Текст книги "Современный зарубежный детектив-4. Компиляция. Книги 1-23 (СИ)"

Автор книги: Дженнифер Линн Барнс

Соавторы: Донна Леон,Джулия Хиберлин,Фейт Мартин,Дэвид Хэндлер,Дейл Браун,Харуо Юки,Джереми Бейтс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 227 (всего у книги 327 страниц)

20

Брунетти устроился за рабочим столом. Чем себя занять? Радоваться пустячной победе над Паттой ему не очень-то хотелось. В последние годы комиссар уже не получал удовольствия, подпуская патрону шпильки, но и удержаться от этого не мог. От коллег из других городов и провинции он не раз слышал о том, какого сорта начальству, независимо от пола, им приходится подчиняться – и часто намеком, потому что прямо о таком не скажешь, они добавляли: некоторые шефы служат не государству, а совсем другой организации, чего нельзя было сказать о виче-квесторе.

С годами Брунетти понял, что наивысшая ценность для Патты – это его семья. Он был предан ей всецело, безгранично и безрассудно, и это внушало комиссару симпатию. Виче-квесторе был тщеславен, ленив, эгоистичен и иногда вел себя глупо, но все это были простительные недостатки. Он чуть что начинал метать громы и молнии, но без истинной подлости и злого умысла. Это было привилегией лейтенанта Скарпы.

Мотивация Патты всегда была прозрачной, а потому и легкопонятной: он жаждал одобрения вышестоящих лиц и продвижения по карьерной лестнице. Впрочем, большинство хочет того же. Если бы не подушка безопасности, какой являлись богатство и связи его тестя и тещи, Брунетти вряд ли позволил бы себе такую самостоятельность в работе и держался бы с начальством почтительнее.

Но почему Патта так благоволит лейтенанту Скарпе? Этим не впечатлишь руководство, не продвинешься по карьерной лестнице. Брунетти никогда не встречал их вместе вне квестуры и не слышал, чтобы кто-то упоминал, будто видел их в компании друг друга. И Скарпа, и Патта из Палермо. Семейные узы? Связанные с покровительством старые долги, которые надо отдавать?

Брунетти откинулся на спинку стула, переплел руки на груди и стал смотреть на кампо. Единственное круглое окошко на фасаде церкви Сан-Лоренцо, на самом верху, уставилось на него в ответ, словно глаз плосколицего Циклопа. Насколько помнил Брунетти, много лет назад Скарпа однажды просто появился в квестуре и виче-квесторе ни словом не упомянул о его назначении, пока это не произошло. Было не похоже, что эти двое знали друг друга раньше; впрочем, воссоздать в памяти несколько первых месяцев ему было сложно: лейтенант Скарпа был всего лишь новеньким, высоким и худым, и привлекал внимание скорее своей безупречной униформой, нежели тем, что делал или говорил.

Первая зацепка – когда Брунетти случайно застал их обоих в коридоре, возле кабинета синьорины Элеттры. Патта и Скарпа говорили на языке, изобилующем носовыми звуками, напоминающем арабский, греческий и только отдаленно – итальянский. Комиссар услышал – или так ему показалось – «тр», произносимое как «ч», и глаголы, смещенные в конец предложения. И ничего не понял.

Тогда как раз началось второе расследование в казино, то есть это было лет восемь назад. С тех пор Патта стал покровителем Скарпы. С чего бы это?

Как ни вглядывался Брунетти в Циклопа, ответа так и не дождался. Одиссей обрядил себя и своих спутников в бараньи шкуры, чтобы обмануть одноглазого великана; комиссар же так и не придумал хитрости, которая сработала бы в его пользу.

В дверь трижды постучали, и вошла Гриффони: с некоторых пор она считала, что ей не обязательно дожидаться разрешения. Возможно, в предвкушении жаркого лета она очень коротко обрезала волосы, так что в квестуре было теперь две дамы с мальчишескими стрижками. В ее случае это была шапка золотистых кудрей. Сегодня Клаудиа надела черное платье, чуть прикрывающее колени. И на ней не было галстука.

Брунетти указал на тот из двух стульев у его стола, что был удобнее.

– Хорошо выглядишь, – ограничился он ремаркой, а затем поинтересовался: – Что говорят в театре?

– Пока я беседовала с капельдинером, вошли трое мужчин, проштамповали свои хронометражные карты и ушли.

– И?.. – спросил Брунетти.

– Это напомнило мне о доме, – сказала Клаудиа голосом, потеплевшим от ностальгии.

О Неаполе?

– Почему? – удивился комиссар.

– Мой дядя был водителем такси, и у него в театре Сан-Карло был друг, – ответила Клаудиа, словно это все объясняло.

– И?..

– И мой дядя числился рабочим сцены, но все, что ему нужно было делать, – это дважды в день являться в театр, в начале рабочего дня и в конце, чтобы отметиться. – Заметив удивление собеседника, она воскликнула: – Знаю, знаю! Но потом была аудиторская проверка и ввели карточки учета рабочего времени, чтобы убедиться: все, кто числится в зарплатных ведомостях, хотя бы приходят в театр отмечаться.

Озадаченный Брунетти спросил:

– И твой дядя там не работал?

– Господи боже, конечно нет! У него пятеро детей, поэтому ему приходилось таксовать по двенадцать часов семь дней в неделю.

Она улыбнулась, и Брунетти понял, что ей забавно об этом вспоминать.

– Он отмечался в театре утром и вечером и получал жалованье? – Когда Клаудиа кивнула, комиссар спросил: – И как долго никто этого не замечал?

– Ну, не только мой дядя так делал, – произнесла Клаудиа не очень уверенно. – У него не было лицензии на вождение такси. Так что единственным официальным местом его работы был театр.

– И сколько лет он… там работал?

Клаудиа задумалась, потом по пальцам подсчитала годы.

– Двадцать семь. – И после паузы добавила: – А такси он водил тридцать шесть лет.

Брунетти вздохнул и сказал единственное, что пришло ему на ум:

– Наверняка он отлично знал город.

– Во всех смыслах этого слова, – отозвалась Гриффони. Она выпрямилась на стуле, словно прогоняя искушение и дальше болтать о пустяках. – Капельдинер в театре говорит, что в вечер спектакля у них настоящее столпотворение. Приходят не только музыканты и исполнительский состав. Еще их родня и друзья, дублеры. Иногда в вестибюле столько народу, что за всеми невозможно уследить.

Брунетти вспомнил, какая толпа была в тот вечер, когда они с Паолой дожидались Флавию.

Клаудиа продолжала:

– Он говорит, что хуже всего – за час до представления, когда все начинают приходить. Особенно если идет такая опера, как Тоска: с хором и со вторым детским хором. Можешь представить себе это безумие. – Прежде чем комиссар успел вставить слово, Гриффони продолжила: – Примерно то же самое – после спектакля, когда зрители собираются в вестибюле и ждут певцов.

– А что с цветами? – спросил Брунетти.

– Капельдинер мало что запомнил, только то, что их принесли двое мужчин. Костюмерша синьоры Петрелли и та дама, которая ведает париками, не замечали ничего такого, пока не закончился спектакль и они не увидели в гримерке у певицы эти розы. Я разговаривала с рабочими сцены. Никто не заметил ничего необычного.

– Но кто-то же умудрился попасть в гримерную синьоры Петрелли с цветами!

– И вазами, – уточнила Клаудиа. – Это если все, что сказала костюмерша, правда.

– И кто-то пронес еще охапку цветов в боковую ложу и оттуда бросал их Флавии на сцену, – сказал Брунетти, который видел это собственными глазами. – Как это могло произойти?

– Может, это сделал сам капельдинер. Кто знает? – И Клаудиа добавила: – Или же этому тайному поклоннику помог друг. Если у сумасшедших бывают друзья.

Понимая, что большего из этой темы не выжмешь, Брунетти решил ее сменить.

– А что насчет Альвизе?

– Он представился пострадавшей и сказал, что его прислали присматривать за ней, чтобы никто ее не побеспокоил.

Не было необходимости объяснять, что Альвизе и конспирация – вещи несовместные, Брунетти и сам это знал.

– Сколько времени он там проводит? – спросил комиссар.

– Сказал мне, что будет находиться в больнице в часы посещений: с десяти утра до часу дня и с четырех до семи.

– А остальное время?

Гриффони лишь передернула плечами. Альвизе был в своем репертуаре!

– Он не подумал, что с девушкой что-то может случиться в другое время.

– Не подумал, – согласился Брунетти. – Действительно, ну с чего бы вдруг?

– По-твоему, эта девушка в безопасности? – не удержалась от вопроса Клаудиа.

– Понятия не имею. Но сама она думает именно так, и ей, наверное, от этого легче. Все равно сейчас некому поручить ее охрану, кроме Альвизе.

В кабинете установилась комфортная тишина, возможная только между коллегами, которые подружились за долгие годы сотрудничества. Потом в окно ворвался рев приближающегося с правой стороны судна.

– Это могла быть и женщина, – наконец сказал Брунетти.

И рассказал Гриффони о похищении телефонной книги Флавии и о том, как незнакомка позвонила одной из ее подруг-парижанок.

Клаудиа посмотрела на него с удивлением, потом повернулась, чтобы проконсультироваться у Циклопа. Скрестила ноги, и одна из ее туфель-лодочек на головокружительной шпильке съехала и повисла на пальце – вот-вот свалится. Клаудиа покачала туфелькой, очевидно, не замечая, что делает. Ну вот, сначала синьорина Элеттра со своим галстуком, теперь эта туфля! Интересно, что бы предпринял Петрарка, если бы его Лаура носила такие туфли или темный галстук? Посвятил бы им сонет? Или отвернулся, дабы не видеть этого непотребства?

Заявление Гриффони застало комиссара за сочинением третьей строки сонета, воспевающего дамскую туфельку.

– Полагаю, это возможно.

Брунетти перестал искать рифму для слова scarpa[411]411
  Туфля, башмак (итал.).


[Закрыть], но ничуть не расстроился: слово arpa[412]412
  Арфа (итал.).


[Закрыть] не способствовало выражению столь глубоких чувств, хотя и очень уместно смотрелось бы в сонете.

– Флавия Петрелли говорит, что именно поклонницы заставляют ее нервничать, потому что им что-то от нее нужно.

– Думаешь, это из-за ее прошлых сексуальных связей? – спросила Гриффони таким тоном, словно речь шла о цвете волос певицы.

– Не знаю, – ответил Брунетти. – Не представляю, как об этом рассуждают женщины.

Клаудиа вскинула брови.

– Это зависит от женщины, – сказала она и тут же добавила: – Если наш злоумышленник и правда дама, вряд ли она является типичной представительницей своего пола.

– Наверное, это так, – пошел на компромисс Брунетти.

– Я всего лишь хочу сказать, что мы не склонны к насилию, а эта особа – похоже, да. – Клаудиа отвела глаза от окна, словно пытаясь поймать ускользающую мысль. – Но получается у нее плохо, ты не находишь?

– То есть?

– Предположим, она толкнула девушку, – начала Клаудиа, – но доводить дело до логического конца не стала. Посмотрела на нее и ушла.

– Как это понимать? – спросил Брунетти.

Прежде чем ответить, Гриффони взглянула на него.

– Моя догадка: она не хотела убивать Франческу, собиралась лишь навредить ей или пригрозить. А может, внезапно передумала. Только Богу известно, что в голове у злоумышленницы!

Брунетти про себя отметил, как легко они с Гриффони в разговоре о нападавшем перешли на местоимения женского рода. Доказательств-то особых не было, только голос в телефонной трубке, услышанный подругой Флавии в Париже. А ведь это действительно могла быть какая-нибудь приятельница, которая хотела узнать, где сейчас синьора Петрелли.

Брунетти задумался. А не впадают ли они с коллегой в заблуждение, которое было весьма распространенным два прошедших столетия: причина странного поведения – «бешенство матки», истерия и невозможность найти себе мужчину?

– Схожу-ка я лучше домой – пообедаю, – сказал комиссар, вставая.

Гриффони посмотрела на наручные часы и тоже поднялась на ноги. Они спустились по лестнице вместе, Брунетти – без конца удивляясь тому, как легко она ступает на таких высоких каблуках. Сам он давно уже скатился бы по ступенькам либо шел бы по стеночке, аккуратно переставляя ноги. Какие все-таки талантливые создания – женщины…

21

За ленчем Брунетти думал о своем; согласиться с тем, что женщина может быть склонна к насилию, оказалось не так-то легко. Он встречал таких женщин в прошлом, нескольких даже арестовывал, но никогда не сталкивался с ними, так сказать, вне профессионального круга.

Домочадцы весело болтали, не замечая его молчаливости. Сначала они ели чечевицу с салями и засахаренной смородиной, потом – рулет из телятины, начиненный копченой колбасой, не слишком перченой. Брунетти очень любил чечевицу, но всего лишь разок сказал Паоле, как сегодня все вкусно, и снова погрузился в осмысление того, что ему представлялось оксюмороном – жестокая женщина.

Крем-карамель он съел и… впервые не попросил добавки. Паола предложила принести кофе в гостиную или на террасу, если, по его мнению, там достаточно тепло.

Но было холодно, и Брунетти расположился в гостиной на диване, мысленно обратившись к литературе. Когда через несколько минут к нему присоединилась Паола с двумя чашечками кофе на деревянном подносе, комиссар спросил:

– Мне нужен пример жестокой литературной героини. Что тебе приходит в голову?

– Жестокой? – переспросила Паола. – Вплоть до убийства или просто жестокой?

– Первый вариант предпочтительнее, – ответил Брунетти, беря свой кофе.

Паола положила в кофе сахар, отошла к окну и стала смотреть на колокольню. Несколько раз провернула ложечку в чашке, размешивая, потом еще и еще, пока этот звук не начал действовать Брунетти на нервы. Он уже хотел попросить жену перестать, но тут она повернулась к нему со словами:

– Тэсс из рода д’Эрбервиллей – первое, что приходит мне в голову. Но, видит бог, у нее были на то причины! – Паола поднесла чашку к губам, затем вернула ее на блюдце, так и не надпив. – Еще – миссис Рочестер, но она сумасшедшая. Еще, думаю, у Бальзака полным-полно таких героинь, но я очень давно его не перечитывала и сейчас не вспомню. У русских классиков и у немцев тоже есть примеры. Но опять-таки мне ничего не вспоминается.

Она наконец пригубила кофе и произнесла:

– А что у Данте? Ты в нем разбираешься лучше, чем я.

Брунетти заглянул в собственную чашку, молясь о том, чтобы жена не заметила на его лице румянец удивления и удовольствия. Вот так комплимент! Он разбирается лучше, когда речь идет о литературе? Брунетти удобнее устроился на диване, скрестив ноги.

– Нет, не вспоминается ни одного примера, – ответил он будничным тоном. – Франческа попала во второй круг ада за супружескую измену, Таис – в восьмой, к льстецам. Горгона Медуза и гарпии, думаю, не в счет.

А ведь это интересно… Он забыл об этом или никогда не задумывался – что Данте не так уж и суров с женщинами. Конечно, он был из тех, кто любил женщину, с которой был едва знаком, и Брунетти не стал озвучивать эту мысль в присутствии Паолы, дабы уберечь от критики еще один столп итальянской культуры.

– Он защищает женщин. Иначе зачем карать сводников и соблазнителей?

Паола приблизилась и поставила чашку на поднос.

– Никого больше не вспомнила? – спросил Брунетти.

– В литературе много женщин, которые очень дурно поступали с окружающими. К примеру, у Диккенса. – Она вскинула руку, как Мадонна с картины «Благовещение», виденной ими в Уффици. И тихонько вздохнула – как, возможно, и Пресвятая Дева в тот момент. – В Холодном доме есть горничная-француженка…

Паола замерла, ожидая просветления, и Брунетти какое-то время наблюдал за тем, как она перелистывает в памяти работы Чарлза Диккенса, находит роман Холодный дом, а потом и нужную сцену. Как только чудо произошло, жена обернулась к нему и произнесла:

– Ее звали Гортензия!

Возвращаясь в квестуру, Брунетти пытался понять, как все-таки она это делает. Это никакой не фокус и не хвастовство с ее стороны – способность точно вспоминать прочитанное. Впрочем, в жизни ему встречались уникумы, которые могли детально описать каждый футбольный матч, который им доводилось видеть, так что это, похоже, более распространенный талант, чем кажется… Сам он, к примеру, хорошо запоминает остроумные реплики собеседников и человеческие лица.

До квестуры оставалось пару минут, а до канала было рукой подать, когда зазвонил его мобильный. Высветился номер инспектора полиции Вианелло.

– Лоренцо, что стряслось?

– Где вы? – спросил тот.

– Почти у парадного входа. А что?

– Там и встретимся! Сразу садитесь в лодку.

И прежде чем Брунетти успел его расспросить, Вианелло нажал отбой. Комиссар завернул за угол и услышал шум мотора раньше, чем увидел лодку – перед зданием квестуры, с Фоа за штурвалом.

Вианелло в полицейской униформе выскочил из здания и прыгнул в лодку, даже не глянув в ту сторону, откуда должно было появиться начальство. Поняв, что запахло жареным, Брунетти пробежал оставшиеся двадцать метров и тоже вскочил на борт.

– Едем! – сказал Вианелло, хлопнув Фоа по спине.

Швартовы были уже убраны, так что они сразу отчалили. Фоа включил сирену. Лодка набрала скорость и помчала по направлению к бачино[413]413
  Бухта (итал.).


[Закрыть]. Вианелло схватил Брунетти за руку. Они по ступенькам спустились в каюту и закрыли за собой хлипкую дверь в тщетной попытке скрыться от воя полицейской сирены.

– Что случилось?

– Нападение в паркинге на Пьяццале-Рома[414]414
  Римская площадь.


[Закрыть], ножевое ранение, пострадавший – мужчина, – перечислил Вианелло, сидевший напротив.

Он подался вперед, держась за край сиденья с бархатной обивкой.

Когда лодка свернула в канал пошире, Брунетти спросил:

– Почему мы плывем не в больницу?

– Когда они позвонили, скорой, чтобы поехать и забрать пострадавшего, не нашлось, поэтому его отправили в больницу в Местре.

– Как это? – удивился Брунетти.

– Так уж вышло, что у Санитранс[415]415
  Организация, осуществляющая социально-санитарные перевозки.


[Закрыть] там оказалась скорая: привезли пациента из Падуи. Поэтому врачи попросту заехали на тот паркинг и забрали беднягу.

– Кто этот человек?

– По-моему, ваш друг.

Брунетти показалось, что его сердце сжимают холодные пальцы. Он спросил:

– Кто именно?

– Федерико д’Истриа.

– Фредди?

Комиссар вспомнил их последнюю встречу. На мосту. С Флавией… Так, только не волноваться! У Фредди – ножевое ранение. У того самого Фредди, который познакомился с Паолой, когда им обоим было по шесть лет, и он прозвал ее Поппи, несмотря на то что она терпеть не могла это имя и… до сих пор не выносит.

– Насколько он плох? – спросил Брунетти, надеясь, что его голос не задрожит.

– Не знаю.

– Когда это произошло?

– Мы приняли звонок пятнадцать минут назад, но пострадавшего в это время уже везли в больницу.

– Кто звонил?

– Кто-то из служащих паркинга, – отвечал Вианелло. – Сказали, что кто-то обнаружил мужчину, которого ударили ножом возле его же собственного автомобиля. Ему удалось выползти на проезжую часть, его заметили и позвонили им, а уже они – в больницу, а потом и нам.

Брунетти слушал, но смысл сказанного доходил до него будто через вату.

– То есть он еще в пути? – спросил комиссар.

Вианелло посмотрел на часы.

– Нет, прошло больше времени, чем мне показалось. Минут тридцать… Нет, он уже должен быть в больнице.

Брунетти потянулся было за мобильным, но передумал и положил руку на колено.

– Там найдется машина? – спросил он, думая о Пьяццале-Рома и о предстоящей поездке в больницу.

– Она уже ждет, – успокоил его Вианелло.

– Ничего больше не сказали? – слова вырвались у Брунетти сами собой.

Вианелло покачал головой.

– Ничего. Я позвонил в больницу и попросил их связаться со скорой, той, что везла пострадавшего, но мне отказали. Сказали, что мы все узнаем на месте.

– Жене Фредди позвонили?

– Не знаю.

Брунетти достал мобильный, нашел в списке контактов Сильвану, но на седьмом гудке безликий женский голос предложил ему оставить сообщение. Комиссар не смог заставить себя ни сделать это, ни отправить эсэмэску.

– Откуда ты знаешь, что это мой друг? – спросил он у Вианелло.

– В прошлом году, рассказывая о встрече одноклассников из вашего личео, вы упоминали о нем. Сказали, что он тоже там был.

– Как тебе удается запоминать такие мелочи? – искренне удивился Брунетти.

– Много лет назад мама моей Нади служила кухаркой у его родителей. Помню, она говорила, что это был очень милый мальчик.

Пальцы Брунетти нервно переплелись. Он подался вперед, потом сжал руки между коленями и, понурив голову, сказал:

– Я не знал Фредди в детстве. Но сейчас это приятнейший человек.

Несколько минут тишину нарушали лишь завывания сирены, потом мотор заглох, и – вот она, Пьяццале-Рома! Позабыв поблагодарить Фоа, комиссар выскочил из лодки и побежал к ступенькам, которые вели наверх, к проезжей части. Там уже ждала синяя машина с включенной мигалкой. Брунетти и Вианелло сели, и комиссар велел водителю включить сирену.

Они уложились в двенадцать минут: Брунетти засек время. Он с нетерпением наблюдал за тем, как они обгоняют медленно движущиеся автобус и велосипед, которому вообще было не место на дороге. Водитель молчал, сосредоточившись на дорожном движении. Он свернул в непривычном месте, и в считанные секунды Брунетти перестал ориентироваться. Он стал смотреть в окно, но пейзаж не радовал красотой, поэтому комиссар снова уставился водителю в затылок. Наконец автомобиль затормозил и водитель обернулся:

– Приехали, комиссарио!

Поблагодарив его, Брунетти направился к больнице. Здание было недавно построено, но уже выглядело обшарпанным. Вианелло перехватил инициативу и повел комиссара вглубь центрального корпуса. Когда второй по счету человек в белой униформе спросил, кто они такие, инспектор достал служебное удостоверение и, покачивая им из стороны в сторону, выставил перед собой, – словно талисман, отгоняющий злые силы. Брунетти хотелось верить, что эта магия сработает.

Вианелло толкнул дверь в отделение интенсивной терапии и, продолжая помахивать удостоверением, остановил первого попавшегося медика – даму со стетоскопом на шее.

– Где потерпевший, которого только что привезли?

– Который из них? – спросила та.

Она была очень высокого роста, выше обоих полицейских, и тон у нее был нетерпеливый и раздраженный.

– С ножевым ранением, – ответил Вианелло.

– Его оперируют.

– Дело совсем плохо? – спросил Брунетти. Когда врач повернулась, чтобы посмотреть на него, очевидно, решая, кто из них главный, комиссар показал свое удостоверение. – Комиссарио Брунетти, Венеция.

Врач присмотрелась к нему внимательнее. Интересно, все ли люди, которым часто приходится видеть чужую боль, обрастают ледяной броней, которая ощущается в их взгляде и словах?

Женщина указала на стоявшие в ряд пластиковые оранжевые стулья и, хотя свободные места были наперечет, сказала:

– Можете подождать там. – И, заметив недовольство полицейских, добавила: – Там или в любом другом месте, по вашему выбору.

– Лучше уж тут, – сказал Брунетти и попытался улыбнуться. Потом, словно прося об услуге, добавил: – Синьора, мы будем благодарны за любую информацию!

Она повернулась и вышла. Брунетти с Вианелло присели на два свободных места, расположенных рядом. Справа юноша с окровавленным лицом придерживал здоровой рукой другую, опухшую. Слева сидела молодая женщина – с закрытыми глазами и перекошенным от боли ртом.

Через некоторое время Брунетти понял, что от парня на соседнем стуле разит спиртным и страхом, – запах неприятный, острый, с которым комиссар сталкивался чаще, чем ему хотелось бы. С другой стороны периодически доносились тихие стоны женщины.

Брунетти и Вианелло просидели минут пятнадцать, не шевелясь и не разговаривая, и комиссар постепенно привык и к запаху, и к звукам. Потом открылась дверь и высокая дама со стетоскопом махнула им рукой: подойдите.

Полицейские встали и последовали за ней.

Пройдя по коридору, она ввела их в помещение, оказавшееся маленьким захламленным кабинетом. Дама подошла к столу, сняла с шеи стетоскоп и небрежно положила его между стопками документов и развернутой книгой, лежавшей обложкой кверху. Садиться врач не стала и не предложила этого гостям, а сразу перешла к делу.

– Пострадавший до сих пор в операционной и, возможно, пробудет там еще какое-то время, – начала она. – Он получил четыре ножевых ранения. В спину.

Вианелло уже успел достать блокнот и стал записывать. Брунетти же думал о многолетнем пристрастии Фредди к вкусной еде и о следствии этого – некотором утолщении в области торса и талии, столь удачно скрываемом сшитыми на заказ пиджаками. «Господи, пусть ему теперь это пригодится! – пронеслось в голове у комиссара. – Никогда больше не буду над ним подтрунивать, никогда!»

– Другой информации у меня нет. Если вам нужен повод для оптимизма, могу сказать, что главный хирург отпустил одного из своих ассистентов – сказал, что они справятся вдвоем.

Первым импульсом Брунетти было спросить, почему тогда операция затянулась, но вместо этого он сказал:

– Спасибо, что нашли время поговорить с нами, дотторесса!

Женщина улыбнулась, но выражение ее лица не изменилось.

Брунетти вдруг осознал, что принес запах того парня с собой в комнату, и протянул руку врачу, не особо надеясь, что она ответит. Но она пожала руку ему и Вианелло, после чего быстро удалилась.

Как только за ней закрылась дверь, Брунетти достал мобильный и еще раз набрал номер Сильваны, но ответа не было. Тогда он позвонил на рабочий телефон синьорине Элеттре.

Когда она сняла трубку, комиссар сказал:

– Я в больнице, в Местре. Моего друга Фредди д’Истриа привезли сюда с ножевыми ранениями. Место нападения – паркинг на Пьяццале-Рома. Оттуда он сразу попал в больницу. Позвоните в паркинг и прикажите закрыть весь этаж, а потом проверьте, есть ли у них система видеонаблюдения. Если есть, выясните, попадает ли машина Фредди – на него напали возле машины – в поле зрения камер. Пусть пришлют записи! – Подумав немного, он добавил: – И возьмите судебное разрешение на изъятие всех видеозаписей за сутки. Потом свяжитесь с Боккезе и скажите, чтобы отправил туда своих ребят.

Брунетти задумался. Что еще можно предпринять? Он вопросительно глянул на Вианелло, но тот покачал головой.

– Пострадавший – владелец квартиры, в которой сейчас проживает Флавия Петрелли, – сказал в трубку Брунетти.

– Oddio! – услышал он шепот. – Может, организовать охрану?

Брунетти обдумал это предложение, прикинув расстояние до Венеции.

– Не думаю, что это необходимо. Ни на квартире Флавии, ни в Местре.

Злоумышленник наверняка выследил Фредди, а значит, планировал свои действия. Но четырежды ударить человека ножом и не лишить его жизни? Это не слишком похоже на преднамеренное убийство. Или, как и на мосту, это был порыв, вспышка неконтролируемого гнева? В обоих случаях жертва была брошена на произвол судьбы и у нападавшего не хватило решимости довести дело до конца, прикончить ее, пока была такая возможность.

Когда Брунетти очнулся от задумчивости, на той стороне телефонной линии уже никого не было. Вианелло смотрел на него, все еще держа в руках открытый блокнот.

– Что теперь, Гвидо?

– Ты остаешься здесь, – сказал ему Брунетти. – Постарайся поговорить с Фредди, как только позволят доктора. Может, он что-нибудь вспомнит.

Вианелло кивнул.

– А вы? – спросил он.

– А я побеседую с синьорой Петрелли и узна́ю, кто это сделал.

Брунетти повернул к выходу. Пора было возвращаться в город.