Текст книги "Современный зарубежный детектив-13. Компиляция (СИ)"
Автор книги: авторов Коллектив
Соавторы: Дженнифер Линн Барнс,Майкл Коннелли,Бентли Литтл,Джо Лансдейл,Донато Карризи,Сюсукэ Митио,Питер Боланд,Джек Тодд,Лора Перселл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 139 (всего у книги 335 страниц)
Костюм сидел на мне свободно. Казалось, я в нем плыву. Первое, что я сказал Дженнифер, когда меня доставили в зал суда и сняли цепи, – попросил Лорну съездить ко мне домой, выбрать два костюма и отнести портному чтобы он их перешил.
– Это будет непросто, если с тебя нельзя снять мерки, – сказала она.
– Все равно, это важно, – сказал я. – Не хочу выглядеть перед прессой, парнем в костюме с чужого плеча. Дойдет до присяжных и это станет проблемой.
– Хорошо, поняла.
– Скажи ей, пусть она меня сфотографирует в полный рост.
Прежде чем она успела ответить, Дана Берг подошла к столу защиты и положила на него увесистый пакет.
– Наши ответы на ваши ходатайства, – сказала она. – Уверена, все это будет изложено устно.
– Своевременно, – заметила Дженнифер тоном, подразумевающим обратное.
Она принялась читать. Я утруждать себя не стал. Берг будто колебалась, ожидая от меня комментария. Я просто поднял глаза и улыбнулся.
– Доброе утро, Дана, – сказал я. – Как прошли выходные?
– Уверена, лучше, чем у вас, – ответила она.
– Думаю, это можно не оспаривать, – сказал я.
Она усмехнулась и вернулась к столу обвинения.
– Неудивительно: она возражает против всего, – сказала Дженнифер. – Включая сокращение залога.
– В порядке вещей, – сказал я. – Как уже говорил, не беспокойся о залоге сегодня. Мы...
Меня оборвал раскатистый голос Морриса Чана, помощника судьи, объявившего о появлении достопочтенной Уорфилд. Нам приказали встать и соблюдать тишину.
Я считал, что нам повезло, когда это дело попало к Уорфилд. Она была жестким юристом, стояла за закон и порядок, но прежде сама работала в защите. Часто защитники, становясь судьями, из кожи вон лезут, чтобы казаться беспристрастными, и тем самым склоняются в сторону обвинения. Об Уорфилд я слышал иное. Хотя мне не доводилось вести дела в её суде, в разговорах коллег, в барах «Красное Дерево» и «Четыре зеленых поля», у меня сложилось впечатление, что судья всегда прислушивается к доводам до конца. Кроме того, она была афроамериканкой – а значит, аутсайдером. В итоге ей приходилось быть лучше других. Такой склад ума мне импонировал. Она отлично понимала, через что я прохожу, защищая самого себя. Я предполагал, что это знание она будет учитывать, вынося решения.
– Рассматривается дело штата Калифорния против Холлера. На сегодня у нас ряд ходатайств защиты – произнесла судья. – Мистер Холлер, будете выступать вы или ваш второй адвокат, мисс Аронсон?
Я поднялся, чтобы ответить.
– С позволения суда, – начал я, – сегодня мы разделим роли. Я хотел бы начать с ходатайства о прекращении дела.
– Очень хорошо, – сказала Уорфилд. – Продолжайте.
И вот тут начиналась тонкая игра. Формально я подал ходатайство об исключении доказательств, добытых неконституционным путем. Я оспаривал законность остановки автомобиля, которая привела к обнаружению тела Сэма Скейлза в багажнике моей машины. Если бы это ходатайство было удовлетворено, дело против меня, скорее всего, развалилось бы. Но трудно было поверить, что судья – даже такая справедливая, какой, по моим сведениям, была Уорфилд, – решится так подставить штат. На это я и рассчитывал, потому что и сам этого не хотел. С любым другим клиентом я предпочел бы такой исход. Но это было мое дело. Я не желал выигрывать на формальности. Мне нужно было полное оправдание.
Хитрость состояла в том, чтобы добиться полноценного слушания о конституционности самой остановки, из-за которой я и оказался за решеткой. Но нужно оно было мне прежде всего затем, чтобы вызвать офицера Милтона, положить его историю на протокол и получить ее показания под присягой. Потому что я был убежден: меня подставили, и в этой подставе, так или иначе, участвовал Милтон – сознательно или нет.
Держа распечатку ходатайства, я подошел к трибуне между столами защиты и обвинения. По пути невольно глянул в галерею и заметил, как минимум двоих журналистов, которых знал по предыдущим заседаниям. Они были моим каналом, через который я выводил свою линию защиты наружу, в мир.
Я также увидел в последнем ряду свою дочь, Хейли. Предположил, что она прогуливает занятия в университете, но сердиться не мог. Я запретил ей навещать меня в тюрьме. Не хотел, чтобы она когда-либо видела меня в тюремной робе, и даже вычеркнул ее из списка разрешенных посетителей. Суд оставался единственным местом, где она могла видеть меня и поддержать – и я это ценил. К тому же, находясь здесь, она уходила из воображаемого мира лекций и получала настоящее юридическое образование.
Я кивнул ей и улыбнулся, но, встретив ее взгляд, снова ощутил, насколько плохо сидит на мне костюм. Он выглядел чужим и каждому в зале вещал: перед вами – заключённый. Все равно что явиться в тюремной робе. Я отогнал эти мысли, поднялся на трибуну и сосредоточился на судье.
– Ваша Честь, – сказал я. – Как изложено в представленном ходатайстве, защита утверждает, что меня подставили. И эта схема сработала благодаря незаконной и неконституционной остановке полицией в ночь моего ареста. Я повторно…
– Кем установлено, мистер Холлер? – перебила судья.
Вопрос меня озадачил. Каким бы уместным он ни выглядел сам по себе, в этот момент – до завершения моей речи – он звучал неожиданно.
– Ваша Честь, это не предмет данного слушания, – ответил я. – Вопрос – в остановке и ее конституционности. Это…
– Но вы утверждаете, что вас подставили. Вы знаете, кто именно?
– Повторю, Ваша Честь, это не относится к текущему вопросу. В феврале, когда мы предстанем перед присяжными, это станет крайне актуально, но я не понимаю, почему я должен раскрывать обвинению свою теорию, одновременно оспаривая законность остановки.
– Продолжайте.
– Благодарю, Ваша Честь. Я так и сделаю.
– Это был выпад?
– Простите?
– То, что вы сказали, – это выпад в мою сторону, мистер Холлер?
Я растерянно покачал головой. Я даже не сразу понял, о чем речь.
– Э-э… нет, Ваша Честь, это не выпад, – сказал я. – У меня не было намерения вас задеть…
– Хорошо. Давайте двигаться дальше – сказала судья.
Я все еще ощущал замешательство. Судья, казалось, очень чутко реагировала на все, что можно трактовать как сомнение в ее компетенции или авторитете. Но хорошо, что мы выяснили это на ранней стадии.
– В любом случае, приношу извинения, если что-то прозвучало неуважительно, – сказал я. – Как уже отмечалось, я подал ходатайство о прекращении дела, оспаривая вероятную причину для остановки и для последующего обыска багажника автомобиля, которым я управлял. По этим вопросам необходимо провести доказательное слушание с вызовом полицейского, остановившего меня и обыскавшего машину. Я хотел бы согласовать время. Но прежде, чем мы это сделаем, есть сопутствующие вопросы. Ваша Честь, мой следователь уже пять недель безуспешно пытается поговорить с офицером Роем Милтоном – человеком, который меня остановил, – несмотря на многочисленные обращения к нему лично и в управление. Вероятно, по тем же причинам, обвинение не сотрудничает и по эпизодам ареста. С первого дня, это звено в цепочке их усилий, призванных помешать справедливому судебному разбирательству.
Берг поднялась, но Уорфилд остановила ее поднятой ладонью.
– Позвольте прервать вас, мистер Холлер, – сказала судья. – Вы только что сделали серьезное заявление. Подтвердите его сейчас же.
Я перевел дух и собрался с мыслями.
– Ваша Честь, – начал я, – обвинение очевидно не желает, чтобы я допрашивал офицера Милтона, и это видно уже из их решения пойти к большому жюри за обвинительным заключением и получить его показания тайно, вместо предварительного слушания, где я мог бы провести перекрестный допрос.
В калифорнийской практике дело о тяжком преступлении может попасть в суд после предварительного слушания, на котором судье представляются доказательства наличия вероятной причины, а обвиняемый предстаёт перед судом. Альтернатива – передать материалы большому жюри присяжных и просить вынести обвинительное заключение. Именно так поступила Берг. Ключевое различие: предварительное слушание открыто, и защита вправе допрашивать свидетелей, а большое жюри работает втайне.
– Обращение к большому жюри – вполне допустимая опция для обвинения, – заметила Уорфилд.
– И она лишает меня возможности допросить моих обвинителей, – сказал я. – В ночь моего ареста на офицере Милтоне, согласно регламенту полиции, была нагрудная камера, и эту видеозапись нам не предоставили. Я также отмечал наличие видеокамеры в патрульной машине – ее запись нам тоже не передали.
– Ваша Честь? – Дана Берг встала. – Штат возражает против манеры ведения дела защитой. Он превращает ходатайство о сокрытии улик в ходатайство о раскрытии доказательств. Я в замешательстве.
– Я тоже, – сказала Уорфилд. – Мистер Холлер, я позволила вам защищать себя, потому что вы опытный юрист, но вы все больше напоминаете дилетанта. Пожалуйста, придерживайтесь правил.
– Тогда и я в замешательстве, Ваша Честь, – ответил я. – Я подал юридически безупречное ходатайство об аннулировании результатов необоснованного обыска. Бремя доказать законность обыска – на мисс Берг. Однако офицера Милтона я в зале не вижу. Обвинение не готово на уступки, мисс Берг не готова возражать по существу. Вместо этого она демонстрирует возмущение – будто я должен верить ей на слово.
– Ваша Честь, я прошу назначить доказательные слушания и возможности подготовиться к нему после получения положенных мне материалов. Я не могу полноценно обосновать ходатайство о прекращении дела, пока обвинение нарушает по нему, правила раскрытия информации. Прошу суд снять вопрос на сегодня, обязать обвинение выполнить свои обязательства по раскрытию и назначить слушание на дату, к которой будет обеспечена явка свидетелей, включая офицера Милтона.
Судья перевела взгляд на Берг.
– Я знаю, что у нас есть ходатайство об открытии дела мистера Холлера, – сказала Уорфилд. – Но что по только что упомянутым пунктам? Видео с нагрудной камеры и из патрульной машины. Они уже должны были быть переданы.
– Ваша Честь, – сказала Берг, – у нас возникли технические трудности с передачей…
– Ваша Честь, – взорвался я, – они не могут теперь прятаться за «техническими трудностями»! Меня арестовали пять недель назад. На кону моя свобода, и ссылаться на технику как на причину нарушения моих процессуальных прав – вопиющая несправедливость. Они блокируют мне доступ к Милтону. Ясно и просто. Сначала – выбор большого жюри вместо предварительного слушания, теперь – повторение того же приема. Я не отказывался от права на ускоренный суд, а обвинение делает все, чтобы тянуть время.
– Мисс Берг? – сказала Уорфилд. – Ваш ответ?
– Ваша Честь, – сказала Берг, – если бы подсудимый перестал перебивать меня до того, как я закончу фразу, он бы услышал, что у нас были – именно так, в прошедшем времени – технические трудности. Они устранены, и у меня с собой видеозаписи и с нагрудной камеры, и из патрульной машины, готова передать их стороне защиты сегодня. Более того, штат решительно отвергает любые намеки на затягивание или давление на подсудимого с целью срыва сроков. Мы готовы начинать, Ваша Честь. Нам не нужны отсрочки.
– Очень хорошо, – сказала Уорфилд. – Передайте записи защите, и мы…
– Ваша Честь, по порядку ведения, – сказал я.
– В чем дело, мистер Холлер? – спросила судья. – Я теряю терпение.
– Обвинитель только что назвала меня подсудимым, – сказал я. – Да, я подсудимый по делу, но, выступая в суде, я – адвокат защиты. Прошу суд указать мисс Берг обращаться ко мне надлежащим образом.
– Вы зацепились за семантику, мистер Холлер, – сказала Уорфилд. – Суд не видит необходимости давать обвинению такие указания. Вы – обвиняемый. Вы также – адвокат защиты. В данном случае разницы я не усматриваю.
– Присяжные могли бы усмотреть, Ваша Честь, – сказал я.
Уорфилд вновь подняла руку, как регулировщик, прежде чем Берг успела возразить.
– Никаких прений не требуется, – сказала она. – Ходатайство защиты отклоняется. Мы продолжим рассмотрение данного дела в четверг утром. Мисс Берг, я ожидаю, что вы обеспечите явку офицера Милтона для допроса мистером Холлером по поводу остановки транспортного средства. Я с готовностью подпишу судебную повестку, если нужно. Но учтите: если он не явится, я расположена удовлетворить ходатайство. Это ясно, мисс Берг?
– Да, Ваша Честь, – сказала Берг.
– Прекрасно. Переходим к следующему ходатайству – сказала Уорфилд. – В одиннадцать я покидаю здание для встречи вне суда. Продолжим.
– Ваша Честь, наше ходатайство об открытии дела представит мой второй адвокат, Дженнифер Аронсон.
Дженнифер поднялась и направилась к кафедре. Я вернулся к столу защиты; мы слегка коснулись друг друга руками, расходясь в проходе.
– Забери их, – прошептал я.
Глава 6Преференции, которые я получал как «Обвиняемый, защищающий себя сам», распространялись и на центр временного содержания: мне выделяли помещение и время для ежедневных встреч с моей командой. Я назначал их с понедельника по пятницу на 15:00 – независимо от того, была ли насущная повестка или чистая стратегия. Мне требовалась связь с внешним миром, хотя бы ради собственного рассудка.
Эти встречи становились испытанием для Циско и Дженнифер: их самих и их сумки обыскивали на входе и на выходе, а правило было таким, что команда должна собраться в переговорной для адвокатов и клиентов еще до того, как меня выведут из модуля. В тюрьме все происходило в равнодушном темпе, который задавали помощники шерифа, управлявшие всем этим спектаклем. Последнее, на что мог рассчитывать арестант, даже если он профессионал, – это пунктуальность. По той же причине я вставал в четыре утра, чтобы через шесть часов отправиться на слушание, шедшее всего в четырех кварталах отсюда. Эти задержки и мелочные ограничения означали: им обычно приходилось приезжать ко входу для адвокатов к двум пополудни, чтобы я успел встретиться с ними часом позднее.
Сегодняшняя встреча, следовавшая за судом, была важнее, чем привычный «час психического здоровья». Судья Уорфилд подписала распоряжение, разрешающее Дженнифер Аронсон принести в тюрьму дисковый плеер на нашу конференцию, чтобы я мог просмотреть видеозаписи, которые, в конце концов, передало обвинение.
Я опоздал: почти четыре часа ушло на обратную дорогу на автобусе из здания суда в тюрьму. К моменту, когда меня провели в адвокатскую комнату, Дженнифер и Циско ждали почти час.
– Простите, ребята, – сказал я, когда помощник шерифа втолкнул меня внутрь. – Здесь я ничего не контролирую.
– И не говори, – отозвался Циско.
Обстановка была той же, что и в адвокатской в здании суда: они сидели напротив, камера в углу – якобы без аудио. Разница в том, что здесь мне разрешали держать ручку, чтобы делать заметки или писать от руки ходатайства. В камеру ручку брать нельзя: оружие, трубка, источник чернил для татуировок. На деле мне позволили только ручку с красными чернилами – цвет, признанный «нежелательным» для татуировок – на случай, если я каким-то образом пронесу ее тайком в свой блок.
– Уже смотрели видео? – спросил я.
– Раз десять, пока ждали, – сказал Циско.
– И что?
Я вопросительно посмотрел на Дженнифер. Она была юристом.
– Ты отлично помнишь сказанное и сделанное, – ответила она.
– Ладно, – сказал я. – Посмотрим еще раз? Хочу набросать вопросы к офицеру Милтону.
– Ты уверен, что это лучший ход? – спросила Дженнифер.
Я взглянул на нее.
– Ты о том, чтобы я сам допрашивал парня, который меня арестовал?
– Да. Присяжным это может показаться мстительностью.
Я кивнул.
– Возможно. Но присяжных не будет.
– Репортеры, вероятно, будут. И это станет достоянием общественности
– Хорошо. В любом случае я запишу вопросы, а решение примем по обстановке. Ты тоже запиши, что хотела бы спросить, и сравним завтра или в среду.
К компьютерам мне прикасаться запрещено. Циско развернул ко мне экран. Сначала – запись с нагрудной камеры Милтона. Камера была закреплена на груди. Видеоряд начинался рулем его машины, затем резко перескакивал на момент, когда он выходит и идет по обочине к машине, которую я сразу узнал, как свой «Линкольн».
– Стоп, – сказал я. – Это собачья чушь.
Циско нажал паузу.
– Что именно «чушь»? – спросила Дженнифер.
– Видео, – ответил я. – Берг знает, чего я добиваюсь, и потешается над нами, несмотря на ее сегодняшние щедрые жесты в суде. Завтра подай судье ходатайство о предоставлении полной записи. Я хочу видеть, где этот парень был и что делал ДО того, как я якобы «случайно» попался ему на пути. Скажи судье, что нам нужно минимум полчаса записи ДО первого контакта. И нам нужна полная версия до четверга, прежде чем выйдем на слушание.
– Принято, – сказала она.
– Ладно, продолжаем с тем, что дали.
Циско запустил воспроизведение, и я принялся смотреть. В углу шёл тайм-код; я сразу стал записывать время и пометки. Остановка и все, что последовало, соответствовало моей памяти. Я наметил несколько точек, где смогу набрать очки на перекрестном допросе Милтона, и пару ловушек, куда его можно загнать на лжи.
Из нового: Милтон открыл багажник «Линкольна» и заглянул внутрь, проверяя, подает ли Сэм Скейлз признаки жизни. В тот момент я сидел на заднем сиденье патрульной машины, и мой обзор был ограничен и низок. Теперь же я видел тело Сэма: он лежал на боку, колени подтянуты к груди, руки за спиной, перемотаны несколькими слоями клейкой ленты. У него был избыточный вес, и он выглядел так, словно его затолкали в багажник.
Я различал огнестрельные раны в области груди и плеча, а также то, что выглядело входным отверстием на левом виске и выходным – через правый глаз. Это не стало откровением: ранее мы уже получили фото от Берг. Но видео придавало преступлению удушающую осязаемость.
При жизни Сэм Скейлз не вызывал сочувствия, а мертвым выглядел жалко. Кровь сочилась через отверстие от пули, вышедшей из глаза, и растеклась по полу багажника.
– О, черт, – услышал я голос Милтона.
А затем – приглушенное гудение, похожее на подавленный смешок.
– Прокрути еще раз, – сказал я. – После «О, черт».
Циско повторил фрагмент, и я вновь уловил тот звук. В нем было злорадство. Я отметил: присяжным полезно будет это услышать.
– Стоп, – сказал я.
Кадр застыл. Я уставился на Сэма Скейлза. Я представлял его несколько лет по разным делам и, странно, питал к нему симпатию – даже когда частным образом разделял общую ненависть к его аферам. Одна еженедельная газета назвала его «самым ненавидимым человеком в Америке» – и это не было преувеличением. Он был мошенником-пожирателем. Без тени вины создавал сайты для сбора пожертвований «в пользу», переживших землетрясения, цунами, оползни, школьные расстрелы. Где бы ни случалась трагедия, от которой мир замирал, рядом возникал сайт Сэма, фальшивые отзывы и кнопка «Пожертвовать СЕЙЧАС!»
Я искренне верил, что каждый обвиняемый заслуживает лучшей защиты, но даже мое терпение на Сэме давало трещину. Дело было не в том, что он уклонился от последнего гонорара. Последней каплей стал эпизод, к которому я не имел отношения: его арест за сбор средств «на гробы детям», погибшим при бойне в детском центре Чикаго. Пожертвования шли через сайт Скейлза и, как всегда, оседали у него в кармане. Он позвонил мне из тюрьмы – и, услышав детали, я отказался его представлять. Потом пришел запрос на его файл от адвоката из офиса государственного защитника – и это было последнее, что я о нем слышал до того дня, когда он появился мертвым в багажнике моего автомобиля.
– На записи с автомобильной камеры что-то необычное есть? – спросил я.
– Не особо, – ответил Циско. – То же самое, только с другого угла.
– Хорошо, тогда пока оставим. Время поджимает. Что еще было в последней «посылке» от «Даны Эшафот»?
Моя попытка разбавить разговор иронией осталась без отклика. Ставки были слишком высоки для шуток. Циско ответил сухо: – Мы также получили видео из «Черной дыры», – сказал он. – Все еще целиком не посмотрел, займусь в приоритете, как только выберусь отсюда.
«Черной дырой» горожане прозвали гигантский подземный гараж под деловым центром: он спиралью уходил вглубь на семь уровней. В день убийства Сэма Скейлза я поставил машину именно там, дав водителю выходной – рассчитывал провести весь день в суде. Теория обвинения была такова: я похитил Сэма накануне, запихнул его в багажник и застрелил, оставив тело на ночь и на следующий день, пока заседал в суде. Для меня эта версия противоречила здравому смыслу, и я был уверен, что смогу убедить в этом присяжных. Но до начала процесса у обвинения оставалось время подправить теорию и выставить что-то убедительнее.
Время смерти определили примерно за сутки до того, как офицер Милтон обнаружил тело. Это объясняло и лужу под машиной – именно она, по предположению, насторожила Милтона и привела к печальному открытию багажника. Тело начинало разлагаться, а из отверстия от пули в полу багажника сочилась жидкость.
– Есть догадки, зачем обвинению понадобились эти углы в гараже? – спросил я.
– Думаю, им нужно заявить, что вашу машину весь день никто не трогал, – сказала Дженнифер. – А если ракурсы достаточно четко покажут, как из-под нее капает, то это станет еще одним аргументом обвинения.
– Узнаем больше, когда я сам посмотрю, – добавил Циско.
Меня вдруг пробрал озноб от мысли, что кто-то убил Сэма Скейлза в моей машине – скорее всего, пока она стояла в моем гараже, – а потом я целый день катал его тело по округу.
– Ладно, что еще? – спросил я.
– Есть ещё новость, – сказал Циско. – У нас есть показания вашей соседки: ночью она слышала у вас дома голоса двух мужчин, которые ссорились.
Я покачал головой.
– Ничего такого не было, – сказал я. – Кто это? Миссис Шогрен или тот идиот Чейзен, что живет ниже по склону?
Циско листнул отчет.
– Миллисент Шогрен, – прочитал он. – Слов разобрать не смогла. Только сердитые голоса.
– Хорошо. Опроси её – только не напугай, – сказал я. – Потом поговори с Гэри Чейзеном, его дом находится на другой стороне от моего. Он вечно подбирает бездомных в Западном Голливуде, а потом у них разгораются скандалы. Если Милли что-то и слышала, то это долетало от Чейзена. Район тихий, она на вершине холма – там слышимость шикарная.
– А ты сам? – спросила Дженнифер. – Что слышал?
– Ничего, – ответил я. – Я же рассказывал: в ту ночь лег пораньше и ничего не слышал.
– И спал один, – уточнила Дженнифер.
– Увы, – сказал я. – Знал бы, что на меня повесят убийство, может, и сам бы подобрал какого-нибудь бездомного.
И снова ситуация не располагала к улыбкам. Никто не усмехнулся. Но разговор о том, что и откуда слышала Милли Шогрен, подвел к следующему.
– Милли не говорила, что слышала выстрелы, верно? – спросил я.
– Здесь об этом не сказано, – ответил Циско.
– Тогда обязательно спроси, – сказал я. – Возможно, удастся повернуть их показания в нашу пользу.
Циско слегка покачал головой.
– Что? – спросил я.
– Плохие новости, босс, – сказал он. – В пакете с материалами есть баллистика – выглядит нехорошо.
Теперь я понял, почему они были такими мрачными, когда я пытался их растормошить. Они берегли ледяной душ – и вот я был готов.
– Давай, – сказал я.
– Итак, одна пуля, та, что прошла через голову жертвы и пробила дно багажника, – ее нашли на полу вашего гаража, – сказал Циско. – Рядом – кровь. Пуля ударилась о бетон и расплющилась, так что совпадение по нарезам неполное. Но провели анализ сплавов и сопоставили с другими пулями, извлеченными из тела. Судя по пакету, ДНК по крови пока нет, но можно предположить, что она тоже окажется Скейлза.
Я кивнул. Это означало, что обвинение способно доказать: Сэм Скейлз был убит в гараже моего дома в тот период, когда, по моим данным, я находился дома. Я вспомнил правовой совет, который накануне выдавал Эдгару Кесаде. Теперь я оказался в той же тонущей лодке. С юридической точки зрения я был в полном дерьме.
– Ладно, – сказал я, наконец. – Мне нужно это обдумать. Если сюрпризов больше нет, уходите, а я займусь стратегией. Это ничего не меняет. Это по-прежнему подстава. Просто подстава чертовски искусная, и мне нужно сосредоточиться и все обдумать.
– Уверен, босс? – спросил Циско.
– Мы можем поработать вместе, – предложила Дженнифер.
– Нет, мне необходимо обдумать это в одиночестве, а вы идите.
Циско поднялся, подошел к двери и оглушительно застучал по стали кулаком.
– Завтра в это же время? – спросила Дженнифер.
– Да, – сказал я. – Пора перестать разбирать их версию и начать строить нашу.
Дверь открылась, и помощник шерифа увел моих коллег оформляться на выход. Дверь захлопнулась, и я остался один. Я закрыл глаза и стал ждать, когда за мной придут снова. Где-то хлопали стальные створки, кричали люди в клетках. Эхо и звон железа – неизбежная музыка моей жизни в «Башнях-Близнецах».
