Текст книги "Современный зарубежный детектив-4. Компиляция. Книги 1-23 (СИ)"

Автор книги: Дженнифер Линн Барнс

Соавторы: Донна Леон,Джулия Хиберлин,Фейт Мартин,Дэвид Хэндлер,Дейл Браун,Харуо Юки,Джереми Бейтс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 166 (всего у книги 327 страниц)

Глава 16

Мы нашли Селин Делакруа на следующее утро – она сидела на краю причала, в двух часах езды от дома, – там, где они с Майклом фотографировались много лет назад. Стоя рядом со мной, Дин наблюдал, как Майкл подошел к краю причала – к Селин. Мне было не видно, как изменилось выражение ее лица, когда она заметила его. Мне не было слышно, что он ей сказал и что она ответила. Но я распознала момент, когда боец в Селин уступил место кому-то другому.

Кому-то более уязвимому.

– Вот что случается, когда они вместе, – сказал Дин, и я поняла, что он не про Майкла и Селин. – Майкл точно знает, что чувствует Лия. Лия может распознать каждую его ложь. Они причиняют боль друг другу, причиняют боль самим себе.

Я подумала обо всем, что произошло. Стычка Майкла с отцом, ссора с Лией, осознание, что нас отвлекли от поисков похитителей моей матери для расследования дела, которое оказалось далеко зашедшим пранком. Мы занимались этим делом меньше суток, но казалось, что это уже слишком долго.

День до дня рождения Майкла. Три дня до второго апреля. Наблюдая за тем, как Майкл присел рядом с Селин, я ощутила, как мысленно снова начинаю обратный отсчет к следующей дате Фибоначчи.

– Расслабься, Дин, – сказала Лия, подходя к нам сзади. – Я в порядке. Мы нашли девчонку. Решили проблему. Если думаешь, что я буду сходить с ума из-за Майкла Таунсенда, мне явно не слишком хорошо удается изображать хладнокровную тварь.

Майкл не стал пересказывать нам, что сказала Селин. Не рассказал, объяснила ли она, что сделала и почему и чего рассчитывала этим добиться. К середине утра мы уже летели обратно, прихватив с собой тонны эмоционального багажа.

Бриггс не сказал Стерлинг ни слова насчет того, что она с самого начала понимала: дело не имеет никакого отношения к Мастерам.

Стерлинг не сказала Бриггсу ни слова о том, как он послушно подпрыгнул, стоило только его отцу отдать команду и указать высоту.

Майкл и Лия не признавали, что обменялись немалым количеством обидных слов.

Я не рассказала Дину о том, что в предыдущую ночь видела во сне его отца, свою мать, кровь на стенах и кровь на ее руках – и на моих.

Как только мы поднялись в воздух, Джуд отвел меня в задний конец салона. Сел на одно сиденье и кивнул на соседнее. Я села. Несколько секунд мы не говорили ничего, словно сидели рядом на переднем крыльце дома в Куантико, наслаждаясь утренним кофе и редкими мгновениями тишины.

– Знаешь, почему я согласился взяться за это дело? – наконец сказал Джуд.

Я обдумала этот вопрос. Ты хочешь добраться до Мастеров так же сильно, как я. Они убили его дочь. Но хотя это дело казалось связанным с ними, интуиция подсказывала, что Джуд – в отличие от директора и агента Бриггса – внимательно наблюдал за агентом Стерлинг в течение всего разговора.

Он не поддерживал решение Бриггса. Он поддерживал ее.

– Девушка пропала. – Я повторила слова агента Стерлинг, которые та сказала днем раньше. – Девушка, которую Майкл знал.

– Майкл возвращался сюда. – Джуд никогда не сомневался в этом – ни на секунду. – А если один из моих детей падает в эмоциональную кроличью нору вроде этой, он – или она – не останется в одиночестве.

Джуд дал мне осмыслить эти слова, а потом сунул руку в сумку и вытащил папку.

– Что это? – спросила я, когда он протянул ее мне.

– Материалы, которые кто-то очень старательно пытался скрыть, – ответил он. – Пока вы любезничали с мисс Делакруа сегодня утром, один из контактов Ронни откопал вот это.

Ронни – сокращенно от Вероника – то есть агент Вероника Стерлинг.

– Заключенный по имени Роберт Миллс. – Джуд говорил отрывисто, а мои пальцы уже потянулись к краю папки. – Обвинен в убийстве бывшей жены. Убит в тюрьме незадолго до оглашения приговора.

Человек, с которым общался Реддинг. Я крепче сжала край папки. Тело его жены так и не нашли. Ее забрали, как мою мать.

Я открыла папку. Джуд коснулся моего подбородка, и его загрубевшие пальцы мягко заставили меня повернуться к нему.

– Кэсси, девочка, не спускайся в эту кроличью нору одна.

Глава 17

Информация в папке оказалась скудной. Роберт Миллс обвинялся в убийстве бывшей жены. Несмотря на то что ее тело так и не нашли, материальных улик было предостаточно. Его ДНК обнаружили на месте преступления, которое было залито кровью его бывшей жены. Он и раньше применял насилие. Мэлори Миллс жила под другим именем; Роберт незадолго до преступления выяснил ее адрес. Полиция нашла на месте преступления три окровавленных пули, и на каждой обнаружили ДНК Мэлори. Эксперты исследовали пистолет, который нашли в мусорке неподалеку, и установили, что из него выстрелили по меньшей мере шесть раз, так что полиции оставалось только принять версию, что остальные три пули остались в теле жертвы.

Пистолет был зарегистрирован на ее бывшего мужа.

Тебя оставили, раненую и истекающую кровью, на полу больше чем на пять минут. Повсюду были лужи крови – больше 42 % крови, которая была в твоем теле.

Дин, сидевший рядом, изучал фото с места преступления на экране телефона. Агент Стерлинг, наверное, сейчас прикалывала их распечатки к стене в подвале – еще один кусочек мозаики. Я предпочла обдумывать то, что прочла, пока мы были в самолете, в другом месте.

На кладбище.

Я смотрела на мамино имя, вырезанное на могильном камне: «Лорелея Хоббс». Еще до того как мы похоронили тело, я знала, что останки, которые мы опустим в могилу, ей не принадлежат. Теперь я пыталась осознать тот факт, что они могут принадлежать Мэлори Миллс. Не первый раз я задумывалась о том, что моей маме пришлось отнять чужую жизнь, чтобы сохранить свою. Но теперь я не просто думала о теле, лежавшем на глубине два метра под нами, я думала о живой, дышащей женщине, помнила о ней, когда снова просматривала улики, которые использовались, чтобы обвинить в убийстве ее бывшего мужа.

Три исчезнувших пули. Я представила, как лежу на спине, как пули обжигают живот, грудь, ногу. Ты бы потеряла сознание. Без немедленной медицинской помощи ты бы умерла.

– Но Мастера выбрали тебя, – сказала я так тихо, что сама едва расслышала эти слова. – Так же, как они выбрали мою мать.

Если я была права, Мэлори Миллс не погибла от тех выстрелов. Мастера стреляли в нее, а потом спасли. Они забрали ее, подставили ее мужа, а потом, когда ее раны зажили, заставили сражаться насмерть с ее предшественницей. Они удерживали ее силой – до тех пор, пока не забрали мою мать.

– Что у них общего? – тихо спросил Дин.

– Мэлори было слегка за двадцать. – Я вернулась к фактам. – Маме на момент исчезновения было двадцать восемь. Обе молодые, здоровые. У Мэлори были темные волосы. У мамы – рыжие. – Я старалась не вспоминать мамину заразительную улыбку, то, как она танцевала под снегом. – Обе пережили насилие.

Мама сбежала из дома в шестнадцать, чтобы скрыться от отца, который был агрессивнее, чем отец Майкла. А Мэлори Миллс? Не просто так она жила под другим именем, не просто так окружной прокурор смог осудить Роберта Миллса, хотя тела не нашли.

Вы выбираете женщин, которые уже сталкивались с насилием. Вы выбираете тех, кто способен бороться. Вы выбираете тех, кто сумел выжить. А потом заставляете их совершать немыслимое, чтобы остаться в живых.

Я хотела подойти ближе к Дину. Коснуться своими губами его губ, забыть о Мэлори Миллс, и об имени матери на могильном камне, и обо всем, что я прочитала в этой папке.

Но я не могла.

– Когда я ездила к твоему отцу, он цитировал мне Шекспира. «Бурю». «Ад пуст! Все дьяволы сюда слетелись!»

Дин достаточно хорошо знал своего отца, чтобы прочесть между строк.

– Он имел в виду, что, может быть, мама не у них в плену. Может быть, она одна из них.

– Мы не знаем, что эти монстры делали с ней, Дин. Мы не знаем, на что ей пришлось пойти, чтобы выжить. – Меня пробрал холодок, хотя я по-прежнему чувствовала тепло, исходящее от Дина. – Мы знаем, что она не просто очередная жертва. Она Пифия. Богиня правосудия – вот как назвал ее Найтшейд. – Судья и присяжные. Словно она одна из них.

– Не по доброй воле. – Дин сказал то, что мне нужно было услышать. Но правдивыми его слова от этого не стали.

– Она выбрала убить женщину, которую мы похоронили. – Произнести это вслух было все равно что сорвать повязку с раны и с ней пять-шесть слоев кожи.

– Твоя мать выбрала жить.

Именно это я повторяла себе последние десять недель. Я провела несчетное количество ночей, глядя на потолок и размышляя: сделала бы я то же самое, если бы мне пришлось бороться за свою жизнь? Смогла бы я убить другую женщину – предыдущую Пифию, которую заставляют биться со мной насмерть, – чтобы спасти себя?

Как и десятки раз до того, я попыталась поставить себя на место матери, представить, каково ей пришлось после того, как ее забрали.

– Я очнулась почти в полной темноте. Я должна была быть мертва, но я была жива. – Потом мама подумала бы обо мне, но это я пропустила и перешла к мыслям, которые наверняка проносились в ее голове, когда она пыталась разобраться, что случилось. – Они порезали меня. Ударили ножом. Они подвели меня к краю смерти. А потом вернули.

Сколько еще женщин, кроме моей матери и Мэлори Миллс, могли рассказать такую же историю? Сколько Пифий уже было раньше?

Вы ждете, пока они поправятся, а потом…

– Они заперли меня в комнате. Я была не одна. Ко мне подошла другая женщина. У нее был нож. И рядом со мной лежал нож. – Мое дыхание стало прерывистым. – Я знаю, почему они были так близки к тому, чтобы убить меня, и почему они меня вернули. – Мне казалось, что мой голос даже звучит как мамин. – Они хотели, чтобы я посмотрела Смерти в глаза. Они хотели, чтобы я знала, каково это, чтобы знала без тени сомнений, что не готова умирать.

Я взяла нож. Я сражалась. И я победила.

– Мастера выслеживают этих женщин. – Дин возвращал меня из тьмы. Он не использовал местоимений, которые мы применяли при профайлинге, не говорил «я», «мы» или «ты». – Они наблюдают за ними. Они знают, через что они прошли, знают, как они выжили.

Я шагнула вперед, так что могла бы положить голову ему на грудь.

– Они следили за моей мамой – несколько недель, месяцев или лет, а я даже не могу вспомнить всех городов, где мы жили. Я – лучший свидетель, что у нас есть, а я не помню ни одной полезной детали. Ни единого лица.

Я пыталась. Я провела в этих попытках не один год, но мы так часто переезжали. И каждый раз мама говорила мне одно и то же.

Дом – это не место. Дом – это люди, которые тебя любят. Всегда, вечно, несмотря ни на что.

Всегда, вечно, несмотря ни на что.

Всегда, вечно…

И тогда я вспомнила: я была не единственным человеком, которого мама обещала любить. Я не была единственным свидетелем. Я не знала, что сделали с моей мамой и в кого она превратилась. Но кто-то другой знал. Кто-то знал ее. Кто-то ее любил.

Всегда, вечно, несмотря ни на что.

Глава 18

Моя сестра, Лаурель, казалась маленькой для своего возраста. Педиатр предположил, что ей около четырех – здорова, за исключением нехватки витамина D. Это, в сочетании с бледной кожей и теми скудными сведениями, которые мы узнали у самой Лаурель, привело нас к выводу, что она бо́льшую часть жизни провела взаперти – вполне вероятно, под землей.

За прошлые десять недель я видела Лаурель дважды. Понадобились почти сутки, чтобы устроить нынешнюю встречу, и, если агенты Бриггс и Стерлинг не изменят своего решения, она станет последней.

Это слишком опасно, Кэсси. Для тебя. Для Лаурель. Поучения агента Стерлинг отдавались в ушах, пока я наблюдала, как младшая сестра, которую я едва знала, стоит напротив качелей, рассматривая их с вниманием, которое совершенно не подходило ее детскому личику.

«Как будто ты видишь что-то, что остальные не видят, – подумала я. – Воспоминание. Призрака».

Лаурель редко разговаривала. Она не бегала. Она не играла. Какая-то часть меня надеялась, что на этот раз она будет больше похожа на ребенка. Но она просто стояла, в трех метрах и во множестве световых лет от меня, такая же неподвижная и неестественно тихая, как в тот день, когда я нашла ее посреди залитой кровью комнаты.

Ты совсем юная, Лаурель. Ты стойкая. Тебя взяли под защиту. Мне хотелось верить, что в будущем у Лаурель все будет нормально, но мою сестру родили и воспитывали, чтобы она заняла место за столом Мастеров. Я понятия не имела, будет ли с ней хоть когда-нибудь «все нормально».

В течение тех недель, пока Лаурель находилась под опекой ФБР, никому не удалось получить от нее никакой полезной информации. Она не знала, почему мы ее забрали. Она не могла – или не хотела – описать Мастеров.

– Судя по степени износа этой карусели, я бы предположила, что игровую площадку построили между 1983-м и 1985-м. – Слоан подошла ближе. Это агент Стерлинг предложила взять с собой еще кого-то из прирожденных. Я выбрала Слоан, потому что она больше остальных сама похожа на ребенка – и с меньшей вероятностью заметит, насколько пострадала психика Лаурель.

Слоан успокаивающе сжала мою руку.

– В Эстонии есть вид спорта под названием «киикинг». Игроки стоят на огромных качелях и пытаются прокрутить их на триста шестьдесят градусов.

У меня было два варианта: либо стоять и слушать, как Слоан рассказывает мне все, что знает об игровых площадках, пытаясь меня успокоить. Либо поговорить с сестрой.

Словно услышав мои мысли, Лаурель развернулась, оторвав взгляд от качелей, и посмотрела на меня. Я шагнула к ней, и она снова повернулась к качелям. Я присела на колени рядом с ней, давая ей время приспособиться к моему присутствию. Слоан подошла и села на соседнее сиденье качелей.

– Это моя подруга Слоан, – сообщила я ей. – Она хотела с тобой встретиться.

Никакой реакции.

– Существует двести восемьдесят пять разных видов белок, – объявила Слоан в качестве приветствия. – И это не считая доисторических белкоподобных видов.

К моему удивлению, Лаурель наклонила голову набок и улыбнулась Слоан.

– Числа, – отчетливо произнесла она. – Люблю числа.

Слоан дружелюбно улыбнулась Лаурель.

– В числах есть смысл, даже когда его нет больше нигде.

Я сосредоточилась на Лаурель, которая осторожно подошла ближе к Слоан. «Числа успокаивают, – подумала я, пытаясь увидеть мир глазами младшей сестры. – Они знакомы. Для людей, которые привели тебя в этот мир, числа неизменны. Высший порядок. Высший закон».

– Тебе нравятся качели? – спросила Слоан. – Это второй из моих любимых способов использовать центробежную силу.

Лаурель нахмурилась, когда Слоан начала осторожно раскачиваться взад-вперед.

– Не так, – уверенно сказала она.

Слоан остановилась, и Лаурель вышла вперед. Она протянула руку и провела крошечными пальчиками по звеньям цепи, на которой висели качели.

– Вот так, – сказала она Слоан, прижимая запястье к металлической цепочке.

Слоан встала и повторила движение Лаурель.

– Вот так?

Лаурель приподняла качели и аккуратно обернула цепь вокруг запястья Слоан.

– Обе руки, – пояснила она. Пока моя четырехлетняя сестра болезненно медленно обматывала цепью второе запястье Слоан, я наконец осознала, что она делает.

Цепи на запястьях. Оковы.

Я пыталась догадаться, что Лаурель видит, глядя на качели, и теперь я знала.

– Браслеты, – сказала Лаурель, и ее голос звучал радостно, как никогда. – Как у мамочки.

Если бы я уже не сидела на земле, эти слова, возможно, заставили бы меня опуститься на колени.

– Мама носит браслеты? – спросила я у Лаурель, стараясь, чтобы голос звучал ровно и спокойно.

– Иногда, – ответила Лаурель. – Это часть игры.

– Что за игра? – У меня пересохло во рту, но я не могла позволить себе замолчать. Лаурель еще никогда не была так близка к тому, чтобы рассказать мне, какую жизнь ее заставили вести, рассказать о нашей матери.

– Это Игра, – повторила Лаурель, покачав головой, словно я задала очень глупый вопрос. – Не игра в молчанку. Не игра в прятки. Игра.

Мгновение тишины. Слоан взяла слово.

– У игр есть правила, – прокомментировала она.

Лаурель кивнула.

– Я знаю правила, – прошептала она. – Я знаю все правила.

– Можешь рассказать Слоан правила, Лаурель? – попросила я. – Ей будет интересно узнать.

Моя сестра смотрела на запястья Слоан, по-прежнему обернутые цепями.

– Не Лаурель, – упрямо произнесла девочка. – Лаурель не играет в игру.

Меня зовут Девять. Это была одна из первых фраз, которую я услышала от сестры. Тогда от этих слов по спине пробежал холодок. Потому что в группе, которую мы искали, было девять участников. Семеро Мастеров. Пифия. И ребенок Пифии и Мастеров, девятый участник их садистского общества.

Девять.

– Лаурель не играет в игру, – повторила я. – Девять играет.

Пальчики Лаурель сжались, обхватив цепь.

– Мамочка знает, – уверенно произнесла она.

– Что знает? – спросила я, ощущая, как сердце бьется у самого горла. – Что знает мамочка?

– Все.

В ее лице проступило что-то странное. Оно было будто лишено эмоций. Она не походила на ребенка.

Не Лаурель. Ее слова отдавались у меня в голове. Лаурель не играет в игру.

Я не могла так с ней поступать. Что бы она ни проживала, во что бы она ни играла, я не могла заставить сестру возвращаться в это место.

– Когда я была маленькой, – тихо сказала я, – у нас с мамочкой была игра. В угадайку. – У меня сжалось сердце от воспоминаний, которые грозили поглотить меня с головой. – Мы наблюдали за людьми и угадывали. Кто они такие, что их порадует, чего они хотят.

Поведение. Личность. Среда. Мама хорошо меня научила. Судя по тому, что моя сестра упомянула другие игры – игру в молчанку, игру в прятки, – мама учила каким-то навыкам выживания и Лаурель. Но я не знала наверняка, была ли игра, в которую играла «Девять», еще одним маминым изобретением, которое должно было скрыть от нее ужас их положения – и смысл цепей, – или это была «игра», созданная Мастерами.

Лаурель протянула руку и коснулась моей щеки.

– Ты красивая, – сказала она. – Как мамочка. – Она посмотрела на меня пугающе пристально. – Кровь у тебя тоже красивая?

От этих слов мне будто стало нечем дышать.

– Хочу посмотреть, – сказала Лаурель. Ее пальчики впивались в мою щеку все сильнее и сильнее. – Кровь принадлежит Пифии. Кровь принадлежит Девяти.

– Смотри! – Слоан высвободила руки и продемонстрировала Лаурель свои запястья. – Браслетов больше нет.

Повисла пауза.

– Игры больше нет, – прошептала Лаурель. Она безвольно опустила руку. Повернулась ко мне, с детской надеждой в лице, совершенно непохожем на то, каким оно было мгновение назад. – Я хорошо справилась? – спросила она.

«Ты так хорошо справилась, Кэсси». – Я услышала, как мама произносит эти слова и улыбается, когда я правильно описываю личности семьи, сидевшей за соседним столиком в закусочной.

Слоан попыталась заполнить тишину.

– Существует семь чудес света, семь гномов, семь смертных грехов и семь разных типов близнецов.

– Семь! – Лаурель наклонила голову набок. – Я знаю семь. – Она пропела что-то себе под нос, без слов – последовательность нот, меняя ритм и высоту. – Это семь, – сообщила она Слоан.

Слоан в ответ повторила мелодию.

– Семь нот, – подтвердила она. – Из них шесть – уникальные.

– Я хорошо справилась? – спросила Лаурель во второй раз.

У меня сжалось сердце, и я обняла ее. Ты моя. Моя сестра. Моя ответственность. Что бы они с тобой ни сделали – ты моя.

– Ты знаешь число семь, – прошептала я. – Ты очень хорошо справилась. – Слова застревали в горле. – Но, Лаурель, тебе не придется больше играть в ту игру. Никогда. Не придется быть Девятью. Ты сможешь остаться просто Лаурель – навсегда.

Лаурель не ответила. Она неотрывно смотрела на что-то у меня за правым плечом. Я повернулась и увидела, как мальчик катает сестру на карусели.

– Колесо всегда вращается, – прошептала Лаурель, застыв на месте. – По кругу, по кругу…

Ты

Скоро.

Скоро.

Скоро.

Мастера приходят, Мастера уходят, но Пифия живет в комнате.

Глава 19

Разговор с Лаурель сообщил мне две вещи. Во-первых, какое бы влияние моя мать ни имела на Мастеров, какое бы положение ни занимала среди них, она по-прежнему была пленницей. Ее «браслеты» были достаточным доказательством. А во-вторых…

– Кровь принадлежит Пифии. – Я повторила вслух слова сестры. – Кровь принадлежит Девяти.

– Тук-тук. – Лия имела привычку говорить это вслух вместо того, чтобы действительно постучаться. Она не стала дожидаться ответа и тут же вошла в комнату, которую я делила со Слоан. – Птичка напела мне, что с вероятностью семьдесят два целых и три десятых процента тебя нужно обнять, – сказала Лия. Ее глаза скользнули по моему лицу. – Но объятия это не по моей части.

– Я в порядке, – ответила я.

– Ложь, – тут же ответила Лия. – Еще попытку?

У меня на языке вертелся ответ, что после всего, что произошло в доме Майкла, она, вероятно, тоже была не в порядке, но я отчетливо понимала, что упоминание об этом хорошо для меня не кончится.

– Объятия не по твоей части, – сказала я вместо этого. – А какова твоя официальная позиция насчет мороженого?

Мы с Лией уселись на крыше, а между нами стояла упаковка шоколадно-клубничного.

– Хочешь, чтобы я сказала тебе, что твоя мама по-прежнему та женщина, которую ты помнишь? – спросила Лия, откинувшись на оконную раму у нас за спиной.

Если я попрошу Лию, она произнесет это утверждение с абсолютной убедительностью. Но я не хотела, чтобы она мне врала.

– Найтшейд сказал нам несколько недель назад, что Пифия руководит Мастерами вместо своего ребенка. – От этих слов во рту становилось горько. – Но Лаурель сказала, их запястья заковывают в цепи.

Отчасти королева-регент, отчасти пленница. Бессильная и всевластная. Как долго может человек выдерживать такое раздвоение, прежде чем сделает что-то – что угодно, – чтобы вернуть себе контроль и возможность действовать?

– Моя младшая сестра называет оковы браслетами. – Я смотрела прямо перед собой, а пальцы все крепче сжимали ложку. – Она считает, что это игра. Игра.

Я замолчала.

– Что ж, пока не скучно. – Лия помахала мне ложкой, повелительным жестом приглашая продолжать.

И я продолжила.

– В Лаурель будто живут два человека, – закончила я свой рассказ через несколько минут. – Обычная девочка… и кто-то еще.

Что-то еще.

– Она впилась пальцами в мою щеку настолько сильно, что мне стало больно. Она сказала, что хочет увидеть мою кровь. А потом, как только Слоан сняла цепи со своих запястий, будто выключатель повернули. Лаурель снова стала маленькой девочкой. Она спросила меня… – Слова застревали в горле. – Спросила меня, хорошо ли она справилась, будто…

– Будто от нее ожидали, что она по команде будет становиться жуткой и почти безумной? – подсказала Лия. – Может, так и было.

Лия выросла в секте. Однажды она сказала мне, что ей дарили подарки за то, что она была хорошей девочкой. Сидя рядом со мной, она распустила собранные в хвост волосы, так что они теперь спускались по ее ногам, к краю крыши. Изменение внешности, изменение позы. Я знала, как ведет себя Лия, когда хочет избавиться от нежеланных эмоций.

– Однажды… – Голос Лии звучал легко и воздушно. – Жила-была девочка по имени Сэди. Ей нужно было заучивать фразы. У нее была роль. И чем лучше она ее играла… – Лия улыбнулась мне, не разжимая губ, – ну, об этом мы поговорим в другой раз.

Лия неохотно делилась своим прошлым, и, если это происходило, не было возможности проверить, правду ли она говорит. Но мне удалось собрать кое-что по кусочкам – например, что ее на самом деле звали Сэди.

Заучивать фразы для роли. Интересно, что еще было общего у Сэди и Девяти? Я понимала, что не стоит составлять психологический портрет Лии, но все равно попыталась.

– Что бы ни случилось тогда, – тихо произнесла я, – это случилось не с тобой.

В глазах Лии промелькнули эмоции, словно я заметила отблеск темной воды на дне колодца глубиной в милю.

– Мама Сэди ей так и говорила. Просто сделай вид, что это не ты. – Улыбка Лии была острой, мимолетной. – Сэди хорошо умела делать вид. Она играла роль. Это я однажды научилась играть в игру.

Для Лии избавиться от прежней идентичности было способом вернуть себе власть. Ее «игра» – что бы она ни включала в себя – вероятно, мало походила на то, через что моя мама проходила сейчас, что Лаурель привыкла воспринимать как норму. Но между двумя ситуациями было достаточно сходства, чтобы я задумалась: может быть, и мама учила мою сестру проводить черту между «Лаурель» и «Девятью».

– А что стало с матерью Сэди? – спросила я у Лии. С твоей матерью, мысленно дополнила я. – Она следовала собственному совету? Создала часть себя, недосягаемую ни для кого и ни для чего?

Лия, наверное, в каком-то смысле понимала, что я спрашиваю не просто о ее матери, я спрашиваю и о своей. Женщина, вырастившая меня, – Пифия? Или это лишь роль, которую она играла? Она отсекла часть себя и глубоко похоронила ее? Если я найду ее, осталось ли еще то, что можно спасти?

– Ты же профайлер, – небрежно сказала Лия. – Ты мне и…

Лия осеклась, не закончив предложения. Я проследила за ее взглядом – она смотрела на дорожку, ведущую к нашему дому, – и на девушку, которая шагала по ней, словно это был подиум, а она – звезда шоу.

– Селин Делакруа. – Интонация Лии вызывала лишь немного меньше тревоги, чем кривая улыбка, которая появилась на ее лице. Она встала. – Неплохо повеселимся.