Текст книги "Современный зарубежный детектив-13. Компиляция (СИ)"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Дженнифер Линн Барнс,Майкл Коннелли,Бентли Литтл,Джо Лансдейл,Донато Карризи,Сюсукэ Митио,Питер Боланд,Джек Тодд,Лора Перселл
сообщить о нарушении

Текущая страница: 112 (всего у книги 335 страниц)

– Ваша честь, – перебил ее я, – время заключительных дебатов сторон настанет не раньше следующей недели. Если штат имеет обоснованные возражения, пусть обвинитель представит их суду на стадии контрдоказательств вместо того, чтобы пытаться воздействовать на присяжных…

– Хорошо, – сказал судья. – Замолчите оба. Мистер Холлер, вас не ограничивали во времени для допроса этой свидетельницы. Но я начинал понимать мисс Фриман еще до того, как она выступила со своей зажигательной речью. Протест принят.

– Благодарю, ваша честь, – произнесла Фриман так, словно ее только что спасли от участи быть брошенной в пустыне.

Я взял себя в руки, посмотрел на свою свидетельницу и ее манекен, затем сверился с записями и наконец кивнул. Я достиг того, к чему стремился, поэтому сказал:

– Вопросов больше нет.

У Фриман вопросы имелись, но, сколько ни пыталась ветеранша судебных баталий обвинительница сбить с толку ветераншу судебных баталий свидетельницу, ничего у нее не вышло: Шами Арсланян не уступила ей ни пяди своей территории. Фриман терзала ее почти сорок минут, но единственное, чего ей удалось добиться, – это заставить Арсланян признать, что невозможно точно знать, что случилось в гараже в момент убийства.

Еще в начале недели судья сообщил нам, что пятница будет коротким днем из-за окружного совещания судей, запланированного на вторую половину дня. Поэтому мы работали без перерыва почти до четырех часов, когда Перри объявил, что процесс возобновится после выходных. На двухдневный отдых я уходил с ощущением, что на данном этапе мы побеждаем. Устояв против большей части обвинительных улик, мы завершали неделю энергичным отрицанием Лайзой Треммел своей вины и утверждением, что ее подставили, а также предположением моей свидетельницы-криминалистки, что моя клиентка физически не могла совершить это преступление. Если, конечно, она не нанесла смертельный удар Бондуранту в тот момент, когда он, стоя в гараже, почему-то глазел в потолок.

Я не сомневался, что посеял жизнеспособные семена сомнения. Закончив собирать бумаги, я не уходил от своего стола, просматривая какую-то папку, которая мне была совершенно не нужна, в ожидании, что Фриман подойдет и предложит сделку в обмен на признание вины моей подзащитной.

Но этого не случилось. Когда я поднял голову от своей якобы важной папки, Фриман уже не было в зале.

Я спустился на лифте на второй этаж. Все судьи уже должны были отбыть на совещание по мерам, направленным против нарушения правил поведения в суде, но, по моим соображениям, окружная прокуратура должна была работать до пяти. Администратор за стойкой, которому я сообщил, что иду к Мэгги Макферсон, позволил мне пройти. Мэгги делила кабинет с еще одним заместителем окружного прокурора, но, к счастью, тот был в отпуске, и она сидела в кабинете одна. Пододвинув стул отсутствующего коллеги к ее столу, я сел напротив.

– Я сегодня несколько раз заходила в зал суда, – сказала она. – Немного послушала твой прямой допрос этой дамы из Института Джона Джея. Она – хорошая свидетельница.

– Да, отличная. Я тебя видел. Только не знал, ради кого ты пришла – ради меня или ради Фриман.

Она улыбнулась:

– Возможно, ради себя самой. Я продолжаю кое-чему учиться у тебя, Холлер.

Теперь улыбнулся я:

– Мэгги Макферсон учится у меня? Не может быть.

– Ну…

– Нет, ничего не говори.

Мы оба рассмеялись.

– В любом случае я рад, что ты заходила. Что вы с Хейли собираетесь делать в выходные?

– Еще не знаю. Уезжать никуда не планировали. А у тебя, как я догадываюсь, будет полно работы.

Я кивнул:

– Нам нужно будет кое-кого найти. Понедельник и вторник обещают быть решающими днями этого процесса. Но может, сходим в кино или еще куда-нибудь?

– Конечно.

Мы помолчали. Я только что провел один из самых удачных дней в своей карьере, однако чувствовал, как во мне растет чувство утраты и грусти, и, посмотрев на бывшую жену, спросил:

– Мы больше никогда снова не будем вместе, да, Мэгги?

– Что?

– Мне только сейчас пришло в голову: ты хочешь, чтобы все оставалось так, как сейчас. Хоть одному из нас это действительно необходимо, так, как прежде, не будет никогда. Ты не дашь мне этого.

– Майкл, зачем говорить об этом сейчас? У тебя самая середина процесса. Ты…

– У меня самая середина жизни, Мэг. Я хочу только, чтобы вы с Хейли гордились мной.

Она склонилась ко мне через стол и, протянув руку, на миг дотронулась до моей щеки.

– Думаю, Хейли гордится тобой.

– Да? А ты?

Она улыбнулась, но как-то грустно.

– Думаю, тебе надо ехать домой и до утра не думать ни об этом, ни о процессе, ни о чем бы то ни было другом. Пусть все уляжется у тебя в голове. Расслабься.

Я покачал головой:

– Не могу. В пять у меня встреча с осведомителем.

– По делу Треммел? Кто этот осведомитель?

– Не важно. А ты просто стараешься сменить тему. Ты никогда до конца не забудешь и не простишь, да? Это выше тебя, и, быть может, именно это делает тебя таким хорошим прокурором.

– Да, я отличный прокурор. Наверное, именно поэтому и торчу здесь, в Ван-Нуйсе, выступая по делам о вооруженных ограблениях.

– Это политика, не имеющая никакого отношения к талантам и преданности делу.

– Это не имеет значения, и я не могу с тобой больше болтать. У меня рабочий день еще не закончился, а тебе пора на встречу со своим осведомителем. Почему бы тебе не позвонить мне завтра, если ты хочешь сводить Хейли в кино? Возможно, я тебе это разрешу, пока сама буду бегать по разным делам.

Я встал: когда проигрывал дело, я всегда отдавал себе в этом отчет.

– Ладно, ухожу. Позвоню завтра. Но надеюсь, что ты тоже пойдешь с нами в кино.

– Посмотрим.

– Хорошо.

Для быстроты я спустился пешком по лестнице, потом пересек площадь, чтобы направиться по Силмар на север, к Дому победы, и тут наткнулся на мотоцикл, припаркованный у бордюра. Это был мотоцикл Циско – драгоценный «харлей-дэвидсон» с панорамным рулем, перламутрово-черным баком и такими же крыльями. Я хмыкнул: Лорна, моя вторая бывшая жена, сделала точно так, как я велел.

Она не замкнула мотоцикл на цепь, видимо, полагая, что он в безопасности перед зданием суда, возле полицейского участка. Отведя от бордюра, я покатил его по Вимлар. Должно быть, вид у меня был еще тот: мужчина в элегантном костюме от Корнелиани, толкающий по улице «харлей» с лежащим на руле портфелем.

Когда я прибыл в свой офис, было половина пятого, до появления Герба Дэла оставалось еще полчаса. Чтобы выкинуть из головы разговор с Мэгги и снова окунуться в дело, я созвал общее совещание. Сообщив Циско, где оставил его мотоцикл, я попросил доложить, что нового выявило дальнейшее изучение списка друзей Лайзы на Фейсбуке.

– Прежде всего: какого черта мне ничего не было известно о ее странице? – спросил я.

– Это моя вина, – быстро ответила Аронсон. – Как уже говорила, я знала о ней и даже откликнулась на предложение Лайзы присоединиться к ее друзьям. Просто я не осознала, что это может быть важно.

– И я тоже, – подхватил Циско. – Меня она тоже пригласила. Я бегло просмотрел ее страницу, но ничего такого не увидел. Надо было смотреть внимательней.

– И я тоже, – добавила Лорна.

Я вгляделся в их лица: это был единый фронт.

– Великолепно, – сказал я. – Значит, мы все четверо упустили этот момент, а наша клиентка не потрудилась обратить на него наше внимание. Полагаю, нас всех следовало бы уволить.

Для пущего эффекта я сделал паузу.

– Ладно. Что там насчет имени, которое вы выудили? Откуда взялся этот Дон Дрисколл и что нам о нем известно? Ребята, возможно, Фриман непредусмотрительно обронила нам в руки ключик ко всему делу. Так что у нас есть?

Баллокс взглянула на Циско, предоставляя слово ему.

– Как известно, – начал тот, – в феврале АЛОФТ был продан компании «Лемюр», однако Оппарицио продолжает руководить им. Поскольку «Лемюр» является государственной компанией, все, что касается этой сделки, отслеживалось Федеральной торговой комиссией и являлось публичной процедурой для акционеров. Включая список сотрудников, которые числились на службе в АЛОФТе на момент продажи. Вот список, датированный пятнадцатым декабря.

– Поэтому мы стали сверять список сотрудников АЛОФТа со списком друзей Лайзы Треммел на Фейсбуке, – подхватила Баллокс. – К счастью, Доналд Дрисколл по алфавиту стоял в начале списка, и мы нашли его довольно быстро.

Я одобрительно кивнул.

– Кто такой этот Дрисколл?

– В документах ФТК его имя значилось в отделе, который называется «Информационные технологии», – ответил Циско. – Тогда я – чем черт не шутит – позвонил в отдел и попросил его к телефону. Мне сказали, что Доналд Дрисколл работал у них, но срок его контракта истек первого февраля и контракт не был продлен. Он уволился.

– Вы начали его искать? – спросил я.

– Да. Но имя довольно распространенное, и дело идет медленно. Как только что-нибудь нароем, ты узнаешь об этом первым.

На то, чтобы кого-нибудь отыскать, частному лицу всегда требуется много времени. Не то что копам: просто напечатай фамилию в поисковой строке любой из многочисленных баз данных правоохранительных органов.

– Не сбавляйте темпа, – сказал я. – От этого может зависеть исход всей игры.

– Не волнуйся, босс, – ответил Циско. – Никто не собирается тормозить.

44

Доналд Дрисколл, тридцати одного года, бывший сотрудник АЛОФТа, жил в районе Белмонт-Шор, на Лонг-Бич. В воскресенье утром мы с Циско отправились туда, чтобы вручить ему повестку. Я надеялся, что удастся поговорить с ним до того, как я выведу его на свидетельское место.

Рохас, желая загладить свою вину, согласился поработать в выходной. Он вел «линкольн», а мы с Циско сидели сзади: он вводил меня в курс последних раздобытых им сведений об убийстве Бондуранта. Создавалось отчетливое ощущение, что наша защита выстраивается и Дрисколл может стать тем свидетелем, который увенчает сооружение крышей.

– Знаешь, – сказал я, – мы бы даже могли выиграть дело, если бы Дрисколл согласился сотрудничать и сказал то, что он, полагаю, может сказать.

– Это большое «если», – ответил Циско. – С этим парнем надо ко всему быть готовыми. По тому, что нам известно, он может действительно оказаться тем самым парнем. Знаешь, какой у него рост? Шесть футов четыре дюйма. Это в его водительских правах написано.

Я вопросительно посмотрел на него.

– …которых я по идее не должен был видеть, но так случилось, что увидел, – добавил Циско.

– Циско, не желаю ничего знать о твоих противоправных действиях.

– Я только сказал, что эта информация содержится в его водительских правах, вот и все.

– Прекрасно. На этом и закончим. Что, ты предполагал, мы будем делать, когда приедем туда? Я считал, что просто постучим в дверь.

– Так и будет. Но все же будь осторожен.

– Я встану у тебя за спиной.

– Конечно. Ты настоящий друг.

– Да, друг. И кстати, если я завтра вызову тебя в качестве свидетеля, сделай милость, надень рубашку с рукавами и воротником. Пожалуйста, прими презентабельный вид. Не представляю, как Лорна с тобой ладит.

– Пока можно сказать, что со мной она ладит дольше, чем ладила с тобой.

– Это правда.

Я отвернулся к окну. У меня было две бывшие жены, которые, вероятно, были и двумя моими лучшими друзьями. Да, они у меня были, но я не смог их удержать. Что это обо мне говорит? Я жил мечтой, что однажды Мэгги, моя дочь и я снова будем вместе, снова станем семьей. Действительность подсказывала, что этого не будет никогда.

– Все в порядке, босс?

Я снова повернулся к Циско.

– Да, а что?

– Не знаю. У тебя вид немного трехнутый. Может, мне лучше одному пойти постучать в дверь? А если он согласится говорить, я позвоню тебе по мобильнику, и ты подойдешь.

– Нет, мы пойдем вместе.

– Ты – начальник.

– Да, я начальник.

Но чувствовал я себя при этом неудачником и дал себе слово, что изменю свою жизнь и найду способ исправиться. Сразу же по окончании процесса.

Белмонт-Шор производил впечатление захолустного приморского городка, хотя и был частью фешенебельного района Лонг-Бич. Дом, где жил Дрисколл, оказался двухэтажным, в стиле 50-х, многоквартирным бело-голубым зданием, стоявшим в глубине улицы Бейшор, неподалеку от пирса.

Квартира 24, где жил Дрисколл, располагалась на втором этаже, приблизительно посередине опоясывавшей его крытой галереи. Циско постучал и отступил в сторону, оставив меня прямо перед дверью.

– Ты шутишь? – спросил я.

Он молча посмотрел на меня – он не шутил.

Я тоже сделал шаг в сторону. Мы подождали, но никто не ответил, хотя не было еще и десяти часов воскресного утра. Взглянув на меня, Циско поднял брови, словно спрашивая: «Что ты теперь собираешься делать?»

Ничего не ответив, я повернулся к перилам и посмотрел вниз, на автомобильную стоянку. Все места там были пронумерованы, некоторые сейчас пустовали. Ткнув пальцем, я сказал:

– Давай найдем двадцать четвертое место и посмотрим, здесь ли его машина.

– Ты иди проверь, а я здесь осмотрюсь, – ответил Циско.

– Зачем?

Я не видел, что там можно было осматривать: мы находились на галерее шириной в пять футов, которая шла мимо всех квартир второго этажа. Никаких предметов мебели, никаких мотоциклов – голый бетон.

– Просто иди и проверь парковку, – повторил Циско.

Я спустился во двор. Заглянув под три машины, чтобы увидеть номера парковочных мест, написанные на бордюре, я понял, что они не соответствуют номерам квартир. Всего квартир в доме было двенадцать: шесть на первом этаже – с первой по шестую, шесть на втором – с двадцать первой по двадцать шестую. А парковочные места были пронумерованы с первого по шестнадцатое. Я подумал, что если каждая квартира имеет одно парковочное место – а в этом был смысл, поскольку два места были помечены как гостевые и еще два предназначены для инвалидов, – то у Дрисколла должен быть десятый номер.

Предаваясь этим вычислениям и заглядывая под десятилетний «БМВ», стоявший на месте, помеченном номером десять, я услышал, что Циско окликнул меня по имени, и поднял голову: он жестом позвал меня наверх.

Когда я поднялся, Циско стоял перед распахнутой дверью двадцать четвертой квартиры, приглашая меня войти.

– Он спал, но в конце концов проснулся и открыл.

Войдя, я увидел растрепанного мужчину, сидевшего на диване в негусто обставленной гостиной. Волосы на правой стороне головы спутались и прилипли к черепу. Он кутался в одеяло. Но даже в таком виде я узнал в нем человека с фотографии, которую Циско распечатал из его аккаунта в Фейсбуке.

– Это вранье, – сказал мужчина, – я его не приглашал. Он сам вломился.

– Нет, ты меня пригласил, – возразил Циско. – У меня есть свидетель.

Он указал на меня. Затуманенным взором хозяин квартиры проследил за его пальцем и впервые увидел меня. В его глазах забрезжило узнавание. Теперь я точно знал, что это Дрисколл и что мы приехали не напрасно.

– Эй, послушайте, я не понимаю, что все это…

– Вы Доналд Дрисколл? – перебил его я.

– Ничего я вам не скажу, пошли вы… Вы не имеете права врываться…

– Эй! – громко крикнул Циско.

Мужчина подскочил на диване. Даже я вздрогнул, не готовый к такой новой тактике ведения интервью.

– Просто отвечай на вопрос, – продолжил Циско более спокойным голосом. – Ты Доналд Дрисколл?

– А кто интересуется?

– Вы знаете, кто интересуется, – сказал я. – Вы узнали меня, как только увидели. И вы понимаете, зачем мы здесь, Доналд, не так ли?

Я пересек комнату, на ходу вытаскивая из кармана ветровки повестку. Дрисколл был высок ростом, но тощ и бледен, как вампир, что казалось странным для человека, живущего в двух шагах от моря. Я бросил сложенный листок ему на колени.

– Что это? – спросил он и стряхнул бумажку на пол, даже не развернув.

– Это повестка, и вы не имеете права швырять ее на пол, не прочитав, но это не имеет значения. Вы вызваны в суд, Доналд. У меня есть свидетель, и я имею все полномочия. Не явитесь завтра к девяти, чтобы дать показания, – к обеду окажетесь в тюрьме за неуважение к суду.

Дрисколл наклонился и поднял повестку.

– Гады! Что вы мне мозги пудрите! Хотите, чтоб меня прикончили?

Я взглянул на Циско. Нам явно здесь что-то светило.

– О чем это вы?

– О том, что я не могу давать показания! Если я хотя бы приближусь к суду, меня убьют. Возможно, они и сейчас наблюдают за этой долбаной квартирой.

Я снова взглянул на Циско, потом – на мужчину, сидевшего на диване.

– Кто собирается вас убить, Доналд?

– Не скажу. Сами, уроды, не догадываетесь?

Он швырнул в меня повесткой, которая, стукнувшись о мою грудь, спланировала на пол. Вскочив с дивана, Дрисколл попытался прорваться к открытой двери. Одеяло упало, и я увидел, что на нем только спортивные трусы и футболка. Не успел он сделать и трех шагов, как Циско толкнул его всем корпусом, как футбольный полузащитник. Дрисколл отлетел к стене и упал. Картинка, изображавшая девушку на доске для серфинга, сорвалась со стены, и разбитая рамка рухнула рядом с ним.

Циско спокойно наклонился, рывком поднял Дрисколла и отвел обратно на диван. Я пошел к двери и закрыл ее на случай, если удар в стену привел бы сюда какого-нибудь любопытного соседа, после чего вернулся в гостиную.

– Вы не убежите отсюда, Доналд, – сказал я. – Вы расскажете нам обо всем, что вы сделали и что знаете, тогда мы сможем вам помочь.

– Помочь мне сыграть в ящик, сволочи? Вы мне, кажется, плечо сломали. Мерзавцы.

Он стал разминать руку, словно бейсболист, собиравшийся делать подачи минимум в девяти иннингах. При этом он болезненно гримасничал.

– Ну, как рука? – спросил я.

– Я же сказал: болит, как сломанная. Что-то там сместилось.

– Может, вообще не сможешь ею двигать, – сказал Циско.

Его голос звучал угрожающе, будто, если рука окажется сломанной, Дрисколла ожидали еще более тяжкие последствия. Я заговорил спокойно и приветливо:

– Доналд, что вам известно? Почему вы представляете опасность для Оппарицио?

– Я ничего не знаю, и я не называл вам имени… того имени, которое вы произнесли.

– Вы должны кое-что уразуметь. Вам вручена официальная повестка. Либо вы являетесь в суд и даете показания – либо будете сидеть в тюрьме, пока этого не сделаете. Но поразмыслите трезво, Доналд. Если вы дадите показания о том, что знаете об АЛОФТе и что вы для них сделали, вы будете под защитой. Никто к вам и пальцем не притронется, потому что сразу станет очевидно, откуда ноги растут. В этом для вас единственное спасение.

Он затряс головой.

– Ага, очевидно! А если они сделают это раньше? А как насчет того, что случится через десять лет, когда о вашем дерьмовом процессе никто уже и не вспомнит, а они по-прежнему будут прятаться за своей кучей денег?

На это мне и впрямь нечего было ответить.

– Послушайте, в этом процессе на кону – жизнь моей клиентки, у которой маленький сын. И у нее пытаются отнять все. Я не намерен…

– Да пошел ты! Может, она действительно это сделала. Здесь речь идет о двух совершенно разных вещах. У меня нет никаких доказательств. Вообще ничего. Так что оставьте меня, черт вас дери, в покое. Жизнь вашей клиентки. А как насчет моей жизни? Я тоже не хочу умирать.

Я печально покачал головой:

– Я не могу оставить вас в покое. Завтра вы выступите в качестве моего свидетеля. Вы можете отказаться отвечать на вопросы. Можете даже прибегнуть к Пятой поправке, если вы совершали какие-нибудь преступления. Но вы там будете. И они там будут и сочтут, что вы представляете для них проблему. Лучшее, что вы можете сделать, – это все выложить, Доналд. Расскажите – и вы защищены. Пять, десять лет – они никогда не смогут вам ничего сделать, потому что будет существовать протокол.

Дрисколл уставился на пепельницу, полную мелких монет, которая стояла на кофейном столике, но видел он перед собой что-то другое.

– Может, мне привести с собой адвоката? – сказал он.

Мы с Циско переглянулись. Это было именно то, чего я хотел меньше всего. Свидетель со своим собственным адвокатом всегда плохо.

– Конечно. Прекрасно. Если у вас есть адвокат, приводите. Но никакой адвокат не остановит процесс. Повестка пуленепробиваема, Доналд. Адвокат сдерет с вас тысячу за попытку отмазать от нее, но ничего не выйдет. Судья только разозлится на вас за то, что вы отнимаете у него время.

У меня в кармане зажужжал телефон. Рановато для воскресного утра. Я достал аппарат и посмотрел на дисплей: Мэгги Макферсон.

– Подумайте о том, что я вам сказал, Доналд. Мне нужно ответить на звонок, я скоро вернусь.

Я вышел в кухню, на ходу нажимая кнопку «принять».

– Мэгги? Что-то случилось?

– Да нет. Почему что-то должно случиться?

– Не знаю. Просто сейчас еще довольно рано для воскресенья. Хейли еще спит?

Для моей дочери воскресенье всегда было днем наверстывания недосыпа. Если ее не разбудить, она могла проспать до полудня.

– Разумеется. Просто, поскольку ты сам вчера не позвонил, я хотела узнать: кино не отменяется?

– Э-э…

Я смутно припомнил, что в пятницу, в кабинете Мэгги, пообещал сводить дочь в кино.

– Значит, ты занят.

В ее голосе зазвучала Интонация. Осуждающая, смешивающая тебя с дерьмом Интонация.

– В настоящий момент – да. Я на Лонг-Бич, беседую со свидетелем.

– Значит, никакого кино? Так ей и сказать?

Из гостиной доносились голоса Циско и Дрисколла, но сейчас у меня в голове было совсем другое, так что слов я не разбирал.

– Нет, Мэгги, не говори ей этого. Просто я не знаю точно, когда освобожусь. Дай мне закончить здесь, и я позвоню. Это будет раньше, чем она проснется. Ладно?

– Ладно, подождем.

Она повесила трубку прежде, чем я успел ответить. Сунув телефон в карман, я огляделся. Впечатление было такое, что кухня в этой квартире – наименее используемое помещение.

Когда я вернулся в гостиную, Дрисколл по-прежнему сидел на диване, а Циско по-прежнему стоял рядом, чтобы успеть предотвратить попытку побега.

– Доналд только что рассказывал мне, как он мечтает дать показания, – сказал он.

– Это правда? Что заставило вас изменить свое решение, Доналд?

Пройдя мимо Циско, я встал напротив Дрисколла. Тот поднял голову, пожал плечами, потом кивнул в сторону Циско:

– Он сказал, что вы ни разу не потеряли ни одного свидетеля и что, если дойдет до дела, он знает людей, которые смогут справиться с их людьми без труда. Я ему вроде как поверил.

У меня перед глазами моментально возникла картина: темная комната в клубе «Святых», я постарался побыстрее стереть ее из памяти.

– Ну да, он прав, – кивнул я. – Значит, вы согласны сотрудничать?

– Да. Я расскажу вам все, что знаю.

– Отлично. Тогда почему бы не начать прямо сейчас?

45

В начале процесса Фриман успешно отстранила мою помощницу Аронсон от участия в качестве второго номера за столом защиты – на том основании, что она числилась в списке свидетелей. В понедельник утром, когда пришла очередь Аронсон давать показания, прокурор попыталась еще раз дать ей отвод, ссылаясь на то, что ее показания не имеют отношения к делу. Первый ее протест я оспорить не мог, но что касается второго, то тут все боги юриспруденции были на моей стороне. На моей же стороне был и судья, который оставался у меня в долгу за то, что ранее в спорных случаях принял два критически важных решения в пользу обвинения.

– Ваша честь, – сказал я, – этот протест нельзя назвать честным со стороны прокурора. Штат перед лицом присяжных выдвинул в качестве мотива преступления, предположительно совершенного моей подзащитной, то, что жертва была причастна к отъему ее дома. Якобы моя клиентка разъярилась, пришла в отчаяние и потому убила. На этом зиждется все обвинение. Поэтому сейчас возражать против дачи показаний свидетельницей, которая может представить подробности дела, с их точки зрения, послужившего причиной преступления, на том основании, что эти показания не относятся к данному процессу, в лучшем случае пикантно, в худшем является верхом лицемерия.

Судья не стал терять времени на пространные рассуждения:

– Отвод свидетельницы отклонен. Введите присяжных.

Как только жюри и Аронсон оказались на своих местах, я начал прямой допрос с просьбы прояснить, почему свидетельница является экспертом со стороны защиты по вопросу об отъеме дома у Лайзы Треммел:

– Мисс Аронсон, вы ведь не были официальным адвокатом по делу об отъеме дома Лайзы Треммел, не так ли?

– Нет, я была вашей помощницей.

Я кивнул.

– И в этом качестве вы делали всю работу, между тем как мое имя лишь фигурировало в виде подписи на документах, верно?

– Да, верно. Почти все документы по этому делу составляла я и поэтому была глубоко вовлечена в него.

– Это общепринятая практика для помощника-первогодка в юридической фирме?

– Думаю, да.

Мы обменялись улыбками. Дальше я шаг за шагом провел ее через все ипотечное дело Лайзы. Я никогда не считал, что следует приспосабливаться к жюри, но в выражениях, доступных всем, доносить до присяжных самые разные предметы – от смысла деятельности биржевых маклеров до психологии «футбольных мамаш» – приходится, ибо каждое жюри состоит из двенадцати умов, вызревших на разном опыте. И всем надо рассказать одну и ту же историю. А шанс у тебя только один. В этом состоит трюк. Двенадцать умов – одна история. И это должна быть история, которая окажет воздействие на них всех.

Обозначив финансовые и юридические аспекты, с которыми столкнулась моя клиентка, я перешел к тому, по каким правилам вели игру «Уэстленд» и его представитель – компания «АЛОФТ инкорпорейтед».

– Итак, получив это дело, что вы предприняли в первую очередь?

– Как вы мне велели, я проверила все даты и детали. Вы сказали, что всегда в первую очередь следует убедиться, что истец имел право возбудить дело, в данном случае – что институт, предъявивший иск об отъеме дома, действительно имел право его предъявлять.

– Но разве в данном случае это не очевидно? Треммелы добросовестно вносили банку «Уэстленд» деньги в погашение ипотечного залога в течение почти четырех лет, но потом их постигли финансовые трудности, и они платить перестали.

– Не обязательно. В середине двухтысячных ипотечный бизнес резко обрушился. Слишком много ипотечных кредитов было выдано, затем реструктурировано и перепродано столько раз, что в ряде случаев цепочку передачи прав невозможно отследить. В нашем случае существенного значения не имело, кому Треммелы вносили свои ипотечные выплаты. Имело значение то, какое юридическое лицо законно владело правом на их ипотечный залог.

– Хорошо. И что вы обнаружили, проверив все даты и детали по делу об ипотечном залоге Треммелов?

Фриман снова попыталась отклонить вопрос на основании якобы его безотносительности к делу, но безуспешно. Мне не было необходимости повторять вопрос для Аронсон.

– Проверив даты и подробности дела, я обнаружила несоответствия и свидетельства мошенничества.

– Можете ли вы описать нам эти свидетельства?

– Да. Я нашла неоспоримые доказательства того, что документы о передаче прав были сфабрикованы, в том числе не имел юридической силы документ о праве «Уэстленда» изъять дом Треммелов вследствие неуплаты взносов.

– У вас эти документы с собой, мисс Аронсон?

– Да, и мы готовы продемонстрировать их в электронном виде.

– Прошу вас.

Аронсон открыла лэптоп, лежавший перед ней на пюпитре, и запустила программу. Документ, о котором шла речь, появился на подвесных экранах, и я попросил Аронсон перейти к объяснениям.

– Что мы здесь видим, мисс Аронсон?

– Позвольте сначала несколько предварительных пояснений. Шесть лет назад Лайза и Джефф Треммелы купили дом под ипотечный залог через брокерскую контору «Ситипро». Впоследствии она объединила их залог с пятьюдесятью девятью другими приблизительно такого же достоинства в единый портфель. Этот портфель купил банк «Уэстленд». В тот момент он нес ответственность за то, чтобы передача ему каждого из находящихся под ипотечным залогом домов сопровождалась необходимой официальной документацией. Но этого сделано не было. Уступка прав на ипотечный залог Треммелов не была должным образом оформлена.

– Откуда вам это известно? Разве то, что мы видим сейчас на экране, не является документом о передаче прав?

Я отошел от трибуны и жестом указал на подвесные экраны.

– Этот документ якобы является соглашением о перекупке прав, но если мы обратимся к его последней странице…

Она несколько раз нажала клавишу «вниз» на своем компьютере и перелистала документ к последней странице, на которой стояли подписи: подпись ответственного сотрудника банка и подпись нотариуса, заверенная государственной нотариальной печатью.

– Следует обратить внимание на два момента, – сказала Аронсон. – Согласно нотариальному свидетельству, которое вы видите, документ подписан шестого марта две тысячи седьмого года, то есть вскоре после того, как «Уэстленд» купил у конторы портфель ипотечных залогов. Имя и фамилия сотрудника, подписавшего документ со стороны банка, Мишелл Пена. Нам не удалось отыскать никакого Мишелла Пену, который бы в данный момент или в прошлом работал в «Уэстленд нэшнл» в каком бы то ни было качестве в каком бы то ни было подразделении или филиале банка. Второй момент: если вы посмотрите на нотариальную печать, на ней ясно виден срок окончания действия: две тысячи четырнадцатый.

Здесь она, как мы и договаривались, сделала паузу, словно бы поддельность печати должна была быть очевидна всем. Я помолчал, как бы ожидая продолжения, потом спросил:

– Ну, и что же не так со сроком действия, заканчивающимся в две тысячи четырнадцатым году?

– В штате Калифорния нотариальные лицензии выдаются только на пять лет. Это означает, что данная нотариальная печать должна была быть выдана в две тысячи девятом году, между тем дата составления документа, заверенного этой печатью, – шестое марта две тысячи седьмого года. Эта печать еще не была выдана в две тысячи седьмом году. А это означает, что документ составлен для того, чтобы сфальсифицировать ипотечное обязательство на собственность Треммелов банку «Уэстленд нэшнл».

Я вернулся на трибуну якобы для того, чтобы просмотреть свои записи, а на самом деле давая присяжным время уразуметь показания Аронсон. Украдкой бросив взгляд на ложу жюри, я увидел, что кое-кто из присяжных не сводит глаз с экранов. Отлично.

– И что вы подумали, когда обнаружили эту подделку?

– Что мы можем оспорить право «Уэстленда» на отъем дома у Треммел. «Уэстленд» не являлся законным держателем залога, это право по-прежнему принадлежит «Ситипро».

– Вы сообщили Лайзе Треммел о своем открытии?

– Семнадцатого декабря прошлого года мы – вы и я – встретились с клиенткой и проинформировали ее о том, что располагаем явным и убедительным свидетельством мошенничества по делу о переходе ее заложенной недвижимости в собственность залогодержателя. Мы также поставили ее в известность о намерении использовать эту улику в качестве рычага, чтобы добиться позитивного разрешения ее ситуации.