Текст книги "Современный зарубежный детектив-4. Компиляция. Книги 1-23 (СИ)"

Автор книги: Дженнифер Линн Барнс

Соавторы: Донна Леон,Джулия Хиберлин,Фейт Мартин,Дэвид Хэндлер,Дейл Браун,Харуо Юки,Джереми Бейтс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 173 (всего у книги 327 страниц)

Ты

Пять любуется на свой шедевр. Кровь стекает по твоим рукам, твоим ногам. Через несколько часов они спросят, должны ли Кэсси и ее друзья умереть.

Нет. Нет. Нет.

Это ответ Лорелеи. Это всегда будет ответ Лорелеи. Но Лорелея недостаточно сильна, чтобы вынести это. Лорелеи сейчас здесь нет.

Сейчас здесь ты.

Глава 42

Есть тонкая грань между предупреждением и угрозой. Мне хотелось верить, что Кейн Дарби предупреждал меня, а не угрожал, когда убеждал покинуть город, но если работа на ФБР чему меня и научила, так это тому, что агрессия не всегда таится под самой поверхностью. Иногда серийный убийца сидит напротив и цитирует Шекспира. Иногда самые опасные люди – те, кому ты больше всего доверяешь.

Спокойная повадка Кейна Дарби была ничуть не более естественной, чем склонность Майкла размахивать красными тряпками перед каждым быком, попадающимся на пути. Подобная невозмутимость может иметь один из двух источников: либо он вырос в среде, где эмоции считались неподобающими – и их всплески соответственным образом наказывались, – либо оставаться спокойным было для него способом держать все под контролем в такой среде, где чрезмерная эмоциональность похожа на минное поле.

Пока я обдумывала все это, ко мне подошел Дин.

– Я пообещал Вселенной, – сказал он, – что, если Лия выберется невредимой, я сорок восемь часов не буду ходить с мрачным видом. Я куплю цветную футболку. Я буду петь караоке, и пусть Таунсенд выберет песню. – Он покосился на меня: – Узнала что-нибудь от сына Дарби?

Ответ на вопрос Дина застрял в моем горле, так и оставшись непроизнесенным, пока мы шли обратно по главной улице, мимо викторианских витрин и исторических камней, пока в поле зрения не оказались кованые ворота аптекарского сада.

– Кейн сказал, что он был золотым сыном, – наконец произнесла я, обретя способность говорить. – Он винит себя за это. Думаю, оставаться в Гейтере для него было своего рода искуплением – наказанием за, я цитирую, «выбор», который он совершил «много лет назад».

– Ты говоришь о нем, – отметил Дин. – Не с ним.

– Я говорю с тобой.

– Или, – тихо возразил Дин, когда мы остановились напротив сада, – ты боишься забираться слишком глубоко.

Все то время, пока я знала Дина, он никогда не давил на меня, не заставлял погружаться в точку зрения другого человека дальше, чем я хотела. Самое большее – он усмирял свои порывы защитить меня, анализировал подозреваемых вместе со мной или отступал с моего пути, но прямо сейчас не я была той, кого Дин был готов защищать любой ценой.

– Тогда, в старом доме, ты была очень близка к тому, чтобы что-то вспомнить. Что-то, что часть тебя отчаянно пытается забыть. Я знаю тебя, Кэсси. И я просто не могу перестать думать: если ты забыла целый год своей жизни, это не из-за того, что ты была маленькая, и это не результат какой-то травмы. С тех пор как мы познакомились, тебе выпало столько травм, что хватило бы на две жизни, и ты все прекрасно помнишь.

– Я была ребенком, – возразила я, чувствуя себя так, будто он меня ударил. – Мы с мамой уехали посреди ночи. Мы никому не сказали. Мы ни с кем не прощались. Что-то случилось, и мы просто уехали.

– А после того, как вы уехали, – Дин взял мою ладонь в свои, – остались только вы с мамой. Она была всем, что у тебя было. Ты была для нее всем, и она хотела, чтобы ты забыла. Она хотела, чтобы в памяти остался лишь танец.

– Что ты имеешь в виду? – спросила я у него.

– Я имею в виду, мне кажется, что ты забыла свою жизнь в Гейтере ради нее. Я имею в виду, я не думаю, что твой мозг защищает тебя. Думаю, он защищает единственные отношения, которые у тебя оставались. – Дин дал мне несколько секунд, чтобы осмыслить это, а затем продолжил: – Я хочу сказать, ты не можешь позволить себе вспомнить жизнь, которая была у тебя здесь, потому что тогда тебе пришлось бы злиться на маму за то, что она отняла ее у тебя. – Он помолчал. – Тебе придется злиться, – продолжил он, переключившись на настоящее время, – на то, как она постаралась, чтобы этого больше не повторилось. Она превратила тебя в центр своей жизни, а себя – в центр твоей, и, зная все, что мы знаем сейчас – про Мастеров, про Пифию, – думаю, мысль о том, что может случиться, если ты вспомнишь Гейтер, пугает тебя даже больше, чем в детстве.

– И поэтому я говорю про Кейна Дарби в третьем лице? – резко спросила я, проходя в ворота и дальше, по мощеной тропке, через аптекарский сад, Дин в двух шагах позади меня. – Потому что, если я подберусь слишком близко к нему, я окажусь слишком близко к маме? Потому что я могу вспомнить что-то, чего не хочу знать?

Дин молча шел следом.

Ты ошибаешься. Я сделала все, что могла, чтобы смотреть на маму взглядом профайлера, а не взглядом ребенка. Она была аферисткой. Она приложила все усилия, чтобы мне не на кого было положиться, кроме нее.

Она любила меня больше всего на свете.

Всегда и вечно, что бы ни случилось.

– Может, я и правда забыла Гейтер ради нее, – тихо сказала я, позволяя Дину догнать меня. – Я хорошо умела читать людей, даже ребенком. Я могла догадаться, что она не хочет об этом говорить, что она хочет верить, будто все это не имело значения, что нам обеим никто не нужен, кроме друг друга.

Мама позволила себе привязаться к Кейну Дарби. Она впустила его – не только в свою жизнь, но и в мою. Судя по тому, каким было мое остальное детство, она усвоила урок.

Что случилось? Почему ты ушла от него? Почему ты уехала из Гейтера?

Я остановилась перед олеандром; его красновато-розовые цветы были обманчиво радостными для ядовитого растения.

– Кейн сказал, что Лия будет в безопасности, – сообщила я Дину, переходя сразу к самому важному. – Пока что. – Я хотела остановиться на этом, но не стала. – Также он сказал, что мне оказаться на ее месте было бы небезопасно.

– Дарби не знает, что собой представляет Лия. – Дин поймал мой взгляд, не давая мне отвести его. – Если для тебя там было бы опасно, то и для нее тоже. – Так Дин просил меня перестать сдерживать себя, просил вспомнить. И единственное, о чем я могла подумать, – это я виновата, что ему пришлось просить.

Я сглотнула, ощущая, как пересохло во рту, и начала составлять психологический портрет Кейна – на этот раз так, как надо.

– Мама однажды сказала, что она тебя не заслуживает, но она не знает твоих секретов, она не знает, какой выбор ты сделал. – Произнеся эти слова вслух, я ощутила их реальность. Я не отводила взгляда от Дина, чтобы его глубокие карие глаза успокаивали меня, когда я ощутила, как вся моя жизнь – весь мой мир – уходит у меня из-под ног. – Ты сказал, что не заслуживаешь ее, не заслуживаешь нас. Но ты этого хотел – тебе нужна была семья, и ты умел быть рядом – для нее и для меня. – Произносить эти слова было физически больно, и я совершенно не понимала почему. – Наверное, оставался какой-то след этого желания, какое-то ощущение того, каково это – быть частью семьи, в глубине души. Твое детство наполняли громкие слова, такие как «лояльность», «честность», «послушание», но ты просто стремился заботиться о других. И из-за этого делал ужасные вещи.

Кейн Дарби наказывал себя уже не одно десятилетие. Может, он позволил себе поверить, когда встретил маму, что с него наконец хватит. Что он может быть с ней вместе. Что он может обрести семью.

Но твоя семья никогда тебя не отпустит.

Я вспомнила, как Кейн пытался поговорить с Шейном, пытался уменьшить тот вред, который причинял его отец. А потом я подумала про Дина, который стоял рядом со мной в саду, и светлые волосы падали ему на лицо. Дин был для меня тем же, кем Кейн был для мамы. Как и Кейн, Дин много лет тщательно контролировал свои эмоции. Он многие годы убеждал себя, что внутри у него есть что-то темное и извращенное, и если он не будет осторожен, то однажды превратится в своего отца.

Мы все находили свои способы справляться с жизнью, которую у нас отбирали. Для Слоан это были числа. Для Лии это было стремление скрывать свое истинное «я» под множеством слоев лжи. Майкл намеренно провоцировал гнев, не дожидаясь, пока кто-то другой сорвется. Дин делал все, чтобы держать эмоции в узде.

А я использовала свою способность понимать людей, чтобы не давать им понять меня.

Стать частью программы прирожденных значило отпустить часть этого контроля. «Многие годы ты была для меня всем. – Я говорила уже не с Кейном. Я говорила с мамой. – Ты держала меня на расстоянии от отцовской семьи. Ты сделала меня центром своего мира, а себя – центром моего».

Я обняла Дина за шею. Я ощутила его пульс, ровный и мерный. Его кончики пальцев скользнули по краю моего подбородка. Я прижалась своими губами к его, потом отстранилась. Я ощущала его на вкус, хотела его, чувствовала его, и я вспомнила…

Мама целует Кейна…

Первый день в школе…

Раскраски в заведении Ри…

Мелоди, в саду.

– В чем дело, что ты как пугливая кошка? – У Мелоди волосы собраны в хвостики; у нее ободранные колени, и она уперла свои сердитые руки в сердитые бока. – Это просто ядовитый сад! – Она приседает рядом с растением. – Если ты не войдешь, я съем этот листик. Прямо сейчас слопаю его и помру!

– Нет, не станешь, – говорю я, делая шаг к ней. Она скрывает листочек и открывает рот.

– Дети, перестаньте тут топтаться!

Я поворачиваюсь. Позади нас стоит старик. Он выглядит сердито и недовольно, на нем рубашка с длинными рукавами, хотя сейчас лето. Из-под рубашки виднеются резкие белые, уродливо выпуклые розовые линии, они змеятся по его телу.

Шрамы.

– Сколько вам лет? – спрашивает старик. Я отчетливо осознаю, что он носит рубашку с длинными рукавами, потому что это не единственные его шрамы.

– Мне семь, – отвечает Мелоди, подходя ко мне. – А Кэсси только шесть.

Воспоминание сменяется, и внезапно я уже бегу домой. Я бегу…

Ночь. Я в постели. Глухой стук. Приглушенные голоса.

Что-то не так. Я знаю это, и я вспоминаю старика в саду. Он разозлился на меня и Мелоди. Может, он пришел сюда. Может, он сердится. Может, он меня сейчас съест.

Снова стук. Крик.

Мама?

Я уже наверху лестницы. Внизу что-то виднеется.

Большое.

Неровное.

Внезапно я вижу на лестнице маму, она опускается на колени передо мной.

– Иди спать, милая.

У нее на руках кровь.

– Старик приходил? – спрашиваю я. – Он тебя поранил?

Мама прижимается губами к моей голове.

– Это просто сон.

Я возвращаюсь из воспоминания, ощущая, что по-прежнему прижимаюсь к Дину, уткнувшись лицом ему в плечо, а его руки нежно расчесывают мои волосы.

– У мамы на руках была кровь, – шепчу я. – В ту ночь, когда мы с мамой покинули Гейтер, я что-то слышала. Может, драку? Я вышла к лестнице и увидела что-то внизу. – Я сглотнула, во рту пересохло настолько, что было трудно говорить. – У нее на руках была кровь, Дин. – Я все равно заставила себя договорить, не позволяя себе остановиться на этом. – А потом мы уехали.

Я подумала обо всем, что увидела в этом воспоминании.

– Было что-то еще? – спросил Дин.

Я кивнула.

– В тот день, когда мы уехали, – сказала я, отталкиваясь от его груди, – я уверена, что в тот день я видела Малкольма Лоуэлла.

Глава 43

Дедушка Найтшейда по-прежнему жил в доме на холме с видом на территорию ранчо «Безмятежность». Малкольму Лоуэллу было уже к девяноста, он перемещался в инвалидной коляске и – как сообщила агентам Стерлинг и Стармансу его сиделка – не принимал посетителей.

Агент Стерлинг не приняла отказ.

Оставшись в отеле, я сидела между Дином и Слоан – мы смотрели трансляцию с камеры на лацкане Стерлинг, отчетливо осознавая, на какой риск она идет, демонстрируя свой значок. Если разойдется слух, что Стерлинг работает на ФБР, Холланд Дарби может решить, что Лия для него – лишний риск.

Медсестра неохотно разрешила Стерлинг и Стармансу войти в массивный дом, и мои мысли снова обратились к воспоминаниям. Лестница. Что-то внизу.

В памяти меня шестилетней возник страшный старик, который кричал на меня и Мелоди, и все, что произошло той ночью, было неразрывно связано, но теперь, став старше, я могла предположить, что это окажутся два отдельных травматических события, которые оказались связаны в моем сознании только из-за близости во времени.

Меня напугал жуткий старик. А потом, ночью, случилось что-то еще – что-то, из-за чего пролилась кровь.

– Мистер Лоуэлл. – Агент Стерлинг присела напротив человека, который казался ничуть не старше, чем десятилетие назад. На нем была рубашка с длинными рукавами, совсем как тогда.

Шрамы тоже были по-прежнему видны.

Когда я была ребенком, они напугали меня. Теперь они сообщали мне, что каждый день последние тридцать три года Малкольм Лоуэлл просыпался с видимым напоминанием о нападении, которое погубило его дочь и зятя.

– Я специальный агент ФБР Стерлинг. – Она выпрямилась, копируя его осанку – прямую, непреклонную, несмотря на возраст. – Это агент Старманс. Нам нужно задать вам несколько вопросов.

Малкольм Лоуэлл помолчал несколько секунд, а затем заговорил.

– Нет, – сказал он. – Вряд ли это так.

«Она хочет задать тебе несколько вопросов, – подумала я. – Есть разница».

– У нас есть основания подозревать, что ваша семейная трагедия может быть связана с расследованием серийного убийства, которое ведется сейчас. – Агент Стерлинг пыталась не выдавать ничего конкретного, но все же говорить правду. – Мне нужно понять, что вы знаете о тех убийствах.

Правая рука Лоуэлла коснулась левого рукава, он провел кончиками пальцев по шраму.

– Я рассказал полиции все, что знаю, – проворчал он. – Больше нечего рассказывать.

– Ваш внук погиб. – Агент Стерлинг не пыталась смягчить сказанное. – Его убили. И мы бы очень хотели найти того, кто это сделал.

Я взглянула на Майкла.

– Скорбь, – сказал он. – И ничего, кроме нее.

Малкольм Лоуэлл отказался от внука, когда тому было девять лет, но теперь, больше тридцати лет спустя, он горевал о его гибели.

– Если вы что-то знаете, – сказала агент Стерлинг, – что-то, что может помочь нам найти человека, который на вас напал…

– Меня многократно ударили ножом, агент. – Лоуэлл посмотрел в глаза агенту Стерлинг, прямо и непреклонно. – В руки, ноги, в живот и в грудь.

– Ваш внук был свидетелем нападения? – спросила агент Стерлинг.

Молчание.

– Он участвовал в нападении?

Молчание.

– Он закрывается, – сообщил Майкл агенту Стерлинг через наушник. – Какие бы эмоции ни вызвали бы в нем ваши вопросы пару десятилетий назад, теперь он не позволяет себе ничего чувствовать.

– Звучит знакомо? – спросил у меня Дин.

Я подумала про Найтшейда, про то, как он отгораживался от ФБР так же, как сейчас его дедушка. Он научился силе молчания из первых рук.

– Спросите его о моей матери, – сказала я.

Агент Стерлинг сделала даже лучше. Она достала фотографию – я не знала, что у ФБР был этот снимок. На фото мама стояла на сцене, глаза у нее были подведены черной тушью, лицо освещали эмоции.

– Вы узнаете эту женщину?

– Зрение уже не то. – Малкольм Лоуэлл едва взглянул на фото.

– Ее звали Лорелея Хоббс. – Агент Стерлинг дала этим словам повиснуть в воздухе, используя молчание как собственное оружие.

– Я ее помню, – наконец сказал Лоуэлл. – Она часто позволяла своей девчонке носиться по округе с выводком Ри Саймон. Проблемы, одни проблемы от них.

– Ваш внук создавал проблемы? – тихо спросила агент Стерлинг. – А до него – ваша дочь?

Это заставило его отреагировать. Пальцы Лоуэлла сжались в кулаки, расслабились, снова сжались.

– Он начинает волноваться, – сообщил Майкл агенту Стерлинг. – Гнев, отвращение.

– Мистер Лоуэлл? – окликнула его агент Стерлинг.

– Я пытался учить мою Анну. Удержать ее дома. В безопасности. И где она оказалась? Забеременела в шестнадцать, сбежала. – Его голос дрожал. – И этот мальчик. Ее сын. Он проделал дыру в заборе и добрался до этого проклятого ранчо. – Лоуэлл закрыл глаза. Он опустил голову, так что мне стало не видно его лицо. – И тогда начали появляться животные.

– Животные? – спросила Слоан, наклонив голову набок.

Она явно не ожидала такого признания. И я тоже. Разница была в том, что, как только Малкольм Лоуэлл произнес слово «животные», я тут же поняла, что он имеет в виду «мертвых животных».

– Они не были убиты быстро. – Лоуэлл снова поднял взгляд в камеру, в его глазах появился жесткий блеск. – Эти животные умирали медленно, они страдали.

– Думаете, Мэйсон этим занимался? – впервые заговорил агент Старманс.

Последовала долгая пауза.

– Думаю, он смотрел.

Ты

Ты прикована к стене уже несколько часов, ты истекаешь кровью уже несколько часов.

Но на самом деле ты прикована к стене и истекаешь кровью уже многие годы. Еще до этого места. До хаоса и порядка. До ножей, и яда, и пламени.

Это ты лежала в постели Лорелеи, когда она была маленькой девочкой.

Это ты принимала то, что она не могла принять.

Ты делала то, что она не могла сделать.

Проходят секунды, минуты, часы, и ты ощущаешь ее – она готова перестать прятаться. Готова выйти.

Не в этот раз. В этот раз ты никуда не денешься. В этот раз ты останешься здесь.

Наступает ночь. Мастера возвращаются. Они понятия не имеют, кто ты. Что ты такое.

Они привыкли к представлениям Лорелеи.

Пусть теперь увидят твое.

Глава 44

Когда наступила полночь, мне стало ясно, что еще один день прошел, не принеся нам ответов. Четвертое апреля. Где-то там агент Бриггс ждал появления следующей жертвы Мастеров, привязанной к столбу пугала и сожженной заживо.

Не в силах уснуть, я сидела за стойкой на нашей мини-кухне, глядя в ночь, и думала про Мэйсона Кайла и Кейна Дарби, мертвых животных и большую неровную фигуру внизу лестницы.

Это было тело. В возрасте шести лет я не могла это увидеть, но, хотя воспоминание было фрагментарным, теперь я понимала. Я пыталась об этом не думать, пыталась не помнить с тех пор, как вернулась в город.

– Не обижайся, но у тебя инстинкт самосохранения как у лемминга.

Услышав эти слова, я чуть не отпрыгнула от стола. Из тени вышла Лия.

– Расслабься, – сказала она. – Я пришла с миром. – Она ухмыльнулась. – По большей части.

На Лие была та же одежда, которую я видела у других последователей Холланда Дарби, уже не белая крестьянская рубаха, которая была на ней, когда я видела ее в последний раз. За все время, что я ее знала, она никогда не позволяла другим контролировать, что она надевает.

– Как ты пробралась мимо агента Старманса? – спросила я.

– Так же, как выбралась с ранчо «Безмятежность». Скрытность – просто еще одна форма лжи, и, видит бог, мое тело умеет обманывать еще лучше, чем мои уста.

Что-то в словах Лии заставило меня насторожиться.

– Что случилось?

– Я забралась внутрь, а теперь выбралась. – Лия пожала плечами. – Холланд Дарби любит делать заявления. Что он не причинит мне вреда. Что он меня понимает. Что ранчо «Безмятежность» нечего скрывать. Все это ложь. Впрочем, самые интересные образцы обмана исходили не от Дарби. А от его жены.

Я попыталась вспомнить, что в полицейских отчетах было на миссис Дарби, но она там была лишь примечанием, предметом фона в Шоу Холланда Дарби.

– Она сказала, что они не имеют никакого отношения к тому, что случилось с «той несчастной семьей» много лет назад. – Лия дала мне несколько секунд, чтобы я догадалась, что она заметила ложь в этом утверждении. – И еще она сказала, что любит своего сына.

– А она не любит? – Я подумала про Кейна, каким его знала моя мать. И о теле у подножия лестницы. И о крови на маминых руках.

Я слышала глухой стук. Кейн был там? Он что-то сделал? Или мама?

«Задавать вопросы небезопасно. – В памяти всплыло предупреждение Кейна. – С вашей подругой в „Безмятежности“ все будет в порядке, но с тобой – нет».

– Агент Стерлинг говорила с Малкольмом Лоуэллом. – Параллельно пытаясь упорядочить весь тот рой вопросов, который кружился у меня в голове, я пересказала Лие то, что знала. – Еще до того, как были убиты родители Найтшейда, кто-то на ранчо «Безмятежность» увлекся убийством животных.

– Веселое дело, – откликнулась Лия. Она протянула руку мимо меня и взяла из мини-холодильника Dr. Pepper стоимостью четыре доллара. В этот момент мне на глаза попалось ее запястье. Кожу пересекали припухшие алые линии.

– Ты порезала себя? – У меня пересохло во рту.

– Разумеется, нет. – Лия повернула руку, рассматривая порезы, и продолжила врать мне в лицо: – Эти линии просто появились волшебным образом и вообще не связаны с тем, как именно я заставила Дарби поверить, насколько пустой я себя чувствую.

– Резать себя – не то же самое, что надеть костюм, Лия.

Я ожидала, что она отмахнется, но вместо этого она посмотрела мне в глаза.

– Было не больно, – тихо сказала она. – Почти. Не так, чтобы это было важно.

– Ты не в порядке. – Я говорила так же тихо, как она. – Ты была не в порядке еще до того, как отправилась туда, и ты чертовски не в порядке сейчас.

– Я забыла, каково это, – сказала Лия, и ее голос был лишен всякой выразительности, – в один момент быть особенной, а в следующий – никем.

Я вспомнила, что Дин рассказывал мне про детство Лии. Когда тобой довольны, тебя вознаграждают. А если недовольны, тебя сажают в яму.

– Лия…

– Человек, с которым я выросла? Тот, который контролировал все и всех, кого я знала? Он никогда нас и пальцем не трогал. – Лия отпила лимонад. – Но иногда ты просыпаешься утром, а все вокруг думают, что ты недостойная. Нечистая. Никто не говорит с тобой. Никто не смотрит на тебя. Ты словно не существуешь.

Я услышала то, что было скрыто между строк. Твоя мать смотрела сквозь тебя.

– Если тебе что-то нужно – еда, вода, место для сна, – нужно пойти к нему. А если ты готова принять прощение, ты должна сделать это сама.

Сердце подпрыгнуло к горлу.

– Сделать что?

Лия опустила взгляд на алые полосы на запястьях.

– Искупление.

– Кэсси?

Я повернулась и увидела, что поблизости стоит Слоан.

– Лия. Ты дома. – Слоан сглотнула. Даже в тусклом свете я видела, как она начала считать, поочередно касаясь большим пальцем остальных. – Вы двое, наверное, хотите поговорить. Без меня. – Она повернулась.

– Погоди, – сказала Лия.

Слоан остановилась где была, но не повернулась лицом к нам.

– Ты обычно этим занимаешься. Говоришь с Кэсси. Потому что с Кэсси легко говорить. Она понимает, а я нет. – У Слоан перехватило дыхание. – Из меня просто сыпется дурацкая статистика. Я путаюсь под ногами.

– Это неправда. – Лия шагнула к Слоан. – Я знаю, что говорила такое, Слоан, но я врала.

– Нет. Не врала. Если бы Кэсси, Дин или Майкл застали тебя, когда ты хотела уйти, ты бы этого не сказала. Ты бы не захотела говорить подобное, потому что Кэсси, Дин или Майкл могут пойти с тобой, они умеют врать, хранить секреты и не говорить неудачные слова в неудачное время. – Слоан повернулась лицом к нам. – Но я не могу. Я правда путалась бы под ногами.

Слоан отличалась от нас всех. Для меня забыть об этом было легко – а для Слоан невозможно.

– И что? – возразила Лия.

Слоан несколько раз моргнула.

– Ты же ни капли врать не умеешь, Слоан. Но это не значит, что ты чем-то хуже. – Несколько секунд Лия просто смотрела на нее, а потом будто приняла решение. – Вот что я тебе скажу. Тебе, Слоан. Не Кэсси. Не Майклу. Не Дину. Знаешь о суде над ведьмами в Салеме?

– Двадцать человек были казнены с 1692-го по 1693-й, – ответила Слоан. – И еще семь умерли в тюрьме, включая по крайней мере одного ребенка.

– Знаешь про девочек, которые заварили всю эту кашу со своими обвинениями? – Лия сделала еще один шаг к Слоан. – Вот такой я была. Секта, в которой я выросла? Лидер утверждал, что у него видения. В итоге я начала ему подыгрывать. У меня тоже появились «видения». И я уверяла всех, что видения говорят мне: он прав, он справедлив, Бог хочет, чтобы мы подчинялись ему. Я возвышала себя, возвышая его. Он верил мне. А потом, однажды ночью, он пришел в мою комнату… – Голос Лии дрожал. – Он сказал мне, что я особенная. Он сел в ногах моей кровати, наклонился ко мне, и я начала кричать и метаться. Я не могла допустить, чтобы он коснулся меня, так что я соврала. Я сказала, что у меня было видение – среди нас предатель. – Она закрыла глаза. – Я сказала, что предатель должен умереть.

«Я убила человека, когда мне было девять», – говорила нам Лия несколько месяцев назад.

– Если бы мне нужно было выбирать, быть как ты или быть как я, – продолжила Лия, глядя Слоан прямо в глаза, – я бы предпочла быть как ты. – Лия отбросила волосы назад. – Кроме того, – продолжила она, сбрасывая эмоциональность, которую источала минуту назад, словно змея старую кожу, – если бы ты была как Кэсси, Майкл, Дин или я, ты бы не смогла извлечь никакой пользы вот из этого.

Лия сунула руку в задний карман и вытащила несколько сложенных листков бумаги. Я хотела посмотреть, что на них, но все еще была парализована словами, которые Лия только что произнесла.

– Карта? – спросила Слоан, просматривая страницы.

– План, – поправила Лия. – Всего участка – дом, амбары, плодородные участки, все с соблюдением масштаба.

Слоан обняла Лию, и, кажется, это были самые крепкие объятия в мире.

– «С соблюдением масштаба», – прошептала Слоан достаточно громко, чтобы и я смогла услышать, – три моих любимых слова.