Текст книги "Современный зарубежный детектив-4. Компиляция. Книги 1-23 (СИ)"

Автор книги: Дженнифер Линн Барнс

Соавторы: Донна Леон,Джулия Хиберлин,Фейт Мартин,Дэвид Хэндлер,Дейл Браун,Харуо Юки,Джереми Бейтс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 208 (всего у книги 327 страниц)

Паола прервала размышления мужа.

– Вино еще довольно молодое, чуть терпковатое, но на следующий год станет идеальным! – Она посмотрела на Гвидо и сказала: – Значит, в следующем году мы будем приходить к вам чаще!

С этими словами она наклонилась и ласково прикоснулась к матери, а потом завела разговор о последнем «академическом» достижении Кьяры.

Конте не спеша вернулся к окну, и Брунетти, который мог бы любоваться этим видом бесконечно, последовал за ним. Глядя вниз, на воду, с высоты четвертого этажа, тесть сказал:

– В детстве я там плавал.

Он отпил из своего бокала.

– И я тоже. Но не тут, в Кастелло, – сказал Брунетти. И добавил, представив себе воду: – Теперь страшно даже думать об этом, правда? Я имею в виду, плавать в Гранд-канале в наше время…

– Здесь многое переменилось к худшему, – сказал конте, указывая бокалом на один из дворцов на другом берегу. – На четвертом этаже Палаццо-Бенелли сейчас расположена мини-гостиница B&B[280]280
  От Bad and Breakfast (англ.) – гостиница, предлагающая постояльцам ночлег и завтрак.


[Закрыть]. Ею управляет компаньон наследника, бразилец, и доходов хватает на то, чтобы держать его на кокаине… – Подавшись вперед, Орацио Фальер указал на соседний дом, расположенный на этой стороне канала. – А через два дома живет человек, который через друзей добился, чтобы его назначили инспектором Комиссии по изящным искусствам, и теперь консультирует по поводу разрешений на реставрацию.

– Консультирует?

– Так это теперь называется. Мой знакомый, англичанин, захотел перестроить piano nobile[281]281
  Представительская, парадная часть жилого особняка. Обычно занимает бельэтаж и имеет большую, чем прочие этажи, высоту.


[Закрыть] в одном палаццо возле Риальто, но для этого пришлось бы разобрать стену с фресками шестнадцатого столетия. Он обратился к моему соседу за консультацией, а потом получил разрешение.

– Разве это возможно? – Брунетти спросил из искреннего любопытства, не собираясь заниматься этим случаем профессионально.

– Фрески были скрыты за фальшстеной, возможно, несколько веков, и нашли их рабочие, демонтировавшие эту самую стену, так что ни в каком реестре культурных ценностей они не числятся. Рабочие, все поголовно, – молдаване, и им все равно. Поэтому после консультации стену с фресками благополучно снесли.

– Этот консультант – он же венецианец?

Об этом можно было бы и не спрашивать. Брунетти прекрасно знал, о ком идет речь, и слышал немало историй о разрешениях на строительство и о том, что нужно делать, чтобы их получить, но из внутреннего самоедства хотел услышать подтверждение.

– Они все – венецианцы. – Конте произнес это слово с таким отвращением, словно речь шла о педо-или некрофилах. – И те, кто решил, что круизные суда и впредь будут сотрясать город, до обрушения, и загрязнять его, словно это какой-то Пекин; и те, кто настаивает, что проект MOSE, который обещает нам столько чудес, сработает; и те, кто управляет единственным казино на планете, работающим себе в убыток.

Брунетти слышал это годами, тысячу раз повторял сам, ну и что? Он произнес вслух вопрос, который часто задавал самому себе:

– И что вы собираетесь предпринять?

Конте посмотрел на него с искренней симпатией.

– Я так рад, что мы наконец-то начали разговаривать друг с другом, Гвидо. – Тесть отпил из бокала и поставил его на стол. – Последние пять лет я делаю единственное, что могу.

– А именно?

– Увожу деньги из страны. Инвестирую их в государства, у которых есть будущее, там, где имеется верховенство права. – Граф помолчал немного, словно ожидая следующего вопроса.

– И что же это за государства?

– В основном те, что расположены на севере Европы. А также США. И Австралия.

– Но не Китай?

Конте поморщился.

– Верховенство права, Гвидо! Не хочу попасть из огня да в полымя. Не желаю, покинув страну, где законы не работают, а политики погрязли в коррупции, оказаться там, где вообще нет никаких законов, а политическая система коррумпирована еще больше.

Брунетти пробежал мысленным взглядом по карте, отыскивая еще какое-нибудь государство, где главенствует закон и где – главное, что заботило его тестя! – деньги будут в полной сохранности. Ища безопасности на этом сине-зелено-бежевом шарике, подвешенном в невесомости, Брунетти осознал, что человек чувствует себя физически защищенным в тех странах, где деньги также защищены. А может, за последние годы он заразился от тестя жаждой накопительства и на самом деле все наоборот и деньги в безопасности там, где людям ничего не угрожает?

Вот она, зыбкая почва… Уместно ли будет спросить у графа Орацио, о каких суммах идет речь? Инвестирует ли он деньги в местные компании или переводит собственные средства в иностранные организации? Этими вопросами ведает Гвардиа ди Финанца, проверяет действия с финансами на неправомерность; в мешанине итальянского законодательства всегда найдется способ ее выявить. «Сделай законы удобными для своих друзей, а врагов заставь их выполнять». Сколько раз Брунетти пытались втолковать это правило выживания?

– Надеюсь, ваши планы успешно осуществятся. – Ничего лучше ему в голову не пришло.

– Спасибо, – ответил конте с улыбкой, кивком признавая за зятем право не углубляться в эту тему. – А как твои дела? Над чем ты работаешь?

Брунетти знал, что тестю не нужно напоминать о конфиденциальности. Конте Фальер никогда не достиг бы такого положения в обществе, если бы был болтуном.

– Вчера нас вызвали в библиотеку Мерула, в связи с кражей. Оказалось, что один из посетителей, представившийся научным работником, вырезал страницы из книг. Еще несколько изданий похищено.

– А как он проник в библиотеку? – спросил конте. – Разве они не проверили его анкетные данные? – И после паузы добавил, не удержавшись от сарказма: – Они вообще просят людей заполнять эти формуляры?

– Он заполнил формуляр. И предоставил фальшивый паспорт и поддельное рекомендательное письмо из американского университета.

– И никто не заметил подделки?

Брунетти пожал плечами.

– Библиотекари поверили, что он представитель научного сообщества.

Эти его слова вызвали саркастический смех Паолы, которая уже давно отвлеклась от беседы с матерью и прислушивалась к их разговору.

– Научное сообщество! – повторила она. – Курам на смех!

Контесса мягко сказала:

– Мы посылали тебя учиться в знаменитые университеты, милая, а теперь ты плохо отзываешься о своих коллегах! Может, стоит быть добрее?

Паола обняла ее за плечи и поцеловала в щеку – один раз, потом еще.

– Мама! Ты – единственный человек на планете, который способен принять сброд, с которым я работаю в университете, за ученых!

– Но ты тоже там работаешь, и ты тоже – ученый, прошу не забывать об этом! – все так же мягко произнесла контесса.

– Мама, ради бога! – воскликнула Паола.

Но договорить она не успела: молодой человек, приветствовавший их на входе, появился в дверях и сказал, что ужин подан.

Брунетти протянул руку контессе, которая, едва касаясь ее своей ладонью, легкая как перышко, без усилий встала на ноги. Паола сделала то же самое, но куда менее грациозно. Она надела туфли и взяла под руку отца.

Брунетти проводил тещу в маленькую гостиную.

– Я всегда огорчаюсь, когда Паола дурно говорит о коллегах, – сказала контесса, когда они вошли в комнату.

– С некоторыми из них мне довелось пообщаться, – заметил Брунетти, не вдаваясь в детали.

Метнув в него быстрый взгляд, графиня улыбнулась.

– Она слишком порывиста.

– Это вы о дочери? – с наигранным изумлением спросил он.

– Ах, Гвидо! Мне кажется, иногда ты ее поощряешь.

– Полагаю, она не нуждается в поощрении, – был его ответ.

Они уселись за круглый стол: Брунетти с Паолой – друг против друга, контесса – по его левую руку, конте – справа. Молодая женщина внесла и поставила на стол огромное керамическое блюдо с закусками из морепродуктов, которых хватило бы не только присутствующим, но и прислуге на кухне, а возможно, и в паре палаццо по соседству.

Разговор свернул на обычные, семейные темы: дети, родня, друзья, болезни – с каждым годом их становилось все больше, – и, наконец, общее положение дел, которое, по единодушному убеждению, было ужасным.

Позже, когда горничная убирала со стола блюдо с капеса́нте-аль-ко́ньяк[282]282
  «Гребешки святого Якова в коньяке» (итал.).


[Закрыть], Паола спросила у мужа:

– Ты рассказал папе о библиотеке?

Конте ответил вместо него:

– Да. Ну вот, дошла очередь и до нас!

Он передернул плечами, отпил минеральной воды из бокала. Было ясно, что он имеет в виду ограбление неаполитанской библиотеки Джироламини, одной из прекраснейших и крупнейших в стране, причем похозяйничал там ее же директор, ныне пребывающий за решеткой. Было установлено, что каталожные описи изменены, так что выяснить, чего именно недостает, не представлялось возможным. По приблизительным подсчетам, речь шла о двух-четырех тысячах изданий, причем некоторые впоследствии «объявились» в Мюнхене и Токио, в магазинах уважаемых книгоиздателей и библиотеках политиков, которые, разумеется, были удивлены, обнаружив их присутствие в собственных коллекциях: «В МОЕЙ библиотеке?..»

Тяжелогруженые автомобили были замечены выезжающими из внутреннего двора библиотеки; их днища едва ли не прогибались под весом фолиантов. Сколько их пропало? Кто знает? Рукописи, инкунабулы[283]283
  Европейские печатные издания, вышедшие с момента изобретения книгопечатания до 1 января 1501 года.


[Закрыть], которым нет цены…

– У некоторых моих друзей тоже кое-что украли, – внезапно вышел из задумчивости конте.

– Могу я поинтересоваться…

Брунетти тут же пожалел, что вообще открыл рот.

Тесть посмотрел на него и улыбнулся.

– Думаю, им будет спокойнее, если ты не узнаешь их имен, Гвидо.

Ну конечно, конечно! Никто не хочет, чтобы власти проведали о том, что хранится у них дома. Вдруг государство пожелает обложить налогом еще и личное имущество? Взимают ведь налог с домов, которыми владеют граждане, так почему бы не расширить его на все, что есть в этих домах?

– Ваши знакомые не сообщали о кражах? – поинтересовался Брунетти.

Конте снисходительно улыбнулся: все было ясно без слов.

– У нас в университете тоже орудовал книжный вандал. Я положила этому конец, – с самодовольным видом похвасталась Паола.

Комментариев не последовало. Никто не захотел десерта, и, попивая кофе, все стали ждать, когда подадут заказанную конте una grappina[284]284
  Букв. «капелька граппы» (итал.).


[Закрыть].

Нарушая молчание, повисшее после реплики Паолы, Брунетти сказал, обращаясь к теще:

– Контесса Морозини-Альбани является патронессой Мерулы, так что нужно известить ее о краже. Как, по-вашему, она к этому отнесется?

– Элизабета – патронесса библиотеки? – переспросила графиня. – Поразительно!

– Почему?

– Иногда она бывает очень прижимистой, словно родилась в этом городе, – ответила теща, и Брунетти улыбнулся. Интересно, отец Паолы не боится, что супруга скажет что-либо подобное в обществе его друзей-венецианцев? Задумчиво, с ноткой грусти, контесса добавила: – Элизабета страстно желает быть принятой в нашем кругу, и благотворительность – это цена, которую она готова заплатить.

– Если она бывает у вас в доме, – сказал Брунетти, указывая на портрет одного из предков графа кисти знаменитого Морони[285]285
   Джованни Баттиста Морони (ок. 1522–1578) – итальянский портретист эпохи Возрождения. (Примеч. ред.)


[Закрыть], – значит, высшее общество ее приняло, разве нет?

– Элизабета бывает у нас, потому что мы с ней давние подруги, – тепло улыбнулась графиня. – Но большинство семей нашего круга ее игнорирует.

– И вы с контессой Морозини-Альбани до сих пор дружны?

– Конечно! Мы вместе учились в школе, и она была очень добра ко мне. Элизабета на два года старше, она мне покровительствовала. А я отвечаю ей тем же теперь, насколько это возможно. – Поразмыслив немного, графиня поставила кофейную чашку на стол и сказала: – Раньше я об этом не задумывалась, но ситуации очень похожи. Тогда, в монастырской школе, я была чужой и девочки постарше и побогаче издевались надо мной, как хотели. Но как только Элизабета, – а она, между прочим, дочь князя, пусть и из разорившейся семьи с обветшалым палаццо, – стала моей подругой, меня приняли в свой круг.

– Однако, боюсь, в случае с венецианским высшим обществом этот трюк не сработал, – вмешалась в разговор Паола.

– Ты же знаешь Элизабету, – сказала графиня. – Она говорит, что думает, весьма иронична и неуступчива. С детьми мужа от первого брака ей также не слишком повезло…

Паола кивнула. Брунетти, вспомнив реакцию синьорины Элеттры, спросил:

– А что с ними не так? Они создают проблемы себе, ей или окружающим?

– Я бы сказал: и то, и другое, и третье, – произнес граф.

Контесса не сумела скрыть изумления.

– Ты знаком с пасынком и падчерицами Элизабеты? – спросила она у мужа.

– Вел кое-какие дела с Джанни, – последовал ответ. – И встречался пару раз с его сестрами. Они пытались получить назад определенную сумму денег.

– От тебя?

– Джанни сделал инвестицию от их имени в одну из моих компаний.

– И что случилось? – заинтересовалась Паола. – И о какой именно компании идет речь?

– О, это был маленький бизнес – ветряная электростанция в Нидерландах. И сумма, о которой идет речь, тоже была незначительной.

– Сколько? – спросил Брунетти, которому стало любопытно, какую именно сумму его тесть считает незначительной.

– Порядка полумиллиона евро или чуть больше. Уже не помню. Это было лет шесть назад.

– Что было дальше? – спросила Паола.

– Компания развивалась весьма успешно, но Джанни не терпелось забрать деньги, и когда он пришел с этим ко мне, акции как раз «просели» на пятьдесят процентов или около того. Он сказал: «Мене нужны деньги!» Сначала Джанни попытался занять у меня, но я ему отказал. Потом он предложил мне выкупить пакет его акций. – Конте посмотрел на жену, но тут на столе появилась граппа, и это избавило его от необходимости заканчивать рассказ.

Он взял рюмку и уже собирался высказать свое мнение о напитке, но вдруг графиня спросила:

– Что именно он тебе предложил?

Брунетти не хватило смелости задать этот вопрос, но услышать ответ было очень любопытно. Конте поднял крошечную рюмку с граппой, улыбнулся жене, словно говоря: «Твое здоровье!», и отпил глоточек. Потом поставил рюмку на стол перед собой и склонил голову набок, признавая, что выбора у него нет и на вопрос надо отвечать.

– Джанни сказал, что продаст весь пакет акций по дешевке, если в расчетных документах я укажу еще меньшую сумму, чтобы он мог показать их сестрам, а пятьдесят процентов от разницы он передаст мне, в виде наличных. Они владели акциями сообща, но Джанни был управителем, а его сестры ничего не смыслят в бизнесе. – И конте добавил со значением: – Они ему доверяли. В то время…

– И что ты ему ответил? – спросила Паола.

– Отказался. Сказал Джанни, что он волен продавать акции на любых условиях, но мне это неинтересно. – Конте снова отпил из рюмки. Раздражение в его голосе нарастало. – Он очень настаивал, и мне пришлось отказать ему в грубой форме. Он ушел. – И после небольшой паузы конте добавил: – Через месяц явились его сестры и потребовали возместить им убытки. – Граф Фальер вздохнул. – По словам Джанни, я смошенничал, обманул его, а значит, и их тоже.

– Орацио, ты никогда мне об этом не рассказывал! – воскликнула контесса.

– Дорогая моя, вы с Элизабетой – подруги. Я не хотел тебя расстраивать.

– Что ты сказал сестрам Джанни? – спросила графиня, явно взволнованная его рассказом.

– Сказал, пусть присылают своего юриста к моему. Он объяснит им, что произошло.

– Ты рассказал им, что Джанни пытался провернуть аферу?

– Не думаю, что это было бы корректно, дорогая. Он ведь все-таки их брат.

– Они последовали твоему совету? Прислали юриста?

– Да. Артуро объяснил им условия сделки по продаже акций.

– А твой юрист сказал, что пытался сделать Джанни?

– Я ни словом не обмолвился об этом Артуро, – ответил конте и допил свою граппу.

– И что теперь будет с Джанни? – спросила контесса.

Конте передернул плечами и встал со стула.

– Понятия не имею. Знаю только, что он не так умен, как ему представляется, и не способен устоять перед искушениями – любого рода. А значит, за что бы он ни взялся, это закончится провалом.

9

Возвращаясь домой, Брунетти и его жена держались за руки – желание, навеянное то ли долгожданным приходом весны, то ли бесчисленными похвалами Паолы в адрес его костюма.

– Я привык считать ее дружелюбным драконом, – сказал Брунетти, надеясь, что Паола поймет, что он имеет в виду.

– Элизабету. – Это был не вопрос, а уточнение.

– Конечно. А ты думала, я говорю о графине Фальер?

После недолгого раздумья Паола сказала:

– Я понимаю, что ты имеешь в виду. Это и правда, и нет.

– Когда мы встречались с ней в доме твоих родителей, контесса Морозини-Альбани не плевалась огнем и дымом, но впечатление было такое, будто ей все равно, нравится она людям или нет. Она без колебаний высказывает свое мнение.

– В нашем кругу ее любят, и Элизабета это знает.

– А я вхожу в этот круг? – спросил Брунетти.

Паола с удивлением взглянула мужу в лицо.

– Конечно! Глупый вопрос, Гвидо. Ты – один из нас. Контесса это знает, потому и предстает перед нами такой, какая она есть.

– То есть?

– Умной, независимой, нетерпеливой, одинокой.

Первые три качества Брунетти признавал за контессой и сам, но четвертое его удивило.

– Почему она дает Меруле деньги? Как думаешь?

– Соглашусь с мамой: это цена, которую Элизабета, по ее собственному убеждению, должна заплатить, чтобы быть принятой в обществе.

– Ты говоришь так, словно у нее это не очень-то получается.

– Гвидо, я знаю этих людей! Бога ради, я – одна из них, неужели ты забыл об этом? У Элизабеты – титулованные предки по отцовской и материнской линии, ее родословная намного длиннее, чем у представителей здешней знати. Но она – сицилианка, и даже не принчипесса[286]286
  Княгиня, принцесса (итал.).


[Закрыть], хотя отец у нее и князь. Поэтому в Венеции ее не воспринимают как равную. Не до конца…

– Даже несмотря на то, что она вышла за венецианца? – спросил Брунетти.

– Наверное, именно поэтому!

Такого ответа он от Паолы точно не ожидал.

– Ты понимаешь, что это похоже на бред? – спросил он, невольно повысив голос.

– Я понимаю это лет эдак с шести, но ничего ведь не меняется. – Она остановилась на середине моста, ведущего к Сан-Поло[287]287
  Исторический район Венеции.


[Закрыть], и оперлась о парапет. – Если бы только контесса могла махнуть на все это рукой… Но, думаю, она просто не способна на такое. Предрассудки чересчур сильны или слишком укоренились. Другого мира она не знает, потому и пытается упрочить свое положение в этом.

Брунетти спросил:

– Как думаешь, она захочет со мной поговорить?

– Элизабета?

– Да.

– Думаю, захочет. Как я уже сказала, ты для нее – один из нас. И ты ей симпатичен. – И, уже вставляя ключ в замок входной двери, по привычке добавила: – Мне так кажется!

* * *

На следующее утро Брунетти подождал до половины одиннадцатого, прежде чем набрать номер контессы, полученный от Паолы. Благодаря этому у него появилось время на то, чтобы пролистать Il Gazzettino и La Nuova Venezia[288]288
  Ежедневная региональная газета.


[Закрыть] в поисках статей о краже в библиотеке, но ни в одной газете о ней не упоминалось.

Он позвонил графине на телефонино, и уже после двух гудков женский голос ответил: «Морозини-Альбани!»

– Контесса, – начал комиссар, – это Гвидо Брунетти, муж Паолы Фальер.

– Я узнала вас по вашей фамилии, комиссарио.

Это была шутка, а не признак раздражения.

– Для меня это комплимент, контесса, – сказал Брунетти. – Мы с вами не так уж много общались за ужином у моих тестя и тещи.

– Я всегда об этом сожалела. – Если у графини и сохранился сицилийский акцент, то легчайший, едва уловимый.

– Тогда, может, мы побеседуем сегодня, если у вас есть время? – Брунетти решил, что с этой женщиной лучше говорить прямо.

– О чем? – спросила она, заставив его вспомнить дотторессу Фаббиани и то, как она не желала признаваться, кто их патронесса.

– О библиотеке Мерула, – ответил он.

Последовала долгая пауза.

– Дотторесса Фаббиани рассказала о том, как мое имя связано с ее библиотекой? – наконец спросила графиня.

– Боюсь, у нее не было выбора, контесса.

– У человека всегда есть выбор! – моментально возразила его собеседница.

– Возможно, он не так уж широк, когда ты разговариваешь с полицейским? – мягко отозвался Брунетти.

– К несчастью, вы правы. – Было ясно, что эта мысль не обрадовала графиню. – Вы собираете информацию по конкретному делу? – спросила она и тут же добавила: – Хотя не представляю, чем я могу вам помочь.

– Мне хотелось бы поговорить с вами о книгах, контесса. Я мало что о них знаю.

– Но мы с вами уже говорили о книгах, комиссарио!

Это прозвучало так неискренне, что он засмеялся.

– Я хотел сказать, о старинных книгах.

– О тех, которые чаще крадут?

– В данном случае они уже украдены, – рискнул заметить Брунетти.

– И вы ведете расследование, я правильно понимаю?

– Да.

– Тогда вам лучше навестить меня, и мы сможем это обсудить.

Он знал, где находится ее палаццо: часто ходил мимо, когда учился в средней школе, да и с Паолой они иногда бывали в этом районе, когда длинным путем возвращались домой из ресторана Carampane. Пятиэтажное здание на маленькой кампо в районе Сан-Поло, с боковой дверью, выходящей на канал, который тянется перпендикулярно Рио-Сан-Поло… На окнах первого и второго этажей металлические решетки. Уже несколько десятков лет, глядя на такие решетки, Брунетти думал, как быть в случае пожара. Жильцам придется выпрыгивать из окон третьего этажа! Ни изящных арабесок, ни филигранных кованых узоров – ни капли красоты не было в этих решетках: прямые, как линии в кроссворде, прутья, сваренные между собой в местах соединения много столетий назад. И с тех пор сквозь эти прутья тянулись лишь руки.

Решетки со временем поржавели, из-за чего на фасадной стене появились длинные темные потеки. Они напоминали Брунетти признаки обветшалости, виденные им на фасаде дома Франчини.

Комиссар переложил портфель в левую руку и нажал на кнопку дверного звонка. Вскоре ему открыла темнокожая женщина в белом переднике, возможно, таитянка или филиппинка.

– Синьор Брунетти? – спросила она.

Когда он подтвердил, прислуга изобразила нечто, что в прежние времена назвали бы книксеном. Брунетти подавил улыбку. Женщина пропустила его в дом, сказав, что контесса ждет, и комиссар оказался в просторном андроне[289]289
  Вестибюль (итал.).


[Закрыть], тянувшемся параллельно каналу, со множеством все тех же зарешеченных окон.

Чтобы закрыть дверь, служанке пришлось приложить немалые усилия, после чего она сопроводила Брунетти через вестибюль к лестнице, ведущей на второй этаж. Дверь наверху была из цельного массива орехового дерева, с резным рисунком в виде квадратов, в центре каждого – резная же распустившаяся роза. Дверная ручка была латунная, в форме львиной лапы.

За этой дверью начинался центральный коридор без окон, по которому они прошли в просторную гостиную с видом на кампо. Брунетти предложено было расположиться поудобнее, и, сказав, что контессу известят о его приходе, служанка удалилась через двустворчатую дверь в другом конце комнаты.

Комиссар понятия не имел, сколько придется ждать, и все же ему не хотелось, чтобы контесса застала его сидящим. Он подошел к картине, висевшей слева от него – большой охотничьей сцене: гончие повалили вепря; при этом пара собак отбилась от своры, чтобы поваляться на земле. Один громадный датский дог терзал кабана за ухо, другой крепко сжимал зубами его заднюю ногу. По стилю это было похоже на натюрморт, виденный Брунетти в рабочем кабинете у тестя, то есть это мог быть прославленный Снейдерс[290]290
  Франс Снейдерс (1579–1657) – фламандский живописец; писал декоративно-красочные натюрморты и анималистические картины. (Примеч. ред.)


[Закрыть], но даже если и так, картина все равно ему не понравилась.

Сквозь окна проникали скупые солнечные лучи, и на стене, которая была освещена лучше всего, висело шесть мужских и женских портретов. Брунетти отметил некоторое сходство между вепрем и одним из мужчин; лицо второго напоминало морду пса, терзавшего вепря за заднюю ногу. Интересно, это семейные портреты?

Его раздумья нарушило появление контессы Морозини-Альбани. На ней был простой серый свитер и более темная шерстяная юбка длиной чуть ниже колен. Кажется, у контессы красивые ноги… Брунетти хватило быстрого взгляда, чтобы еще раз в этом убедиться. Из украшений на ней было множество тонких золотых цепочек «манин»[291]291
  Особый венецианский вид плетения «колечками», названный в честь знаменитой семьи Манин.


[Закрыть]. Мать Брунетти и ее подруги мечтали иметь хотя бы одну такую цепочку, а на контессе их сейчас было около тридцати.

Комиссар знал, что эта женщина на два года старше его тещи, но это не мешало контессе Морозини-Альбани выглядеть лет на десять моложе своего возраста. Кожа у нее была гладкая и чистая, и при взгляде на нее появлялись ассоциации со сливками и розами. Брунетти мысленно одернул себя – что за неуместная романтика?

Контесса торопливо прошла через зал, чтобы поздороваться, и, похоже, нисколько не удивилась, когда Брунетти склонился, чтобы поцеловать протянутую ему руку. Подведя гостя к стулу, графиня спросила:

– Могу я предложить вам кофе, комиссарио?

– Очень мило с вашей стороны, контесса, но по пути сюда я успел зайти в кофейню. Достаточно того, что вы любезно согласились встретиться со мной.

Брунетти подождал, пока она опустится на стул напротив, и только потом сел сам. Контесса держалась очень прямо, но при этом так естественно и изящно, что даже мысль о том, что ее спина может соприкоснуться со спинкой стула, казалась кощунством. Профиль графини – комиссар осознал это впервые с тех пор, как они познакомились, – был идеален, с прямым носом и высоким лбом, каким-то необъяснимым образом свидетельствовавшими об оптимизме и энергичности контессы. Карие глаза, настолько темные, насколько это вообще возможно, контрастировали с бледным лицом и казались еще больше.

Свой портфель Брунетти поставил на пол.

– Хочу поблагодарить вас за то, что нашли для меня время, контесса. Я это ценю, – сказал он.

– Книги, которые некогда принадлежали мне, испорчены и украдены, и вы пытаетесь разыскать злоумышленника. Ни о какой особенной любезности с моей стороны не может быть и речи. – Она улыбнулась, смягчая свою ремарку.

Не совсем понимая, упрекнули его или поблагодарили, Брунетти сказал:

– Боюсь показаться чрезмерно меркантильным, но я пришел, чтобы поговорить о понесенном библиотекой финансовом ущербе и, если вы не слишком ограничены во времени, узнать больше об этих книгах. По словам дотторессы Фаббиани, вы весьма в этом сведущи.

По лицу контессы скользнула тень удивления.

– Дотторесса преувеличивает, – произнесла она и добавила, уже уверенно и спокойно: – Но мне все равно очень приятно.

– Она сказала, что у вас особое чутье на книги, – проговорил комиссар. Графиня Морозини-Альбани улыбнулась и вскинула руку, словно желая оттолкнуть от себя этот комплимент. Брунетти продолжал: – Я знаю о книгах очень мало – по крайней мере этого класса. То есть я понимаю мотивы кражи, но почему выбраны именно эти издания и какая их дальнейшая судьба, мне неясно. Где могут быть проданы отдельные страницы? Какова их ценность?

– Жаль, что мы никогда не обсуждали эти темы за ужином в доме Донателлы, – сказала контесса.

– Бывая там, я стараюсь вести себя как муж Паолы, а не как полицейский.

– Но сегодня вы пришли ко мне как полицейский?

– Да, – ответил Брунетти, открывая портфель и вынимая блокнот и ручку. – Одна из украденных книг, – начал он, – была когда-то подарена вами библиотеке. Дотторесса Фаббиани говорит, что это Рамузио, но я понятия не имею о ее ценности.

– Почему это так важно? – спросила графиня.

– Благодаря этому я смогу понять, насколько серьезно совершенное преступление, – пояснил Брунетти.

– Вопрос не в серьезности, – строго сказала контесса. – Это редкая и прекрасная книга!

Брунетти качнул головой, стряхивая замешательство.

– Боюсь, я подхожу к делу несколько иначе, контесса. Я – полицейский. Стоимость книги повлияет на то, как это преступление будет классифицировано.

Хозяйка дома задумалась, и Брунетти показалось, что он ее обидел.

– Полагаю, упоминания о том, за какие деньги эти книги были куплены, есть в семейном архиве, – наконец сказала она.

– Но разве эти сведения не устарели? – спросил Брунетти, заранее зная, что так оно и есть.

Хотя… У него появилась идея. Возможно, стоимость Рамузио удастся рассчитать с помощью…

– Скажите, украденная книга была застрахована? – спросил он.

– Мой свекор, – начала контесса со слабой улыбкой, – однажды сказал, что размышлял о том, не застраховать ли ему все, что есть в палаццо. – Она выдержала паузу в три долгих биения сердца и продолжила: – Но потом понял, что дешевле сделать так, чтобы в доме постоянно находился хотя бы один слуга.

Взгляд у нее был холодный, безмятежный.

– Вне всяких сомнений, это дешевле, – согласился Брунетти.

– В те времена так и было, – сказала контесса. Подчеркнув таким образом высокое социальное положение и богатство семьи своего супруга, она продолжала уже более прагматично: – Чтобы узнать актуальную стоимость старинных книг, можно проверить перечни лотов на аукционах и прайсы торговцев – в онлайн-режиме.

Брунетти об этом уже задумывался, поэтому произнес:

– Я найду, кто сможет это сделать.

У него тоже были «слуги», которыми он распоряжался по своему усмотрению.

– Что еще украли? – спросила контесса.

– Есть факт, о котором в библиотеке еще не слышали, – сказал Брунетти. – Человек, вырезавший страницы, никогда не заказывал и не прикасался к двум отсутствующим книгам.

– А вы уверены, что они украдены? – спросила графиня.

– Да.

После паузы она поинтересовалась:

– Это означает, что воров было несколько?

– Похоже на то.

Контесса издала звук, который, не будь она титулованной особой, можно было бы назвать фырканьем, и произнесла:

– Я полагала, в библиотеке книгам ничего не грозит.

Брунетти благоразумно промолчал.

– Этот человек посещал библиотеку три недели, – продолжала контесса, – и никто ничего не заметил?

Вопрос прозвучал довольно резко, однако комиссар продолжал хранить молчание.

– Синьора Фаббиани сказала, что этот человек – американец, – проговорила контесса и добавила: – Впрочем, это ничего не меняет.

Брунетти наклонился и взял из портфеля папку с документами.

– Его зовут Джозеф Никерсон, – произнес он и посмотрел на графиню.

Может, это имя ей о чем-то говорит? Нет, вряд ли…

Он сообщил ей то немногое, что сам знал о Никерсоне: об Университете Канзаса, о курсе «История мореплавания и средиземноморской торговли», о рекомендательном письме и паспорте.

– У вас есть его фото? – спросила контесса.

– Да, – ответил Брунетти, протягивая ей ксерокопию паспортных страниц.

– Похож на американца, – заметила она с легким пренебрежением.

– Так он представился в библиотеке.

Брунетти взял у нее из рук ксерокопию и снова внимательно всмотрелся в текст. Сотрудники Мерулы общались с Никерсоном по-итальянски, и он говорил с акцентом. Он вполне может быть англичанином или выходцем из любой другой страны. На итальянском он изъяснялся бегло. Что, если приобретенным был именно акцент, а не язык? И злоумышленник на самом деле итальянец? Если паспорт поддельный, стоит ли верить всему остальному, что он говорил о себе?

Комиссар посмотрел на фотографию, представил Никерсона с более темными и длинными волосами. Да, это вполне вероятно. Жаль, что нет образца его почерка, хотя бы пары-тройки слов: по почерку определить национальность проще, нежели по акценту или внешности.