Текст книги "Современный зарубежный детектив-13. Компиляция (СИ)"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Дженнифер Линн Барнс,Майкл Коннелли,Бентли Литтл,Джо Лансдейл,Донато Карризи,Сюсукэ Митио,Питер Боланд,Джек Тодд,Лора Перселл
сообщить о нарушении

Текущая страница: 318 (всего у книги 335 страниц)

Постепенно становилось теплее. В подвале, посапывая на разные лады, спали девушки. Человек шесть, наверное? Сложно сказать. Безликие безымянные девушки. Я лежала в этой липкой темноте и жалела их всех.

Девушка, что спала рядом со мной, не храпела. Она даже не шевелилась. Единственное, что доносилось до меня, – какое-то еле слышное клацанье. Словно она стучала зубами во сне.

Я осторожно перевернулась на спину. Боковым зрением я теперь могла видеть свою соседку. Она лежала неподвижно, как мумия. Руки скрещены на груди, глаза открыты и смотрят в потолок. Белки сверкают в темноте.

Клац, клац, клиц… Что это?! Она что-то вертела в руках, перебирая своими тонкими проворными пальчиками. Это была не монетка. Что-то белое, поблескивающее. И не круглое, а, скорее, длинное, похожее на палочку. Я долго вглядывалась – и вдруг догадалась.

Кость!

15. Доротея

Сегодня я получила самый первый подарок на свой день рождения, который оказался особенно желанным: подобно Саломее [489]489
  По библейскому сюжету, Саломея, падчерица царя Ирода, пожелала получить в подарок голову Иоанна Крестителя.


[Закрыть], я мечтала о голове на блюде. Я наконец смогла подробно рассмотреть голову Рут Баттэрхэм.

Несмотря на то что на улице было довольно холодно и у меня вот уже несколько дней болел живот, я укуталась в меха и поехала в Оакгейтскую тюрьму. На улице в лучах апрельского солнца все вокруг казалось таким чистым и свежим. Но в помещении все было ровно наоборот: яркое солнце высвечивало каждую паутинку и пылинку. Надо бы сказать попечителям тюрьмы, чтобы к лету вымели начисто полы и заново побелили стены… Но это так, к слову.

Когда я подъехала к зданию тюрьмы, заключенные гуляли во дворе под присмотром главной надзирательницы. Поэтому мне пришлось подождать в компании другой тюремщицы – миссис Дженкинс. Но я была только рада: у тюремщицы всегда можно выудить какие-нибудь новые сплетни, а уж у такой, как старая добрая миссис Дженкинс, которая очень любит поболтать, выведать что-то сам бог велел. За пятнадцать минут я узнала от нее намного больше, чем за годы общения с главной надзирательницей.

Например, выяснилось, что Рут решила ходить в часовню при тюрьме. Как здорово! Похоже, я на верном пути к спасению ее души! Мне хочется верить, что это произошло именно благодаря разговорам со мной.

Однако помня, что девочки ее возраста быстро замыкаются, когда взрослые начинают давать оценку их действиям, я не стала с порога заводить с ней разговор о ее молитвах в часовне. Пусть лучше продолжает рассказывать о своей жизни. Ее история интересует меня все больше и больше. Она так красочно описала это пресловутое семейство Метьярдов: жестокая, чванливая мать и наглая, бесцеремонная дочь. Насколько правдиво это описание, пока сказать не могу: не знаю, насколько изощренно она успела научиться лгать и обманывать.

Рут все рассказывала и рассказывала, а я тем временем рассматривала ее лицо. Специалисты в области физиогномики отнесли бы лицо Рут к типу «тигр»: рот довольно большой и сильно выдается вперед, глаза широко расставлены и слегка скошены к носу. «Тигров» считают довольно властными и мстительными натурами, и это соответствует форме ее черепа (насколько я могла судить, рассматривая его): голова у нее крупная, что свидетельствует о неукротимом нраве.

Темные глаза и темные волосы – признак недюжинной силы и выносливости, но еще и резкости, а порой даже дерзости. Волосы, что словно пружины торчат во все стороны, говорят о натуре грубой и не очень развитой. Интересно, какие они на ощупь: жесткие или мягкие, как вороньи перья?

Только выходя из камеры я позволила себе сказать, обернувшись, как бы невзначай:

– Кстати, Рут, я слышала, что ты беседовала с капелланом. Как поговорили?

Рут пожала плечами:

– Ну… нормально, мисс. Только он… Он совсем не такой, как вы…

От этих слов стало так тепло на душе! Конечно, следовало бы быть выше таких пустяков и не радоваться тому, что Рут предпочитает изливать душу мне, а не капеллану. Но я ничего не могла с собой поделать. Я обрадовалась!

– Не такой, как я? Как это?

– Он совсем не слушает, когда я рассказываю, а просто дает мне выговориться. Отвечает часто невпопад. Мне кажется, он повторяет одно и то же. Наверное, ему просто скучно – ведь нас так много!

– Скучно? Я надеюсь, что все-таки нет. Это же его служение Господу, а не просто какая-то рутинная работа. – В этот момент мне стало стыдно перед всеми теми женщинами, которых я перестала навещать в тюрьме после того, как здесь появилась Рут. Ведь если честно, я забросила их именно потому, что их рассказы наскучили мне. – А что же он тебе говорит?

Рут вздрогнула:

– В принципе, всегда одно и то же.

– Так что же это?

– Он говорит о моей озлобленности, об ожесточенности моего сердца, советует отбросить все обиды и простить всех.

И тут я увидела перед собой на миг не жестокую и рассудительную не по годам девушку, а маленькую девочку. На миг с ее лица спала привычная маска угрюмости и суровости. Та девочка, что стояла передо мной, была очень ранимой и лишенной всего, что было так дорого ей.

– Рут! – начала я как можно более ласково. – А ты не думаешь, что он прав? Ну к чему держать в себе обиды, находясь тут, в тюрьме? Зачем тебе здесь эта черная злость?

– Иногда злость – единственное, что греет. Когда вокруг сплошной холод и равнодушие.

Мне стало так жаль Рут…

– Понимаю, а потом ты просто привыкаешь жить с этим чувством в душе. Как со старым другом.

– Да, мисс.

Наши глаза встретились – и я вспомнила себя в подобной ситуации: мне семь, у меня только что умерла мама, и я осталась совершенно одна на семи ветрах, как Рут сейчас. Конечно, я осталась не в тюремной камере, а в богатом доме. И у меня были отец и Тильда… Но при этом я чувствовала такое же одиночество. Я припомнила все самые тяжелые моменты того периода, о которых никто из близких не знал. Мне было не с кем поговорить о последних часах жизни мамы, не у кого было поплакать на груди. Провидение спасло меня: я нашла, чему посвятить себя. Но вот Рут… Ее одиночество привело совсем к другому. Боюсь, к самой грани безумия.

– Рут, ты позволишь мне сделать кое-что еще для тебя? В следующий раз.

На ее лице опять отразилась встревоженность.

– Что же, мисс?

– Мне бы хотелось осмотреть твой краниум.

Я решила использовать именно это слово: часто люди странно реагируют на то, что вы заговариваете об их черепе. Но я, похоже, переоценила Рут: она нахмурилась и непонимающе повторила:

– Краниум?!

– Проще говоря, осмотреть и потрогать твою голову – сосуд, где обитают твои мысли. Понимаешь, мозг человека, на самом деле, состоит из множества отделов. Это как бы шкаф с большим количеством полочек – каждая предназначена для чего-то определенного. Некоторые ученые считают, что мы рождаемся с уже абсолютно развитым мозгом, то есть с заполненными полочками. Но я думаю по-другому. Полагаю, что каждый орган человека развивается в зависимости от того, как часто и для чего именно человек его использует.

Я даже не могу объяснить, что именно читалось в том взгляде, который Рут бросила на меня. Но понимания в нем я не увидела.

– Хочу сказать… – продолжила я, слегка раскрасневшись от напряжения, с которым упорно пыталась донести до Рут свои соображения. – Я хочу сказать, что если тебе в ходе бесед со священником удастся смягчить сердце и изменить к лучшему характер, то и форма твоего черепа, то есть содержимое тех самых «полочек», тоже изменится.

– А это… имеет значение?

– Да. По крайней мере, для меня.

– Для вас? Почему же?

– Потому что если с твоей помощью мне удастся доказать, что моя теория верна, то это поможет миллионам людей! Матери смогут распознавать преступные наклонности своих детей в очень раннем возрасте и наставлять их на путь истинный! Тюремщикам, в свою очередь, будет достаточно просто осмотреть голову заключенного, чтобы понять, исправился ли он на самом деле. Это будет означать, что человек может изменить свое тело – и в первую очередь мозг, – а не мириться с тем, каким он уродился. В конечном счете это докажет, что человек может стать лучше! – Последнюю фразу я почти выкрикнула и замолчала, пытаясь восстановить сбившееся дыхание.

Рут смотрела на меня с любопытством. И мне вдруг стало стыдно за свою излишнюю эмоциональность.

А что, если главная надзирательница слышала меня? Или заключенные в соседних камерах? Они наверняка решат, что у меня началась истерика, что я сошла с ума, раз так надрывно кричала о том, что общество привыкло слышать лишь из уст ученых мужей. И, возможно, будут правы. В глубине души я понимала, что пыталась доказать правильность моей теории, прежде всего, самой себе. То, что это спасет множество жизней, – лишь приятное дополнение, но не основная цель.

Но на Рут моя страстная речь не произвела особого впечатления. Она только потянулась так, что хрустнули суставы.

– Вы хотите обмерить мою голову? Пожалуйста! Они же все равно будут делать это, как я понимаю.

– Они?

– Ну врачи. – Она слегка наклонила голову. С этого ракурса шея ее выглядела особенно тонкой. Казалось, что голова на ней еле держится. – Когда будут меня резать.

Анатомы… Я совсем не думала об этом. Но Рут права: после повешения убийцы его тело продают медикам на препарирование и изучение. Они не погнушаются телом ребенка. Наоборот, оно еще ценнее для них, и они будут готовы заплатить за него больше.

– Постарайся не думать о таких вещах, – попробовала я утешить Рут, хотя мозг уже показывал мне в красках, как будут расчленять тело Рут. Жуткие картины, но у меня никак не получалось отогнать их. – Я понимаю, тебе сложно, но постарайся не представлять… именно это.

Она посмотрела на меня, и какая-то искра блеснула в ее глазах.

– Представлять? Да мне не надо ничего представлять, мисс! Я же видела это! Я была там! – Зрачки ее глаз расширились, и в них отразился кровавый ужас! Она видела трупы. Снимала скальп, обнажая… Что? Хочу ли я действительно знать это?!

– Этот звук до сих пор стоит в моих ушах, – продолжила она осторожно, едва ли не с нежностью в голосе. – Скальпель, пила… И этот запах. Вы забыли о том, кто я, мисс. Я все это видела много раз.

Я словно оцепенела. И не нашлась, что ответить…

16. Рут

Я не пожалела о том, что послушалась указаний Кейт и выспалась, насколько это было возможно. С рассветом девушки, ночевавшие со мной в одном подвале, стали просыпаться. Открыв глаза, я увидела, что все вокруг уже встают, застилают свои тюфяки и направляются к лестнице.

Протирая со сна глаза, я последовала их примеру. Четыре девушки выстроились передо мной в ожидании, когда откроется дверь у верхней площадки лестницы. На всех одинаковые серые рубашки грубого сукна. Две девушки были как две капли воды похожи друг на друга. Может, я просто еще не до конца проснулась?

Я встала последней. Передо мной стояла та самая темнокожая, что вчера подписывала бумаги вместе с мамой. Именно она спала со мной на одном тюфяке. И это она вертела ночью между пальцев какой-то странный предмет, сделанный из кости. Почему-то я обрадовалась, что именно она досталась мне в соседки.

– Как тебя зовут? – прошептала я.

Она не ответила.

– Как тебя зовут? – повторила я.

Она низко склонила голову и ответила так тихо, что я услышала только первую букву. Это была «М».

– Мим?

Девушка не ответила ни да, ни нет.

Я стала с того самого момента звать ее Мим.

Моим босым ногам было зябко на каменном полу. Я дрожала и стискивала зубы, чтобы они не стучали друг о друга. Остальные, похоже не страдали ни от холода, ни от тягостного ожидания. Они покорились своей судьбе, словно рабыни.

Наконец замок щелкнул, и дверь открылась.

– Пошевеливайтесь! – раздался командный голос Кейт.

Мы прошли тем же путем, каким она привела меня сюда: минуя коридоры и кладовую. Повсюду мне мерещилась мама с тюком запачканных кровью тканей. Переступив через очередной порог, мы вошли в комнату с покрытым плиткой полом и остановились около большой обшарпанной раковины. Вчера она была пуста, а сегодня в ней стояло четыре ведра. Без единого звука Мим взяла их и вышла во внутренний двор.

Похоже, сегодня будет еще один изнуряюще жаркий день. Солнечные лучи уже почти совсем прогнали из заброшенного сада туман и росу. Мим подошла к колонке и заработала рычагом. Несмотря на то что он сильно проржавел, вода все-таки пошла.

Никто не проронил ни слова. Кейт что-то перебирала в кладовой. Остальные девушки стояли молча, не смея поднять глаз. У близняшек были длинные каштановые волосы и густые темные брови. И стояли они сейчас с одинаковыми кислыми минами, крепко сжав тонкие губы.

Третья девушка выглядела по-другому. Она была заметно старше, с бледной веснушчатой кожей, похожей на яичную скорлупу, и волосами цвета корицы. Лицо ее совершенно ничего не выражало. Невозможно было сказать, о чем она в тот момент думала.

Мим по одному принесла ведра с водой. Только когда все они уже стояли около раковины, она заметила, что их четыре, а девушек теперь пять. Мим слегка замялась.

– Близняшки из одного! – гаркнула Кейт.

Одна из сестер – та, что была повыше ростом, слегка толкнула меня. Я отступила на шаг в сторону, а она встала за своей сестрой. Похоже, до того, как я здесь появилась, у нее было отдельное ведро.

– Шевелитесь! – опять принялась подгонять нас Кейт.

Девушки быстро разделись догола. Я в панике опустила глаза, не зная, как мне быть. Корсет… Как же его снять? Они засмеют меня, увидев, что я надела его прямо на голое тело, а не поверх рубашки. Но еще больше они станут смеяться, если я буду мыться, не снимая его. В отчаянии я просунула руки под рубашку и попробовала расстегнуть корсет. Бесполезно. Крючки плотно сидели в петлях, корсет, казалось, вцепился в меня мертвой хваткой бульдога.

Я взяла мыло и стала натираться им, двигая руками под рубашкой. Вы, наверное, думаете, мисс, что я вся провоняла – ведь я столько дней уже была в цепких объятиях корсета. Но никакого запаха не было! И на нем не было ни единого развода от моего пота. Материал выглядел точно так же, как в тот день, когда я закончила корсет и надела его.

Кейт сняла с сушилки одежду и бросила ее в нашу сторону. Девушка с волосами цвета корицы первой подошла к этой куче, шлепая босыми ногами по кафельной плитке. Как я поняла, здесь уже давно установлена очередность. И мне, похоже, суждено теперь быть последней. Так и вышло: мне досталось то, что не разобрали другие девушки.

Когда мы оделись, оказалось, что выглядим мы одинаково: простая хлопковая нательная рубашка, однослойная нижняя юбка и платье цвета карамели, что я видела вчера на Мим. Ни на ком из нас одежда не сидела идеально. Зато она была чистой.

Кейт издала очередной звук, похожий на хрюканье, и вышла из кладовой с гордо поднятой головой. Остальные поплелись за ней. Все, кроме Мим. Той пришлось выливать грязную воду из ведер.

Кейт шла впереди, почти плыла в своем очередном красивом платье. Сегодня оно было зелено-голубого оттенка, как хвост у павлина – цвет птичьих перьев, роскошных украшений и горных водопадов. Мне кажется, на миг я даже услышала их шум.

Мастерская находилась на чердаке. Мы поднялись не по парадной лестнице, устланной бордовым ковром, а по другим, довольно шатким и скрипучим ступенькам. Они привели нас в сияющую чистотой комнату с высоким потолком, где стояло два прямоугольных стола и несколько табуретов.

Здесь оказалось довольно тесно. Вдоль задней стены стояли шкафы высотой примерно мне по грудь. Солнечный свет проникал сквозь люки в потолке. Да… Хоть и придется сидеть под самой крышей, а солнышка нам не видать как своих ушей. Но это и понятно – иначе выгорят ткани. В этом мире Метьярдов балом правят именно они. Тафта, шелк, тюль – вот местные божества. Плоть и кровь имеют здесь мало значения.

Каждая из девушек взяла себе табурет и подсела к столу. Кейт с грохотом придвинула еще один к углу одного из столов и скомандовала:

– Рут!

Я и понятия не имела, что она знает, как меня зовут… Как странно звучит мое имя в устах чужого человека…

Я послушно села. Кейт встала у меня за спиной, и я почувствовала тепло ее тела, ощутила ее запах… Она пахла весной, ландышами!

– Мусор! – выпалила Кейт. – Начнешь с мусора!

Не успела я открыть рот, чтобы переспросить, что она имела в виду, как Кейт вывалила на стол целую кучу платьев и сорочек из дешевых материалов. «Мусорная» или «сдельная» работа, как называла такие заказы моя мама. Для шитья готовых вещей особого мастерства не требовалось.

Даже здесь мне не дадут хотя бы прикоснуться к чему-то более дорогому и красивому.

Кейт открыла ключиком ящик под одним из столов и выдвинула его. Там было целое море иголок в различных игольницах. Боже мой, она ведь ничего не знает! Каждая из них в моих руках станет опаснее револьвера!

Сначала взяли себе по иголке близняшки, потом веснушчатая. Я замешкалась.

– Рут! Иглу!

Оружие. Я бы даже сказала, орудие убийства – вот что она предлагала выбрать мне.

– Бери быстрее!

Я взяла самую маленькую иглу и снова села на место. В задумчивости я стала крутить ее между большим и указательным пальцем. Внутри у меня похолодело. Манящая темная сила в моей руке. Да, это не моя игла, но она тоже живая и способна творить то, чего я совсем не желала.

Я шумно сглотнула.

Остальные уже вовсю шили.

Кейт уже грозно смотрела на меня.

У меня не было выбора. Нужно было начать шить.

Клянусь, я старалась. Я запрещала себе думать о чем-либо во время шитья, пыталась притвориться, что меня нет, исчезнуть.

Тщетно.

* * *

К тому времени, как Мим поднялась по скрипучей лестнице и опустилась на табурет рядом со мной, я уже довольно долго мучилась от боли в спине и размышляла над тем, где сейчас моя мама и что с ней. Я была очень рада хотя бы на миг отвлечься, чтобы протянуть Мим одну из дешевых сорочек, наваленных посреди стола.

Мим и я работали над готовой одеждой. Близняшки выполняли работу посложнее: ушивали или расставляли платья. А та девушка, что постарше, была здесь, похоже, правой рукой самой Кейт.

Само собой разумеется, Кейт зорко следила за всеми нами. Она работала за отдельным столом: размечала мелом ткань и кроила. Для этого у нее были большие портновские ножницы, привязанные к столу длинной веревкой.

За все это время никто не проронил ни слова. Я слышала только дыхание девушек. Вдох-выдох, вдох-выдох… Казалось, что все они дышали синхронно, а Кейт в такт орудовала ножницами. Невольно я стала делать стежки в том же ритме.

Иногда я позволяла себе поднять голову и оглядеться. Я бросала взгляд то на обстановку вокруг, то на лица девушек. Совершенно незнакомые, как и те, для кого я шила все эти вещи. Я не знала о них ровным счетом ничего: ни имен, ни подробностей их жизни. Неужели мне теперь годами придется сидеть на этом чердаке и шить? Даже если со временем мои стежки станут идеальными, я никогда не смогу найти себе жениха… Или хотя бы настоящую подругу…

Я начала ерзать на табурете. Корсет довольно ощутимо кололся. Только он понимает меня, только он по-настоящему меня знает.

Так прошло часа три – и вдруг раздался какой-то скрипучий жестяной звук. Я даже подпрыгнула на табурете от неожиданности, не сразу осознав, что это человеческий голос.

– Мисс Метьярд! – произнес он. – Не соблаговолите ли вы спуститься в торговый зал?

Отбросив ножницы, Кейт прошла в противоположный угол комнаты и склонилась над тем, что я поначалу приняла за газовую трубу.

– Покорнейше прошу вас дать мне пару минут. Я уже спускаюсь! – прощебетала она куда-то вниз.

Я застыла от удивления: насколько же сейчас ее милый голосок отличался от того, которым она грубо одергивала нас!

Но кому принадлежал тот сладкий голос на другом конце этой трубы? Неужели миссис Метьярд? Видимо, труба идет прямо в торговый зал, и покупатели могут слышать разговор.

Кейт сняла фартук и стряхнула ниточки со своего лазурного платья. Глядя на нее, все перестали шить. Она посмотрела на Мим, плотно сжав губы.

– Чай! – приказала она.

Девушки шумно отодвинули табуреты и встали. Первой из комнаты вышла Кейт. За ней проследовала Мим. По лестнице мы спускались в другом порядке.

Я все равно плелась последней.

Когда мы спустились, Кейт направилась прямиком в торговый зал, а нас Мим повела на кухню. Дом Метьярдов напоминал кроличью нору: настоящий запутанный лабиринт со множеством извилистых ходов. Никогда не знаешь, что ждет за очередным поворотом. Или просто я еще не успела ко всему здесь привыкнуть?

На кухонной плите посвистывал и пускал клубы пара большой медный чайник. Стены были такими же сырыми, как в подвале, где мы спали, здесь явно развешивали белье на просушку. Посередине располагался длинный, изрезанный кухонными ножами стол со скамейками с двух сторон. На одну из скамеек сразу плюхнулись близняшки. Девушка постарше устроилась напротив них.

Я остановилась в замешательстве. Мне хотелось сесть рядом с Мим, но она хлопотала у плиты. Похоже, она была не только портнихой, но еще и прислугой. Вздохнув, я обошла стол и села рядом с девушкой постарше. Она немного отодвинулась. Из вежливости или от нежелания сидеть со мной бок о бок? Обе близняшки смотрели на меня с одинаково презрительным выражением. Здесь, как раньше в школе, никто не радовался моему появлению.

Несмотря на то что веснушчатая девушка была старше всех и, похоже, занимала среди остальных привилегированное положение, Мим сначала подала еду той из близняшек, что была выше ростом. Потом ее сестре. Затем веснушчатой и, наконец, мне. Сама она села за стол последней. Такой порядок сложился среди них, похоже, довольно давно.

В общем, все правильно: двое всегда сильнее одного. Близняшки держались надменно и гордо. Красавицами они не были, но манерами напоминали моих чванливых одноклассниц. Наверное, здорово, когда рядом с тобой всегда есть верная подруга – сестра, которая точно никогда не предаст тебя. Я вспомнила Наоми и ее нежную щечку на своей груди.

Корсет опять больно впился мне в ребра.

Опустив глаза, я стала рассматривать то, что предлагалось тут в качестве завтрака. Странная жидкость, которую Кейт назвала чаем, выглядела хуже того, что мы с мамой могли себе позволить: заварки почти не было, и сверху плавала какая-то пленка. К этому «чаю» полагался кусок хлеба. Без масла.

– Спасибо, Мим! – сказала я.

Близняшки захихикали.

– Вообще-то мы не разговариваем за едой! – сообщила мне веснушчатая. В ее голосе не слышалось ни злости, ни тепла. Он был таким же, как и ее лицо: не выражал абсолютно ничего.

– Почему?

Она слегка закусила нижнюю губу.

– Не знаю, но так повелось еще со времен сиротского приюта.

– Да? Так вы все оттуда?

– Да. – Она кивнула и принялась жевать хлеб, давая понять, что больше разговаривать не намерена.

Я тоже взялась за хлеб. Мама упоминала пару раз, что у миссис Метьярд свой большой магазин в Лондоне. Я думала, что она нанимает в подмастерья девушек, которые тоже живут в Лондоне, а не берет в помощницы девочек из приюта. Но миссис Метьярд намеренно искала именно таких работниц. Тогда я еще не знала, насколько ужасны были ее мотивы.

– А как вас всех зовут?

Та близняшка, что повыше ростом, раздраженно застонала и закатила глаза, словно я попросила ее прочитать наизусть «Ромео и Джульетту».

– Айви! – выдавила она, указывая на себя. Затем перевела взгляд на свою сестру: – Дейзи! А это Нелл! – кивнула близняшка в сторону веснушчатой. – А теперь заткнись!

– Ну она же только первый день здесь! – прошептала Нелл. – Не надо с ней так!

Айви презрительно хмыкнула.

– Ты, наверное, очень скучаешь по маме… – прошептала Мим.

Я еле сдержалась, чтобы не разреветься.

– Да… А ты… А ты помнишь свою маму?

Улыбка сразу смягчила выражение ее лица, подобно тому, как грубый лен становится мягким и податливым под горячим утюгом.

– Нет. Но у меня есть кое-что от нее. Иногда мамочки, бросая ребенка в Оакгейтском приюте для подкидышей, оставляют какую-нибудь свою вещицу, на случай если когда-нибудь вернутся за ним. Моя мама оставила мне вот эту костяную рыбку.

– Иногда?! Вот чушь собачья! – прыснула со смеху Айви. Она подслушивала и даже не стеснялась этого! – В нашем приюте так не делают уже очень давно. Уже лет тридцать как они просто дают справку. Об этом все знают!

– Так что твоя мама была просто тупая, – жуя, вставила Дейзи. – И к тому же шлюха и картежница.

Мим в ярости швырнула свою тарелку на стол, так что та треснула.

– По крайней мере, ей было не все равно. И она оставила мне хоть что-то. – Ее руки и губы тряслись.

– Скорее всего, случайно, – ухмыльнулась Дейзи. – Поди, хотела сыграть на тебя в карты.

Айви злобно процедила:

– Теперь тебе точно не сносить головы, Чернушка! Смотри, ты тарелку разбила! Ужас какой! Что скажет миссис Метьярд? Надеюсь, никто не проговорится…

– Закрой свою вонючую пасть! – прошипела Мим.

Ее реакция заставила меня содрогнуться. Похоже, она не покорилась своей судьбе. В ней кипела такая же черная ярость, как и во мне. Именно это и свяжет нас.