либо других элементов декора – ничего. Комнаты для допросов в квестуре выглядели примерно так же.

– На что ты смотришь? – поинтересовалась Флавия.

– Эта комната, – сказал Брунетти. – Она… ничем не напоминает квартиру Фредди.

Флавия улыбнулась, и к ней вернулась ее красота.

– Фредди не похож на других венецианцев. И всегда был таким. Большинство – вот ты, к примеру, – сдавали бы эту квартиру туристам, ну, знаешь, «постель и завтрак».

Брунетти неохотно подтвердил кивком эту догадку.

Паола прошла в левый угол комнаты, к креслу с изношенной бархатной обивкой и села на подлокотник. Брунетти занял второе кресло.

– Мы можем на время забыть о венецианцах? Давай обсудим текущее положение дел, – предложил он.

Флавия переменилась в лице, словно была обижена его резкостью.

– Звонила Сильвана. Доктора пока что ничего ей не говорят, лишь то, что ей позволят посмотреть на мужа завтра утром.

Флавия постаралась, чтобы эти слова прозвучали оптимистично, однако ее попытка не удалась. Женщина сжала губы и уставилась на ковер.

Брунетти подождал немного.

– Как я уже сказал, нам пора поговорить о том, что происходит, Флавия. А происходит вот что: кто-то попытался убить Фредди. Не больше и не меньше.

Она отреагировала мгновенно и довольно резко.

– Представить не могу, кто мог желать ему смерти! – Женщина с минуту изучала узор на ковре, потом добавила: – Мы поддерживали с Фредди связь, с тех пор как… ну, после нашего расставания.

Флавия посмотрела на Брунетти вопросительно: понял ли он, о чем речь? Комиссар кивнул.

– И он ни разу не упоминал о том, что у него серьезные проблемы с кем бы то ни было. – Женщина в отчаянии развела руками. – Бога ради, ты ведь его знаешь! Невозможно представить, чтобы у Фредди – у Фредди! – были враги.

– То-то и оно! – последовал ответ.

Флавия распахнула глаза, попытавшись изобразить замешательство, но это не сработало. По крайней мере, с Брунетти.

Женщина молча встала и, обойдя кресло, опустилась в него. Оказавшись лицом к лицу с собеседником, она снова переплела руки на груди.

– Хорошо. Что ты хочешь, чтобы я тебе рассказала? – спросила наконец Флавия, надевая «все обличья, виды и знаки»[416]416
  Отсылка к цитате из пьесы «Гамлет, принц датский». (Пер. М. Лозинского.)


[Закрыть] правды.

– Как долго ты живешь в этой квартире?

– Четыре недели. Мне разрешили приехать в Венецию уже после начала репетиций, на неделю позже остальных.

– Как получилось, что ты тут поселилась? – спросил Брунетти, обводя комнатушку рукой.

– Я не предупредила Фредди о том, что приеду, – ответила Флавия так, словно ее обвинили в желании устроиться за чужой счет. – Он увидел мое имя в программе предстоящего театрального сезона, прошлой осенью, когда ее опубликовали.

– И?..

Женщина выразительно хмыкнула – совсем как ребенок, который хочет показать, что взрослый слишком к нему придирается.

– Фредди позвонил мне и сказал, что я должна остановиться у него, в этой квартире. – Увидев, как Брунетти это воспринял, Флавия добавила: – Не так уж тут и плохо! Это – худшая комната в квартире. Не знаю, почему я привела тебя сюда.

Напрашивался ответ, что она выбрала эту комнату как самую близкую к входной двери, поэтому и выпроводить гостя ей будет проще.

– Театр не обеспечивает тебя жильем? – спросил Брунетти.

– Театр? – искренне изумилась Флавия. – Единственное, что они делают, – это присылают список риелторских агентств.

– И ты звонила в эти агентства?

Она хотела было ответить, потом посмотрела на него и осеклась на полуслове.

– Нет. Не было времени. И вообще, гораздо проще было остановиться здесь.

– Ясно, – сказал Брунетти мягко. – Ты много времени проводила с ними?

– С кем – с ними?

– С Фредди и Сильваной. Или только с Фредди.

– Несколько раз они приглашали меня на ужин, – ответила Флавия.

Брунетти не торопил ее.

– Но случалось, мы ужинали с Фредди вдвоем. – И, прежде чем Брунетти успел задать еще один вопрос, Флавия пояснила: – Сильвану опера не интересует. Совсем. И потому возникает неловкость…

Фраза повисла в воздухе, но женщина так и не подобрала нужного слова. Брунетти пожал плечами, но развивать тему не стал.

– Значит, вас с Фредди могли видеть вдвоем?

– Думаю, да, – ответила Флавия, на этот раз – как ребенок, который почему-то дуется на вас.

Брунетти встал и медленно подошел к окну. Отсюда было видно больше: то есть еще больше кирпичной стены дома на другой стороне калле. Почему Фредди не переделает эту тесную, убогую клетушку? Не снесет стенку, чтобы снова впустить сюда больше света, больше жизни, больше свободы? Тут Брунетти одернул себя. Какой вердикт вынесут врачи? Сколько света, жизни и свободы будет в распоряжении у самого Фредди?

Комиссар повернулся, посмотрел на Флавию и прямо сказал:

– Мне нужны имена всех твоих любовников за последние несколько лет. Безразлично, кто это. Мне нужен полный список – и информация о том, чем кончилось дело. В смысле, не затаил ли кто-то из них на тебя обиду.

Если бы он перегнулся через пышно сервированный стол и плюнул ей в суп, Флавия и то была бы менее шокирована. И взбешена.

– Чем я с ними занималась, ты тоже хочешь знать?

– Драматизм хорош на сцене, Флавия, – сказал Брунетти, чувствуя, что начинает уставать от нее. – На Фредди напал тот, кто до этого посылал тебе цветы и столкнул ту бедную девушку с моста. Ты – единственное связующее звено между ними.

Комиссар дал Флавии возможность возразить или продемонстрировать свое раздражение, но она сидела молча и смотрела на него, с лицом, все еще застывшим от удивления и красным от внезапной вспышки гнева.

– Предполагаю, что побудительный мотив здесь – ревность. Он злится, что у вас когда-то что-то было и прошло, либо из-за твоих нынешних отношений. Или из-за того и другого. Остальное – бессмысленно.

– Тут я с тобой не соглашусь. – В громком голосе Флавии отчетливо слышался нарастающий гнев.

– Есть объяснение получше? – спросил Брунетти.

– Конечно, нет, – ответила она. – Но нет и доказательств, что оба нападения связаны между собой.

Брунетти вернулся, остановившись меньше чем в метре от ее кресла.

– Не говори ерунды, Флавия, – сказал он, подаваясь вперед. – Насчет остального не знаю, но ты точно не глупа. – И после паузы добавил: – Сколько еще доказательств тебе нужно? Ты хочешь, чтобы кого-нибудь убили?

Слова Брунетти пришлись Флавии не по вкусу. Она встала и отошла от него подальше.

– Сколько еще людей должно пострадать, прежде чем ты признаешь правду? – спросил он, уже не пытаясь скрывать нарастающее раздражение. – Ты месяц в Венеции, и все это время этот тип следит за тобой. Наверняка ты успела пообщаться с кучей народа. Скольким из них надо попасть в беду, чтобы ты осознала, что происходит?

Комиссар шагнул в ее сторону. Флавия не позволила к ней приблизиться: отошла к окну, повернулась лицом к Брунетти и оперлась о подоконник. Какое-то время они простояли так, друг напротив друга, ожидая, кто первый пойдет на попятный. Тянулись минуты, но Брунетти продолжал хранить молчание.

– За сколько лет? – наконец спросила Флавия, отворачиваясь к окну.

– За два-три года, – сказал комиссар.

– Их было немного, – произнесла Флавия таким тоном, словно это было ее оплошностью.

Брунетти достал блокнот, открыл его наугад, извлек из кармана пиджака ручку. Флавия, которая все еще стояла к нему спиной, не видела этого.

– Франско Мингардо. Он – доктор в Милане. Я водила к нему дочку, когда у нее заболело горло. – Женщина сделала паузу, но Брунетти ничего не произнес. – Три года назад. Наш роман длился год. Потом Франско встретил другую женщину.

Брунетти записал имя и коротко – обстоятельства любовной связи. И стал ждать.

– Энтони Уоткинс, – продолжила Флавия. – Режиссер-постановщик, британец. Женат, двое детей. Мы были любовниками, пока в Ковент-Гардене шла Cosı́[417]417
  Опера В.-А. Моцарта.


[Закрыть]. – И с ноткой затаенной обиды уточнила: – Я думала, это продлится дольше, но для него это, похоже, часть работы и все заканчивается вместе со спектаклями. – На случай, если Брунетти недопонял, или чтобы напомнить самой себе о том, какой она была дурой, Флавия добавила: – Он считает, что это его святое право – крутить роман с примадонной. – Ее тон заметно изменился. Брунетти посмотрел на Флавию и увидел, что она развернулась и теперь стоит к нему лицом. – Полагаю, если бы я пела партию Деспины, он бы и не глянул на меня.

Не дождавшись от Брунетти никакой реакции, она продолжила:

– Был еще один. Один, и все! Жерар Пио. Юрист. Мы познакомились за ужином, в Париже, где он и живет.

Брунетти кивнул.

– Больше никого? – спросил он.

– Нет, – сказала Флавия.

«Я сэкономил время синьорине Элеттре», – подумал комиссар и спросил:

– Знаешь ли ты, где сейчас эти трое? В данный момент?

– Франско женился, и у них недавно родился мальчик. Энтони в Нью-Йорке, ставит в Метрополитен-опера I puritani[418]418
  «Пуритане» – опера В. Беллини.


[Закрыть], – произнесла женщина и добавила: – И у него сейчас роман с моей подругой Эльвайрой. – Флавия немного помолчала. – Жерар приедет ко мне в Барселону.

Переспрашивать комиссару не хотелось, но он понимал, что ему придется это сделать.

– Больше никого? Я хотел сказать, кого-нибудь, с кем это было несерьезно.

– Такого у меня не бывает, – просто ответила Флавия, и Брунетти ей поверил.

– Как по-твоему, кто-нибудь из этих мужчин способен на такое?

Флавия решительно мотнула головой:

– Нет.

Словно противники, учуявшие краткий перерыв в бою, собеседники расселись по своим креслам. Какое-то время они старательно соблюдали тишину, пока Брунетти не решил, что пора подвести итог.

– Если не считать вещей, пропавших из гримерки в разных городах, телефонного звонка твоей подруге и цветов, случалось ли еще что-нибудь, что может быть связано с нашим делом?

Флавия отмела такую вероятность.

– Может, кто-то подходил поблагодарить тебя после спектакля и был особенно настойчив?

Она метнула в комиссара внимательный взгляд и снова покачала головой.

– Или, по твоему мнению, кто-то вел себя странно?

Флавия поставила локти на колени, обхватила подбородок руками и стала синхронно оттягивать кожу на щеках – от уголков губ и в сторону. Раз, другой, третий… Потом сложила ладони вместе, будто в молитве, и прижала указательные пальцы к губам. Коротко кивнула, по-прежнему не говоря ни слова. Потом кивнула еще несколько раз.

– Да. Был один случай.

– Рассказывай!

Женщина выпрямилась на сиденье.

– Это было в Лондоне. В тот вечер, когда впервые появились эти цветы.

Флавия посмотрела на Брунетти, потом опустила голову и снова прижала пальцы ко рту. Но поздно: она уже начала рассказывать.

– Это женщина. Думаю, француженка, но не уверена.

– На каком языке вы с ней разговаривали? – поинтересовался Брунетти.

Флавии понадобилось полминуты на то, чтобы вспомнить.

– По-итальянски. Но у нее был акцент. Такой обычно бывает у испанцев, но она могла быть и француженкой. Вела она себя, как француженка.

– Что это значит? – спросил комиссар.

– Испанцы – теплее, дружелюбнее. С первой фразы говорят тебе tи́[419]419
  Ты (исп.).


[Закрыть], касаются твоей руки, сами того не замечая. Но эта женщина была не такой. Она держала дистанцию, обращалась ко мне на «вы», и ей явно было не по себе. Испанцы не такие напряженные и выглядят более счастливыми.

– Что она сказала? – задал вопрос Брунетти.

– Как обычно. Что ей очень понравилось, что она ходила на мои представления и раньше и мое пение доставило ей удовольствие.

– Но?.. – Этим полувопросом комиссар рассчитывал натолкнуть Флавию на воспоминания.

Женщина кивнула и, сама того не замечая, уткнулась носом в сложенные ладони.

– Она была сумасшедшей.

– Что? – переспросил Брунетти. – И ты только сейчас об этом говоришь?

– Мы с ней встречались всего один раз, два месяца назад. Потом я о ней забыла. – И Флавия неохотно добавила: – Или заставила себя забыть.

– Что такого она сделала? Чем навела тебя на эту мысль?

– Ничего. Вообще ничего! Она была очень вежливой и сдержанной, но за всем этим чувствовалась жуткая одержимость, желание… – Видя, что комиссар ее не понимает, Флавия продолжала: – Попытайся представить это, Гвидо! Они всегда чего-то хотят: дружбы, любви, признания или… бог знает чего еще. Мне это неизвестно.

Она протянула к нему руку.

– Это ужасно! Они хотят это получить, а ты ничего не хочешь давать, даже не знаешь, что именно им надо. Хотя, возможно, они и сами понятия об этом не имеют. Ненавижу это!

В голосе Флавии снова появились истерические нотки. Она стиснула руками колени и сильно нажала на них, будто желая оттолкнуть свои мысли.

– Как она выглядела? – спросил комиссар.

Флавия еще сильнее уперлась руками в колени.

– Не знаю, – ответила она после паузы.

– Как получилось, что эта женщина произвела на тебя такое сильное впечатление, но ты даже не запомнила, как она выглядит? – удивился Брунетти.

Флавия мотнула головой, потом еще раз, и еще.

– Ты представить себе не можешь, каково это, Гвидо. Когда эти люди окружают тебя и все чего-то хотят, пытаются рассказать о себе. Им кажется, что они говорят тебе, как понравилось им твое пение, а на самом деле желают, чтобы ты их запомнил. Или проникся к ним симпатией.

Она посмотрела на комиссара, напряженно вспоминая.

– Кажется, на ней была шляпа. У нее худощавое телосложение… Лицо чистое, без макияжа.

Флавия закрыла глаза, и Брунетти подумал, что мысленно она сейчас в том театре в тот вечер. Спектакль окончен, и певица утомлена, довольна или недовольна своим выступлением и обдумывает это. Но перед поклонниками нужно являться беззаботной и радостной. Неудивительно, что память ее подводит…

– Ты запомнила хоть что-нибудь из вашего разговора? – не сдавался Брунетти.

– Нет. Только то, что мне сразу же стало жутко и тоскливо. Она была там… не к месту.

– Почему? Как?

– Не знаю. Может, это оттого, что она казалась одинокой среди массы людей. А может, я почувствовала, что она странная, и мне не хотелось находиться рядом с ней, и в то же самое время я не знала, как это скрыть. – Флавия устроилась в кресле поудобнее и схватилась за подлокотники. – Это ужасно – рутина после спектакля. В то время как твое единственное желание – сидеть за столиком с бокалом вина, перед тарелкой с едой, может, в компании друга или коллеги, тебе приходится задерживаться, улыбаться зрителям и подписывать компакт-диски и фотографии. А тебе лишь хочется смотреть на тех, кого ты знаешь, и болтать о повседневных мелочах, пока нервы не начнут успокаиваться и ты не поймешь, что сегодня сможешь вовремя уснуть…

Пока она говорила, пальцы ее левой руки скользили по бархатной обивке подлокотника. Наконец Флавия устремила на Брунетти прямой, открытый взгляд, который запомнился ему с тех пор, как они познакомились.

– Знаешь, мы делаем все это ради одного – музыки, – с чувством проговорила Флавия. – Постоянные переезды, жизнь в гостиницах, ресторанная еда, необходимость все время думать, как бы не сделать чего-то, что повредит твоей карьере, не наговорить слов, которые станут тебе плохой рекламой… Когда стараешься высыпаться, не есть и не пить лишнего, всегда быть вежливой, особенно с поклонниками…

Брунетти подумал, что почти все эти ограничения применимы к любой публичной персоне, но озвучивать свои соображения не стал – себе же дороже. Особенно когда Флавия в таком настроении.

– Есть еще физические нагрузки. Ежедневные многочасовые репетиции: каждый божий день, а потом – выступление и связанный с ним стресс. И опять репетиции. И две, а то и три роли в год, которые ты должен выучить.

– Но в этом ведь есть и своя романтика? – произнес Брунетти.

Флавия засмеялась, и на секунду он испугался, что сейчас у нее будет нервный срыв, но потом понял: смех легкий, непринужденный, как после хорошей шутки.

– Романтика? Ну конечно есть. – Флавия потянулась вперед и похлопала комиссара по колену. – Спасибо, что напомнил.

– Ладно, оставим романтику в покое, – сказал Брунетти, возвращаясь к более насущным вопросам. – Ты видела ту женщину в Венеции?

Флавия помотала головой.

– Боюсь, я не узнала бы ее, даже если бы встретила. – И, прежде чем комиссар успел задать вопрос, пояснила: – Моя реакция на ее появление была такой сильной, что мне не хотелось на нее даже смотреть. Мысль о любом физическом контакте с ней – даже о банальном рукопожатии – вызывала у меня отвращение.

Брунетти знал, что Флавия имеет в виду. С ним не раз такое случалось; это ощущение никак не было связано с половой принадлежностью человека: мужчина перед тобой или женщина – не важно. Животные иногда инстинктивно реагируют так друг на друга. Может, и люди тоже?

– Она произнесла что-то, что вызвало у тебя такую реакцию? Расспрашивала о твоей жизни? Сказала что-нибудь, что тебя напугало?

Комиссар хотел узнать, не было ли со стороны этой дамы каких-то реальных поползновений, но прекрасно понимал, что ощущение, которое пытается описать Флавия, – не реальное в том смысле, который можно облечь в слова, хотя менее реальным оно от этого не становится.

– Нет, совсем ничего, кроме обычных слов, которые я на протяжении многих лет слышу от поклонников. Мое отчуждение связано не с тем, что она говорила, а с тем, какой она была. Какая она есть.

За дверью раздался глухой звук – и оба тут же напряглись. Брунетти вскочил и обошел кресло, чтобы оказаться между Флавией и дверью. Быстро размял ноги в коленях, разгоняя кровь, глянул по сторонам в поисках чего-то, что можно было бы использовать в качестве оружия. А потом узнал доносившееся из коридора гудение.

Флавия пробежала мимо комиссара в прихожую, и он услышал, как она ответила на звонок, назвав свое имя. Он вернулся к креслу и сел, понимая, что повел себя глупо.

Какое-то время Брунетти размышлял об этом, а потом вернулась Флавия. Мобильный она оставила на прежнем месте, то есть в коридоре.

– Это Сильвана. Доктора говорят, что нож не смог пробить жир и мышцы, а один удар пришелся на поясной ремень, и нож соскользнул вниз, на ягодицу. Два угодили между ребрами, один достал до правого легкого. Хорошо, что лезвие оказалось слишком коротким…

Брунетти отвел глаза от испуганного лица Флавии; так мы стараемся не смотреть на друга, застав его голым. Комиссару вспомнился недавний зарок – не подтрунивать над Фредди из-за его лишнего веса. И пришел на ум новый: отвезти или прислать ему самую большую коробку шоколада, какая найдется в городе.

Брунетти обернулся на всхлип и увидел, что Флавия стоит у кресла. Одной рукой она держалась за спинку, другой – закрывала лицо. Ее плечи вздрагивали при каждом звуке. Флавия плакала по-детски: горько и непрерывно, словно наступил конец света. Через некоторое время она вытерла лицо рукавом свитера.

– Я не смогу петь в последних спектаклях. – Голос Флавии дрожал. – Просто не смогу! Это тяжело даже при обычных обстоятельствах, а сейчас просто невыносимо!

Хотя она уже вытерла лицо, слезы продолжали литься из глаз. Когда они скатились к губам, Флавия опять смахнула их.

– Никогда не видел оперу из-за кулис, – вырвалось у Брунетти.

Это был тот случай, когда слова опережают мысль.

Флавия растерянно подняла глаза.

– Мало кто видел. – И она поперхнулась новым всхлипом.

– Я мог бы приходить на твои спектакли.

И снова он сказал, не подумав о том, что повлечет за собой его предложение. Хотя… Может, прихватить с собой Вианелло?

– Зачем? – спросила Флавия, искренне недоумевая. – Ты уже видел этот спектакль.

Брунетти подумал, что хорошо бы треснуть ее палкой по башке, чтобы соображала быстрее.

– Я прослежу за тем, чтобы не случилось ничего плохого, – сказал он, только сейчас осознав, как самонадеянно это звучит. – Возьму с собой кого-нибудь из коллег…

– И вы все время будете стоять за кулисами?

– Да.

Флавия снова вытерла лицо, и оказалось, что она уже не плачет.

– Ты и еще один полицейский?

– Да.

– В Тоске все полицейские плохие, – напомнила певица.

– Что ж, мы придем и докажем, что не все.

Эти слова вызвали у Флавии улыбку, зато сам Брунетти почему-то вспомнил о лейтенанте Скарпе.