Текст книги "Современный зарубежный детектив-13. Компиляция (СИ)"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Дженнифер Линн Барнс,Майкл Коннелли,Бентли Литтл,Джо Лансдейл,Донато Карризи,Сюсукэ Митио,Питер Боланд,Джек Тодд,Лора Перселл
сообщить о нарушении

Текущая страница: 52 (всего у книги 335 страниц)

Я изучил область шеи и увидел по обеим ее сторонам две точки. Они фигурировали под номерами 1 и 2. Я перевернул страницу и посмотрел на описания ранений.

Описание раны номер 1:

«Неглубокий прокол в нижней правой части шеи с гистаминовым уровнем, характерным для состояния до наступления смерти, что указывает на насильственный характер раны».

А вот описание раны номер 2:

«Неглубокий прокол в нижней левой части шеи с гистаминовым уровнем, характерным для состояния до наступления смерти, что указывает на насильственный характер раны. Размер прокола на 1 см больше, чем у раны № 1».

Это означало, что раны нанесли, когда Марта Рентерия была еще жива. И похоже, объясняло, почему их первыми внесли в список. Медэксперт предположил: раны, вероятно, стали результатом того, что нож прикладывали к шее жертвы. Так убийца держал жертву под контролем.

Я опять вернулся к материалам обвинения по делу Кампо и извлек фотографии Реджи Кампо и отчет о ее врачебном осмотре в медицинском центре «Холи кросс». У Кампо была маленькая колотая ранка внизу, с левой стороны шеи, и никаких ран с правой стороны. Затем я стал пробегать глазами по ее заявлению полицейским, пока не наткнулся на ту часть, где она описывала, как получила эту рану. Она сказала, что мужчина потянул ее вверх с пола и, поставив на ноги, велел вести его в спальню. Он направлял ее сзади, схватив правой рукой за бретельку бюстгальтера, а левой – приставив кончик ножа к шее с левой стороны. Почувствовав, что он на миг ослабил хватку и положил руку ей на плечо, она, изловчившись, резко выкрутилась и толкнула его на большую напольную вазу, а затем убежала.

Я понял теперь, почему у Реджи Кампо оказалась только одна ранка на шее, а не две, как у убитой Марты Рентерии. Если бы напавший на Кампо довел ее до спальни и положил на кровать, то, забравшись сверху, стал бы держать нож в той же самой руке – то есть в левой – и лезвие переместилось бы на другую сторону ее шеи. Когда потом ее нашли бы мертвой на кровати, она имела бы те же самые проколы по обеим сторонам шеи.

Я отложил папки в сторону и долго сидел, скрестив ноги, на полу, не двигаясь. Мои мысли казались чем-то вроде шепота внутри, во мраке сознания. Перед глазами у меня стояло лицо Хесуса Менендеса с полосами слез, когда он говорил мне, что невиновен, когда умолял ему поверить – а я твердил одно: что он должен признать свою вину. Мои слова являлись тогда не только советом юриста. У него не было денег, не было защиты, а значит, не было шансов. А я сказал ему, что у него практически нет выбора. И хотя в конечном счете решение принял он и именно его губы произнесли перед судьей «виновен», сейчас я – бывший его адвокат – чувствовал себя так, словно сам приставил нож системы к его шее и вынудил произнести это слово.

Глава 19

Прилетев в Сан-Франциско, я к часу дня уже выехал с огромной площадки проката автомобилей в Международном аэропорту и двинулся на север. В салоне «линкольна», который мне дали, стоял такой запах, словно в прошлый раз в нем катался какой-то курильщик – то ли арендовавший машину, то ли приводивший ее в порядок для меня.

Я не представляю, как попасть куда-либо в самом Сан-Франциско. Я только знаю, как проехать через него. Три или четыре раза в год мне приходится ездить в тюрьму «Сан-Квентин», что у залива Сан-Франциско, пообщаться со своими клиентами или свидетелями. Дорогу туда я бы объяснил вам с легкостью. Но спросите меня, как добраться до башни Койт[80]80
  Одна из узнаваемых достопримечательностей Сан-Франциско, башня в стиле ар-деко.


[Закрыть] или Рыбачьей пристани[81]81
  Весьма популярное среди туристов место на побережье, а также собственно причал.


[Закрыть] – и тут возникнет проблема.

К двум часам я пересек город и миновал мост «Золотые ворота». Я чувствовал себя прекрасно и поспевал в срок. Из предыдущего опыта я знал, что посещения адвокатов заканчиваются в четыре.

Тюрьме свыше сотни лет, и она выглядит так, будто душа каждого заключенного, сидевшего или умершего там, навеки отпечаталась на ее темных стенах. Из всех тюрем, какие я когда-либо посещал (а я в свое время перебывал с визитами во всех тюрьмах Калифорнии), эта навевала самые мрачные мысли.

Мой кейс осмотрели, а меня заставили пройти через металлоискатель. После этого по мне все равно прошлись подобными ручными устройствами в порядке дополнительной проверки. Но даже тогда мне не позволили напрямую общаться с Менендесом, так как я заранее, за пять дней, не подал заявку на посещение. Поэтому меня поместили в комнату, где гостя от заключенного отделяла стенка из оргстекла с отверстиями размером в десятицентовик, через которые полагалось разговаривать. Я показал охраннику стопку из шести фотографий, их я принес для Менендеса, и он сказал, что мне придется показывать снимки через стекло. Я сел, убрал фотографии и уже довольно скоро по ту сторону прозрачной перегородки увидел Хесуса.

Два года назад Хесуса Менендеса отправили в тюрьму молодым человеком. Сейчас он выглядел на те самые сорок лет, что я обещал ему к освобождению, если признает себя виновным. Он смотрел на меня глазами совершенно безжизненными, напоминающими камешки гравия на автостоянке. При виде меня он нехотя опустился на стул. Теперь ему от адвоката было не много пользы.

Мы не стали церемониться с приветствиями, и я прямиком приступил к делу:

– Послушай, Хесус, мне незачем спрашивать тебя, как ты поживаешь. Я и так знаю. Но тут открылись некоторые новые обстоятельства, и они могут повлиять на твое дело. Мне нужно задать тебе несколько вопросов. Ты меня понимаешь?

– Зачем сейчас вопросы? Раньше у тебя их не возникало.

Я кивнул:

– Ты прав. Мне следовало тогда задать тебе больше вопросов, а я этого не сделал. Теперь я знаю гораздо больше. По крайней мере думаю, что знаю. Я пытаюсь восстановить справедливость.

– Чего ты хочешь?

– Я хочу, чтобы ты рассказал мне о том вечере в «Доме кобры».

Он пожал плечами.

– Девушка, которая там была, – я с ней поболтал, и она сказала мне идти за ней домой. – Он опять пожал плечами. – Я пошел к ней, но я ее не убивал.

– Давай поговорим еще немного о ночном клубе. Ты утверждал, что тебе пришлось произвести впечатление на нее и показать ей деньги и что ты потратил больше, чем хотел.

– Верно.

– Ты еще упомянул, что какой-то другой человек пытался с ней сблизиться. Ты это помнишь?

– Си, он обратился к ней. Она подошла, но вернулась ко мне.

– И поэтому ты заплатил ей больше, правильно?

– Да, так.

– О'кей, ты запомнил того человека? Если бы ты увидел его фото, ты бы его узнал?

– Думаю, да.

– О'кей.

Я открыл свой кейс и вынул веер снимков – шесть штук; в их числе – сделанный при аресте Льюиса Руле. Фото остальных пятерых мужчин я отобрал из своих архивных коробок. Я встал и начал одну за другой прижимать изображения к стеклу. Я подумал, что, растопырив пальцы, смогу удержать все шесть прижатыми. Менендес встал, чтобы приглядеться поближе.

Почти тотчас из верхнего репродуктора загремел голос:

– Отойдите от стекла. Оба отойдите от стекла и сядьте на место, иначе собеседование будет окончено.

Я покачал головой и чертыхнулся. Собрал фотографии вместе и вернулся на стул. Менендес тоже сел.

– Охранник! – окликнул я.

Я наблюдал за Менендесом и ждал. Никто не шел.

– Охранник! – крикнул я опять, уже громче.

Наконец дверь открылась, и на моей половине комнаты появился охранник.

– Вы закончили?

– Нет. Мне нужно, чтобы он посмотрел на эти фотографии. – Я показал пачку.

– Сделайте это через стекло. Ему не разрешается что-либо от вас получать.

– Но я их тут же заберу назад.

– Не важно. Вы не имеете права ничего ему давать.

– Но если вы не позволяете ему подходить к стеклу, как он их увидит?

– Меня это не касается.

Я махнул рукой, сдаваясь.

– Ладно, хорошо. Тогда могли бы вы побыть здесь с минуту?

– Зачем?

– Понаблюдать. Я собираюсь предъявить ему фотографии и если он кого-то опознает, хочу, чтобы вы это засвидетельствовали.

– Не впутывайте меня в ваше дерьмо.

Он пошел к двери и скрылся за ней.

– Проклятие! – сказал я.

Я перевел взгляд на Менендеса:

– Ладно. Тогда так, Хесус, я все равно тебе их покажу. Возможно, ты узнаешь кого-нибудь из них с того места, где сидишь.

Одну за другой я поднимал и останавливал фотографии примерно на расстоянии фута от стекла. Менендес подался вперед. Когда я держал первые пять, он смотрел на каждую, немного раздумывал, потом качал головой. Но на шестом снимке я увидел, как глаза его вспыхнули. Похоже, какая-то жизнь в них все-таки сохранилась.

– Вот этот, – сказал он. – Это он.

Я повернул фото к себе, чтобы убедиться. Да, им оказался Руле.

– Я помню, – настаивал Менендес. – Он самый и есть.

– Ты твердо уверен?

Менендес кивнул.

– Почему ты так уверен?

– Потому что я знаю. Пока сижу здесь, думаю про ту ночь все время.

Я кивнул.

– Кто он? – спросил Хесус.

– Пока не могу этого открыть. Просто имей в виду – я пытаюсь вытащить тебя отсюда.

– Что мне надо делать?

– То, что ты делал до сих пор. Сиди тихо, береги себя и постарайся остаться целым и невредимым.

– Да уж, и невредимым…

– Я все понимаю. Но как только у меня что-то появится, ты сразу об этом услышишь. Я хочу освободить тебя, Хесус, но это может занять некоторое время.

– Ведь ты мне велел сюда отправиться.

– В тот момент я полагал, что другого выбора нет.

– Почему ты даже не спросил меня: ты убивал ту девушку? Ты мой адвокат, но тебе было наплевать. Ты даже не слушал.

Я встал и громко позвал охранника. Потом ответил:

– Для того, чтобы на основе закона защищать тебя, мне не требуется ответ на этот вопрос. Если бы я спрашивал моих клиентов, виновны ли они в тех преступлениях, которые им вменяют, очень немногие сказали бы мне правду. А если бы и сказали, возможно, тогда бы я не смог защищать их в полную силу.

Охранник открыл дверь и посмотрел на меня.

– Готов идти, – сказал я.

Я взглянул на часы и прикинул, что если не попаду в пробку, то пожалуй, успею на пятичасовой авиарейс обратно до Бербанка. В крайнем случае на шестичасовой. Я бросил фотографии в портфель и закрыл его. Обернувшись, снова посмотрел сквозь стекло на Менендеса, который все так же сидел на своем стуле по ту сторону.

– Могу я просто прижать руку к стеклу? – спросил я охранника.

– Только скорее.

Я перегнулся через конторку и приложил к перегородке ладонь с растопыренными пальцами. Я ждал, пока Менендес сделает то же самое, ответив на тюремное рукопожатие.

Менендес встал, наклонился вперед и плюнул на стекло.

– Ты тогда даже не пожал мне руку, – сказал он. – Я не пожму твою.

Я кивнул. Мне показалось, что по его акценту я даже понял, откуда он родом.

Охранник, насмешливо фыркнув, велел мне пройти в дверь. Через десять минут я находился вне тюремных стен – хрустел подошвами по гравию парковки, направляясь к моему арендованному автомобилю.

Я проделал четыреста миль ради пяти минут, но именно эти минуты выпили все мои силы. Думаю, самая низкая точка на графике моей жизни и профессиональной карьеры наступила часом позже, когда автопоезд вез меня обратно в аэропорт, к терминалу «Юнайтед эйрлайнз». Поскольку мне не пришлось уже следить за дорогой и за тем, чтобы успеть в срок, я только и размышлял об этом уголовном деле. Вернее, о двух делах.

Я уперся локтями в колени, положив лицо на руки. Воплотился в реальность величайший страх моей жизни, причем происходило это уже в течение двух лет, только я этого не знал. Не знал вплоть до последнего времени. Передо мной предстала невиновность, а я не разглядел ее, не распознал. Я бросил ее в топку прожорливой судебной машины, как все остальное. Теперь невиновность стала холодной, безжизненной, мертвой, словно ее запрятали в крепости из камня и стали. И с этим грузом мне предстояло жить.

Сознание того, что, выйди мы на судебный процесс, Хесус скорее всего находился бы сейчас в камере смертников, мало радовало. Невозможно было утешиться тем, что мы избежали фатального исхода, так как теперь я знал доподлинно: Хесус Менендес невиновен. Настоящая редкость, почти чудо – невиновный человек, – явилась мне, а я ее не распознал. Я от него отвернулся.

– Не задался денек?

Я поднял голову. В вагоне напротив меня, но несколько наискосок, сидел человек. Остальные места пустовали. Выглядел он лет на десять старше меня, а редеющие на лбу волосы придавали ему умудренный вид. Вероятно, он даже являлся адвокатом, но меня это не интересовало.

– Все в порядке, – сказал я. – Просто устал.

И я выставил руку ладонью наружу – в знак того, что не хочу разговаривать. Обычно я езжу с наушниками (какими пользуется Эрл), вставив их в уши и протянув проводок в карман пиджака. Они ни с чем не соединяются, но это удерживает людей от разговоров. Сегодня утром я слишком спешил, чтобы про них вспомнить. Слишком спешил, чтобы дойти до такой вот опустошенности.

Мужчина понял намек и больше ничего не говорил. Я вернулся к своим мрачным мыслям о Менендесе. На практике итог заключался в том, что мой клиент виновен в убийстве, за которое другой мой клиент мотает пожизненный срок. Я остро нуждался в правильном решении, нужно было выработать какой-то план, раздобыть доказательства. Но в данный момент, сидя в поезде, я мог только думать о потухших глазах Хесуса Менендеса, потому что знал: я и есть тот самый человек, который погасил в них свет.

Глава 20

Едва сойдя с самолета в Бербанке, я включил сотовый. Никакой генеральный план мне на ум не пришел, зато я определил следующий шаг, и начинался он со звонка Анхелю Левину. Телефон зажужжал в моей руке, извещая о доставке новых сообщений. Я решил, что прочту их после того, как дам Левину поручение.

Он взял трубку и сразу же спросил, видел ли я его послание.

– Нет, не успел, – ответил я. – Я только что с самолета.

– С самолета? Где же ты был?

– На севере. Что ты узнал?

– Просто последние уточненные данные по Корлиссу. Если ты не по этому поводу, тогда по какому?

– Какие у тебя планы на вечер?

– Так, болтаюсь без дела. Не люблю выходить из дому по пятницам и субботам. Не лучшее время для профессионалов. Слишком много пьяных на дорогах.

– Так вот, я бы хотел встретиться. Мне необходимо с кем-то поговорить. Происходит нечто скверное.

Левин, видимо, уловил что-то в моем голосе, потому что немедленно внес изменения в свою пятничную политику домашнего затворничества, и мы договорились о встрече в ресторане «Коптильня», в Бербанке, у киностудии «Уорнер бразерс». Он находился недалеко как от аэропорта, так и от дома Левина. В гаражной службе я протянул свой билет человеку в красной форменной куртке и в ожидании своего «линкольна» стал проверять сообщения, сброшенные на голосовую почту.

Их было три, и все пришли во время моего часового перелета из Сан-Франциско. Первое прислала Мэгги Макферсон.

«Майкл, я просто хотела извиниться за то, как вела себя сегодня утром. Сказать по правде, я просто злилась на саму себя за вчерашние слова и поступки. Я перенесла раздражение на тебя, а этого делать не следовало. Мм… если ты поведешь куда-нибудь Хейли завтра или в воскресенье, она очень обрадуется. И возможно, я сама тоже смогу присоединиться. Как бы ни сложилось, дай мне знать».

Она не часто называла меня Майклом, даже когда мы состояли в браке. Она относилась к тем женщинам, что могут вполне обходиться твоей фамилией и превратить это в проявление нежности. Разумеется, при желании. Она всегда звала меня Холлером. С того самого дня, как мы встретились в очереди к металлодетектору на входе в здание уголовного суда. Она тогда направлялась в офис окружного прокурора, а я – в зал, где выносилось обвинение моему клиенту, арестованному за вождение в нетрезвом виде.

Я сохранил послание, чтобы как-нибудь прослушать еще раз, и перешел к следующему. Я ожидал, что оно от Левина, но автоматический голос доложил, что звонок поступил с номера с междугородным кодом 310. В следующий момент заговорил Льюис Руле.

«Это я, Льюис. Просто хотел отметиться, узнать, как и что. После событий вчерашнего дня интересуюсь, в каком состоянии наши дела. У меня тоже есть что рассказать».

Я нажал кнопку «стереть» и перешел дальше, к третьему и последнему сообщению. Вот оно уже было от Левина.

«Эй, босс, перезвони мне. У меня кое-какая информация по Корлиссу. Ладно. Его имя Дуэйн Джеффри Корлисс. Он на игле и стучал на сокамерников здесь, в Лос-Анджелесе, еще пару раз до нашего случая. Так что тут вроде бы ничего нового, да? Вообще его арестовали за кражу мотоцикла. Корлисс, видимо, планировал обменять его на дозу мексиканского героина. Донос на Руле он использовал, чтобы выторговать себе девяностодневную программу принудительной реабилитации в условиях закрытого стационара в окружной больнице при Университете Южной Калифорнии. Так что мы не сможем подобраться к нему и поговорить, если только какой-нибудь судья тебе это не устроит. Весьма хитроумный шаг со стороны обвинения. В любом случае я собираю по нему данные. В Интернете нашлась кое-какая информация с его делишками в Фениксе, причем для нас весьма приятная. Просто бомба, ему уже не отмыться. Наверняка к понедельнику уже смогу это подтвердить. Пока что все. Позвони мне после выходных. Я собираюсь бездельничать».

Я стер сообщение и закрыл телефон.

– Можно не продолжать, дальше все ясно, – сказал я себе.

Как только я услышал, что Корлисс ширяется, мне больше уже не требовалось никаких сведений. Я понял, почему Мэгги не доверяла этому парню. Наркоманы – подсевшие на иглу – являлись самыми безбашенными и ненадежными участниками этой пресловутой судебной машины. При первой же возможности, чтобы получить дозу или выторговать себе очередную метадоновую программу реабилитации, они наклепают на родную мать. Все они были лжецами, и любого из них не составило бы труда выставить таковым в суде.

Меня, однако, озадачило то, что задумал наш обвинитель. Хотя имя Дуэйна Корлисса не фигурировало в следственных материалах, переданных мне Минтоном, тем не менее прокурор вел себя так, словно имел дело с настоящим, полноценным свидетелем. Он обеспечил Корлиссу трехмесячную программу реабилитации, чтобы оградить от всяких неожиданностей. Процесс по делу Руле должен был начаться, как раз когда эта программа наркотерапии подойдет к концу. Действительно ли наш молодой прокурор прятал Корлисса? Или просто запихнул стукача в чулан, на дальнюю полку, чтобы знать, где он и чем занимается, – на тот случай, если вдруг в суде понадобятся его показания? Минтон явно действовал, рассчитывая, что мне о Корлиссе ничего не известно. И если бы Мэгги Макферсон по оплошности не проговорилась, я бы о нем и не узнал. И все равно он играл в опасную игру. Судьи не жалуют обвинителей, которые так открыто игнорируют правила представления сведений по делу противной стороне.

Это навело меня на размышления о возможной стратегии защиты. Если Минтон окажется настолько глуп, что попытается запустить в суд Корлисса, то я даже не стану возражать против допущенных им нарушений. Напротив, я позволю ему посадить наркомана на свидетельское место, с тем чтобы потом, перед лицом присяжных, порвать такого свидетеля в клочья, словно чек о получении денег с кредитной карты. Все будет зависеть от того, какие сведения откопает для меня Левин. Пусть он продолжит искать информацию на Дуэйна Джеффри Корлисса. Так, чтобы ничего не осталось за бортом.

Я также думал и о том, что Корлисс, проходя программу своей принудительной реабилитации, сейчас пребывает в изолированном медицинском учреждении. Но Левин ошибся – так же как и Минтон, – если решил, что там свидетель для меня недоступен. По случайному совпадению мою клиентку Глорию Дейтон – согласно сделке – поместили в ту же больницу по аналогичной программе. И хотя в окружном медицинском центре при Южнокалифорнийском университете предусмотрен целый ряд подобных программ, существовала вероятность, что они с Корлиссом в одной и той же терапевтической группе или, на худой конец, встречаются в столовой. По всей видимости, я напрямую не выйду на Корлисса, но как адвокат Дейтон вполне мог бы связаться с ней, а она, в свою очередь, – передать мое послание Корлиссу.

Подогнали мой «линкольн», и, сунув человеку в красной куртке пару долларов, я выехал из аэропорта и направился на юг по шоссе Голливуд-Уэй к центру Бербанка, где находились все студии. Я добрался до «Коптильни» раньше Левина и заказал в баре мартини. Висящий над головой телевизор передавал последние новости финальных игр студенческого чемпионата по баскетболу. В первом круге Флорида разгромила Огайо. Броская надпись в нижней части экрана гласила: «Мартовское безумие»,[82]82
  Каждый год в первый месяц весны внимание баскетбольной Америки переключается с НБА на студенческую лигу.


[Закрыть] – и я поднял за него свой бокал.

Уж я-то знал, как никто, что это такое.

Вошел Левин и заказал перед обедом пива. Все того же молодого пива, оставшегося от вчерашнего ирландского веселья. Вероятно, накануне посетителей было не так уж много. Возможно, они все ушли в «Четыре зеленые полянки».

– Нет опохмелки лучше зеленого зелья, – проговорил мой друг с тем провинциальным ирландским акцентом, который уже со вчерашнего дня начинал устаревать.

Он отпил из слишком полного бокала, так чтобы отойти с ним от стойки, и мы двинулись туда, где стояли столики. Нас провели к красной полукруглой кабинке. Мы сели друг напротив друга, и я поставил возле себя на пол кейс. Когда подошла официантка, мы заказали по полной программе: салат и бифштекс с картошкой. Я также попросил их фирменного сырно-чесночного хлеба.

– Это хорошо, что ты сидишь дома по выходным, – сказал я Левину, как только она удалилась. – После этих гренок запах просто убийственный.

– Придется рискнуть.

Довольно долго мы сидели молча. Я чувствовал, как алкоголь делает свое дело, подбираясь к моему чувству вины. Надо будет непременно заказать еще, когда принесут салаты.

– Итак? – произнес наконец Левин. – Ты хотел что-то обсудить.

Я кивнул.

– Собираюсь поведать тебе одну историю. Не все ее детали известны или находятся на своих местах. Но я изложу все так, как сам понял, а потом ты скажешь мне, что думаешь и как следует поступить. О'кей?

– Валяй. Я люблю истории.

– Не думаю, что эта тебе очень понравится. Она началась два года назад с…

Я замолчал, пережидая, пока официантка не расставит на столе наши салаты и сырный хлеб. Я спросил еще одну порцию коктейля «водка-мартини», хотя еще не прикончил первую. Я хотел, чтобы между нашими состояниями не было большой разницы.

– Так вот, – произнес я, когда та отошла. – Началась эта история два года назад, с Хесуса Менендеса. Ты ведь его помнишь?

– Да, мы упоминали его на днях. Дело, в котором все решила ДНК. Он, как ты любишь говорить, надолго сел за решетку, потому что вытер свой пенис о розовое махровое полотенце, – усмехнулся он.

Он говорил правду: я действительно частенько сводил дело Менендеса до такого абсурдно-тривиального, вульгарного утверждения. Я всегда использовал этот пример, чтобы посмешить народ в «Четырех зеленых полянках», когда мы с другими адвокатами обменивались анекдотами из профессиональной жизни. Но это случалось до того, как открылась новая информация.

Я не улыбнулся в ответ на шутку.

– Ну так вот получается, что это сделал не Хесус.

– Что ты имеешь в виду? Кто-то другой вытер его член о полотенце? – На этот раз Левин громко засмеялся.

– Нет, ты не понимаешь. Я говорю, что Хесус Менендес невиновен.

Лицо Левина сделалось серьезным.

– Он в тюрьме. И ты сегодня летал в «Сан-Квентин».

Я кивнул.

– Позволь мне вернуться к событиям того времени и все рассказать по порядку. Я не загружал тебя по делу Менендеса, потому что там нечего было расследовать. Имелась ДНК подозреваемого, его собственное изобличающее заявление и трое свидетелей, которые видели, как он выбросил в реку нож. Нож так и не нашли, но свидетелями являлись его собственные товарищи по комнате. Для защиты дело казалось безнадежным. Честно говоря, я и взялся-то за него ради лишней рекламы. В общем, единственное, что я сделал, – убедил его пойти на судебную сделку. Уговорил выступить с добровольным признанием своей вины. Он сопротивлялся, твердил, что ни в чем не виноват, но альтернативы не существовало. ДНК сулила смертную казнь. Без сделки он получал либо смерть, либо пожизненное. Я сумел добыть ему пожизненное, но главное – вынудил паршивца это принять. Прямо-таки заставил.

Я взглянул на свой нетронутый салат и понял, что есть не хочу. Тянуло только пить и предаваться чувству вины.

Левин ждал, когда я полностью выскажусь. Он тоже ничего не ел.

– На тот случай, если ты не помнишь – дело касалось убийства молодой женщины по имени Марта Рентерия. Танцовщицы в клубе «Дом Кобры» на Ист-Сансет. Ты ведь не скатился до того, чтобы бывать на этом шоу, нет?

Левин покачал головой.

– У них там нет сцены, – продолжал я. – Есть что-то вроде оркестровой ямы посередине. Ее выступление начиналось с того, что оттуда поднимались парни, наряженные Аладдинами, неся такую большую корзину, якобы с коброй, на двух бамбуковых шестах. Они опускали ее на пол, и заводилась музыка. Потом с корзины снималась крышка, из нее появлялась танцующая девушка, и уже с нее самой снималась одежда. Нечто вроде варианта стриптизерши из торта.

– Это Голливуд, – сказал Левин. – Здесь без зрелищ не обойтись.

– Так вот, Хесусу Менендесу шоу понравилось. У него было одиннадцать сотен долларов, которые дал ему брат, наркодилер, и он запал на Марту Рентерию. Может потому, что она была единственной танцовщицей ниже его ростом. А может, потому, что говорила с ним по-испански. После ее выступления они посидели и поболтали, затем она немного покрутилась среди других гостей, вернулась к нему, и вскоре он узнал, что на нее претендует еще один парень в клубе. Он переиграл того, предложив ей пять сотен.

– Но он ее не убивал?

– Вот именно. Он поехал за ней на своей машине. Пришел туда, они занимались сексом, спустил в унитаз свой презерватив, вытерся полотенцем и отправился домой. История начинается после его ухода.

– Появился настоящий убийца.

– Настоящий убийца стучит в дверь, вероятно, прикидывается Хесусом, который что-то забыл. Она ему открывает. Или, не исключено, свидание заранее назначили – она ожидает посетителя и впускает его.

– Тот другой человек из клуба? Которого перещеголял Менендес?

Я кивнул:

– Именно. Он входит, бьет ее несколько раз кулаком, чтобы сломить сопротивление, достает свой фальцнож, приставляет к ее шее, одновременно толкая в спальню. Знакомо звучит, да? Только ей не так повезло, как спустя пару лет Реджи Кампо. Он кладет ее на кровать, надевает презерватив и бросается на нее. Теперь нож находится уже с другой стороны на шее жертвы, и он удерживает его, пока насилует. А кончив, убивает. Он ударяет ее этим ножом множество раз. Это преступление можно бы назвать многократным убийством, если бы такое существовало. Что-то там варится у него в его долбаном больном мозгу, пока он это делает.

Подоспел мой второй мартини, и, забрав его прямо из рук официантки, я одним махом влил в себя половину. Она спросила, закончили ли мы со своими салатами, и мы оба отмахнулись, давая понять, чтобы их унесли нетронутыми.

– Через минуту будут ваши стейки, – доложила она. – Или вы хотите, чтобы я сразу выкинула их в мусорный бак и сэкономила вам время?

Я поднял на нее вопросительный взгляд. Она улыбалась, но я так погрузился в свою историю, что не понял, о чем она говорит.

– Не важно, – ответила она. – Сейчас я их принесу.

Я без заминки вернулся к рассказу.

– После того как она умерла, убийца стал прибирать за собой. Он делал это обстоятельно, не жалея времени: куда ему спешить? Она никуда не денется и никого не позовет. Он протер все в квартире, чтобы не осталось его отпечатков. И при этом уничтожил и следы пребывания Менендеса. Позже это обернулось скверно для Менендеса, когда он пошел в полицию объяснять, что он тот самый человек из теленовостей, но что он не убивал Марту. Те посмотрели на него и сказали: «Тогда почему на тебе были перчатки?»

Левин покачал головой:

– О Господи, дружище, если это правда…

– Это правда, не беспокойся. Менендес нанял адвоката, который однажды выручил его брата, но этот самый адвокат оказался неспособным распознать невиновного человека, уткнувшись в него носом. Адвокат талдычил только о судебной сделке. Он даже ни разу не спросил парня, совершил ли тот убийство. Он просто принял как данность его виновность, потому что у обвинения имелась эта чертова ДНК на полотенце и свидетели, видевшие, как он выбросил свой нож. Адвокат взялся за дело и добился сделки на наилучших возможных условиях. На самом деле он был очень доволен собой, потому что хотел спасти Менендеса от смерти и в один прекрасный день дождаться его досрочного освобождения. Поэтому он обрушил на Менендеса молоток правосудия. Он заставил его встать в зале суда и произнести «виновен». После чего Хесус отправился в тюрьму, и все довольны и счастливы. Штат доволен потому, что сэкономлены деньги на судебный процесс, а родственники Марты Рентерии довольны, потому что им не придется появляться на суде, где фигурировали бы ужасные фотографии вскрытия и свидетельства о том, как их дочь танцевала обнаженной и водила домой мужчин за деньги. А адвокат доволен, потому что благодаря этому делу он засветился на телевидении по меньшей мере раз шесть плюс спас еще одного клиента от камеры смертников.

Я заглотнул остатки мартини и огляделся, ища нашу официантку. Мне требовался еще один.

– Хесус Менендес сел в тюрьму молодым человеком. Я только что его видел, и он выглядит не на двадцать шесть, а на сорок. Он некрупный, субтильный парень. Ты знаешь, что происходит с такими, как он, в подобных местах.

Я смотрел прямо в стол, когда там появилась тарелка с шипящим стейком и дымящимся картофелем. Я поднял глаза на официантку и велел ей принести еще мартини. Я не сказал «пожалуйста».

– Лучше бы тебе притормозить, – заметил Левин, когда она ушла. – Наверное, в этом округе не найдется ни одного копа, который бы с радостью не упек тебя на пару лет. Тебя охотно потащат в участок и подставят твою рожу под фотовспышки.

– Знаю, знаю. Это последний. А если слишком запьянею, то не поведу машину. У ресторана всегда дежурит такси.

Решив, что пища поправит дело, я вонзил нож в стейк и съел кусочек. Затем взял ломтик сырного хлеба из корзинки, где он лежал обернутым в салфетку, но тот уже остыл. Я бросил его в тарелку и отложил вилку.

– Послушай, я понимаю, что ты грызешь себя из-за этого дела, но ты кое о чем забываешь, – сказал Левин.

– Да? О чем же?

– Его ситуацию и шансы. Дело было тухлое. Ему светила смертельная инъекция, дружище. Я тогда тебе не помогал, потому что там для меня работы не нашлось. Его зажали в кулаке, и ты спас его от смертной казни. В этом и состоит твоя работа, и ты выполнил ее хорошо. И вот теперь ты говоришь, что знаешь, как все произошло на самом деле. Ты не должен мордовать себя за то, что тогда чего-то не увидел.