Текст книги "Современный зарубежный детектив-4. Компиляция. Книги 1-23 (СИ)"

Автор книги: Дженнифер Линн Барнс

Соавторы: Донна Леон,Джулия Хиберлин,Фейт Мартин,Дэвид Хэндлер,Дейл Браун,Харуо Юки,Джереми Бейтс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 168 (всего у книги 327 страниц)

Глава 24

На дворе было непроглядно темно, только от бассейна исходил свет. Я шла туда, чтобы побыть одна, но, когда я подошла ближе, стало ясно, что убежища ищу не только я.

Селин Делакруа плавала кругами.

Подойдя ближе, я увидела, что она включила ультрафиолетовые лампы. Как и другие помещения в доме, бассейн был устроен так, чтобы его можно было использовать в нашем обучении. На дне светились очертания тела. Бортик бассейна пятнали брызги, видимые только в ультрафиолете.

Несколько месяцев назад Дин показал мне это. Он пытался убедить меня уйти из программы обучения прирожденных. Он сказал мне, что убийства и хаос – это язык, который никто не должен стремиться изучить.

Поняв, что не одна, Селин повернулась ко мне, бултыхая ногами.

– Не обижайся, но вы все совершенно не умеете скрывать тот факт, что работаете на ФБР.

Она была сестрой Майкла. Здесь она была в безопасности. Но, если она здесь задержится, это может измениться.

– Тебе лучше уйти, – сказала я ей. – Возвращайся к учебе.

Селин подплыла к краю и выбралась из бассейна. Вода стекала с ее тела. Наверное, было холодно, но она не дрожала.

– У меня постоянно не получается делать то, что «нужно».

То же самое я слышала и от Майкла – не единожды.

– Ты в порядке? – спросила Селин.

– Нет. – Я не стала вдаваться в подробности и решила вернуть вопрос ей: – А ты?

Она присела на край, спустив ноги в воду, и запрокинула голову, глядя в небо.

– Я пробую эту новую тему, – сообщила она. – Предельную честность. Никаких секретов. Никакой больше лжи. – Это была девушка с картины – та, которая нарисовала автопортрет ножом. – Так что, отвечая на твой вопрос, Кэсси, я не в порядке. Я невероятно и, возможно, необратимо не в порядке. Вот что случается, когда дорастаешь до семи лет и выясняешь, что твой отец – не твой отец, а его лучший друг – да. Вот что случается, когда в четырнадцать мать спьяну признается твоему биологическому отцу, что ты его дочь. И вот что случается, когда упомянутый биологический отец наконец-то понимает, что ты знаешь, и загоняет тебя в угол в твоей собственной студии, чтобы сообщить тебе, что твой отец – человек, который тебя вырастил, его деловой партнер и якобы друг – тебя испортил. Что ты стала бы намного лучше, если бы тебя контролировал он. Что, если бы у него был шанс, он выбил бы из тебя дурную кровь еще в детстве, как выбил ее из сына.

Дурную кровь. Я могла представить, как Тэтчер Таунсенд произносит эти слова, могла представить, как он выбивает из Майкла слабости, которые видел в себе. А потом я подумала о Лаурель – о том, как ее воспитали, о том, чего от нее ждали.

Кровь принадлежит Пифии. Кровь принадлежит Девяти.

– Как ты узнала? – спросила я хрипло, пытаясь сосредоточиться на настоящем времени, а не на том, в какую цену мои действия обойдутся единственному человеку в этом мире, кого я поклялась защитить. – Когда тебе было семь, как ты узнала, что Тэтчер Таунсенд – твой отец?

– Посмотрела на его лицо, – просто ответила Селин. – И посмотрела на свое – не просто черты лица, не губы или нос, а скрытая за ними структура. Кости.

Я всмотрелась в лицо Селин в поисках сходства с отцом Майкла, но не могла его разглядеть.

Наверное, Селин почувствовала мой скептицизм.

– Я никогда не забываю лица. Я могу посмотреть на человека и с одного взгляда понять, как под кожей выглядят его лицевые кости. Жутко, понимаю, но что я могу сделать? – Она пожала плечами. – Прирожденный талант.

Дыхание застряло в горле. Селин не знала подробностей о программе – почему ФБР привезло нас сюда, на что мы способны. Она не знала, что такое быть прирожденным – в точном смысле слова. Но я вспомнила, как Майкл рассказывал, что с детства она всегда рисовала лица, вспомнила то цифровое фото, на котором были изображены она и Майкл. Она взяла их детские фотографии и с потрясающей точностью перемотала время вперед.

Есть программы, которые рассчитывают, как лицо будет меняться с возрастом. В моих мыслях отдавались слова Слоан, и я подумала о том, какую роль сыграла генетика в том, что мы стали прирожденными. Окружение, в котором мы росли, отточило наш дар – но зерно должно было быть заложено с самого начала.

И Селин была сестрой Майкла.

– Когда я сказала, что ты должна уйти, я была серьезна, – сообщила я Селин. Голос царапал горло, словно наждак. – Но прежде чем ты уйдешь, мне нужна одна услуга.

Глава 25

Лицо, которое смотрело на меня с рисунка Селин, было мне знакомо.

Найтшейд.

Сходство, с которым единокровная сестра Майкла изобразила его, пугало – вплоть до мальчишеского выражения глаз на лице убийцы.

«Семь, – подумала я, ощущая, как сердце яростно колотится в груди. – Семь Мастеров, семь способов убивать. Последовательность была предсказуемой и начиналась с Мастера, который топил жертв, – а завершалась ядом. Найтшейд – Седьмой».

Найтшейд – Мэйсон Кайл.

Та часть меня, которая казалась онемевшей и пустой с того момента, когда я узнала, что Мастера забрали Лаурель, пошла трещинами, как лед под ударами лома. За последние десять недель ФБР не удалось узнать ничего о прошлом Найтшейда. Теперь у нас было его имя. Мы знали, где он родился. И – что важнее всего – мы знали, что он очень старался скрыть эту информацию.

Это ты привел Лаурель в Вегас. Это ты сказал нам, кто она.

Мне показалось, будто у меня вырвали внутренности, будто все, что было внутри меня, вытекает наружу. Человек с этого рисунка убил дочь Джуда. Он следил за нами, а когда мы поймали его, он преподнес мне Лаурель, словно подарок. Почему? У него были такие инструкции? Все это была часть какой-то безумной игры?

Я нашла агента Стерлинг в кухне – она сидела напротив Бриггса. Руки сложены на столе. В нескольких сантиметрах от его рук. Ты не позволишь себе дотронуться до него. Ты не позволишь ему дотронуться до тебя.

Это она привела меня к Лаурель. Она не станет обвинять в этом Бриггса. Она не станет обвинять меня. После смерти Скарлетт агент Стерлинг ушла из ФБР – потому что обвиняла себя.

– Селин Делакруа – прирожденная. – Я заговорила от порога. Сейчас никто из нас не мог позволить себе такую роскошь – предаваться чувству вины. – Она спрогнозировала возрастные изменения по фото, которое нашла Слоан. Найтшейда зовут Мэйсон Кайл. Мы можем это использовать. – Мой голос сорвался, но я заставила себя продолжать: – Мы можем его использовать.

Глава 26

На организацию интервью ушло шестнадцать часов. По одну сторону стекла Бриггс и Стерлинг сидели напротив Найтшейда. По другую сторону за ними наблюдали Дин, Майкл, Лия и я.

Мы оставили Слоан дома с Селин и Джудом. Единственным взрослым по нашу сторону стекла был отец агента Стерлинг.

«Это сработает, – подумала я, ощущая, как сжимается горло. – Это должно сработать».

– Понимаю, вы уверены, что вам нечего нам сказать. – Агент Стерлинг начала допрос так, словно это была беседа, словно она хотела принять во внимание чувства и предпочтения серийного убийцы. – Но мне показалось, что это фото может изменить ваше мнение.

Она положила на стол фото – нет, еще не фото Мэйсона Кайла. Сначала агенту Стерлинг нужна была точка доступа, что-то, что начнет подтачивать способность убийцы хранить молчание. В этом случае – фото Лаурель.

– Вы звали ее Лаурель? – спросил агент Бриггс. – Или Девять?

Нет ответа.

– Она у них, вы знаете. – Агент Стерлинг говорила ровно и спокойно, но в ее голосе проступало напряжение, словно каждое слово, которое срывалось с ее губ, было живым существом. – Мы спрятали ее, но недостаточно хорошо. Они ее нашли. Может, они всегда знали, где она. Может, просто не спешили.

«Я должна была ее защитить, – в отчаянии подумала я. – Я должна была быть там».

Дин, стоявший рядом, положил руку мне на затылок. Я хотела отдаться его прикосновению, но не стала. Я не заслуживала прикосновений. Я не заслуживала чувства безопасности. Я не заслуживала ничего, кроме этого – сидеть и наблюдать за тем, как человек, убивший дочь Джуда, потянулся к фото Лаурель.

– Вы привезли ее с собой в Лас-Вегас, – произнесла агент Стерлинг. – Для чего?

– Если бы я не знал, кто вы, – прокомментировал Бриггс, когда стало ясно, что Найтшейд не собирается произносить ни слова, – я бы решил, что вы за нее переживали. Что вы хотели избавить ее от жизни, которую она вела.

Найтшейд ответил на это лишь все тем же оглушительным молчанием.

– Он не рад, что Мастера забрали ее снова, – сообщил Майкл агентам. У нас были микрофоны. Бриггс и Стерлинг слышали нас, Найтшейд – нет. – Но он не удивлен и не расстроен. Если он что-то и чувствует, так это тоску.

О чем ты тоскуешь? Не о Лаурель. О чем-то еще… О ком-то еще…

– Спросите его о моей матери, – сказала я.

Когда агенты ФБР поймали тебя, ты разыграл последнюю карту – единственную карту, – чтобы поговорить со мной. Ты забрал Лаурель у остальных Мастеров. Ты говорил мне о вещах, которые не должен был знать никто за пределами ваших священных стен.

– Лорелея попросила тебя забрать девочку? – спросил агент Бриггс. – Прошептала тебе на ухо отчаянную просьбу?

Пифия не шепчет. Пифия не умоляет. Я ощущала, как эти слова – или что-то похожее на них – проступают под покровом молчания Найтшейда. ФБР даже не подозревает, кто такая Пифия, что она собой представляет – для тебя, для твоих братьев. Ты им не скажешь.

Молчание – сила.

– Покажите ему Мэйсона Кайла, – предложил Дин.

Отнимите у него силу, отнимите у него молчание.

Агент Стерлинг, не говоря ни слова, вытащила фотографию Мэйсона Кайла, которую нашла Слоан.

Майкл длинно присвистнул.

– Его подбородок слегка дернулся. Он едва не стиснул губы. Посмотрите, как лежат на столе его ладони – в больших пальцах заметно напряжение.

– Он злится, – сделала вывод я. – И он напуган. – Я вспомнила все, что знала о Найтшейде. – Он злится на свой страх и боится своей злости, потому что он должен быть выше подобного. Он должен быть выше этого.

Мое понимание эмоций опиралось на другие источники, чем у Майкла. Оно не было связано с мышцами подбородка Найтшейда или блеском в его глазах – и основывалось на понимании того, что почувствует человек, который живет, чтобы побеждать, когда поймет, что поставил все не на ту карту.

Когда он поймет, что проиграл.

– А это прогноз изменения внешности с возрастом. – Агент Бриггс вытащил набросок, который для нас сделала Селин.

Пока Найтшейд смотрел на собственное лицо, агент Стерлинг перешла в наступление:

– Мэйсон Кайл, родился в Гейтере, Оклахома, номер социального страхования 445–97–1011.

Это было все, что мы знали о Мэйсоне Кайле, но этого было достаточно. Мы никогда не должны были найти твое настоящее имя. Ты должен был оставаться фантомом, призраком. Даже сидя в камере, ты стремился сохранять власть.

– Я мертвец. – Он говорил едва слышно. Месяцы молчания плохо сказались на его горле. – Я недостоин.

Для Мастеров это смертный приговор. Пифия, которая недостойна, погибает в схватке со своей наследницей. Если ребенок оказывается недостоин звания Девяти, его оставляют умирать в пустыне. А если Мастер не исполняет свой долг…

– Будет много боли. Будет много крови. – Найтшейд – Мэйсон Кайл – смотрел сквозь агентов, словно их здесь вообще не было. – Она не может допустить иного исхода – после того, как позволила мне оставаться в живых до сих пор.

У меня пересохло во рту. Она – то есть моя мать.

– Пифия? – произнесла агент Стерлинг. – Она решает, жить тебе или умереть?

Молчание.

– Дайте мне поговорить с ним, – попросила я. Бриггс и Стерлинг не подали виду, что они меня услышали. – Дайте мне поговорить с ним, – повторила я, пальцы сжимались в кулаки и разжимались, снова и снова. – Только со мной он разговаривал до этого. Он не станет рассказывать вам о моей матери, потому что это не про вас. Но я в его глазах – часть этой истории, по крайней мере, могу ей стать.

Последний раз, когда я говорила с Найтшейдом, он сказал мне, что, возможно, однажды выбор Пифии – убить или быть убитой – будет моим выбором.

Слегка кивнув, агент Стерлинг сняла свой наушник. Она положила его на стол и увеличила громкость, чтобы Найтшейд мог слышать.

– Это я. – Было сложно найти подходящие слова. – Дочь Лорелеи. Дочь вашей Пифии. – Я помолчала. – Думаю, вы взяли Лаурель в Лас-Вегас из-за моей матери. Вы не должны были этого делать. И вы определенно не должны были говорить мне, где она. А вы буквально преподнесли ее мне, как подарок, зная, что я передам ее ФБР. Моя сестра не была испытана. Ее не признали достойной или недостойной. И вы отпустили ее. – Никакой реакции, но я ощутила, что двигаюсь в нужном направлении. – Вы обращались с Лаурель как с ребенком – не как с вашим будущим предводителем, не как с Девятью. – Я понизила голос. – Она рассказала мне об игре, в которую играет, когда моя мама в цепях.

Если бы я не находилась по другую сторону стекла, я бы наклонилась вперед, вторгаясь в его пространство.

– Знаете, что я думаю? Думаю, мама хотела, чтобы Лаурель выбралась. Она может быть очень убедительной, правда? Она может сделать так, что вы почувствуете себя особенным. Почувствуете, что вам больше ничего и никого не нужно, пока у вас есть она.

– Ты говоришь как она. Твой голос похож на ее. – Вот и все, что он ответил. Девять слов.

– Вы забрали Лаурель из того места ради нее. Вы знали, что они найдут способ вернуть ребенка. Вы знали, что другие Мастера будут вами недовольны, – но все равно сделали это. А теперь вы говорите, мама скажет другим, что вы должны умереть. Почему? – Я дала этому вопросу повиснуть в воздухе. – Почему она поступит так после всего, что вы для нее сделали?

– Ты еще не поняла? – Голос звучал тихо, с мрачной насмешкой. – Пифия делает то, что должна, чтобы выжить.

– И, чтобы выжить, ей нужно будет приказать им убить вас?

– Ты упомянула игру. Но знаешь ли ты, из чего она состоит?

Я знаю, что маму приковывают к стене. Я знаю, что льется кровь.

– Чтобы вынести приговор, Пифия сначала должна пройти очищение, – произнес Найтшейд. – Чтобы принять кого-то в наши ряды, она должна пройти Обряд Девяти. Семь дней, семь видов боли.

Я не хотела представлять, что стоит за этой фразой, но все равно представила. Семь Мастеров. Семь способов убийства. Утопить, сжечь, заколоть, задушить, зарезать, забить, отравить.

– Семь видов боли, – произнесла я, ощущая, как биение сердца заглушает мои слова. – Вы пытаете ее семь дней.

– Если она признает послушника недостойным, от него избавятся. Мы найдем другого, и процесс повторится. Снова. И снова. И снова.

Ты получаешь удовольствие, когда рассказываешь мне это. Тебе нравится, что это причиняет мне боль. Так же, как тебе нравится причинять боль ей.

– Почему вы спасли Лаурель? – просто спросила я. – Зачем забирать ее, если вы знали, что они ее вернут?

Ответа не было. Я ждала, позволяя тишине накопиться, а когда стало ясно, что молчание не будет нарушено, я повернулась и вышла. Твердым шагом я вошла в комнату для допросов.

Выражение лица Бриггса сообщило мне, что я заплачу за это позже, но мое внимание было сконцентрировано на Найтшейде. Он скользнул взглядом по моему лицу, телу. Он впитывал каждую деталь моей внешности. А потом он улыбнулся.

– Зачем помогать Девяти освободиться от Мастеров, если вы знаете, что они ее вернут? – повторила я.

Я видела мысли Найтшейда в его глазах, видела, как он всматривается в мое лицо в поисках сходства с матерью.

– Потому что это дало Пифии надежду, – сказал он, и улыбка скользнула по его губам. – А ничто не причиняет столько боли, как надежда, когда ее отбирают.

Внутри вспыхнула раскаленная добела ярость. Я шагнула к нему, ощущая, как напрягается каждая мышца.

– Вы чудовище.

– Я то, что я есть. И она то, что она есть. Чтобы спасти себя, она выносила приговор другим. Она вынесет приговор мне.

– После того, как они будут пытать ее семь дней? – произнесла я тихо.

Агент Стерлинг встала, чтобы не дать мне подойти ближе. Найтшейд наклонил голову. Его тело затряслось. Я не сразу поняла, что он смеется – беззвучно и с таким довольным видом, что мне стало дурно.

– Для вопросов попроще сойдет малый ритуал очищения. Если Мастера будут щедрыми, они даже дадут ей выбор.

Выбор пытки. Живот скрутило, но я стиснула зубы, подавляя ощущение желчи, поднимающейся к горлу.

– А что, если им не понравится ее ответ? – спросила я, взяв себя в руки. – Что, если она скажет им оставить тебя в живых?

– Не скажет. – Найтшейд откинулся назад на стуле. – Потому что, если ее решение покажется искаженным, они проведут очищение снова.

Будут пытать ее снова.

– Где она? – резко спросила я. – Скажи нам, где она, и мы положим этому конец. Мы сможем защитить вас.

– Нет, Кассандра, – ответил Найтшейд, улыбнувшись почти с любовью. – Не сможете.

Ты

На этот раз – нож. Оружие Пяти – быстрее одних, медленней других.

Хаос и порядок, порядок и хаос.

Теперь ты на полу, и твоя память полна дыр. Ты не помнишь, как вернулась Лаурель. Ты не помнишь, откуда у нее синяки на шее.

Но ты помнишь, как твоя кровь капала с ножа Пяти. Ты помнишь музыку, и боль, и как ты говоришь Мастерам, что предатель должен умереть.

Ты помнишь, как Лаурель обмакивает пальцы в твою кровь. Улыбается, как ты ее учила.

– Я хорошо справилась, мамочка? – спрашивает она, устраиваясь у тебя на коленях.

Колесо вращается. Ты пыталась его остановить. Но некоторые вещи не остановить.

Глава 27

ФБР поместило Найтшейда в изолированную камеру и выделило агентов, которые наблюдали за ним круглосуточно. К двум часам ночи он был мертв.

Мастера могут добраться до кого угодно, где угодно.

– Сегодня второе апреля. – Я заставила себя произнести это вслух, стоя перед стеной с фотографиями в подвале.

4/2. Первая из дат Фибоначчи в апреле.

– Четвертое апреля – следующая дата, – продолжила я. – Пятое апреля. Двадцать третье апреля.

– Кэсси. – Дин подошел сзади. Я не выходила отсюда с тех пор, как мы вернулись домой. Я едва моргнула, когда нам сообщили, что Мэйсон Кайл мертв.

– Тебе нужно поспать, – прошептал Дин.

Я не ответила, глядя на фото жертв на стене. Я подумала о том, что каждая цепочка из девяти убийств совершалась с одобрения Пифии. Она решала, что послушник достоин убивать, потому что иначе ей снова предстояла боль.

Вы выбирали тех, кто пережил насилие. Тех, кто умеет бороться. И заставляли их обрекать других на смерть.

– Кэсси. – Дин встал передо мной, заслоняя от меня стену. – Нельзя так с собой.

«Можно, – подумала я. – Иначе никак».

– Посмотри на меня. – Голос Дина звучал знакомо – слишком знакомо. Мне не нужно было утешение. – Ты почти не спала с тех пор, как пропала Лаурель. Ты не ешь. – Дин не отставал. – Хватит, Кэсси.

Я сделала вид, что могу смотреть и сквозь него. Я запомнила стену достаточно хорошо и могла представить каждое фото.

– Когда мы узнали, что у моего отца был подражатель, я ушел. Я бил боксерскую грушу, пока не содрал костяшки до крови. Помнишь, что ты сделала?

Я ощутила, как подступают слезы. Я опустилась перед тобой на колени и вытерла кровь с твоих пальцев. Я отводила тебя от края каждый раз, когда ты заходил слишком далеко.

Дин обхватил меня одной рукой за талию, а другой под колени, поднял на руки, заставляя отвернуться от стены. Он понес меня к двери подвала, и я ощутила, как бьется его сердце.

«Брось меня, – подумала я, чувствуя, как тело застывает в напряжении. – Просто брось меня. Просто отпусти».

Прижимая меня к себе, Дин отнес меня в мою комнату. Посадил на край кровати.

– Посмотри на меня. – Его голос звучал мягко – так мягко, что это было невыносимо.

– Не надо, – выдавила я.

Не надо мягкости. Не держи меня. Не спасай меня от себя.

– Ты считаешь, что произошедшее с Лаурель – твоя вина.

Хватит, Дин. Пожалуйста, не заставляй меня делать это. Не заставляй меня произносить это вслух.

– И ты всегда верила в глубине души, что, если бы в тот день ты не ушла из маминой гримерной, если бы ты просто вернулась раньше, ты могла бы ее спасти. Каждый раз, когда полиция задавала тебе вопрос, на который у тебя не было ответа, ты слышала в нем обвинение – ты сделала недостаточно. Ты не смогла ее спасти. Ты не смогла помочь схватить тех, кто это сделал.

– И теперь они причиняют ей боль. – Правда вырвалась на волю, как шрапнель, взрываясь со смертельной силой. – Они пытают ее, пока она не даст им то, что им нужно.

– Разрешение, – тихо произнес Дин. – Отпущение.

Я повернулась на бок, отворачиваясь от него, и он не стал меня удерживать. Усталость, которая накопилась за эти дни, обрушилась на меня в одно мгновение – но я не могла закрыть глаза. Я позволила себе погрузиться в точку зрения матери.

– Не то чтобы у меня не было выбора, – тихо сказала я, не утруждая себя сообщить ему, что говорю уже не от своего лица, а говорю за нее. – У меня всегда есть выбор: буду страдать я или кто-то другой? Буду ли я бороться? Буду ли я сопротивляться им? Или я буду играть роль, которую они для меня избрали? Будет ли у меня больше контроля, больше власти, если я заставлю их сломать меня или я буду играть Пифию настолько хорошо, что они перестанут видеть во мне вещь, которую можно сломать?

Дин помолчал несколько минут.

– Против нас семерых, – наконец сказал он, – ты всегда будешь беспомощна. – Он склонил голову. – Но против каждого из нас в отдельности карты в твою пользу.

Я вспомнила Найтшейда, которого нашли мертвым в одиночной камере.

– Если я приговорю тебя к смерти, ты умрешь.

– Но сначала один из нас должен будет спросить.

Пифия озвучила приговор, но дело на суд вынесла не она. Один из Мастеров должен представить проблему, которую она должна решить, – а перед тем, как она вынесет решение, ее пытают. Если ее ответ не устроит большинство Мастеров, ее будут пытать снова.

– Вы выбрали меня, потому что я умею бороться за жизнь, – прошептала я. – Потому что вы видели во мне потенциал стать чем-то бо́льшим.

– Мы выбрали тебя, – продолжил Дин, – потому что по меньшей мере один из нас верил, что однажды тебе это понравится. Власть. Кровь. Некоторые из нас хотят, чтобы ты приняла то, кто ты есть. Некоторые хотят, чтобы ты сопротивлялась – сопротивлялась нам.

Эта группа следовала вполне конкретным правилам. После девятого убийства они выходили из игры – навсегда.

– То, что вы делаете со мной, – самая близкая для вас возможность заново прожить свои лучшие моменты. Вы проводите ножом по моей коже или смотрите, как она покрывается волдырями от ожогов. Вы держите мою голову под водой или заставляете меня смотреть, как пронзаете мою плоть металлическим штырем. Вы сжимаете пальцы на моей шее. Вы бьете меня. – Я вспомнила Найтшейда. – Вы заставляете меня принять самый мучительный яд. И каждый раз, когда вы причиняете мне боль, когда вы очищаете меня, я узнаю о вас больше. Семь разных монстров, семь разных мотивов.

Мама всегда отлично умела манипулировать людьми. Она зарабатывала на жизнь, выступая как «экстрасенс», говоря людям то, что они хотят услышать.

– Некоторые из нас, – произносит Дин, немного подумав, – поддаются манипуляциям легче, чем другие.

Я снова вспомнила Найтшейда. Мама обрекла его на смерть не тогда, когда его поймали. Мастера почти наверняка представили ей эту проблему еще тогда, но она тянула время – и, по крайней мере, кто-то из них позволял ей это.

– Найтшейд стал членом этой группы незадолго до того, как они похитили маму, – медленно произнесла я, пытаясь сосредоточиться на фактах – только на фактах, – которые могли бы пролить свет на их отношения. – Он совершил свое девятое убийство за два месяца перед тем, как ее забрали. – Я снова заставила себя переключиться на точку зрения матери. – Он любит соревноваться. Он любит риск. Он хотел сломать меня. Но я заставила его захотеть большего. Я заставила его хотеть меня.

– Он хотел нематериального. – Дин закрыл глаза, тени от его ресниц упали на лицо. – Пифия никогда не будет принадлежать одному человеку.

– Но один из вас должен был увидеть во мне потенциальную Пифию, – сказала я. Я снова вспомнила, что Найтшейд был новичком в группе, когда они похитили мою мать. – Один из вас выбрал меня, и это был не Найтшейд.

Я ждала следующего озарения, но ничего не приходило, и это «ничего» разъедало меня изнутри, как черная дыра, поглощающая все остальные эмоции. Я не могла вспомнить, кто мог бы наблюдать за моей матерью. Я не помнила ничего, что могло бы подсказать нам, кто – и как – ее выбрал.

Дин прилег рядом со мной, положив голову на подушку.

– Я понимаю, Кэсси. Я понимаю.

Я вспомнила про Дэниела Реддинга, как он сидел напротив меня и наслаждался тем, что смог влезть между Дином и мной – каждый раз, когда наши руки соприкасались, в каждом нежном прикосновении.

Сейчас мне не нужно мягкости. Я позволила себе повернуться к Дину, позволила себе хрипло выдохнуть. Я этого не хочу.

Я потянулась к Дину, резко прижала его к себе. Его пальцы зарылись в мои волосы. Не мягко. Не легко. Моя спина выгнулась, когда он еще крепче вцепился в них. В одну секунду я была рядом с ним, а в следующую уже оказалась на нем. Наши губы соприкоснулись – грубо, жестко, тепло, по-настоящему.

Я не могла спать. Я не могла перестать думать. Я не могла спасти Лаурель. Я не могла спасти маму.

Но я могла жить – даже если не хотела, даже если это было больно. Я могла чувствовать.