Текст книги "Современный зарубежный детектив-13. Компиляция (СИ)"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Дженнифер Линн Барнс,Майкл Коннелли,Бентли Литтл,Джо Лансдейл,Донато Карризи,Сюсукэ Митио,Питер Боланд,Джек Тодд,Лора Перселл
сообщить о нарушении

Текущая страница: 107 (всего у книги 335 страниц)

– Благодарю вас, детектив Керлен. Теперь скажите, пожалуйста, каким числом датировано письмо?

Прежде чем ответить, Керлен сверился с копией.

– Оно датировано восемнадцатым января нынешнего года.

– Итак, детектив Керлен, видели ли вы это письмо до вчерашнего дня?

– Нет, зачем мне это? Оно не имеет никакого отношения к…

– Оставайтесь в рамках задаваемых вопросов, – быстро перебил его я. – Ваша честь, вопрос заключался лишь в том, видел ли детектив это письмо ранее.

Судья велел Керлену отвечать только на поставленные вопросы.

– До вчерашнего дня я не видел этого письма, – сказал Керлен.

– Благодарю, детектив. А теперь вернемся к другому письму, которое я попросил вас зачитать вчера. От жертвы, Митчелла Бондуранта, тому самому Луису Оппарицио, которому адресовано и федеральное целевое письмо. Оно у вас под рукой?

– Позвольте, я поищу.

– Сделайте милость.

Керлен нашел письмо в своей папке и достал его.

– Отлично. Можете назвать дату, которая стоит на этом письме?

– Десятое января этого года.

– И письмо было доставлено мистеру Оппарицио заказной почтой, верно?

– Оно было отправлено заказной почтой. Я не могу сказать, получил ли его мистер Оппарицио и ознакомился ли с ним. В получении расписался кто-то другой.

– Независимо от того, кто расписался в его получении, мы выяснили, что отправлено оно было десятого января, так?

– Думаю, да.

– И другое письмо, о котором мы тут говорили, федеральное целевое письмо от агента секретной службы, тоже было отправлено заказной почтой, верно?

– Да, верно.

– Таким образом, восемнадцатое января – это заверенная дата отправки письма?

– Да.

– Позвольте мне удостовериться, что я все правильно понял. Мистер Бондурант направляет Луису Оппарицио заказное письмо, в котором угрожает разоблачить мошеннические действия его компании, а восемь дней спустя федеральная специальная комиссия направляет мистеру Оппарицио другое заказное письмо, в котором его уведомляют, что он является объектом расследования по делу об ипотечных мошенничествах. Я верно воспроизвожу хронологию событий, детектив Керлен?

– Насколько мне известно, да.

– Затем, менее чем через две недели, мистера Бондуранта жестоко убивают в гараже банка «Уэстленд». Правильно?

– Правильно.

Я сделал паузу, почесывая подбородок, словно в глубоком раздумье. Мне хотелось, чтобы присяжные зафиксировали этот момент. Нужно было бы вглядеться в их лица, но я понимал, что это выдаст меня, поэтому остался в позе глубокой задумчивости.

– Детектив, вы рассказывали нам здесь о своем богатом опыте в сфере борьбы с преступлениями, направленными против личности, так?

– Да, у меня немалый опыт в этой сфере.

– Говоря гипотетически, было ли вам важно тогда знать то, что вы знаете теперь?

Керлен изобразил недоумение, хотя прекрасно понимал, что я делаю и к чему веду.

– Не уверен, что понял ваш вопрос, – сказал он.

– Перефразирую: было ли бы полезно для следствия, если бы у вас в руках эти письма оказались с первого дня расследования убийства?

– Конечно, почему бы нет? Я всегда стараюсь в первый же день собрать все возможные улики и всю информацию. Просто это никогда не получается.

– Опять же говоря гипотетически, если бы вы знали, что жертва, Митчелл Бондурант, направил письмо с угрозой разоблачить криминальную деятельность некоего лица всего за восемь дней до того, как это лицо узнало, что является объектом уголовного расследования, стало ли бы это для вас важной линией вашего собственного расследования?

– Трудно сказать.

Теперь я посмотрел-таки на присяжных. Керлен юлил, отказываясь признать то, что с точки зрения здравого смысла было несомненно. Чтобы увидеть это, не требовалось быть детективом.

– Трудно? Вы хотите сказать, что если бы имели эту информацию и эти письма в день убийства, вам было бы трудно решить, нужно ли счесть их важным направлением в расследовании?

– Я хочу сказать, что нам неизвестны все подробности, поэтому трудно решить, важное это направление или нет. Но в принципе все направления должны учитываться. Это безусловно.

– Безусловно. Тем не менее это направление расследования вы не учли, так?

– У меня не было этого письма. Как я мог его учесть?

– Но у вас было письмо жертвы, однако вы ничего не предприняли в отношении его, правда?

– Нет, неправда. Я проверил его и пришел к выводу, что оно не имеет никакого отношения к убийству.

– Но разве не правда, что к тому времени у вас уже был предполагаемый убийца и вы не собирались менять направление следствия и отклоняться от заданной линии?

– Нет, не правда. Это совсем не так.

Я посмотрел на Керлена долгим взглядом, надеясь, что выражение моего лица красноречиво свидетельствовало о презрении, и наконец произнес:

– Пока у меня больше нет вопросов.

33

Фриман продержала Керлена на свидетельском месте еще минут пятнадцать, приложив все усилия, чтобы во время повторного прямого допроса заново по-своему вылепить образ следствия, представив его безупречным поиском истины. Когда она закончила, я даже не счел необходимым совершать еще одну вылазку, потому что был уверен: с Керленом я уже преуспел. Моя задача состояла в том, чтобы обрисовать расследование как погоню в некоем строго ограниченном тоннеле, и ее я, судя по всему, выполнил.

Естественно, Фриман испытывала неотложную необходимость дезавуировать федеральное целевое письмо, поэтому ее следующим свидетелем был агент Чарлз Васкес. Сутки назад она даже имени этого еще не слыхала, но теперь лихо встроила его в свой тщательно выписанный рисунок улик и свидетельских показаний. Я мог бы заявить протест против этого свидетеля на том основании, что не имел возможности побеседовать с Васкесом и приготовиться к его допросу, но решил лишний раз не раздражать судью Перри. Кроме того, я хотел посмотреть, что скажет агент во время прямого допроса.

Васкес оказался мужчиной лет сорока, со смуглым лицом и соответствующими темными волосами. Отвечая на предварительные вопросы, он сообщил, что, прежде чем перейти в секретную службу министерства финансов, работал в управлении по борьбе с наркотиками: от преследования наркодилеров перешел к преследованию фальшивомонетчиков, пока не выпал случай войти в специальную комиссию по борьбе с ипотечными мошенничествами. Он также сообщил, что, кроме главного инспектора, в комиссию входят десять агентов – из секретной службы МФ, из ФБР, почтового ведомства и финансовой инспекции. Заместитель федерального прокурора курировал их деятельность, однако агенты, разделенные на пары, в основном действовали самостоятельно, выбирая объекты по собственному усмотрению.

– Агент Васкес, восемнадцатого января сего года вы составили так называемое федеральное целевое письмо в адрес человека по имени Луис Оппарицио, которое было подписано федеральным прокурором Реджинальдом Лэттимором. Вы помните это письмо?

– Да, помню.

– Прежде чем мы перейдем к обсуждению конкретного письма, можете ли вы сказать суду, что вообще представляет собой федеральное целевое письмо?

– Это инструмент, которым мы пользуемся, чтобы выкурить из нор подозреваемых и преступников.

– Каким образом?

– Мы сообщаем им о том, что пристально следим за их деятельностью, за тем, как они ведут свой бизнес и какие действия предпринимают. В целевом письме всегда содержится предложение явиться для обсуждения ситуации с членами комиссии. В большом количестве случаев получатели писем так и поступают. Иногда это приводит к возбуждению дел, иногда – к новым расследованиям. Такие письма стали весьма полезным инструментом, поскольку следствие стоит дорого, а у нас нет своего бюджета. Если в результате такого письма выдвигается обвинение, или обнаруживается готовый сотрудничать свидетель, или намечается плодотворная новая линия расследования, мы считаем это удачей.

– А в случае с Луисом Оппарицио что заставило вас направить ему целевое письмо?

– Ну, это имя нам с напарником было хорошо известно, поскольку оно часто всплывало в других делах, над которыми мы работали. Не обязательно в криминальном аспекте, но компания Оппарицио была тем, что мы называем мельницей по перемалыванию собственности. Она осуществляет всю бюрократическую работу и оформляет документы на изъятие домов для многих банков, работающих в южной Калифорнии. Таких дел тысячи. Поэтому мы наблюдали за АЛОФТом и знали, что имеются жалобы на методы, которыми пользуется компания. И поэтому же мы с напарником решили посмотреть на эту компанию пристальней и послали ее главе письмо, чтобы увидеть, какая реакция последует.

– Означает ли это, что вам была важна только реакция?

– Нет, не только. Как я уже сказал, из этого места шло довольно много дыма. Нам было важно найти его источник, огонь, а иногда реакция получателя письма подсказывает нам, как действовать дальше.

– К тому времени, когда вы составили и отослали целевое письмо, располагали ли вы какими-нибудь доказательствами криминальной деятельности Луиса Оппарицио и его компании?

– В тот момент еще не располагали.

– Что произошло после того, как вы послали письмо?

– Пока ничего.

– Луис Оппарицио ответил на него?

– Мы получили ответ от его юрисконсульта, в котором говорилось, что мистер Оппарицио приветствует расследование, поскольку оно даст ему возможность показать, что он ведет дела честно.

– Воспользовались ли вы этим предложением, чтобы начать расследование в отношении мистера Оппарицио и его компании?

– Нет, пока не успели. У нас в работе несколько других дел, которые обещают оказаться более продуктивными.

Прежде чем задать последний вопрос, Фриман заглянула в свои записи.

– И наконец, агент Васкес, находятся ли в данный момент Луис Оппарицио или его компания под следствием в рамках деятельности вашей специальной комиссии?

– Технически – нет. Но мы планируем продолжить работу по этому письму.

– Значит, ваш ответ – нет?

– Верно.

– Благодарю вас, агент Васкес.

Фриман села. Она сияла, явно довольная теми показаниями, которые выудила у агента. Я встал и с блокнотом, в котором было записано несколько вопросов, пришедших мне в голову во время прямого допроса, вышел на трибуну.

– Агент Васкес, имеете ли вы в виду сообщить присяжным, что лицо, которое в ответ на ваше целевое письмо не явилось к вам немедленно с признанием, является невиновным в каких бы то ни было правонарушениях?

– Нет, конечно, нет.

– Поскольку Луис Оппарицио не связался с вами, считаете ли вы его теперь свободным от всяческих подозрений?

– Нет, не считаю.

– В порядке ли вещей для вас направлять целевые письма лицам, с вашей точки зрения, совершенно невиновным в какой бы то ни было преступной деятельности?

– Нет, это не в моих правилах.

– Тогда где граница, агент? Что должен сделать человек, чтобы вы направили ему целевое письмо?

– В принципе, если вы попадаете в поле моего зрения в связи с какой-нибудь подозрительной деятельностью, я провожу предварительную проверку, в результате которой могу прийти к решению направить такое письмо. Мы не рассылаем их направо и налево. Мы твердо знаем, что делаем.

– Вы, или ваш коллега, или кто-нибудь еще из специальной комиссии беседовали с Митчеллом Бондурантом о методах работы АЛОФТа?

– Нет, с ним никто из нас не говорил.

– А собирались?

Фриман запротестовала, назвав вопрос расплывчатым. Судья поддержал протест, но я решил подвесить вопрос, оставив его без ответа, – пусть присяжные гадают.

– Благодарю, агент Васкес.

После Васкеса Фриман вернулась к заранее составленному списку свидетелей и вызвала садовника, который нашел молоток в кустах возле дома в полутора кварталах от места преступления. Его показания были краткими и не содержали откровений сами по себе; пока не будет установлена их связь с результатами, полученными в криминалистической лаборатории, они ценности не представляли. Я заработал малозначительное очко, заставив садовника признать, что он работал с этими кустами или в непосредственной близости от них по меньшей мере двенадцать раз, прежде чем нашел молоток. Это было маленькое семечко, которое я посеял для присяжных, – мысль о том, что, возможно, молоток попал туда спустя много времени после убийства.

Вслед за садовником обвинение быстро опросило владельца дома и полицейских, которые отвечали за доставку молотка в криминалистическую лабораторию. Я не стал даже утруждать себя перекрестным допросом, поскольку не собирался оспаривать ни то, что молоток являлся орудием убийства, ни то, что он должным образом был доставлен в лабораторию. Мой план состоял в том, чтобы признать не только то, что именно этим молотком убили Митчелла Бондуранта, но также и то, что этот молоток принадлежал Лайзе Треммел.

Это будет неожиданным, но единственно возможным ходом со стороны защиты, чтобы поддержать гипотезу о том, что мою клиентку подставили. Версия Джеффа Треммела, что настоящий молоток может находиться в багажнике «БМВ», который он бросил, когда сбежал в Мексику, мало чего стоила. Циско удалось разыскать машину, которая все еще принадлежала дилерской конторе, где когда-то работал Джефф Треммел, но никакого молотка в багажнике, разумеется, уже не было, а человек, отвечающий за автомобильный парк, сказал, что его никогда там и не было. Я отказался от использования истории Джеффа Треммела, сочтя ее просто попыткой с его стороны урвать денег за информацию, которая могла бы оказаться полезной для его бывшей жены.

Серия показаний, касающихся орудия преступления, закончилась перерывом на ленч, который судья, как это уже вошло у него в привычку, объявил на пятнадцать минут раньше срока. Повернувшись к своей клиентке, я пригласил ее перекусить вместе со мной.

– А Герб? – сказала она. – Я обещала пойти на ленч с ним.

– Герб может присоединиться.

– Правда?

– Конечно, почему бы нет?

– Потому что я думала, что вы не… Не важно, пойду позову его.

– Хорошо. Поедем на моей машине.

Я велел Рохасу подобрать нас, и мы поехали по бульвару Ван-Нуйс в «Гамлет» неподалеку от Вентуры. Этому заведению насчитывался не один десяток лет, и хотя с тех пор, как оно называлось «Гамбургеры Гамлет», категория его повысилась, еда осталась прежней. Поскольку судья отпустил нас чуть пораньше, мы избежали очереди, нас сразу провели в кабинку.

– Обожаю это место, – сказал Дэл. – Но очень давно здесь не бывал.

Я сел напротив Дэла и своей клиентки и оставил без ответа его восторги по поводу ресторана. Мне было не до того, я соображал, как лучше выстроить свою игру.

Мы быстро сделали заказ: даже с учетом лишних пятнадцати минут времени у нас было не так много. Разговор вертелся вокруг дела и того, как оценивает ход процесса Лайза. Пока она была довольна.

– Вам удается из каждого свидетеля вытянуть что-то, что оборачивается мне на пользу, – сказала она. – Это замечательно.

– Вопрос лишь в том, достаточно ли этого, – ответил я. – К тому же вы должны помнить, что с каждым новым свидетелем гора становится все круче. Вы знаете «Болеро»? Это классическое музыкальное произведение. Кажется, Равеля. Его ежегодно исполняют в Голливудской чаше.

Мои спутники уставились на меня недоуменными взглядами.

– Ладно. Не важно. Суть в том, что это длинное произведение, оно звучит минут пятнадцать или около того и начинается медленно, с ансамбля нескольких тихих инструментов, а потом набирает инерцию, становится мощнее и мощнее, и наконец наступает крещендо, грандиозный финал, исполняемый всем составом оркестра. И эмоции слушателей постепенно накаляются и наконец сливаются воедино. За этим очень интересно наблюдать, независимо от вашего отношения к классической музыке. То же самое проделывает сейчас прокурор. Она наращивает звук и инерцию. Ее лучшие пассажи еще впереди, она собирается подвести нас к финалу под звуки барабанов, скрипок и труб, которые грянут одновременно. Вы это понимаете, Лайза?

Она нехотя кивнула.

– Я не хочу вас обескураживать. Вы взволнованны, полны надежд на справедливость, и я хочу, чтобы вы оставались в таком состоянии. Потому что присяжные это видят, и это важнее, чем все, что делаю я. Но вы не должны забывать, что восхождение становится все круче. У обвинения в запасе еще наука, а присяжные науку обожают, потому что она подсказывает им выход и способ отсрочки. Люди любят заседать в жюри. Не нужно ходить на работу, сидишь себе в первом ряду, слушаешь интересное дело, и перед тобой разворачивается не какая-нибудь «мыльная опера», а подлинная человеческая драма. Но в конце концов приходится возвращаться в совещательную комнату и, глядя друг на друга, принимать решение. Решение, касающееся чьей-то жизни. Поверьте, мало кому хочется это делать. Наука облегчает задачу. «Ну что ж, раз ДНК совпала, значит, ошибки быть не может, – думают они. – Значит, вина доказана». Понимаете? Вот с чем нам еще предстоит столкнуться, Лайза, и я не хочу, чтобы вы питали по этому поводу какие бы то ни было иллюзии.

Дэл галантно накрыл ладонью ее руку, лежавшую на столе, и утешительно сжал ее.

– Ну и что же нам делать с этой их ДНК? – спросила она.

– Ничего, – ответил я. – Здесь ничего сделать нельзя. Я говорил вам еще до начала процесса, что мы провели свой независимый анализ и результат оказался тем же. Все законно.

Взор ее потух, и на глаза навернулись слезы. Это было именно то, чего я добивался. Как раз в этот момент появилась официантка с нашим заказом. Я подождал, пока она уйдет, и продолжил:

– Взбодритесь, Лайза. ДНК – это всего лишь декорация.

Она подняла на меня глаза, полные удивления.

– Но вы только что сказали, что все это законно.

– Законно. Но это вовсе не означает, что этому нельзя найти объяснения. С ДНК я справлюсь. Как вы справедливо заметили, моя задача состоит в том, чтобы посеять зерно сомнения в каждом фрагменте их головоломки. Будем надеяться, что, когда все фрагменты будут собраны и картину поднимут, установив ее перед глазами присяжных, каждое маленькое зернышко сомнения, нами посеянное, прорастет в нечто, что изменит всю композицию. Если мы это сделаем, загар нам обеспечен.

– Что это значит?

– Мы отправимся по домам, а потом на пляж, загорать.

Я улыбнулся ей, и она ответила мне улыбкой. Слезы размыли замысловатый макияж, который она навела с утра.

Остальное время мы провели в необязательных разговорах и бессодержательных замечаниях о системе уголовного правосудия со стороны моей клиентки и ее поклонника. Я наблюдал это не раз, в неформальной обстановке встречаясь со своими клиентами. Не будучи сведущими в законах, они без смущения рассуждали об их несовершенстве. Дождавшись, когда Лайза проглотит последний кусочек, я сказал:

– Лайза, у вас немного размазалась тушь. Очень важно, чтобы вы выглядели сильной и мужественной. Пойдите в дамскую комнату и приведите себя в порядок, хорошо?

– Может, я сделаю это уже в здании суда?

– Нет, потому что, вполне вероятно, на входе мы встретимся с кем-нибудь из присяжных или журналистов. Никогда не знаешь, с кем столкнешься. Я не хочу, чтобы кто-нибудь подумал, что вы провели все время ленча в слезах. Сделайте это прямо сейчас. А я тем временем позвоню Рохасу, чтобы он за нами подъехал.

– Мне может потребоваться несколько минут.

Я посмотрел на часы.

– Хорошо, давайте. Я подожду вызывать Рохаса.

Дэл встал, чтобы пропустить ее, после чего мы остались вдвоем. Отодвинув тарелку, я поставил локти на стол, сцепив руки перед подбородком, словно игрок в покер, старающийся скрыть лицо от противников. Хороший юрист всегда в душе негоциант, и теперь настал момент выкупить отречение Герба Дэла.

– Итак, Герб… вам пора покинуть сцену.

Он непонимающе улыбнулся:

– Что вы имеете в виду? Мы ведь приехали вместе.

– Нет, я имею в виду вообще уйти из дела. Отстать от Лайзы. Вам пора исчезнуть.

Он продолжал изображать полное недоумение.

– Я никуда не собираюсь уходить. Мы с Лайзой… мы близки. И я вложил в это дело кучу денег.

– Деньги ваши пропали. А что касается Лайзы, то эта шарада сейчас будет разгадана.

Я достал из внутреннего кармана фотографию Герба с братьями Мак, которую накануне дал мне Циско, и вручил ему. Он быстро взглянул на снимок и неловко рассмеялся.

– Ну и что? Кто они?

– Братья Мак. Парни, которых вы наняли, чтобы они меня отметелили.

Он замотал головой, бросил взгляд через плечо на коридор, который вел к туалетным комнатам, и снова повернулся ко мне.

– Микки, простите, но я не понимаю, о чем вы толкуете. Вы должны помнить, что мы заключили с вами сделку насчет кино. Сделку, на которую, уверен, калифорнийская коллегия адвокатов с удовольствием обратит внимание, но в остальном…

– Вы мне угрожаете, Дэл? Если да, то вы совершаете большую ошибку.

– Нет, я не угрожаю. Я просто стараюсь понять, откуда вы все это взяли?

– Все это я взял из темной комнаты, где имел интереснейший разговор с братьями Мак.

Дэл сложил фотографию и вернул ее мне.

– Вот с этими? Да они просто попросили меня указать дорогу, вот и все.

– Дорогу? Вы уверены, что они не попросили у вас денег? Потому что это у нас тоже запечатлено на фотографии.

– Ну, может, я и дал им пару долларов. Они попросили и выглядели вполне безобидно.

Теперь настала моя очередь улыбнуться.

– Знаете, Герб, вы хорошо выкручиваетесь, но они мне все рассказали. Так что давайте кончим нести отсебятину и вернемся к тексту пьесы.

Он пожал плечами:

– Ладно, это ваша пьеса, так что говорите, что дальше.

– Дальше то, что я сказал в начале: вы уходите, Герб. Поцелуете Лайзу на прощание, а равно и сделку насчет кино. А также и свои деньги.

– Не слишком ли много поцелуев? А что я получу взамен?

– Взамен вы не попадете в тюрьму, это все, что вы получите.

Он снова взглянул назад.

– Так не пойдет, Мик. Видите ли, это были не мои деньги. Не я их заплатил.

– А кто? Джерри Кастилле?

Его взгляд на мгновение метнулся в сторону. При упоминании имени его словно невидимым кнутом хлестнуло. Теперь он точно знал, что братья Мак сломались и все выложили.

– Да, я знаю и о Джерри, и о Джо из Нью-Йорка, – продолжил я. – У бандитов нет понятия чести, Герб. Братья Мак готовы петь, как Сони и Шер. А песня будет называться «Ты попался, малыш». Я упакую вас в прелестный пакетик и, если вы не исчезнете сегодня же из Лайзиной и моей жизни, отправлю его в офис окружного прокурора, где случайно работает моя бывшая жена, которую очень огорчило то нападение на меня. Можете быть уверены, что она на следующее же утро передаст все это в Большое жюри и ты, засранец, загремишь за нападение при отягчающих обстоятельствах с ТТТ, то есть с тяжкими телесными травмами. Это очень усугубит твое положение и добавит года три срока. Я, как жертва нападения, буду на этом настаивать. Это за мое скрученное яичко. В свете всего сказанного, полагаю, вам светит четыре года тюрьмы, Дэл. И еще хочу, чтобы вы знали: в тюрьме Соледад никакие «знаки мира» не пройдут.

Дэл уперся локтями в стол и наклонился ко мне. Я впервые увидел в его взгляде отчаяние.

– Не знаю, что, черт возьми, вы задумали, но вы даже не представляете себе, с кем вам придется иметь дело.

– Послушай, засранец – можно мне называть тебя засранцем? – мне плевать, с кем придется иметь дело потом. Сейчас мое дело – ты, и я хочу, чтобы ты вон убрался из моей жизни и…

– Нет-нет, вы не поняли. Я могу вам помочь. Вы думаете, что знаете, что происходит в этом деле? Ни хрена вы не знаете. Но я могу вас просветить, Холлер. Я могу помочь вам доплыть до берега, на котором все мы будем загорать.

Я откинулся назад и положил руку на спинку сиденья с мягкой обивкой. Теперь озадаченным оказался я. Небрежно отмахнувшись, я сказал:

– Ну, просветите меня.

– Вы думаете, я случайно оказался на ее пикете и сразу предложил делать кино? Черта с два! Меня туда послали. Я подкатился к Лайзе еще до того, как завалили Бондуранта. Думаете, все это получилось случайно?

– Кто вас послал?

– А вы как думаете?

Уставившись на него, я почувствовал, как все аспекты дела начинают сливаться воедино, словно притоки, впадающие в одну реку. Гипотеза невиновности, судя по всему, не была гипотезой. Лайзу действительно подставили.

– Оппарицио.

Герб лишь коротко кивнул в знак подтверждения. И в этот момент я увидел направлявшуюся к нам по коридору Лайзу, с сияющими глазами и снова принятым для зала суда победным видом. Я снова повернулся к Дэлу, хотелось задать ему еще множество вопросов, но времени не осталось.

– В семь вечера сегодня. Приходите ко мне в офис. Один. Расскажете мне об Оппарицио. Обо всем расскажете, иначе… иначе я отправляюсь в окружную прокуратуру.

– Только должен предупредить: я не стану давать никаких показаний. Никогда.

– В семь вечера.

– Мы с Лайзой договорились поужинать сегодня.

– Значит, придется изменить планы. Придумайте что-нибудь. Будьте у меня ровно в семь. А теперь пора.

Когда Лайза приблизилась, я уже начал выбираться из кабинки, одновременно достав телефон и вызывая номер Рохаса.

– Мы закончили, – сказал я. – Подбери нас перед входом.

34

Когда заседание суда возобновилось, обвинение вызвало в качестве свидетеля детектива Синтию Лонгстрет. Это окончательно убедило меня в том, что в финале сочиненного Фриман «Болеро» первую скрипку будет играть наука. Весьма умно задуманный спектакль: исподволь привести к развязке, которую нельзя ни поставить под сомнение, ни опровергнуть. Использовать Керлена и Лонгстрет в качестве повествователей, развернувших экспозицию событий, а затем скрепить все фрагменты показаниями криминалистов. Она собиралась завершить дело, предоставив исполнение финальной части своего произведения судмедэксперту и криминалистам. Отличная упаковка – без единого зазора.

Детектив Лонгстрет теперь не выглядела такой суровой и неприступной, какой я видел ее в первый день в ван-нуйсском участке. Прежде всего сейчас на ней было платье, в котором она больше напоминала школьную учительницу, нежели детектива. Мне уже доводилось наблюдать подобные метаморфозы, и они всегда беспокоили меня. Делалось ли это по наущению прокурора или по собственной инициативе, но я неоднократно замечал, как женщина-полицейский на свидетельском месте становилась мягче и привлекательнее для присяжных. Однако посмей я высказать подобное соображение судье или кому бы то ни было другому, меня бы немедленно обвинили в женоненавистничестве.

Так что в большинстве случаев приходилось лишь ухмыляться и глотать уловку.

Лонгстрет Фриман использовала для того, чтобы описать вторую половину следственного процесса. Ее показания главным образом касались обыска и находок, сделанных в доме Лайзы Треммел. Здесь я никаких сюрпризов не предвидел. Дав возможность суду под протокол удостовериться в честности и добросовестности свидетельницы, Фриман перешла к делу.

– Получили ли вы у судьи ордер на обыск, который санкционировал доступ в дом Лайзы Треммел? – спросила она.

– Да, получила.

– Каков порядок? Как вы убеждаете судью в целесообразности выдачи такого ордера?

– Нужно сделать запрос, в котором излагаются предполагаемые обстоятельства дела, а также перечисляются факты и улики, которые привели вас к заключению о необходимости обыскать данное помещение. Я упомянула показания свидетельницы, которая видела подозреваемую вблизи банка, и собственные показания подозреваемой, в которых содержались противоречия и несоответствия. Ордер был выдан судьей Компаниони, после чего мы проследовали в дом на Вудленд-Хиллз.

– Кто такие «мы», детектив?

– Мой напарник детектив Керлен и я, мы также решили взять с собой видеооператора и бригаду специалистов по осмотру места преступления, чтобы зафиксировать все, что могло обнаружиться в ходе обыска.

– Значит, весь ход обыска записан на видео?

– Ну, я бы не сказала, что весь. Мы с напарником разделились, чтобы ускорить процесс, а оператор был только один, так что он не мог одновременно находиться с нами обоими. Поэтому процедура была такова: когда мы обнаруживали нечто, что могло оказаться уликой или что мы хотели изъять для исследования, мы звали оператора с камерой.

– Понятно. Вы принесли сегодня с собой эту видеозапись?

– Да, она уже находится в видеоплейере и готова к воспроизведению.

– Отлично.

Далее присяжным предоставили возможность познакомиться с полуторачасовой видеозаписью под аккомпанемент пояснений Лонгстрет. Камера следовала за полицейской бригадой, прибывшей к дому, который они обошли вокруг, прежде чем войти. Когда на экране появился задний двор, Лонгстрет обратила особое внимание жюри на огород, где выращивались травы, с помощью железнодорожных шпал поделенный на террасы и недавно перекопанный. Великие режиссеры называют такие эпизоды эпизодами-предзнаменованиями. Истинный смысл данного эпизода обнаружился позднее, когда камера снимала внутренность гаража.

Мне было довольно трудно следить за показаниями Лонгстрет: Дэл взорвал бомбу, намекнув на причастность Оппарицио, и я не мог отделаться от мыслей о вероятном сценарии преступления и о том, какое значение он может иметь для защиты. Хотелось, чтобы заседание поскорей закончилось и настало семь часов вечера.

На записи было видно, что для обеспечения доступа в дом без порчи имущества использовали ключ, взятый из вещей Лайзы Треммел после ее ареста. Оказавшись внутри, бригада начала планомерный осмотр помещений в соответствии с протокольным порядком, давно выработанным на основе опыта. Сливные отверстия в душе и ванне исследовались на наличие следов крови, так же как стиральная и сушильная машины. Дольше всего продолжался обыск шкафов, где каждая пара обуви и каждый предмет одежды были осмотрены и исследованы с помощью химического и спектрального анализа также на предмет обнаружения следов крови.

Далее камера последовала за Лонгстрет, которая, выйдя через черный ход, пересекла небольшую галерею и вошла в другую дверь. Эта дверь вела в гараж и не была заперта. Здесь Фриман остановила запись. Как заправский голливудский мастер, она разожгла зрительские ожидания и сделала паузу, чтобы подразнить зрителя перед главной сценой.

– Находки, сделанные в гараже, оказались весьма важны для следствия, не так ли, детектив?

– Совершенно верно.

– И что же вы нашли?

– Понимаете, важней, пожалуй, то, чего мы не нашли.

– Объясните, пожалуйста, что вы имеете в виду.

– Конечно. Вдоль всей задней стены гаража тянулся рабочий стол – верстак. Большинство инструментов висело на крючках, приделанных к длинной доске над ним, прикрепленной к стене. На первый взгляд все инструменты были на месте. Над некоторыми крючками имелись надписи с названиями. У каждого инструмента было свое место.

– Хорошо. Можете нам это показать?

Запись включили снова, на ней появилась доска с инструментами. В этот момент Фриман остановила кадр на подвесных экранах.

– Итак, это доска с инструментами?