Текст книги "Современный зарубежный детектив-4. Компиляция. Книги 1-23 (СИ)"

Автор книги: Дженнифер Линн Барнс

Соавторы: Донна Леон,Джулия Хиберлин,Фейт Мартин,Дэвид Хэндлер,Дейл Браун,Харуо Юки,Джереми Бейтс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 299 (всего у книги 327 страниц)

62

Прогнившие доски качелей царапают спину.

Вперед, назад. Вперед, назад.

В такт этому мерному покачиванию я жму кнопку на фонаре.

Вкл, выкл. Вкл, выкл.

Издевательство над моим воспаленным рассудком. Нет никакого «вкл». Фонарик не работает.

Запасная лампочка и батарейки остались в рюкзаке, который сейчас, наверное, лежит под головой у Карла вместо подушки. Возможно, он вывалил все содержимое на землю в двадцати футах от меня – сообразив, что такую тяжесть ему до машины не донести. Черт, а может, он и сам притаился в двадцати футах от меня!

Размеренное движение качелей убаюкивает. Теперь, когда мы познакомились поближе, я поняла: это те же зубастые качели, что я видела в книге Карла.

Вперед, назад.

Если оттолкнуться посильнее, видно кусочек неба над крышей. Здесь я – всего лишь одна из собравшихся на крыльце теней. Мы все хотим устроить кому-то сюрприз. Однажды я подготовила такой сюрприз на день рождения Рейчел. Впервые в жизни – на долю секунды – я увидела, каким бы было ее испуганное лицо. Благодаря Карлу я только таким его и вижу.

Обезболивающее теплым океаном лижет мой мозг – словно где-то под кожей поет джазовая певица. Голодные спазмы и болезненная пульсация в руке принадлежат кому-то другому. Сосны громко шуршат над головой – обычно от таких звуков я чувствую себя маленькой девочкой в теплой кроватке с уютно подоткнутым одеялом.

Надо успеть составить план дальнейших действий – пока я на это способна.

Добраться до пикапа в темноте не получится при всем желании.

Скоро рассвет. Часов через шесть. Или пять.

Я заставляю себя подняться с качелей. Все тело болит. Дверь по-прежнему открыта. Вхожу на кухню и ощупью выбираю себе стул с высокой прямой спинкой. С грохотом тащу его по коридору, пока он не врезается в рукодельный шкафчик. Нет, сейчас я не могу об этом думать.

Выбираю комнату с матрасом на полу и плотно закрываю дверь. Это комната Карла.

Все так же вслепую подпираю дверную ручку стулом, подхожу к окну и сдираю с него жалюзи. Они послушно падают на пол. Чем больше шума я создаю, тем больше власти чувствую над происходящим. Комнату заливает серый бальзам – света не очень много, но уже достаточно.

Я отпираю окно, рывком поднимаю раму и втягиваю острый коричный аромат сосен. Кажется, этим бодрящим запахом можно лечить рак. В моей тюрьме должен быть свежий воздух. Я оставляю окно открытым – плевать на людей и насекомых, мне надо чем-то дышать. Осторожно достаю из перевязи таблетки, пакет с камнями и тампоны.

Какой чуткий и в то же время омерзительный поступок со стороны Карла – оставить мне тампоны. Я открываю пакет с камушками и выкладываю восемь штук на подоконник, еще восемь – на наклоненную спинку стула, которым подперла дверь. Остальные разбрасываю под дверью. Не бог весть какая сигнализация, но хоть что-то.

Достаю из шкафа швабру и обмахиваю матрас, надеясь таким образом разогнать живность, которая могла в нем завестись. Затем вытаскиваю из кобуры пистолет и кладу его рядом со шваброй, со стороны здоровой руки.

Кладу голову на матрас, вдыхаю запах Карла – есть он там или нет. Нащупываю ключик, который висит теперь на моей шее.

И представляю ужасные предметы, что покоятся в шкафчике для рукоделия.

Усилием воли заставляю себя мысленно вернуться на тропинку, к белым клочкам салфеток на ветках. Они так и ждут своего часа. Им не терпится вывести меня на свободу.

Внезапный, восхитительный дурман заливает мои уши, руки, ноги, пальцы. Таблетки подействовали – раньше им мешал адреналин. Но теперь не мешает.

Океан захлестывает меня с головой, и я не сопротивляюсь.

Вижу какие-то вспышки. Лицо сестры. Двух Мэри. Глаза Барфли.

Снова вспоминаю про салфетки. Они призывно машут.

И превращаются в прекрасных белых бабочек.

Они хлопают крыльями и, одна за другой, улетают в никуда, забирая с собой остатки моей надежды.

День девятый

Мой блокнот с советами по выживанию. Составлен в возрасте 12 лет.

Как защититься от ночных похитителей

1. Заклеить окно спальни суперклеем.

2. Не задергивать шторы и не опускать жалюзи, чтобы всегда видеть, кто за окном.

3. Посадить внизу колючие розы/ядовитый плющ (работать в перчатках).

4. Каждую ночь выставлять на подоконник восемь колокольчиков.

5. Держать под рукой пистолет.

63

Когда я просыпаюсь, бледный свет уже золотит сосновый дощатый пол и голые стены. Стул так и стоит под дверью. Швабра и пистолет по-прежнему лежат рядом. Сорванные с карниза жалюзи валяются на полу.

Время – шесть утра, может, чуть больше. Это мой дар – угадывать время суток. Даже тренеру редко удавалось сбить меня с толку, сколько бы он ни завязывал мне глаза. Когда я скатываюсь с матраса и встаю на ноги, в голове вспыхивает резкая боль, словно кто-то со всей силы вломил кирпичом по правому виску. Боль в руке по сравнению с этой – пустяк, легкое покалывание.

Я подкрадываюсь к окну и выглядываю на улицу, где растет персиковое дерево. Земля под ним усыпана гнилыми плодами. Неподалеку от дерева стоит полуразвалившийся каменный колодец. Позади него поблескивает ручей – видимо, оттуда Карл и набрал воды в мою бутылку.

Перевожу взгляд обратно на колодец. Вдруг перед глазами сами собой всплывают слова: часы с водозащитой 300 м. Бред какой. Колодец не может быть глубиной в тысячу футов. Футов десять – да. Сто максимум.

Я переключаю внимание на ржавую сушилку для белья в виде зонтика и заросший клочок земли, который раньше был грядкой. Почти сразу за ней оазис заканчивается – и начинается лес. Уютный маленький рай для оправданного убийцы.

Я вытаскиваю стул из-под дверной ручки, обрушивая на пол лавину камней.

И замираю. Кругом полная тишина – если не считать стрекота двух-трех цикад, которые после семи, тринадцати или семнадцати лет беспробудного сна решили взять все от своей короткой жизни. Вообще у цикад очень странные отношения со сном и простыми числами. Я тоже кое-что знаю об этих насекомых, Карл.

Начинаю бегать по дому и срывать с окон жалюзи, гадая, мешали ли они какой-нибудь похищенной девочке определять время суток.

То ли омерзительный запах химикатов рассеялся, то ли я принюхалась.

Через пять минут все комнаты заливает свежий воздух и рассветное солнце. Я выбираюсь на улицу и дважды обхожу дом по кругу. Поверх колодца лежат листы фанеры, придавленные мотком колючей проволоки и тяжелым камнем. Одной мне такую тяжесть не поднять. Интересно, кто вырыл этот колодец? Дядя Карла? Сам Карл?

Ручей крошечный и весь затянут ряской – да, зря я вчера глотнула воды из той бутылки. Выкрикиваю имя Карла. Нет ответа. Помню, тренер меня наставлял: куда хуже скрываться от преследования при свете дня в незнакомом месте, чем ночью – в знакомом.

Стрекот усиливается, отчего и нервы у меня начинают шалить.

Нахожу на кухне ржавый столовый нож, пачку соленых крекеров в старой жестянке и три банки апельсиновой шипучки «Гаторейд» с истекшим сроком годности. Подбираю с земли несколько персиков и срезаю гнилые места. Да это не просто завтрак – настоящий пир!

С новыми силами можно браться за дело.

Итак, я опять в коридоре. Ручки с маргаритками улыбаются мне круглыми белыми личиками и желтыми глазками.

Они словно призывают: Открывай!

Самая большая дверца находится ровно посередине шкафа и подписана: «Большая Берта». Сразу вспоминаю Буффало Билла из «Молчания ягнят», который похищал толстых девушек, морил их голодом, а из лишней кожи потом шил себе костюм. Рейчел была худой.

Рывком открыв дверь, я обнаруживаю внутри старинную швейную машинку «Зингер» с продетой в иголку бежевой ниткой. Едва сдерживаю рвотный позыв.

Не знаю, можно ли ненавидеть Карла сильнее. Но с каждой секундой, что я провожу возле этого чудовищного шкафа, вдыхая его затхлую вонь, меня все глубже затягивает на дно.

Какой ящик выбрать? «Золушку» – потому что так он называл девушку под дождем? «Скарлетт» – потому что мы с сестрой миллион раз пересматривали «Унесенные ветром»? «Розу» – потому что это любимый цветок моей мамы?

За годы изысканий я хорошо усвоила одно: все жертвы одинаково важны. Каждая заслуживает право быть первой.

Точки пульса на моем теле стучат как бешеные. Я трогаю ручку «Золушки». Потом «Вивьен». «Мари-Луиза». «Джин». «София» и «Пенелопа». Начинаю распахивать все дверцы подряд, чтобы убедиться окончательно.

Передо мной – фотокамеры.

Карл назвал человеческим именем не только Джорджа, своего любимца и верного спутника в путешествиях по Техасу.

Он давал имена всем своим фотоаппаратам.

Объективы таращатся на меня, будто россыпь пустых глазниц.

Я запуталась в собственных чувствах. Что я сейчас испытываю? Облегчение – от того, что в шкафу не оказалось жутких трофеев? Мандраж – от того, что Карл до сих пор держит ситуацию в своих руках?

Я ощупываю дно отсека со швейной машиной и не нахожу ничего, кроме пыли. Выкладываю на пол Элеонору – старый объемистый «Кодак Дуафлекс», – и Джин, винтажный «Кэнон» с длинным объективом-гармошкой.

Пока я собирала информацию о Карле, то волей-неволей кое-что узнала о камерах – и теперь могу почти без труда опознать любую из тех, что лежат на полках шкафа. Внимательно ощупываю задние стенки отсеков, в которых покоились Элеонора и Джин. Ничего. Что ж, допустим, в шкафу хранится только коллекция камер.

Вдоль пола тянется один большой длинный ящик, которого я вчера не заметила. Ручки на нем нет, только маленькая замочная скважина.

Я все поняла, Карл. Сюда должен подойти твой серебристый ключик.

Снимаю цепочку и встаю на колени перед шкафом. Но ключ не нужен: когда я дергаю ящик на себя, он послушно вываливается, осыпая пол черно-белым содержимым.

Новые бумажные призраки.

64

Тени и свет, углы и пятна. Карл хранил в ящике не меньше сотни фотографий, все 8×10 и черно-белые. Мне пришлось четыре раза ходить от шкафа к дивану, чтобы перетаскать туда все снимки. Начинаю спешно их рассматривать.

Я-то надеялась увидеть лицо девушки под дождем или девушки из пустыни. Но нет. Никаких покалеченных тел и костяных россыпей под ржавыми остовами машин на дне оврага. Никаких Мэри. Большинство фотографий я вижу впервые. По меньшей мере четверть из них – собачьи портреты.

И на всех без исключения – новые грани Карла, в которых я ему раньше отказывала.

Эти снимки заставляют мое сердце трепетать от чувств. Сожаление, ликование, тоска. Сколько времени и сил мы тратим на ожидание чего-то – а оно всегда прямо у нас под носом. Магия в обыденности, экзотика – у нас во дворе. У каждого зверя есть душа, а у каждого человека – ужасная и прекрасная история. Карл снимает через темное стекло. Ничто не вечно, говорит он. Ни радость, ни боль.

Карл никогда не лез на рожон, не пытался запечатлеть на пленку исторические моменты. Юбка Мэрилин Монро взлетает от потоков воздуха из вентиляционной решетки, уборщик на полу пытается утешить Роберта Кеннеди после того, как в него стреляли. Нет, Карлу не нужно было далеко ходить за удачными кадрами. Гордый пес, умирающее дерево, нищее дитя со старческим лицом, взрослый богач с детским.

Внезапно мне начинает казаться, что за мной следят. Будто бы изо всех – столь неосмотрительно открытых – окон на меня смотрят камеры. Хочется немедленно сбежать из лесной хижины Карла и никогда сюда не возвращаться.

Я быстро, почти не глядя, переворачиваю следующий снимок, потом еще и еще один… и еще… Но тут мой взгляд за что-то цепляется. Я обмираю. Возвращаюсь к предыдущему снимку.

Во дворе простого дома цветет глициния.

Два этажа, белая окантовка, один оконный проем, конек крыши. На коньке застыла девочка. У нее на плечах – плащ из старой цветастой простыни.

Руки раскинуты, как крылья. Глаза закрыты. На траве внизу лежит тонкий детский матрасик, призванный смягчить удар в случае неудачи.

Напрягать воображение не приходится: я знаю, чем все закончилось. Ведь я стояла за этим самым окном.

Моя сестра прыгнула. Сломала два ребра и лодыжку.

Это случилось за семь лет до ее исчезновения. Мне только-только исполнилось пять.

Если эту фотографию сделал Карл, выходит, он следил за нами уже очень, очень давно.

Продираясь сквозь лесную чащу, я срываю с ветвей все клочки белых салфеток – заметаю следы.

Прячу их в импровизированный мешок из гавайской рубашки, куда сложила два апельсиновых «Гаторейда», большую подборку фотографий Карла, ржавый столовый нож, таблетки и бутылку воды, еще полную – на самый крайний случай. Лучше уж проглотить просроченную шипучку, чем паразитов из ручья.

Убирая с веток обрывки салфетки, я кладу под стволы собранные Карлом камешки. Один клочок – один камень. Днем, при свете сочащегося сквозь кроны солнца, можно заметить, что он брал в коллекцию не любые камни, а лишь те, что немного поблескивали.

Как это обычно и бывает, ближе к концу пути склон становится круче. А со сломанной рукой и адской головной болью подниматься еще тяжелее – ощущения такие, словно я покоряю Эверест.

Я настолько привыкла к стрекоту цикад и прохладной сосновой сени, что внезапно воцарившуюся тишину замечаю не сразу. Птицы и насекомые умолкли, словно их выключили.

Надвигается гроза. Возможно, сильная. Последний раз, когда насекомые давали мне столь зловещее предупреждение, ветер едва не расплющил мою палатку, в которой я жалась к девочке по имени Лили (той самой, что прятала еду у себя под кроватью, но никогда ее не ела).

Что теперь? Вперед – или назад? А может, Карл уже давно осилил подъем и укатил отсюда? Хвоя над моей головой начинает шуршать и танцевать. От холодного ветра, который пробивается сквозь нее, моя блестящая от пота кожа покрывается мурашками.

Решение принять очень просто. Я ни за что не вернусь в хижину Карла. Устремляюсь вперед, представляя себе пикап на полянке и запасные ключи в колесной нише. Ах да, и Карла, жующего «уотабургер» в воображаемой придорожной закусочной.

Последние тридцать шагов до поляны даются ой как непросто. Пикап действительно стоит на месте. Барфли привязан к дереву и скулит. Деревья сходят с ума. Небо похоже на страшную картину углем.

Завидев меня, Барфли принимается отчаянно лаять. Поверить не могу, что Карл бросил его на улице – а сам, наверное, сидит в салоне и болтает с Уолтом, врубив радио на всю громкость.

Я успеваю додумать эту мысль ровно в ту секунду, когда подхожу к Барфли. Что-то не так. Пес лает встревоженно и злобно. Те двое из бара? Те, что пытались меня задавить? За их спинами я замечаю Карла – с пистолетом в руке. Что здесь творится? Одно из окон пикапа лопается и осыпается. Карл метил мне в голову, но промахнулся?

Выстрел застает врасплох и незнакомцев. Они допускают ошибку: оглядываются. И поворачиваются ко мне спиной. Я изо всех сил огреваю мешком с камнями того, кто стоит ближе ко мне. Он пошатывается.

Я замахиваюсь вновь. Он оседает на землю. При свете дня я подмечаю, что мои преследователи – отнюдь не качки. На одрябших мышцах виден жирок. Обоим чуть за тридцать. Похоже, из физических нагрузок у этих ребят – только еженедельная стрижка газона.

Барфли рвется с поводка. Второй незнакомец делает шаг в сторону Карла. Карл стреляет. Раздается пронзительный визг, на который такой верзила просто не должен быть способен. Он уже корчится на земле, стискивая ногу.

Карл достает из моего рюкзака скотч и веревку.

На земле рядом с Карлом я замечаю кровь, но точно сказать, чья она, не могу. Карл грубо заматывает скотчем ноги подстреленного мужика, затем бросает мне скотч.

– Займись вторым. Вяжи по рукам и ногам.

– Эй, погодите-ка… – Мой верзила уже пришел в себя и начал оценивать перспективы. Черное небо, лающий пес, безумный старик с веревкой в руке.

– Молчать! – рявкает на него Карл. – Когда закончишь, тащи его сюда.

Через несколько минут мы привязываем обоих к дереву.

– Как бандитов из мультика, – с усмешкой подмечает Карл. – Классная у тебя гавайская сумочка! Так, ладно. Бурю мы с Барфли переждем в машине, а потом послушаем их историю.

Он начинает разматывать поводок и что-то шепчет на ухо псу. Тот лижет ему щеку.

– Мы не команда!.. – начинаю возмущаться я, но слова тонут в оглушительном раскате грома.

65

– Объяснись!

Мы заняли свои прежние места. Барфли сидит сзади, Карл за рулем, я на пассажирском сиденье. Ветер и дождь лупят по машине со всех сторон, гром почти не смолкает. Я не боюсь грозы. Ни капельки. Вряд ли она способна причинить какой-то урон нашему «Шеви».

– Я решил прогуляться, – сказал Карл. – И вот, обнаружил у машины этих парней!

– Поподробнее.

– Я привязал Барфли к дереву и пошел в лес по большой нужде. Мы с Барфли только-только проснулись. Тут я услышал рев двигателя. Эти двое припарковались ярдах в двухстах от нашего пикапа и вышли на улицу. Машина была та же. Я стал подслушивать их болтовню, но почти ничего не услышал. Толстяка зовут Марко. Они говорили про что-то фиолетовое. А ты чего так долго? Нашла моих девочек?

До меня не сразу доходит, что под «девочками» он имеет в виду фотокамеры. Фиолетовое? Что это может быть? Имя Марко кажется смутно знакомым.

– Откуда у тебя пистолет?

– Удача, да? Пушка обнаружилась под передним сиденьем «Фольксвагена». Студентки нынче пошли беззаботные – чего только не забывают в салонах арендованных тачек. Когда я пошел в лес, то хотел оставить пистолет в машине, но в последний момент передумал: мало ли, в каком настроении ты вернешься из хижины.

– Кто эти парни?

– Откуда мне знать, черт подери?!

До меня потихоньку доходит. Карл угнал машину, а из машины украл пистолет. Стало быть, я – его пособник в угоне транспортного средства и незаконном ношении оружия и боеприпасов. Вдобавок я только что вырубила живого человека. В те секунды, размахивая мешком с камнями, я была сама не своя. Будто бы кто-то другой управлял моими руками.

На улице по-прежнему льет как из ведра. Сквозь мокрое стекло почти не видно двух бедолаг под деревом. Надеюсь, машина не увязнет в грязи. Через двадцать четыре часа нас начнет разыскивать миссис Ти и полиция. Этих людей тоже будет кто-то искать. Я достаю из-под рубашки цепочку с ключом.

– А вот это мне еще пригодится, – говорит Карл. – Он принадлежал тете. Ты смогла открыть нижний ящик ее шкафа? Раньше она все время носила ключ у себя на шее – он напоминал ей об отце. И помогал уберечь ее личные вещи от любопытных племянничков, хе-хе. В ящике оказались пара эротических романов, ее пеньюар со времен медового месяца, пачка облигаций и тот портрет в пустыне. Дядя сделал его еще до свадьбы. Он был фотограф-любитель, между прочим. И многому меня научил. После смерти мне досталось несколько его девочек.

– Ты носишь на груди тетин ключ? А тот портрет чемодана… сделал твой дядя? Ты хранил у нее в шкафу свои фотографии?

– Кажется, до тебя начало доходить.

– А хижину…

– …я унаследовал от тети. Теперь понимаешь, почему она мне так дорога?

– Мы приехали сюда ради одной-единственной фотографии – моей сестры на крыше дома?

Эти камеры каким-то образом олицетворяют твоих жертв? О которых мне ничего не известно?

– А ты, я смотрю, не меняешься. Полна вопросов, как всегда. Нам бы вылезти на улицу – Марко что-то зашевелился.

Карл прекрасно умеет вязать узлы – и людей. Марко изо всех сил дергает руками и ногами, но освободиться от пут не может. Его приятель очнулся и тайком пытается ослабить веревки, однако у него тоже ничего не выходит.

Я выбралась из пикапа, держа над головой мусорный мешок, но на улице понимаю, что от дождя уже можно не прятаться. Гроза стихает, оставляя в воздухе духоту и влажность. Грязь хлюпает у меня под ногами вязким пудингом.

Карл сдирает скотч с губ Марко. Тот плюет ему в лицо и промахивается.

– Я тебя по судам затаскаю, гад!

– Сомневаюсь, – ласково отвечает Карл, освобождая рот его приятелю. Затем он достает пистолет и прицеливается ко второму ярко-желтому «найку» – тому, на котором еще нет крови. – А теперь расскажите моей подруге, что вам от нее надо.

Второй пытается сесть. Он промок насквозь и очень несчастен.

– Марко, с меня хватит! У меня жена и дети. Ты перегнул палку.

– Заткнись, Фред. Хочешь, чтобы жена и дети узнали о твоем подвиге?

– О моем?! Да это ты виноват! Ты уже с ней закончил, когда я заметил вас в воде! Я ее пальцем не тронул!

– Ну и что? В Техасе любят поджаривать не только преступников, но и тех, кто стоял и смотрел.

Щеки Фреда заливаются неприятной багровой краской.

– Ах ты…

Выстрел вспарывает воздух. Пуля уходит в глубокую лужу рядом с Марко, осыпая его комьями грязи.

– Карл! – ору я.

– У меня от этих идиотов голова раскалывается, – жалуется он. И, по-видимому, не преувеличивает. Выражение лица у него какое-то растерянное.

Зато до меня уже все дошло. Вода. Марко. Фред. Не фиолетовый, а Виолетта.

– Карл, я все улажу, хорошо? Больше не стреляй, ради бога! Кто из вас муж Гретхен?

Фред поднимает на меня благодарный взгляд. Он явно рассчитывает на мою доброту.

– Это я, я! В мае десятую годовщину свадьбы отметим. Думали ехать на Гавайи… Давайте я все объясню. Когда в ту ночь мы с Марко вышли из воды, я заметил, что Виолетта за нами не пошла. Ну, думаю, обиделась – все-таки Марко слегка перегнул палку. Или побоялась, что я тоже ее трахну. Она разок крикнула, я слышал…

– Вы зашли в воду с Виолеттой, – тихо говорю я. – Твой друг изнасиловал ее и, возможно, утопил, а ты просто ушел. Потом женился на ее лучшей подруге.

– Говорю же, я здесь ни при чем! Я только рассказал Марко, что какая-то тетка пристает к Гретхен и хочет встретиться с ней на пляже. Может, из полиции, подумал я. Но сейчас-то вижу, что ни хрена вы не из полиции.

– А чего она голая с нами в воду полезла? На что рассчитывала? – встревает Марко.

– Я записал все на диктофон, – сообщает Карл.

– Что? – растерянно переспрашиваю я.

– Это было мое условие, забыла? – ворчит Карл. – Девочки в Остине помогли мне выбрать айфончик. Правда, пришлось заплатить лишние тридцать четыре доллара и девяносто девять центов за золотой чехол, но в целом о покупке я не жалею. Хочешь прослушать запись? Это легко.

– Отдай мне пушку, пожалуйста.

– Да чего ты?

К моему великому облегчению, он послушно протягивает пистолет.

Я вытряхиваю пули, стираю гавайской рубашкой отпечатки пальцев Карла с рукоятки, потом забрасываю пушку и пули подальше в лес. Может, это не самый лучший способ избавиться от оружия, но вполне сойдет. Дождь опять усиливается – вот и хорошо, смоет лишние следы.

Надо же, как я наловчилась орудовать одной рукой! Кроссовок Марко залит кровью – Карл ведь только что его подстрелил. Как глупо.

– Сфотографируй их, Карл, и едем отсюда.

– Не бросайте нас в этой глуши! Тут же никого нет! – взмаливается Фред. – А если ручьи выйдут из берегов? Мы можем утонуть!

Я проверяю веревку. Крепкая мокрая змея.

– Не волнуйтесь, мы не бросим вас на произвол судьбы.

– Это сарказм, если что, – поясняет Карл. – Она только кажется милой, а на самом деле злая, как собака.