Текст книги "Современный зарубежный детектив-13. Компиляция (СИ)"
Автор книги: авторов Коллектив
Соавторы: Дженнифер Линн Барнс,Майкл Коннелли,Бентли Литтл,Джо Лансдейл,Донато Карризи,Сюсукэ Митио,Питер Боланд,Джек Тодд,Лора Перселл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 200 (всего у книги 335 страниц)
10
Она ответила «да».
Она не говорит со мной, но я понял это по кивку. Так и есть. Ей нужна помощь. Пытаюсь узнать какая, но она только смотрит на меня, вертя ручку в пальцах. Ее глаза… Никогда не видел таких грустных глаз.
Я опять в желтой высотке. Она пустила меня в квартиру. Квартирка крохотная и холодная; кроме нее, здесь никого нет. Из кухонного окна видны огоньки далекого города – как-никак, последний этаж.
Молчаливая Дама встает из-за стола, приближается ко мне, поднимает руку и указывает куда-то в темноту позади меня. Оборачиваюсь. Ничего не вижу, но вроде бы слышу. Неожиданный звук. Смех маленькой девочки.
На меня налетает порыв горячего ветра. Ощущение приятное, точно в лето нырнул. Стрекочут цикады, пахнет цветами и свежей травой. Иду на ветер, ветер меня зовет.
Внезапно наступает день, и я в совсем другом доме. За городом. Никогда здесь не был. Старые толстые стены, деревянная мебель, терракотовые полы. Дверь на улицу открыта, колышется разноцветная полосатая кисея, за которой виден сад. Смех доносится оттуда. Выхожу из дома.
Свет просто ослепительный. Вокруг множество деревьев, я во фруктовом саду. Высокая шелковица. Крупный рыжий кот сладко дремлет на невысокой каменной стене под навесом, увитым виноградными лозами. В дальнем углу клетки с курами.
Слышу плеск воды, оглядываюсь и вижу девочку, сидящую в корыте. Молодая женщина выливает ей на голову ведро воды, ребенок визжит, потом радостно хохочет. Сам не знаю как, но понимаю, что все это происходит в прошлом. Эта девочка – будущая Молчаливая Дама, я узнаю ее по длинным черным волосам. Молодая женщина – ее мама. Они счастливы.
Каменный дом со скатной крышей – их жилище. Небогато, но им этого достаточно. Есть огород с помидорами и кабачками, свежие яйца, сладкий виноград. Дровяная печь, где раз в неделю пекут хлеб. Что может сравниться с запахом свежего хлеба? Особенно зимой, когда идет дождь, или летом на закате.
Откуда я все это знаю? Мне рассказала Молчаливая Дама. Она где-то рядом, разговаривает со мной мыслями. А девочка и ее мама меня не видят. Могу за ними наблюдать сколько хочу. Это странно. В траве стеклянная банка без крышки, по стенке тихо ползут вверх улитки. У колодца желтый велосипед со ржавой цепью, во время езды она скрипит. В желобе под черепичной крышей воронье гнездо. Как же тут хорошо!
Она не сказала, как зовут их обеих. Но я знаю, что девочка с осени до конца весны ездит на автобусе в школу, в соседний городок. А ее мама шьет или перешивает одежду на старенькой швейной машинке, чтобы заработать. Они с дочкой варят вкусное варенье из абрикосов, вишен и ежевики. Выставляют на прилавок у дома баночки и табличку с ценой: «Одна банка 2000 лир». Прохожие берут одну-две и кладут деньги в жестянку. Иногда рядом с банками появляется корзинка с куриными яйцами: «1 яйцо 100 лир». За прилавком никто не присматривает, но сумма в жестянке всегда правильная.
Телевизора у них нет, зато есть радио, откуда доносятся только песни. Мама девочки, можно сказать, не выключает его никогда и сама часто подпевает. Жизнь у них такая беззаботная. Кажется, тут просто не может случиться ничего плохого, и так будет всегда. День за днем, месяц за месяцем. Год за годом. Только такого не бывает – и свое счастье нужно оберегать. Поэтому, когда приходит время спать, мама забирается в кровать к дочке, чтобы почитать ей книжку. А потом рассказывает страшную сказку, которой нет в книгах. Одну и ту же каждый вечер, чтобы девочка получше запомнила. Сказку об Огромном Таракане.
Живет на свете черный-пречерный Таракан ростом в полтора метра или даже больше. У него блестящий панцирь, тысячи крохотных глазок и две длинные антенны на голове. А еще сотни колючих лап и острые челюсти. Его слюна разъедает все, как кислота. От него приятно пахнет бриолином, но не попадайся на эту удочку, Таракан хочет причинить тебе зло. Может даже убить, но предпочитает помучить. Как принято у тараканьего племени, он всегда появляется неожиданно. И если уж заберется в дом – пиши пропало, ни за что не уйдет, пока все не отнимет и не сломает. И тогда, довольный собой, уберется восвояси.
Мама повторяет девочке эту сказку очень давно, с самых ранних лет. Может, история и не совсем подходящая для малышки, но мама хочет, чтобы дочка перестала бояться. Ведь там есть и полезный совет: что надо делать, если в дом проникнет злой Таракан. Девочка слушает сказку изо дня в день и хорошо все запомнила.
Нужно со всех ног бежать в темный коридор, где стоит старый сундук с зимними одеялами. Залезть в сундук, закрыть за собой крышку и сидеть как мышка. Только дышать, и то тихонько. В сундуке воняет нафталином, но это ничего, – надо оставаться там и не высовываться, что бы ни происходило снаружи. Выйти можно, только когда мама сама поднимет крышку. Это будет значить, что Таракан ушел и бояться нечего.
Сейчас замечательный летний денек. Солнце стоит высоко в голубом небе, на деревьях вовсю распевают птицы, воздух пряно пахнет душицей. На обеих одинаковые красные платья в цветочек. Мама сама сшила их на машинке. Можно подумать, они сестры, а не мама с дочкой.
Женщина испекла шоколадный торт, в него воткнуты свечи. Девочка с черными волосами собирается их задуть. Я насчитал девять штук. Значит, мы с ней ровесники. Вот она задувает свечи и загадывает желание. Ее мама хлопает в ладоши и смеется. В эту секунду что-то происходит.
Радость исчезает с лица женщины. Девочка это замечает и удивленно поднимает глаза на мать: что случилось? А та смотрит куда-то за спину девочки. Она что-то там видит, не знаю что. Девочка хочет тоже посмотреть, однако мать крепко хватает ее за подбородок и, глядя прямо в глаза, шепчет: «Нет!» Этого достаточно. Девочка поняла: нельзя терять ни секунды. Женщина приказывает: «Беги!»
У дочки на глазах выступают слезы, но реветь нельзя. Она обещала маме, что не испугается. Кивнув, она со всех ног бросается к дому. В коридоре открывает старый сундук, сдвигает одеяла и видит под ними пачку печенья, бутылку воды и большой нож. Мама ни о чем таком ей не рассказывала.
Девочка все делает правильно. Забирается в сундук, закрывает крышку и принимается думать. В голове тысяча вопросов. Что увидела мама? Огромного Таракана? Выходит, он правда существует? Она никогда по-настоящему в него не верила. Может быть, поэтому сейчас ей так страшно. Она не виновата. Пока не столкнешься с опасностью нос к носу, нипочем не узнаешь, достанет ли тебе смелости.
Время тянется нестерпимо медленно. Сначала не доносится ни звука, потом слышатся голоса. Один мамин, другой незнакомый, хриплый и низкий.
Оказывается, Таракан умеет говорить. Жаль, стенки сундука такие толстые, девочка не разбирает ни словечка. Голоса звучат все громче, там явно ругаются. Точно: кричат, и, кажется, мама плачет. Ее голос почти не слышен, его заглушает второй, злой.
До девочки доносится грохот. Ну конечно! Таракан уже что-то швыряет и ломает. Девочка в ужасе, она едва дышит. Лежит, скорчившись, совершенно неподвижно. У нее затекла нога и хочется писать, хотя она не выпила из бутылки ни глотка.
Шум снаружи не прекращается, он даже громче. Девочка слышит мамины мольбы. Она твердит про себя, что Таракан не убьет маму, только помучает. Мама ей объяснила, что ему так больше нравится. Если убьешь, все веселье на том и кончится.
Девочка представляет, как Таракан хватает маму тысячью мохнатых лапок и с размаху бросает об стену. Ей хочется выскочить из сундука и ударить Таракана ножом, но ей нельзя открывать крышку, а нож пригодится на случай, если злобное насекомое пронюхает, где она спряталась.
Вдруг тарарам прекращается, голосов больше не слышно. Девочка так об этом мечтала, а теперь ей почему-то не по себе. Тишина хуже криков. Тишина соткана из страха. Я все знаю, потому что тоже сижу с ней в сундуке. И мне так же страшно, как этой незнакомой черноволосой девочке.
Мы с ней слышим шаги. Мамины или Таракана? Вроде бы шаги обычные, значит не Таракана, но ведь всякое бывает. Кто-то там ходит туда-сюда, словно что-то ищет. Или кого-то.
Он ищет меня.
Девочка в ужасе. По ногам течет горячая жидкость, новое платье и одеяла становятся мокрыми. Ей очень стыдно, но она ничего не может с собой поделать.
И тут крышка приподнимается. Девочка не успевает даже понять, что происходит. Дневной свет обрушивается на нее, словно целый ушат холодной воды. Она зажмуривается, лишь бы не смотреть, однако успевает заметить тень. Это не мама, мама бы уже сказала, что все хорошо, и позвала бы ее по имени.
Девочка сжимает в руке нож. Но ей не хватает храбрости. Огромный Таракан это знает и медленно склоняется над ней. От него сладко пахнет бриолином, зато изо рта воняет, как от дохлой птицы, которую маленькой хозяйке принес в дар рыжий кот.
Таракан нежно гладит ее по щеке. От его прикосновения девочку передергивает, ей одновременно приятно и противно. То, что до нее дотрагивается, совсем не похоже на мохнатую тараканью лапу, скорее на человеческие пальцы. Девочка понимает сразу две вещи. Во-первых, Таракан – человек, а во-вторых, он ее любит.
11
Джербер наблюдал из окна мансарды, как рассвет окрашивает золотисто-алым палаццо Веккьо, и ночные тени отступают, уползая в проулки вокруг площади Синьории. От огня в камине остались лишь остывающие угольки, Матиас мирно спал.
Пьетро задумчиво посмотрел на мальчика. История, поведанная пациентом под гипнозом, несколько озадачила его. Ему не раз случалось выслушивать фантастические или до жути правдоподобные рассказы, проверявшие на прочность его убеждения и здравый смысл. Подсознание – настоящая кладовая загадок. Чем глубже в нее влезаешь, тем невообразимее находки. Невозможно предугадать, что́ на сей раз вынырнет из психики ребенка.
Однако столь подробной и логично построенной истории Джерберу слышать не приходилось. Она безусловно превосходила то, на что способна фантазия девятилетнего мальчика. Кроме всего прочего, Пьетро обнаружил ментальную связь Матиаса и Молчаливой Дамы. Она разговаривает со мной мыслями. Он понятия не имел, с каким именно феноменом человеческого разума столкнулся.
Его собственная жизнь была бесплодна, он отказался буквально от всего, полностью отдавшись своему делу. Пьетро вовсе не считал работу священной миссией, ему не застило глаза чувство долга. Он просто хотел быть кому-то полезным. Опыт убедил его: справиться с ситуациями, перед которыми пасовала традиционная психология, можно, лишь приняв то, что далеко не всегда логически объяснимо. Спасительное правило для тех, кто постоянно имеет дело с непознанным.
Однако в случае Матиаса Кравери Пьетро никак не удавалось справиться с чувством бессилия. Сейчас его занимал весьма простой вопрос: откуда вообще взялся этот рассказ? На столике рядом с креслом лежал черный блокнот, куда предполагалось заносить все, касающееся данного случая. Еще ни разу в его практике страницы не оставались пустыми так долго. Пока там значились лишь имя пациента да пара малозначащих заметок. Первая гласила: Просьба о помощи.
Джербер окончательно убедился, что условный знак, сделанный ребенком во сне, следует приписать Молчаливой Даме. По словам Матиаса, ей требовалась помощь. Ну и что с этим делать? Он не понимал, как интерпретировать трагический эпизод из детства Молчаливой Дамы, завершившийся двусмысленным ласковым жестом Огромного Таракана. Тот выдавал болезненную привязанность к ребенку. Образ злобного насекомого явно был метафорой. Огромный Таракан – отец девочки?
Пьетро тяжело вздохнул. Еще раз взглянув на спокойно спящего Матиаса, он вышел в приемную, где ждали родители. Иво дремал, прислонившись затылком к стене. Сусана растянулась на стоящих в ряд стульях, положив голову на колени мужа. Джербер кашлянул, и оба проснулись.
– Матиас спит, скоро вы сможете отвезти его домой.
– Как все прошло? Ему станет лучше? – спросила Сусана, приподнимаясь и поправляя волосы.
– Матиасу вновь приснилась Молчаливая Дама. Содержание снов изменилось. Прежде она только приходила к вашему сыну, теперь уводит его с собой в разные места. Откуда у Матиаса воспоминания о них, я понятия не имею. Во всяком случае, наяву он ничего помнить не будет, сновидения на глубинном уровне бессознательного не оставляют воспоминаний.
– Вы не ответили на мой вопрос, – напомнила Сусана. – Можно ли ждать улучшений?
– Честно говоря, не знаю, – признался Пьетро, и глаза родителей потухли.
– Что вы имеете в виду? – с трудом спросил Иво.
– Психика вашего сына – лабиринт, за каждым поворотом открывается нечто новое и необъяснимое. Я хочу проложить маршрут, но пока вынужден следовать за Матиасом. Надежда, что мне удастся вывести его оттуда… остается. – Пьетро не произнес слова «здоровым». – Вам придется мне довериться. Как только выясню источник проблемы, все вам объясню.
– Нас бы очень утешило, если бы вы сказали, что уже сталкивались с таким раньше, – горько произнес Иво. – Или что нашли подобное в литературе.
– Увы. – Пьетро покачал головой. – Неприятно вас разочаровывать, но я до сих пор не понимаю, как Молчаливой Даме удалось так глубоко проникнуть в разум вашего ребенка. Она своего рода паразит, заразивший его сны.
Родителей передернуло, они заметно напряглись.
– Я уже спрашивал вас, но придется повторить вопрос. Прошу вас, припомните событие, даже самое незначительное, произошедшее перед тем, как начались проблемы со сном. Такое, что могло бы их спровоцировать. Иногда, чтобы вызвать психоз, многого не нужно.
– Ничего, – уверенно ответил отец.
– А за весь предыдущий год?
– Вообще ничего, – повторил Иво едва ли не с сожалением.
Однако Сусана не ответила. Она вновь отвела глаза, словно боясь, что взгляд ее выдаст. И Джерберу опять показалось, что от него скрывают нечто важное. Ему захотелось резко сказать им, что Матиас в опасности, что во время первого гипнотического сна он описал реальную квартиру, где, судя по всему, никогда не бывал, а во время второго отправился с незнакомкой в ее прошлое. Но Пьетро тоже промолчал.
Решил подождать. Рано или поздно эти двое должны преодолеть то, что их сдерживает, и заговорить. А он тем временем съездит в желтый дом и на сей раз воспользуется ключом, спрятанным в серой коробочке, и проникнет в квартиру, где давно никто не живет. И где за запертой дверью слышится чей-то шепот.
12
Он вновь стоял на последнем этаже перед запертой дверью в глубине коридора, освещенного неоновыми трубками. И вновь нерешительно смотрел на пыльную ручку. Сколько времени к ней никто не прикасался? Затем, как и в прошлый раз, Пьетро привстал на цыпочки и вытащил ключ из серой коробочки. Приложил ухо к двери, прислушиваясь, не раздастся ли опять странный шепот, наводивший на мысль о призраках. Нет, тишина.
Вставил ключ в замок, повернул два раза, нажал на ручку. Перед ним открылся серый сумрак, внезапно наполнившийся суматошным хлопаньем крыльев. От неожиданности Пьетро попятился, словно невидимая сила вытолкнула его вон. Мелкие создания, поселившиеся в этом заброшенном месте, попрятались в темных углах, подняв в воздух тучу мучнистой пыли. До него дошло, что напугавший его шепот был всего лишь шелестом птичьих перьев.
Подавив внутреннее сопротивление, Пьетро шагнул внутрь. Огляделся. Квартирка из двух комнат и маленькой ванной. Сквозь щели в жалюзи едва сочился мутный свет. Рулонная штора на одном из окон была приподнята сантиметров на десять, а створка приоткрыта, словно кто-то забыл закрыть окно перед уходом. Озираясь, он прошел по грязному полу. Десятки маленьких глазок наблюдали за ним из своих укрытий. Кто знает, когда они последний раз видели человека на своей территории?
Столовая с кухонным уголком. Посередине стол, на нем лампа. Один стул отодвинут. Обстановка один в один как во сне Матиаса. Тогда Молчаливая Дама что-то писала в тетради. Сейчас тетради на столе не было, только шариковая ручка. Все это выглядело неправдоподобным, нездоровым и не внушающим доверия, однако так легко сдаваться Пьетро не собирался.
Открыл холодильник, и на него пахнуло затхлым. Там обнаружились открытая банка тунца, непонятная черная кучка, когда-то, наверное, бывшая фруктом, баночка майонеза, иссохшая морковь и кастрюлька с зеленоватой жижей. Холодильник не работал, лампочка внутри не зажглась, хотя штепсель был воткнут в розетку. Видимо, электричество отключили за неуплату.
Полки над плитой были сплошь в помете и перьях. В раковине стояла пластиковая бутылка с мутной жидкостью на дне, где чернели дохлые мухи. Рядом грязный стакан и тарелка с вилкой и засохшей плесенью. На полу валялись разные предметы обихода, сброшенные птицами. Пьетро задержался, рассматривая вазу с искусственными цветами из шерстяной пряжи. От пыли они казались фетровыми. Вышитые вручную занавески на окне. Оловянный поднос с кувшином и чашками. Фигурка клоуна из дутого стекла… Наивные попытки украсить дом, придать ему каплю уюта. Похоже, тут постаралась женская рука. Или нет?..
Вошел в тесную ванную. Из стоков воняло. На краю раковины сохранился потрескавшийся розовый обмылок. В ду́ше – полупустые флаконы шампуня и бальзама. И больше ничего, что бы намекало на присутствие женщины.
Подумав о длинных волосах Молчаливой Дамы, Джербер склонился над стоком душа. Чисто, никаких волос. Зато из этого положения он заметил в углу одинокий коричневый мокасин. Поднял, осмотрел. Каблук сильно стерт на пятке, на подошве дырка. Сорок третий размер. Что тут делал мужской мокасин и куда, хотелось бы знать, подевался его брат?
Пьетро положил находку туда, откуда взял, и отправился во вторую комнату. У стены напротив двери белела незаправленная односпальная кровать. Простыни посерели, поролоновая подушка продрана, по-видимому птицами. Дверцы небольшого шкафа распахнуты, ящики выдвинуты. Выглядело все так, словно вещи собирали в страшной спешке.
Этот шкаф, неубранная кровать, еда в холодильнике, невымытая посуда наводили на мысль, что квартиру не просто покинули – из нее бежали. Джербер принялся размышлять, как бы все-таки узнать имя жившей здесь женщины. В прошлый раз он отказался от идеи порасспросить соседей. Смысла, пожалуй, действительно не было. Никто из них даже не удосужился сообщить о пропаже жилицы.
Можно было обратиться в администрацию кондоминиума, но Джербер сомневался, что их вообще что-то волнует. Дом напоминал порто-франко: люди приходили и уходили, никому до них не было дела. Ни на что особенно не надеясь, он продолжил обыск.
На стене против кровати висела акварель: маленький городок на вершине холма, судя по положению солнца, закат или рассвет. Дешевка, какими торгуют старьевщики. Художник, похоже, подозревал о печальной судьбе своего творения и картину не подписал. Однако пейзаж чем-то притягивал взгляд, в нем ощущалось некое изящество. Сам не зная зачем, Пьетро достал мобильник и сфотографировал картину.
Опустил телефон и замер с открытым ртом. В полутемном углу комнаты стоял предмет, которого он прежде в упор не замечал. Деревянный сундук. В голове вновь зазвучал рассказ о девочке, которая, следуя материнскому наказу, пряталась среди зимних одеял от Огромного Таракана. В тайнике, вонявшем нафталином, с пачкой печенья, бутылкой воды и ножом для самозащиты.
Джербер подумал о женщине, которая вела простую жизнь вместе с дочерью где-то в сельской местности. Он представил, что у нее был жестокий любовник или властный отец, который то ли сам ушел, то ли они от него убежали. Ее опасения, что он может в любой момент объявиться вновь. История о домашнем насилии, несправедливости и побоях. Но прежде всего – о страхе.
На ватных ногах Пьетро подошел и поднял крышку. Петли скрипнули, почти что застонали. Изнутри приторно пахнуло бриолином. Впрочем, запах сразу развеялся, – вернее всего, он был лишь игрой воображения. Сундук оказался пуст. Хотя нет, на дне что-то лежало. Пьетро протянул руку и достал синюю пачку «Дианы».
Пачка была распечатана, из десяти сигарет в ней оставалось всего шесть. Он вытащил одну, понюхал, проверяя, не выдохся ли табак, и заметил на фильтре цифру «7», выведенную черной ручкой. В голове забрезжило воспоминание.
Проверил остальные сигареты. На всех обнаружились номера от пяти до десяти. Не хватало первых четырех. Их курили строго по порядку, по вполне определенной, пусть и неявной причине. И Джербер знал, где такое в обычае.
13
Он опять ехал за город, на сей раз в Скандиччи. Последние ночи Пьетро толком не спал, но чувствовал себя достаточно бодрым, чтобы сесть за руль. Решил, что, если все пройдет успешно, потратит на отдых весь остаток воскресенья. На нынешний вечер был запланирован третий сеанс с Матиасом.
Низкое серое небо нависало над лесистыми холмами, то и дело накрапывал дождь. Отвратительный день. Погодка – под стать местечку, куда он направлялся. Пьетро свернул на шоссе, и вдруг в салоне загремела музыка. От неожиданности он ударил по тормозам. Радио включилось само собой, из колонок донесся какой-то тяжелый рок.
Джербер рефлекторно съехал на обочину. Протянул было руку к кнопке, но вспомнил, что нечто подобное случилось в пятницу вечером. Тогда включился телевизор, экран зарябил от помех и гостиная наполнилась неприятным треском. Поэтому, вместо того чтобы вырубить музыку, он, наоборот, увеличил громкость, надеясь и теперь что-то расслышать за грохотом ударных. Ему показалось, что он различает слитное пение насекомых, похожее на завывание ветра. Словно очутился посреди гигантского черного роя. Пьетро торопливо выключил приемник.
Накатило знакомое чувство потерянности. Не в силах пошевелиться, он просто сидел с сильно бьющимся сердцем, пока оно наконец не унялось. Потом продолжил путь. Показалась знакомая церковь с фасадом, изгрызенным терпеливо-неумолимым временем. Позади проступало здание бенедиктинского монастыря, более века назад преобразованного в санаторий, а не так давно – в психиатрическую лечебницу.
Припарковался на стоянке у входа, рядом с автобусной остановкой. Когда-то Джербер работал здесь: совсем зеленый стажер, только начавший постигать азы профессии. В те времена лечебный гипноз был его навязчивой идеей. Он твердо решил пойти по стопам отца, и синьор Б. безжалостно гонял его по подобным местам, «чтобы опыта набрался». А на самом деле – чтобы сын прошел все круги ада на земле, прежде чем примет окончательное решение касательно будущего.
Пьетро вылез из внедорожника и направился ко входу, заранее предчувствуя запах капустного супа и моющего средства для полов, который тут никогда не выводился. По сравнению с прошлым условия содержания в подобных местах улучшились, лечением больше не пытались лишь исправить поведение пациентов, но боль продолжала сгущаться и накапливаться, превращаясь в своего рода темную энергию. Она висела в воздухе, от нее волоски на теле вставали дыбом. Наследие эпохи дегуманизации.
Подобно черным дырам, питающимся энергией звезд, психиатрические лечебницы капля за каплей высасывали из людей душу. Большинство пациентов были как пустые оболочки, слонявшиеся по коридорам, просторным палатам и собственной внутренней тишине, волоча ноги и сердца. Потерянные взгляды, беспричинные вскрики, сразу стихавшие в мертвенном воздухе. По словам синьора Б., это здоровая часть разума на миг осознавала безнадежность своего положения и кричала от отчаяния перед тем, как вновь погрузиться в апатию.
Далеко не все здесь уходили в себя с концами. Некоторые носили маску нормальности, хотя, если присмотреться, можно было заметить, что они похожи на перекошенные картины. Сколько ни выравнивай подрамник, ничего не получится, все вернется на круги своя. Синьор Б. говаривал о таких: «Они висят на неправильном гвозде». Или же проблема в кривой стене, но мы этого не замечаем и продолжаем винить картину.
Припоминая отцовские прибаутки, Джербер шагал по коридору в сопровождении дежурной медсестры – крепкой женщины лет пятидесяти с добрыми глазами и бодрой улыбкой. Зеленая униформа, каштановые волосы собраны в хвост. Плоскостопие, как у многих, проводящих на ногах долгие часы.
– Пациенты просят «Мальборо», но это нам не по карману, так что выдаем им «Диану», – подтвердила женщина, возвращая Пьетро полупустую пачку. – Очень может быть, что ваши действительно отсюда.
Можно сказать, курение в психбольницах – часть терапии. Почти все пациенты курят, администрация применяет сигареты в качестве стимула для приема лекарств и поощрения правильного поведения. По соображениям безопасности зажигалки больным не полагались, на стенах висели специальные устройства, куда можно было вставить сигарету и поджечь, нажав кнопку.
– «Диану» давно не выпускают, – заметил Пьетро.
– Да-да, мы перешли на «Вест», они теперь самые дешевые.
– Я имею в виду, что человек, которого я ищу, находился у вас в то время, когда еще выпускали «Диану».
– Необязательно. Администрация экономит, старается покупать все большими партиями. Насколько я помню, «Диану» мы выдавали еще совсем недавно.
Джербер надеялся, что удастся сузить временны́е рамки поисков. Что же, он ошибся. Несложно понять, откуда взялась синяя пачка в сундуке: эта лечебница была ближайшей к желтому дому. После выписки пациенты нередко селятся неподалеку, ведь им приходится возвращаться для продолжения терапии, не говоря уже о том, что здесь всегда можно разжиться сигаретами и горячей едой.
Сигареты были неофициальной валютой «психиатричек». Каждый пациент получает ровно двадцать штук. Постороннему человеку может показаться, что двадцати штук в сутки вполне достаточно, но время в этих заведениях тянется бесконечно, а курение – единственный способ его скоротать. Кроме того, на сигареты можно было выменять пару чистых носков, немного духов, пирожное или мыло, совсем как в тюрьме. Кражи столь ценного актива были нередки, и пациенты приучились маркировать свои сигареты, вести им учет. Увидев номера на сигаретах, Джербер сразу все понял.
– Пациент, которого я ищу, скорее всего, женщина, – уточнил Пьетро, подразумевая вязаные цветы, вышивку на занавесках и безделушки на полках.
А еще акварельку на стене в спальне. Догадка могла и не подтвердиться, учитывая мужской мокасин в ванной. Впрочем, выбора не было, приходилось полагаться на то немногое, что имелось. Пьетро не хотел признаваться себе, что главная причина, по которой он искал именно женщину, – сон Матиаса.
– Если у вас нет других примет, кроме того, что это курящая женщина, далеко мы не уедем, – сказала дежурная.
Шансы действительно были невелики, и все же Джербер не оставлял надежд.
– Давайте я вам ее опишу. Длинные черные волосы, одевается в темное… – продолжил он так, словно говорил о реальном человеке.
Дежурная с сомнением подняла брови:
– Может, еще что припомните?
Подошел медбрат, крупный мужчина в белой униформе, с руками, сплошь покрытыми татуировками. Дежурная объяснила ему, в чем вопрос посетителя, и спросила, не припомнит ли коллега пациентку, подходящую под описание.
– Без точного возраста или дополнительных примет – дохлый номер, – ответил тот. – Через лечебницу ежегодно проходит множество людей… – добавил он, обращаясь к Джерберу, словно объяснял младенцу прописные истины.
Пьетро усмехнулся про себя – парень был прав. Что бы они о нем подумали, если бы узнали, что он ищет женщину, приснившуюся девятилетнему мальчику?
– Спасибо большое, – поблагодарил он и шагнул было к выходу.
– В следующий раз не забудьте спросить, как ее зовут! – бросил вслед парень и хохотнул.
– Я бы, конечно, спросил, – в тон ему ответил, обернувшись, Пьетро, – да она говорить отказывается.
Что же, он заслужил насмешку, явившись сюда как дурак – буквально ни с чем. Сотрудники же обменялись взглядами, словно обоих посетила одна и та же мысль.
– Думаешь, это… – начала медсестра.
– Не исключено, – ответил медбрат.
Джербер ничего не понял, но в нем вновь затеплилась надежда.
– Женщина, которую вы ищете, случайно, не немая? – спросила дежурная.
Пьетро на секунду задумался и ответил обтекаемо:
– Полагаю, она слышит.
По крайней мере, у него сложилось такое впечатление из рассказа Матиаса.
– Я не говорила, что она глухая. Вы сказали, что женщина отказывается говорить, а у нас была пациентка, которая прекрасно все слышала, но рта не открывала. Яркий пример избирательной немоты.
Джербер не поверил своим ушам. Просто боялся поверить.
– Попала к нам осенью несколько лет назад. Карабинеры нашли ее рано утром на пляже в Марина-ди-Пиза и привезли сюда. Документов при ней не было. Похоже, заблудилась.
– Мы, помнится, заключали пари, как ее зовут, – продолжил медбрат. – Долго гадали, кто она и откуда, но она так и промолчала все то время, что была здесь.
Дежурная кивнула. Джербер пребывал в изумлении.
– Вот только, насколько помню, – добавила дежурная, – та пациентка не курила.
– Точно, – разочарованно подтвердил парень. – Так что ваша молчунья с «Дианой» – не она, хотя на минутку мне самому показалось, что все сходится.
Пьетро чувствовал сильное разочарование, не зная, впрочем, к худу или к добру.
– Боюсь, нам никогда не узнать ее имени, – заключила дежурная, после чего сразила Пьетро наповал. – Мы по-прежнему называем ее Молчаливой Дамой.
