Текст книги "Современный зарубежный детектив-13. Компиляция (СИ)"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Дженнифер Линн Барнс,Майкл Коннелли,Бентли Литтл,Джо Лансдейл,Донато Карризи,Сюсукэ Митио,Питер Боланд,Джек Тодд,Лора Перселл
сообщить о нарушении

Текущая страница: 292 (всего у книги 335 страниц)

– Это то, о чем говорила ваша мама?

Нисикимо, кивнув, широко раскрыл глаза и посмотрел прямо на море. Его зрачки расширились на всю радужку. Слабые лучи света освещали пространство перед маленьким необитаемым островом, находившимся ровно посередине залива, но обзору мешали крыши домов, и было непонятно, какую форму образуют лучи на поверхности моря. Но действительно лучей было пять, и, похоже, все они светили в направлении точек, близких друг к другу.

– Я выйду в море, – сказал Нисикимо, резко отойдя от окна.

Испугавшись, я схватила его за рукав:

– Нет, нельзя.

Рана на руке еще полностью не зажила, к тому же на улице его могли разыскивать полицейские.

– Дайте мне выйти.

Нисикимо резко обернулся и посмотрел на меня своими ошалелыми глазами. Но мгновенно его взгляд погас, и он пробормотал, шевеля одними губами, как будто признавался в своей огромной неудаче:

– Я хочу увидеть это своими глазами… вблизи.

Это было слишком глупо. Не факт, что пять лучей света, отражающиеся на поверхности моря, сойдутся по форме в пять лепестков. Неужели он специально выйдет в этот яркий день из безопасного места туда, где крайне опасно, ради того, что практически невозможно?

– Почему вы так…

– Потому что так, как сейчас, дальше нельзя.

– Что нельзя?

– Нельзя жить, ничего не меняя… Надо измениться.

В тот момент я не поняла, что имеет в виду Нисикимо. Я подумала, что он хочет изменить ту странную жизнь, которую он ведет сейчас, рядом со мной, и на сердце у меня похолодело.

– Я хочу посмотреть во что бы то ни стало.

Нисикимо отошел на один шаг назад и медленно подвигал перевязанной правой рукой, как будто хотел проверить ее.

– Во что бы то ни стало, до того как уйду в море, – сказал он и вышел.

Я смогла пошевелиться только через несколько секунд после этого. Открыла дверь, попыталась догнать его, но он уже, убегая, скрывался за поворотом. Не решаясь окликнуть его, я бежала по зимнему тротуару. Добралась до угла, но Нисикимо там не было. Я спустилась к порту, искала его, бегая туда-сюда, но Нисикимо пропал.

Он говорил, что выйдет в море. Может быть, отправился за той моторной лодкой? Но где он ее спрятал? Скорее всего, на реке. В порту лодку, наверное, тяжело спрятать, а если войти в устье реки и немного подняться вверх по течению, там есть место, где плотно растут деревья и кусты. Если оставить ее там, никто не заметит. Я побежала в сторону реки, но в это мгновение увидела, как какой-то мужчина переходит перекресток. Справа налево. Направляясь в сторону моря. Я остановилась и замерла.

Я знала его. Вне всяких сомнений. Это был сыщик, который до этого появился в моей прихожей. Перед тем как скрыться за углом перекрестка, полицейский достал из внутреннего кармана какой-то черный предмет и поднес его ко рту. Кое-как передвигая одеревеневшие ноги, я дошла до перекрестка и увидела море за спиной убегавшего полицейского. Пять лучей слабого света освещали его серую поверхность. Совсем близко от меня я увидела моторную лодку; она плыла с правой стороны прямо в сторону света.

Я сбежала со склона. Слезы по вискам скатывались мне в уши. Прежде чем я успела добежать до моря, сыщик исчез где-то за углом, а в пустом порту слышался только звук мотора удалявшейся лодки. Но вскоре он растворился в более мощном реве двигателя. Дул сильный ветер, в искаженном пейзаже тучи резко меняли форму. Лучи слабого света значительно расширились, и пять лучей превратились в один толстый, освещавший моторную лодку, будто прожектор. Справа появился корабль, который был больше лодки в несколько раз; он шел, ускоряясь, в ту же сторону. У меня помутнело в глазах, я опустилась на колени на асфальт. Ветер усиливался, звуки отдалявшихся моторов смешивались друг с другом, а я не могла закричать; мой голос, повторявший имя Нисикимо, множество раз бился о горло и исчезал в нем.

10

Инжир пишут иероглифами «плод без цветка», потому что его плоды появляются без цветения.

Но на самом деле цветы прячутся в мякоти плодов. Растения, у которых плод скрывает цветок, очень редки. Я про другие даже не слышала.

Существуют мелкие осы, которых называют оса фиговая или наездник инжирный плодовый. Их самки, найдя плоды инжира, начинают прокалывать маленькие отверстия на поверхности плода. Они пробивают мякоть плода заостренным кончиком яйцеклада и залезают внутрь в зону цветка. Самка откладывает яйца внутри плода, из них появляются самки и самцы. Они растут внутри инжира, питаясь его семенами, а потом спариваются. Затем самцы начинают прогрызать плод изнутри, чтобы выпустить самок на свободу. Пробравшись сквозь проделанное отверстие, самки улетают в небо. А самцы, потратив силы на высвобождение самок, слабеют и умирают, так и не выбравшись наружу. Именно поэтому, если раскрыть дикий инжир, там можно найти трупики самцов осы фиговой.

За окном слышался тихий звук осеннего дождя. Этот дождь то шел, то прекращался с самого начала Серебряной недели. Беспокойная какая-то погода. Сегодня утром в новостях сказали, что, несмотря на разгар туристического сезона, отдыхающих, приезжавших толпами, было гораздо меньше, чем в обычные годы.

Дом, в котором мы вели с Нисикимо нашу странную жизнь, снесли три года спустя. В то же самое время вырубили лес на холме, в котором я ловила насекомых в детские годы. На его месте построили многоквартирный дом. Я арендовала там квартиру и, хотя прошло уже тридцать лет, по-прежнему живу в ней.

Я не сказала бы, что провела бесцельно жизнь, которую подарил мне Нисикимо.

Я ушла из университетской лаборатории и поступила на работу в НИИ. Условия там были более свободные, исполнилась моя давняя мечта: я занялась профессиональным изучением насекомых городского ареала обитания. Ездила на полевые исследования в разные страны мира: Германия, Великобритания, Ирландия, США, Индия, Китай… Там я встречалась с зарубежными коллегами, обменивалась с ними мнениями, а потом они несколько раз включали мое имя в свои работы. Своих монографий у меня не было, да и вряд ли я их напишу, но я продолжаю заниматься исследованиями, преисполненная уверенностью и тихой гордостью.

В комнате, где я прожила долгие годы, письменный стол стоит у окна. Так что я могу смотреть на залив когда угодно. За эти почти тридцать лет я ни разу не видела световой цветок, о котором так мечтал Нисикимо.

Кто такой был этот парень по фамилии Нисикимо?

Я узнала это через два дня, после того как он вышел в море. Небольшая газетная статья в разделе региональных новостей прояснила ситуацию.

Мужчина, проживавший на южной стороне залива, часто пересекал его на ворованной моторной лодке и наведывался в квартиры жилых кварталов севера. Полиция провела расследования и выяснила, что этим занимался мужчина по фамилии Нисикимо, который уже отбывал срок за воровство. Полицейские следили за его домом, но он туда не возвращался; его разыскивали, а потом нашли в жилом квартале на севере. Он пытался скрыться на лодке, но его нагнал полицейский патрульный корабль. Нисикимо задержали. Долгие годы он жил воровством, но рассказывал окружающим, что он рыбак, который ходит на тунца.

Какая связь существовала между Нисикимо и Тасакой?

С тех пор мы больше ни разу не виделись с Нисикимо, и я, конечно, так и не знаю всей правды. Но как-то мне в голову пришла одна версия. Через три года после того как увидела статью в газете, я позвонила маме по поводу переезда.

– А вместо того леса, где ты постоянно ловила насекомых, теперь будет многоквартирный дом?

Не зная о том, что произошло с ее дочерью, мама как всегда щебетала радостным голосом, и для меня так было лучше. Мама любила поболтать. Она стала вспоминать разные истории из моего детства, в частности как я получила серьезную травму бедра.

– Вот тогда я испугалась.

Я была внизу склона, юбка намокла от крови, и мне было так страшно, что я даже заплакать не могла. И тут мне помог проходивший мимо мальчишка. Он постучался в дверь дома поблизости, и мне сразу вызвали скорую помощь, которая отвезла меня в больницу, где мне наложили четырнадцать швов. На следующий день я увидела, как этот мальчишка собирает один за другим осколки бутыли из-под саке и складывает их в полиэтиленовый пакет. Увидеть-то я его увидела, но стеснялась с ним заговорить и молча смотрела на него. После этого я никогда его больше не видела и так и не поблагодарила его. Вспоминая эту историю, я рассказала о ней маме, а она отреагировала так, что я и представить себе не могла:

– Так это же Нисикимо!

Я подумала, что ослышалась. Переспросила, пытаясь унять дрожащий голос, а мама еще раз назвала ту же самую фамилию.

– Он жил на южной стороне залива. Совсем рядом с домом тетечки, которая приносила нам фермерские продукты. Хотя какая она тетечка – была моложе, чем я теперь…

Мама сказала, что слышала о Нисикимо от этой женщины.

– Дома у него были проблемы. Отец не работал, напивался среди бела дня. Может, там имело место и домашнее насилие – неоднократно от них доносились какие-то громкие звуки и голоса. Об этом поговаривали в округе. Нисикимо часто один уезжал на велосипеде до северной противоположной стороны – наверное, чтобы быть подальше от дома. Вот какие разговоры я слышала.

Я молча прижимала трубку к уху, не в силах что-то сказать.

– После того как вернулась с тобой из больницы, я сходила домой к тем людям, которые вызвали тебе скорую помощь. И тогда впервые услышала, что первым сообщил о том, что ты получила травму, проходивший мимо мальчик. Фамилия была редкая, так что я сразу поняла, о ком идет речь. О том мальчике, про которого рассказывала тетечка, приносившая нам фермерские продукты… – Мама слегка замялась. – Он нашел тебя с поврежденной ногой, и я хотела пойти к нему домой поблагодарить его. Но помнишь, что про них говорили? Я все никак не могла решиться пойти к ним… А потом они вроде как куда-то съехали.

В конце фразы она сделала паузу, как будто в чем-то сомневалась.

Я спросила, почему они уехали. Мама, вздохнув, рассказала.

Его мать умерла. Ее зарезал ножом пьяный муж. На глазах у сына.

Бесчеловечное преступление, случившееся пятьдесят лет тому назад, о котором я ничего не знала.

– Отца сразу же посадили в тюрьму, а Нисикимо вроде бы забрали родственники. Ты была еще маленькая, и я тебе ничего не рассказала. Бедный мальчуган, твой ровесник…

«Лучше б не было его, этого алкоголя», – пробормотал он, не глядя на меня, собирая осколки от большой бутылки саке на склоне.

Затем я вспомнила, что он говорил у меня дома: «Мать умерла, когда мне было девять, и, наверное, в ее жизни не было ни похвалы, ни счастья».

Положив трубку, я села на татами и задумалась. В комнате, где мы провели с Нисикимо недолгое время вместе. Я закрыла глаза и долго думала в одиночестве.

«Если полиция когда-нибудь узнает, что произошло той ночью, я хочу, чтобы вы сказали, что это я зарезал его. Если б я был посмелее… и посильнее, то я сам убил бы его».

Вскоре у меня в голове сложилась следующая версия.

Нисикимо промышлял воровством, переплывая на другую сторону залива на моторной лодке. И как-то ночью он залез в одну квартиру, думая, что жильцы крепко спят. Но, проникнув в квартиру через окно, он заметил, как открылась входная дверь и в квартиру зашел мужчина. Нисикимо поспешно спрятался в ванной. Мужчина вошел в комнату, вытащил женщину из постели и принялся ее избивать. В руке он держал кухонный нож. И в тот момент, когда мужчина направил этот нож в сторону женщины, Нисикимо выскочил из ванной и вцепился в спину мужчины. Тогда женщина подобрала упавший на пол нож и вонзила его в грудь мужчины.

Женщина была сама не своя, а он солгал ей: «Я пришел убить его…»

Наверное, в той женщине он увидел свою мать. И вероятно, хотел хотя бы немного избавить ее от чувства вины. «Нельзя приносить свою жизнь в жертву таким подонкам…»

Затем он утопил тело мужчины в море. Чтобы скрыть ее преступление. Чтобы она смогла начать новую жизнь. Не зная о том, что она та самая девчонка, которая давным-давно сидела на склоне в красной от крови юбке.

«Постарайся все забыть».

Конечно, когда я жила вместе с Нисикимо в той квартирке, я ни о чем не догадывалась. Хотя с самого начала было что-то странноватое. Хотя он собирался убить Тасаку, у него не было с собой орудия убийства. Хотя он сказал, что пришел убить Тасаку, так и не рассказал о мотиве убийства. Я понимала, что в чем-то он мне врет. Также я чувствовала, что его ложь была не ради меня самой. Но и представить себе не могла, что он обычный вор и никогда в жизни не встречался с Тасакой.

Я заметила, что шум капель дождя, обволакивавших дом, прекратился. Подошла к окну и посмотрела на море после дождя. За мокрым от капель стеклом виднелись тучи, расширявшиеся по небу, и вся гавань была окрашена в серый цвет. Я стояла и смотрела на море. Время от времени видела моторные лодки, перемещавшиеся по морской поверхности. Конечно, я не могла разобрать лиц людей, сидевших в лодках, но всегда представляла себе, что это Нисикимо. Интересно, как он живет сейчас? Он так подробно знал все о промысле тунца, что, может, действительно эта тема была ему интересна. Может быть, он потом реально стал рыбаком, ходившим на тунца на корабле далеко в море. Может быть, иногда возвращаясь на сушу, пересекал залив на моторной лодке. И может быть, одна из лодок, которые мне видно из окна, – его…

«Когда уеду отсюда, пойду в море…» По крайней мере воровать он, надеюсь, перестал.

«Может быть, несколько месяцев, а может, и подольше…»

Он явно собирался сдаться полиции и отработать свою вину, после того как заживет его рана. Наверняка именно это Нисикимо и имел в виду под «пойду в море». Если б в тот день он не выбежал из квартиры, то, наверное, все пошло бы по его плану. Он сам пошел бы в полицию и, отбыв заключение, приехал бы ко мне. Если б можно было отмотать время назад, где бы мы сейчас были, что бы делали?..

Я заметила яркий свет и подняла глаза. Из просвета между тучами пробивались слабые лучи света. Прямо перед островком, одиноко расположившимся в заливе, по направлению к темному морю лился ослепительно-белый свет. И пока я смотрела на него, количество лучей росло, они с равными промежутками между ними освещали поверхность моря. Один, еще один…

– Цветок…

Я затаила дыхание.

Цветок из света, который когда-то расцвел в печальной душе матери Нисикимо. Тот цветок, который он хотел увидеть во что бы то ни стало. Сейчас этот цветок собирался расцвести на поверхности моря. Бесподобно красивые пять лепестков собирались раскрыться белоснежным светом. Все исчезало в ослепляющем свете; я видела только цветок – и в нем представляла себе Нисикимо, постаревшего так же, как и я сама. Я представляла, как он смотрит на то же самое, что и я.

Понимая, что Бог не сотворит одновременно два чуда, как бы мне этого ни хотелось.

Звезда из стекла, которая не исчезла

Самолет постепенно начал снижаться.

На экране перед моими глазами высветилось наше местоположение в реальном времени. Значок самолета в центре экрана оставался неподвижным, направленный вверх, а сама карта медленно ползла вниз. Я перевел время на восемь часов вперед по японскому времени. Вечер превратился в день, ничем не примечательная последняя декада сентября стала последним днем Серебряной недели.

Я не был на родине десять лет, с тех пор как покинул Японию в восемнадцать лет.

На коленях у меня лежал рисунок: подарок Орианны. На бумаге для рисования карандашом был написан портрет Холли, ее безмятежно спящее лицо.

– Не забывай о маме, – сказала десятилетняя Орианна, передавая мне рисунок.

Как я мог забыть? И Холли, и Орианну. И то событие, свидетелем которого я стал на дублинском побережье. Как всего за два месяца я впервые в жизни поверил в существование Бога.

1

Мрачное небо остается мрачным, даже если отражается в голубых глазах.

– Говорят, когда человек умирает, его душа превращается в бабочку и улетает, – тихо сказала Холли, тяжело дыша. Она лежала на кровати и смотрела в окно.

С каждым днем силы ее убывали, а в глазах отражались низкие тучи, распространявшиеся бесконечно. Середина сентября – в это время во многих городах Японии спасаются от жары, включив кондиционеры на полную мощность. Но здесь, в Ирландии, которая находится на широте выше, чем Хоккайдо, откроешь окно и почувствуешь приятную прохладу. Дом Холли располагался в городской черте Дублина, но находился на расстоянии от даунтауна, поэтому тут было нешумно, и Холли могла проводить свои последние дни в умиротворении и спокойствии. По крайней мере, с точки зрения окружающих ее условий.

– А что говорят в твоей стране?

– Что душа перерождается в человека или в другое живое существо, или в Будду.

– Но, Кадзума, разве Будда – это не человек, который создал буддизм?

– Простите, но я не очень хорошо разбираюсь в религии.

После окончания обучения сестринскому делу в местной академии я уже пятый год работал медбратом. Шел девятый год, как я уехал из Японии, и всякий раз, когда становился свидетелем глубины веры ирландцев, я испытывал стыд за отсутствие у меня религиозности. Конечно, если б мне сказали: «Напиши граффити на могилах или брось камень в статую Будды», я, наверное, не смог бы этого сделать, но на этом моя вера и заканчивалась.

Холли появилась в хосписе, где я работаю, два месяца назад. Она пробыла там месяц, а затем выбрала провести оставшееся ей время со своей единственной дочерью Орианной. Так что было принято решение оказывать ей терминальный уход на дому. На меня были возложены функции приходящего медбрата, и я посещал ее пять раз в неделю.

– Когда я умру, то, наверное, стану Холли голубого цвета.

Я не мог понять, что она имеет в виду. Ее звали Холли (Holly). Я пожал плечами, а она слабо улыбнулась и повторила:

– Холли блю. Так называется моя самая любимая бабочка. Бабочки светло-голубого цвета, – объяснила она, – которые собираются на остролистых падубах, или холли.

– Вам они нравятся из-за вашего имени?

Лежа на подушках, Холли покачала головой. Во время лечения она потеряла волосы, а сейчас они отросли на несколько сантиметров.

– Открой скетчбук, который лежит там.

Она показала на стол, за которым раньше работала. Холли была журнальным и книжным иллюстратором. После смерти мужа она воспитывала Орианну одна, но, после того как полтора года назад у нее обнаружили миелому, перестала принимать заказы на работу.

Я взял в руки скетчбук и перелистал его белые страницы. Вскоре увидел бабочку, севшую на ветку, расправив крылышки. Рисунок углем на всю страницу альбома, настолько подробный, что его можно было спутать с черно-белой фотографией. Блестящие, похожие на бисер глаза, чешуйки, покрывающие крылья, – все было воспроизведено наилучшим образом. Судя по ветке дерева, на которую села бабочка, это был остролистый падуб.

– Эта бабочка, которую называют Холли блю?

– Да. Вроде бы она встречается не только в Ирландии, но и в твоей стране тоже.

– И в Японии?

Я снова посмотрел на рисунок. Судя по размеру ветви и листьев, бабочка была, наверное, с ноготь большого пальца. На крылышках у нее не было какого-то специфического узора, только их края были закрашены темным. Я попытался представить, как эта часть крыльев в темной рамке выглядит в цвете. Светло-голубой цвет, о котором говорила Холли.

– Рурисидзими[423]423
  Каллима-листовидка.


[Закрыть]?

У меня вырвалось японское название, и Холли кивнула.

– Женщина, которая рассказала мне про эту бабочку, называла ее этим именем.

– Вам рассказала о ней японка?

– Женщина по имени Тиэ, энтомолог. Она случайно зашла на мою выставку, которую я проводила, арендовав второй этаж ресторана четыре года назад. Она и рассказала мне о существовании бабочки, у которой было то же имя, что и у меня. Сказала, что это ее самая любимая бабочка. Однажды в детстве, по дороге из школы, она, забыв обо всем, погналась за ней, споткнулась, упала, скатившись по склону, и получила серьезную травму. Услышав об этом, я подумала, насколько красива эта бабочка. И потом поискала ее в смартфоне.

И, увидев на экране, какого потрясающего цвета была бабочка, Холли сразу же влюбилась в нее.

– И с того момента «голубая Холли» стала и моей самой любимой бабочкой. Ты знаешь, что у нас во дворе посажен маленький падуб?

– Да, вон там.

Небольшое деревце росло вдоль дорожки из гравия, как раз в том месте, которое было видно из-за ее рабочего стола.

– Я посадила его четыре года назад. Сразу после того, как узнала об этой бабочке.

– А «голубая Холли» прилетала сюда?

– Пока нет, ни разу, – сказала она, сжав свои бесцветные губы.

Тут в прихожей раздался звонок. Звук бегущих шагов по холлу. Дверь в комнату резко распахнулась, и в нее вбежала Орианна; на плечах у нее был ярко-розовый школьный рюкзак.

– С возвращением, Орианна.

Не вставая с кровати, Холли улыбнулась ей. Орианна светло улыбнулась ей в ответ. На девочке была надета вязаная шапка, хотя сейчас и не зима, – ее волосы выросли только на несколько сантиметров.

Когда Холли вернулась домой после хосписа, Орианна отрезала себе волосы хозяйственными ножницами. Срезала почти наголо свои очаровательные светлые локоны длиной до лопаток.

– Если ты не одна такая, то и стесняться нечего.

Увидев это, Холли потеряла дар речи и закрыла лицо дрожащими руками. Сквозь ее пальцы проглядывали расширившиеся глаза, ее дыхание было мелким, но вскоре оно успокоилось, и Холли протянула свою руку к лицу дочери.

– Вспоминаю, какой ты была, когда родилась…

Она взяла лицо дочери в свои ладони, как будто действительно видела ее впервые родившейся в этот мир.

– Но ты уже выросла, не надо было так делать.

– Кадзума, ты видел мамин рисунок?

Орианна вытянулась и заглянула в альбом, который я держал в руках; я почувствовал ее дыхание на своей кисти. Когда я выполнял работу медбрата в хосписе, и Холли, и Орианна называли меня «мистер Иинума». Но с тех пор как Холли перешла на домашний терминальный уход, я стал Кадзумой.

– Я смотрел рисунок любимой бабочки Холли.

– Кадзума, ты бы попросил маму нарисовать твой портрет, когда она поправится.

Орианна рассмеялась, будто подшучивала надо мной. Я не смог тут же сделать правильное выражение лица и скрыл его, погладив себя ладонью по щеке.

Орианна не знала ничего о терминальном уходе. О том, что ее тридцатишестилетняя мать может прямо сейчас покинуть этот мир. Кажется, Холли сказала, что хоспис, в котором она провела какое-то время, – это «новая больница», а переход на домашний терминальный уход назвала возвращением домой для лечения болезни, от которой она пошла на поправку.

– Поэтому, Кадзума, я и тебя попрошу.

Но действительно ли это было правильно? Время расставания с матерью неумолимо приближалось, а Орианна была к этому совершенно не готова. Когда Холли вернулась домой, выписавшись из хосписа, Орианна собрала полевые цветы, сделала красивый букет и передала его Холли со словами: «С выпиской из больницы». Девочка была уверена, что болезнь матери пройдет, и сейчас она улыбалась, не сомневаясь в этом ни минуты. Всякий раз, когда я видел, как она улыбается, вспоминал плакаты-объявления о розыске пропавших. Их невинные улыбающиеся лица, не подозревающие о том, что с ними дальше случится…

– Когда мама начнет работать, я, наверное, смогу ей помогать хоть немного. – Орианна встала рядом с постелью матери и взяла ее за руку. – Я стараюсь, чтобы все вышло как надо, и теперь, сделав уроки, упражняюсь в рисовании. У меня стало гораздо лучше получаться.

– Я давно знаю, Орианна, что у тебя хорошо получается.

Не только Холли, но и я знаю это. Вне всяких сомнений, Орианна унаследовала от матери талант к рисованию. Наверное, никто не сможет угадать возраст художницы, посмотрев на рисунки Орианны. Уверенная рука с филигранной точностью и деталями, доставшаяся ей от матери, честные и прямые картины без лишних украшательств. Глаза воспринимали их без всякого сопротивления, оставляя в мозгу точно такой же образ. Разумеется, по сравнению с работами Холли, которая свыше десяти лет занималась иллюстрациями, в рисунках Орианны было что-то детское. Но в этой детскости чувствовалось: она постепенно уйдет, и ей на замену придет техника.

– Чтобы я смогла помогать маме в работе, надо, чтобы у меня стало получаться еще лучше.

– Да, Орианна.

– Последнее время я часто вспоминаю папины слова. Помнишь, он говорил: «Если тонешь в море, нет смысла самой тянуть себя за руку»? Так что, мама, не стесняйся сказать, что у тебя много работы, я тебе помогу.

Ее отец, работавший в компании, производящей ирландские народные музыкальные инструменты, умер шесть лет назад. Я не спрашивал, Холли рассказала сама: это случилось в тот день, когда они всей семьей отправились в туристическое место на западе страны, чтобы показать Орианне скалу Мохер. Девочке тогда было четыре. Когда они шли по уступу скалы, пожилой мужчина оступился и столкнулся с отцом Орианны, тот упал в находящееся далеко внизу море и погиб. Я тоже один раз взбирался на скалу Мохер. Вероятно, там хотели сохранить естественные природные условия, поэтому вдоль высокой отвесной скалы не было никаких ограждений. Достаточно одного взгляда, чтобы понять, насколько это опасно, и действительно, в год происходит свыше десяти инцидентов со смертельным исходом. Как сказала Холли, старик, столкнувшийся с отцом Орианны, приехал на скалу Мохер, чтобы показать ее своей внучке. Эта внучка была еще меньше Орианны и, похоже, не поняла, что случилось у нее перед глазами.

2

Прошел сентябрь, перевалил за вторую половину октябрь. Тюлевая занавеска окрасилась в темные тона. Издалека иногда слышался шум автомобильных двигателей и больше ничего, кроме звуков от карандаша в руке Орианны. Она сидела за рабочим столом Холли, зацепившись обеими ногами за ножки стула, и делала домашние задания. Волосы у нее росли быстрее, чем у матери, и сейчас уже закрывали уши где-то до половины. Со спины она казалась похожей на субтильного мальчика.

– Кадзума, а почему ты стал медбратом? – спросила Холли, приподнявшись на постели. За этот месяц с лишним она резко похудела: и лицо, и тело.

– Мой отец – врач-парамедик. Вот у меня и возник интерес к медицине.

Последнее было ложью. Я решил посвятить себя медицине, потому что в третьем классе средней школы совершил непоправимое. По моей вине в этом мире стало меньше на одну человеческую жизнь. Исправить это было невозможно. Тогда я решил по крайней мере стать тем, кто будет спасать людей. Мне нужно было это сделать.

– А ты не думал стать врачом, как отец?

– Я оставил эту идею, узнав, насколько высока стоимость обучения.

Тоже ложь.

За год до случившегося, в весенние каникулы, когда я перешел во второй класс средней школы, моя мать погибла в ДТП. В ночь, когда случилось происшествие, ее с тяжелыми травмами привезли в больницу, где работал мой отец. Именно он оказывал ей помощь. Мать умерла той же ночью. Я, школьник, обвинял отца в том, что он не сумел спасти мать. Я выливал на него нескончаемые потоки гнева, не стесняясь в выражениях. Отец не возражал мне ни единым словом, выслушивая меня молча. Я боялся: выберу карьеру врача – и в какой-то момент сам стану как отец. Мне было невыносимо страшно осознавать, что от моих усилий зависит длина человеческой жизни и что она может значительно измениться. По крайней мере, обо мне могут так думать.

В итоге своих размышлений я выбрал этот путь. Медбрата терминальной помощи. Облегчать страдания людей, но совершенно не так, как долгие годы делал мой отец в качестве парамедика.

Я принял решение работать не в Японии, а в Ирландии, так как именно здесь зародилась терминальная помощь. В первой половине XIX века Мэри Эйкенхед построила в Дублине здание, которое назвала «дом»; он стал прообразом хосписа. Впоследствии идеи Эйкенхед были подхвачены, и в XX веке в Ирландии и Англии были построены несколько хосписов, занимавшихся терминальной помощью. Благодаря этому люди, которые готовились встретить самое важное событие жизни – смерть, – могли провести свои последние дни в умиротворении и спокойствии. Сейчас хосписы распространились во многих странах, но если вернуться к истокам, то это заслуга Мэри Эйкенхед. Вот и мне хотелось начать что-то на земле, где она выполнила столь важную работу.

– Скоро Хеллоуин.

В окно подул осенний ветер, и кружевная занавеска надулась, как будто вдохнула.

– В магазине рядом с моим домом – сплошные тыквы и летучие мыши.

Квартира, в которой я продолжал жить с самого своего приезда в Ирландию, находилась в центре Дублина, неподалеку от реки Лиффи, разделявшей город на северную и южную части. Старинный дом, настоящий возраст которого не знал никто из жильцов.

– Кадзума, а ты наряжаешься на Хэллоуин?

– Нет… как ни наряжусь, только и могу, что посмеяться над своим отражением в зеркале.

Я спросил Холли и Орианну, наряжаются ли они. Они ответили, что делают это каждый год.

– Орианне нравится наряжаться феей, а я всегда выбираю образ скелета. Но так увлекаюсь гримом, что мой скелет получается слишком страшным. Когда дети, пришедшие за сладостями, открывают нашу входную дверь, лица у них застывают.

Холли поднесла ладонь к своей щеке и с таким взглядом, как будто что-то считала, медленно провела кончиками пальцев по выступающим и впалым частям лица, образованных костями.

– В этом году, наверное, не получится…

– Надо. – Сидевшая за столом Орианна резко обернулась. – Мама, тебе обязательно надо нарядиться скелетом, – сказала она твердым голосом, как будто забыла, что ее мать больна. Ее глаза смотрели с явным упреком. Увидев взгляд своей дочери, Холли задумалась о чем-то на некоторое время.

– Хорошо, Орианна, так и сделаем.

И тогда выражение лица девочки мгновенно изменилось. Она радостно улыбнулась, как будто ее мать вылечилась от своей болезни прямо у нее на глазах. Я чувствовал себя странно. Почему Орианна так сильно настаивала на переодевании к Хеллоуину? Я хотел было ее спросить, но тут послышался шум двигателя приближавшегося автомобиля. Рассеянный свет фар окрасил занавески в белый цвет.

– Кажется, Стелла приехала.

Стелла – старшая сестра Холли, тетка Орианны. Пока Холли лежала в хосписе, Стелла заботилась об Орианне у них дома. А после того как Холли перешла на терминальный уход на дому, она приезжала поздно вечером, чтобы сменить меня и сидеть с Холли. Она уезжала домой, когда та засыпала, а иногда оставалась до утра. В таких случаях она спала на кровати мужа Холли, которая до сих пор стояла в супружеской спальне.

– Пойди встреть ее, Орианна.

Девочка вышла из комнаты. Я смотрел на ее хрупкую спинку, и на душе у меня становилось темно. Знакомое чувство, связанное со Стеллой. С того самого момента, когда мы начинали терминальный уход на дому и обсуждали вместе с врачами его план, я не испытывал к Стелле приязни. То, что ей предстояло ухаживать за младшей сестрой – точнее, сам факт ее болезни, – она, ничуть не скрывая, воспринимала как обузу. Меня это беспокоило, и я осторожно спросил Холли, когда мы остались одни, можно ли поручить Стелле уход за ней. «Но я действительно обуза, поэтому, как бы Стелла к этому ни относилась, ничего не поделаешь», – ответила Холли и отвела взгляд.