Текст книги "Современный зарубежный детектив-13. Компиляция (СИ)"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Дженнифер Линн Барнс,Майкл Коннелли,Бентли Литтл,Джо Лансдейл,Донато Карризи,Сюсукэ Митио,Питер Боланд,Джек Тодд,Лора Перселл
сообщить о нарушении

Текущая страница: 150 (всего у книги 335 страниц)

Глава 35

После моего второго ареста меня снова поместили в одиночную камеру в «Башнях-Близнецах». На этот раз у меня было окно, хоть и узкое, выходившее на здание суда. Этот вид стал для меня своего рода целью, заставляя держаться подальше от других заключенных в общей комнате, даже несмотря на замену Бишопа на Кэрью. В своей камере я чувствовал себя в безопасности. Однако, тюремные автобусы, перевозившие сотни заключенных ежедневно, представляли собой совсем другую картину. Там, в отличие от камеры, не было никакой защиты: с кем ты едешь и к кому прикован, решалось случайностью. Я знал это наверняка, ведь мои клиенты подвергались нападениям в автобусах, и я сам был свидетелем драк и агрессии во время поездок.

После слушания по ходатайству обвинения я провел два часа в ожидании в тюрьме при суде, прежде чем меня посадили в автобус обратно в «Башни». Прикованный наручниками к трем другим заключенным, я занял место у окна в предпоследнем отсеке. Пока заместитель шерифа проверял нас и переходил к следующему отсеку, я разглядывал заключенного напротив. Я узнал его, но не мог вспомнить, где мы встречались – возможно, в суде или на встрече с клиентом. Он смотрел на меня, я – на него. Это усилило мою паранойю, и я понял, что должен быть настороже.

Автобус, выехавший из-под здания суда, начал подъем по крутому склону к Спринг-стрит. На повороте налево, справа показалась мэрия. По давней привычке, заключенные в автобусе показали средний палец в сторону этого символа власти, хотя их жест, конечно, остался незамеченным теми, кто находился на мраморных ступенях или в окнах величественного здания. Сами "окна" автобуса были лишь узкими металлическими прорезями, позволяющими видеть, что с наружи, но скрывали, что внутри.

Я заметил, как один из заключенных, привлекший мое внимание, поднял руку и демонстративно показал средний палец. Его привычный жест, выполненный без видимого усилия и даже без попытки выглянуть наружу, выдавал в нем завсегдатая подобных мест. Тут я его узнал. Он был клиентом моего коллеги, которого я когда-то заменял на одном из судебных заседаний. Это было простое дежурство, формальное присутствие в суде. Мой коллега, Дэн Дейли, был занят другим процессом и попросил меня подменить его. Убедившись, что всё в порядке и этот заключенный не представляет опасности, я расслабился, откинувшись на сиденье и уставившись в потолок. Я начал считать дни до начала своего собственного суда и предвкушать скорое освобождение после оправдательного приговора. Это было последнее, что я помнил.

Глава 36

Четверг, 6 февраля

Глаза удалось открыть лишь настолько, чтобы увидеть узкие полоски света. Их не резал яркий свет – мешало физически: шире я просто не мог.

Сначала я растерялся, не понимая, где нахожусь.

– Микки?

Я повернул голову на голос и узнал его.

– Дженнифер?

Одного слова хватило, чтобы горло свело – боль полоснула так остро, что я поморщился.

– Да, я здесь. Как ты себя чувствуешь?

– Я ничего не вижу. Что…

– У тебя опухли глаза. Лопнуло множество сосудов.

Лопнули кровеносные сосуды? Никакого смысла.

– Что ты имеешь в виду? Как я… ах, говорить больно.

– Не разговаривай, – сказала Дженнифер. – Просто слушай. Мы уже обсуждали это час назад, но сработало успокоительное, и ты снова отключился. На тебя напали, Микки. Вчера, в тюремном автобусе, после суда.

– Вчера?

– Не говори. Да, ты потерял целый день. Но если не уснёшь, я могу позвать их для тестов. Им нужно проверить мозговую деятельность – понять, есть ли… чтобы мы знали, есть ли что‑то необратимое.

– Что произошло в автобусе? – Боль.

– Всех подробностей я не знаю. Следователь из офиса шерифа хочет поговорить с тобой – он снаружи. Я сказала, что сперва зайду к тебе. Вкратце: другой заключённый снял с себя цепь и использовал её, чтобы задушить тебя. Подошёл сзади и обмотал вокруг шеи. Они думали, ты мёртв, но парамедики тебя вытащили, Микки. Говорят, чудо, что ты жив.

– Не ощущается как чудо. Где я?

Боль начала поддаваться. Ровный разговор и лёгкий поворот головы будто ослабили её.

– Университетский госпиталь, тюремное отделение. Хейли, Лорна – все хотели прийти, но ты на строгой изоляции, и пустили только меня. Думаю, ты не захочешь, чтобы они видели тебя сейчас. Лучше дождаться, пока спадёт опухоль.

Её рука сжала мне плечо.

– Мы тут одни? – спросил я.

– Да, – сказала Дженнифер. – Встреча адвоката с клиентом. За дверью – помощник шерифа, но дверь закрыта. И ещё следователь ждёт.

– Ладно. Слушай, не позволяй им использовать это, чтобы тянуть процесс.

– Посмотрим, Микки. Тебе нужно обследование, чтобы убедиться, что ты…

– Нет, я в порядке, слышу по себе. Уже думаю о деле и не хочу переносов. Мы готовы к процессу, а обвинение – нет, и время им давать нельзя. Вот и всё.

– Хорошо. Я буду возражать, если они попытаются.

– Кто был тот тип?

– Какой тип?

– Который душил меня цепью.

– Не знаю. Запомнила только имя: Мейсон Мэддокс. Лорна пробила его через приложение «Конфликт интересов» – совпадений ноль. Связей с тобой нет. В прошлом месяце его осудили за тройное убийство – деталей я ещё не читала. В суд он приехал на слушание ходатайства.

– Кто его адвокат? Кто его ведет – полиция?

– Пока нет этой информации.

– Зачем он это сделал? Кто его подговорил?

– Если в Департаменте шерифа и знают, со мной не делятся. Я бросила это Циско и позвонила Гарри Босху.

– Не хочу отрывать Циско от подготовки к процессу. Может, в этом и был весь мотив.

– Нет. Он пытался тебя убить и, вероятно, думал, что добил. Людей не убивают ради переносов судебного процесса. Сегодня я подала ходатайство Уорфилд: восстановить залог или, как минимум, обязать шерифа возить тебя в суд и обратно на машине. Никаких больше автобусов. Слишком рискованно.

– Мысль здравая.

– Надеюсь выбить слушание уже сегодня днём. Посмотрим.

– Здесь есть карманное зеркало? Или что‑то похожее?

– Зачем?

– Хочу на себя взглянуть.

– Микки, не уверена, что тебе…

– Нормально. Быстро гляну – и хватит.

– Зеркала не вижу, но подожди, у меня есть кое‑что.

Она расстегнула молнию сумочки, вложила в мою ладонь маленький квадрат. Зеркальце из косметички. Я поднёс его к лицу. Боксер утром после проигранного боя. Глаза распухли, в уголках рта и на скулах – россыпь лопнувших сосудов.

– Господи, – сказал я.

– Да, зрелище не из приятных, – сказала Дженнифер. – Я всё ещё считаю, что тебе нужно обследоваться у врача.

– Со мной всё будет в порядке.

– Микки, может быть что‑то серьёзное, и тебе стоит знать.

– А тогда об этом узнает и обвинение – и попросит отсрочку.

Повисла пауза. Дженнифер взвесила сказанное и поняла, что я прав.

– Ладно, я начинаю уставать, – сказал я. – Зови следователя, посмотрим, что скажет.

– Ты уверен?

– Да. И не отвлекай Циско от подготовки к суду. Как только будут новости от Босха, переключите его на Мейсона Мэддокса. Хочу всё знать. Где‑то должна быть связь.

– Связь с чем, Микки?

– С делом. Или с расследованием прослушки. С чем угодно. Проверим всех. Шерифов, Оппарицио, ФБР – всех.

– Хорошо. Передам ребятам.

– Думаешь, у меня паранойя?

– Думаю, звучит натянуто.

Я кивнул. Может, и так.

– Тебе позволили принести телефон? – спросил я.

– Да.

– Тогда сфотографируй меня. Может пригодиться для судьи, когда будешь обосновывать ходатайство.

– Хорошая идея.

Я услышал щелчок камеры.

– Ладно, Микки, – сказала она. – Отдыхай.

– Таков план, – сказал я.

Её шаги направились к двери.

– Дженнифер? – позвал я.

Шаги вернулись.

– Да, я здесь.

– Слушай, я пока ничего не вижу, но слышу.

– Хорошо.

– И слышу сомнение в твоём голосе.

– Нет, ты ошибаешься.

– Сомневаться – естественно. Я думаю, ты…

– Дело не в этом, Микки.

– Тогда в чём?

– Ладно. Это мой отец. Он заболел. Я за него переживаю.

– Он в больнице? Что случилось?

– В том‑то и дело, что точно не знают. Он в доме престарелых в Сиэтле, и мы с сестрой не получаем внятной информации.

– Сестра там?

– Да. Считает, что мне нужно прилететь. Если хочу увидеть его до того, как… ты понимаешь.

– Тогда она права. Тебе нужно уехать.

– Но у нас процесс. Слушание ходатайств – на следующей неделе, а теперь ещё и нападение.

Её отсутствие могло ударить по делу, но выбора не было.

– Послушай, – сказал я, – поезжай. Возьми ноутбук – многое можно сделать и там, когда ты рядом с отцом. Напишешь ходатайства, а Циско передаст их секретарю.

– Это не одно и то же.

– Знаю, но это то, что мы можем. Тебе нужно уехать.

– Чувствую, будто оставляю тебя совсем одного.

– Я что‑нибудь придумаю. Езжай, повидайся с ним – вдруг станет лучше и вернёшься к началу заседаний.

Она молчала. Я сказал всё, что мог, и уже перебирал альтернативы.

– Я подумаю сегодня ночью, – наконец сказала она. – Дам знать завтра, ладно?

– Ладно. Но, тут не о чем думать. Это семья. Твой отец. Ты должна ехать.

– Спасибо, Микки.

Я кивнул, стараясь унять боль в горле: говорить было всё равно что глотать стекло.

Снова послышались её шаги к двери. Потом я услышал, как она сказала следователю снаружи, что он может войти.

Часть четвёртая.
Зверь, истекающий кровью

Глава 37

Среда, 19 февраля

Мир балансировал на краю хаоса. В Китае загадочный вирус уже унес больше тысячи жизней. Почти миллиард людей сидел в изоляции, американцев эвакуировали. В Тихом океане кружили круизные лайнеры – плавучие инкубаторы болезни, – а о вакцине и речи не было. Президент уверял, что кризис скоро минует, тогда как его собственный эксперт по вирусам советовал готовиться к пандемии. Отец Дженнифер Аронсон умер в Сиэтле от неизвестной болезни.

А в Лос‑Анджелесе шёл второй день отбора присяжных в главном судебном процессе моей жизни.

Всё ускорялось. Судья, тоже чувствуя надвигающуюся волну, урезала отведённые на предварительные процедуры четыре дня вдвое. Она хотела провести процесс до удара волны, и, хотя торопиться с жюри мне не нравилось, здесь мы были заодно: я тоже хотел, чтобы это закончилось быстрее. В «Башнях‑Близнецах» некоторые помощники шерифа уже ходили в масках – я воспринял это как знак. Я не хотел оказаться за решёткой, когда накроет.

И всё же выбор двенадцати незнакомцев, которым суждено судить, – самое важное решение всего процесса. Эти двенадцать держали мою жизнь в руках, а времени на их отбор у нас стало вдвое меньше. Пришлось прибегнуть к экстраординарным мерам, чтобы как можно скорее понять, кто они.

Отбор присяжных – искусство. Здесь важны и исследования, и знание социальных и культурных нюансов, и интуиция. В итоге нужны внимательные люди, готовые держаться истины. И вы стараетесь исключить тех, кто смотрит на факты через призму предубеждений – расовых, политических, культурных – и тех, у кого есть скрытые мотивы стать присяжным.

Сначала судья отсеивает тех, у кого проблемы со временем, кто не способен судить других или не понимает смысла таких принципов, как «разумное сомнение». Затем дело переходит к адвокатам: они допрашивают присяжных, выясняя основания для отвода – из‑за предвзятости или прошлого опыта. Обвинение и защита получают равное число безапелляционных отводов – можно убрать человека без объяснений. И именно здесь чаще всего работает интуиция.

Всё это нужно свести воедино, чтобы решить, кого оставить, а кого отпустить. В этом искусство – собрать коллегию из двенадцати, которые, как вам кажется, будут открыты вашей позиции. Я отдаю себе отчёт, что у защиты есть одно преимущество: для успеха достаточно одного присяжного – единственного, кто усомнится в правоте обвинения. Одного голоса иногда достаточно, чтобы сорвать вердикт, вынудить Штат начинать заново или и вовсе пересмотреть, стоит ли идти на второй раунд. Штат же обязан завоевать двенадцать сердец и умов. Но прочие преимущества государства столь велики, что наше «право на одного» – ничтожно мало. Берёшь, что дают. Поэтому отбор присяжных для меня всегда был священным – а теперь особенно, потому что на скамье подсудимых сидел я.

Было два часа дня, и судья не просто ожидала – требовала, – чтобы жюри было сформировано к закрытию заседания через три часа. Теоретически я мог продавить перенос на завтра: судья не стала бы настаивать на графике, который может быть оспорен в апелляции. Но это имело бы дальнейшие последствия– в её будущих решениях. Да и сил на ещё один рывок не оставалось. Надо было закрыть все бумаги до сумерек. Утром – суд по убийству Сэма Скейлза.

К счастью, состав присяжных оказался в основном благоприятным для защиты, с преобладанием тех, кто оценивался как "средне благоприятные" и "явные сторонники" (тёмно-зелёный). Защита ценила чернокожих и латиноамериканских присяжных из-за исторического недоверия к полиции в этих сообществах, поскольку они склонны более критично относиться к показаниям полицейских. Мне удалось сохранить четырёх афроамериканцев и двух латиноамериканок в составе, несмотря на настойчивые попытки прокурора Даны Берг исключить чернокожих присяжных. Когда одна из кандидаток упомянула о пожертвовании организации «Жизни чёрных важны», Берг попыталась отвести её под этим предлогом. Это требовало смелости, учитывая, что судья была афроамериканкой, и явно демонстрировало намерение Берг подорвать мою позицию. Судья отклонила первое ходатайство, и тогда прокурор прибегла к безапелляционному отводу. Я возразил, указав на расовую предвзятость как на прямое нарушение правил. Судья согласилась, и кандидатка осталась в составе. Это решение отбило у Берг желание манипулировать составом присяжных по расовому признаку, что позволило мне действовать аналогичным образом, но в рамках закона и по существу.

Защита одержала значительный успех, но в последний момент в состав присяжных вошли трое новых участников – две женщины и мужчина, все белые. У меня оставался лишь один шанс на безапелляционный отвод. Именно здесь пригодилось мое нетрадиционное исследование потенциальных присяжных. Накануне, рано утром, мой помощник Циско дежурил у гаража на Первой улице, куда направляли присяжных. Несмотря на то, что он не мог знать, кто попадет именно в мою команду, он тщательно фиксировал детали автомобилей: марку, модель, номерные рамки, наклейки и содержимое салона. Ведь стиль вождения и выбор автомобиля, будь то «Мерседес» или «Тойота Приус», отражают мировоззрение человека.

Иногда вам нужен владелец «Мерседес». Иногда – владелец «Приус».

После первого утреннего заседания, куда пригласили сотню, Циско вернулся в гараж в обеденный перерыв, а затем – в конце дня. К четвёртому заходу, в среду утром, он уже узнавал многих, кого подтянули к моему процессу, и насобирал на них немало сведений.

Когда заседание возобновилось, он поднялся с гаража на галерею, сел и шёпотом передал моему коллеге всё, что знал о каждом потенциальном присяжном. Я был за столом не один – но и не с Дженнифер Аронсон. Моим «вторым номером» стала Мэгги Макферсон. Она взяла отпуск в окружной прокуратуре и откликнулась на мой зов. Я не мог представить лучшей напарницы рядом в самый трудный момент жизни.

Последний отвод присяжного – это ценный ресурс, который не стоит тратить попусту, ведь неизвестно, кто займет освободившееся место. Его лучше приберечь для ситуации, когда нужно устранить идеального кандидата для обвинения.

Я усвоил это на собственном горьком опыте. В деле моего клиента, обвиненного в нападении на полицейского и сопротивлении аресту, я был убежден в предвзятости офицера из-за расовых различий (белый полицейский против чернокожего подзащитного). На отборе я использовал последний отвод против кандидата, который показался мне предвзятым. В итоге вызвали афроамериканку, но выяснилось, что она дочь опытного отставного шерифа. Несмотря на мои активные поиски поводов для ее дисквалификации в качестве присяжной, она твердо заявляла о своей непредвзятости. После того как судья отклонила мою просьбу об отводе, в состав присяжных вошла дочь сотрудника полиции, что фактически исключило возможность пересмотра вынесенного приговора. Мой клиент был признан виновным и провел год в тюрьме за преступление, которое, как я считал, он не совершал.

Я придерживался своего привычного порядка: вел записи и следил за процессом отбора присяжных. На столе для защиты лежала раскрытая папка-скоросшиватель. На ее створках была нарисована схема, которую я прозвал "лотком для кубиков льда". Это был длинный прямоугольник, разделенный на четырнадцать квадратов: двенадцать для основных присяжных и два для запасных. Каждый квадрат, размером пять на пять сантиметров, идеально подходил для самоклеящейся этикетки. В каждом квадрате содержались ключевые напоминания и информация о потенциальном присяжном, соответствующая его номеру места. Если кого-то отводили и его место занимал новый человек, я заклеивал старые записи стикером и начинал заполнять заново. Эта система наглядной картографии, в папке, позволяла мне быстро закрыть ее, если я замечал, что сторона обвинения проявляет излишнее любопытство

Сначала обвинение допрашивало новую тройку. Пока Берг шла по проторенной колее вопросов, мы с Мэгги следили за сообщениями, которые приходили на её ноутбук от Циско. Ему приходилось конспирироваться – электронные устройства в зале разрешены только адвокатам по делу. Чтобы скрыть телефон от помощников шерифа, Циско незаметно положил его на скамью, прикрыв своим массивным бедром.

Чтобы сохранить анонимность, потенциальных присяжных называли по номерам, присвоенным при регистрации на втором этаже. Точно так же они были пронумерованы и в сообщениях Циско.

17 припаркован в зоне для инвалидов – без опознавательных знаков.

Это касалось мужчины – одного из новой тройки. Информация полезная, но в лоб я сослаться на неё не мог, не раскрыв источник. История о том, что мой следователь «пасёт» потенциальных присяжных на парковке, не понравилась бы ни судье, ни Коллегии адвокатов Калифорнии. И Мэгги Макферсон – тоже. Она стремительно проходила курс «уголовная защита для начинающих» и не всегда была в восторге от учебного материала. Но я не волновался: теперь она была внутри отношений «адвокат – клиент».

Я видел, как № 17 поднялся с галереи, когда его вызвали. Протиснулся, сел для допроса – никаких видимых физических трудностей. Разумеется, могли быть скрытые основания для статуса инвалида. Но меня это тревожило. Если человек – мошенник, ему не место в моём жюри.

Вслед за этим Циско прислал про одну из женщин:

68 – Бамперная наклейка: «Трамп 2020».

Ценная деталь. Политика – отличный перископ в душу. Если 68‑я – сторонница президента, значит, вероятнее всего, сторонница «закона и порядка», что не лучшая новость для обвиняемого в убийстве. А ещё важнее: если она продолжала поддерживать президента после того, как СМИ задокументировали ворох его ложных заявлений, – это сигнал слепой преданности и индикатор того, что истинность для неё не доминанта.

Я согласился: её нужно убирать.

Про третьего – № 21 – у Циско было меньше:

21 – «Приус». Наклейка «Восстание против вымирания» на заднем стекле.

Символ я бы сходу не опознал, но смысл прозрачен. Обе детали и полезны, и ни о чём. Это может говорить о категоричности взглядов – особенно в экологии и уголовном деле. Я сам ездил на прожорливом «Линкольне» – в суде это наверняка всплывёт. Плюс меня судили за тяжкое преступление, да ещё и убийство человека, который профессионально сотрудничал с другими «мошенниками».

Мы с Мэгги параллельно вытянули анкеты троих – заполненные ими перед отбором.

По № 21 я быстро передумал. Анкета мне понравилась. Тридцать шесть, не замужем, живёт в Студио‑Сити, шеф‑повар в одном из дорогих ресторанов при «Голливуд Боул». Это намекало на любовь к музыке и культуре и на сознательный выбор места, где их много. Хобби № 1 – чтение. Я не верю, что постоянный читатель может не наткнуться – в документалистике или художественной прозе – на истории о слабостях американской судебной системы: полиция не всегда права, невиновных порой обвиняют и сажают. Я верил, что это поможет № 21 быть непредвзятой. Она выслушает меня.

– Хочу её, – прошептал я.

– Да, удачная, – шепнула Мэгги.

Я посмотрел две другие анкеты. Вторая женщина, № 68, – примерно моего возраста, замуж вышла в год выпуска из «Пеппердайна», консервативной христианской школы в Малибу. В комплект к бамперной наклейке – и я был уверен окончательно: ей надо уходить.

Мэгги кивнула.

– Хочешь отдать последний отвод? – спросила она.

– Нет. Пройдусь по вопросам, – сказал я. – Попробую снять «по причине».

– А мужчина? Тут пусто.

Она имела в виду № 17. Я пролистал его анкету – действительно ничего, что бросалось бы в глаза. Сорок шесть, женат, замдиректора частной школы в Энсино. Место знакомое: много лет назад мы с Мэгги думали отдать туда Хейли в начальную школу. Съездили на экскурсию – остались равнодушны. Большинство учеников – из очень обеспеченных семей. Мы не бедствовали, но Мэгги была госслужащей, а у меня доходы прыгали. Мы решили, что дочери давление среды ни к чему, и выбрали другое место.

– Узнаёшь? – спросил я. – Мог работать там, когда мы ездили.

– Не узнаю, – сказала Мэгги.

– Ладно. Посмотрю, что ответит. Не против, если я поведу всех троих?

– Конечно. Это твоё дело. Приступай.

Пока Берг докатывала свои вопросы, я сделал пометки на стикерах и наклеил их на «кубики». № 21 – зелёным. № 68 – красным. В клетке № 17 – жёлтый вопросительный знак. Потом захлопнул папку.