Текст книги "Современный зарубежный детектив-13. Компиляция (СИ)"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Дженнифер Линн Барнс,Майкл Коннелли,Бентли Литтл,Джо Лансдейл,Донато Карризи,Сюсукэ Митио,Питер Боланд,Джек Тодд,Лора Перселл
сообщить о нарушении

Текущая страница: 291 (всего у книги 335 страниц)

С самого детства я гонялась за жуками и ловила их, в конце концов начала их изучать; занятия стали исследованиями, а исследования – работой, и тогда меня буквально сбили с ног различия между мечтами и реальностью.

С тех пор как я начала работать в университетской лаборатории энтомологии, прошли годы, но мне давали только работу ассистента; я даже не могла получить разрешение на использование исследовательского оборудования для личных исследований. Когда я говорила профессорам и доцентам о том, чем хочу заниматься, мне отвечали, будто пригвождая печатью: «Пока рано». Но мужчинам, поступившим на работу в то же время, что и я, поручали задачи, которые явно не были простым ассистированием; они также ездили на полевые исследования за границу. Вероятно, слова «пока рано» несли в себе смысл: пока рано для женщины. Вот такой была эпоха Сёва[416]416
  Эпоха Сёва – 1926–1989 гг.


[Закрыть].

В тот год, когда я встретила Тасаку, в мире одна за другой происходили глобальные перемены. В Америке на пост президента пришел Джордж Буш, в Берлине разрушили Берлинскую стену, в Японии почил император Сёва и началась эпоха Хэйсэй[417]417
  Эпоха Хэйсэй – 1989–2019 гг.


[Закрыть]. Еще не успели мы привыкнуть к новому девизу правления, как кабинет Такэсита[418]418
  Нобору Такэсита (1924–2000) – японский государственный деятель, премьер-министр Японии (1987–1989). – Примеч. ред.


[Закрыть] сменился кабинетом Уно[419]419
  Сосукэ Уно (1922–1998) – японский государственный и политический деятель, премьер-министр Японии (1989). – Примеч. ред.


[Закрыть], а через два месяца произошел переход к кабинету Умибэ. Мир находился в разгаре «экономики пузыря»[420]420
  «Экономика пузыря» – период в истории Японии с 1986 по 1991 г., характеризовавшийся многократным ростом цен на рынке недвижимости и фондовом рынке. – Примеч. ред.


[Закрыть], работники компаний вкалывали как ненормальные, зарабатывая безумные деньги, реклама энергетиков по телевизору обещала: «Вы сможете работать двадцать четыре часа без перерыва». Но, несмотря на то что я жила в эпоху таких больших потрясений, в моей повседневной жизни не было никаких изменений. Я и сейчас была готова провалиться в расщелину между моими мечтами и реальностью.

Лето подходило к концу, и в одну из сред я поздно вечером вышла из дома. Шла я медленно, на лице у меня было «до страшного бесстрастное выражение». На вечернем пляже, раскинувшемся за защитным дорожным ограждением, вспыхивал свет петард, слышались бодрые молодые голоса парней и девушек. Однако до меня доносились только гласные звуки; казалось, будто я слышу эти голоса со дна моря. Я шла сквозь мутную воду, ползла безо всякой цели, будто обессилевший жук-скоморох.

Впервые в жизни я раздвинула скользящие двери питейного заведения, и тотчас мои уши наполнились шумом, царившим внутри него. Несколько мужчин окинули меня бесцеремонными взглядами. Пытаясь убежать от этих взглядов, я села в углу стойки. Внутри пахло сигаретным дымом и жареной рыбой.

Прошло некоторое время, но ко мне никто не подходил принять заказ, и я робко оглянулась. Седоволосый мужчина – похоже, владелец заведения – весело смеялся вместе с гостями в слегка приподнятой зоне, устланной циновками татами. Я рассеянно поджала губы, и тут мужчина, который сидел за стойкой через одно место от меня, взял и придвинулся ко мне.

– Сасими из кальмара – вкуснятина.

У него был низкий грудной голос, как будто звучащий из глубины его груди в белой рубашке.

– А еще жареная рыба-меч. Если любите вареную рыбу, то хороша камбала. Я все перепробовал. Все вкусное.

Я неопределенно кивнула. Мужчина, обернувшись через плечо назад, позвал владельца:

– Сюда сасими из кальмара. Напитков не надо, принеси еще одну рюмку.

Я поняла, что он хочет поделиться со мной своим саке, только после того, как он налил мне его в принесенную рюмку.

Что я говорила, не помню. А может, почти ничего и не говорила. Я же привыкла общаться с бессловесными существами и не понимала, как вести непринужденную беседу ни о чем. В тот вечер я узнала, что мужчину зовут Тасака. Что он живет в соседней префектуре в двух с небольшим часах езды на электричке. Что он работает в агентстве по недвижимости, расположенном там. Что каждую среду он приезжает в наш город в офис. Он рассказал, что в недвижимости наблюдается невероятный экономический подъем, цены бешено растут, но от покупателей нет отбоя, и зарплата постоянно увеличивается. Он говорил с приятной интонацией, без всякого высокомерия.

После окончания университета я окунулась с головой в крохотный мирок нашей лаборатории, поэтому всё, что говорил Тасака, казалось мне новым и свежим. Даже непривычное для меня саке, которое он мне подливал, представлялось глотком свежего воздуха.

– На следующей неделе опять буду здесь.

На прощание он указал пальцем на пол заведения и, напоминая движениями китайского богомола, посмотрел мне в лицо. Наверное, он звал меня на свидание, но я не была в этом уверена. Поэтому, когда в следующую среду я пошла в то же место, оделась так, как будто просто вышла из дома, не наряжаясь. В ответ на улыбку Тасаки, который поприветствовал меня у стойки, я сделала вид, что еле вспомнила его.

Так мы стали встречаться с ним каждую среду. Я говорила, наверное, вполовину меньше, чем Тасака, но больше на треть, чем раньше. Когда мы выходили из заведения и он говорил мне: «Спокойной ночи», у меня пересыхало и начинало саднить горло.

На пятый раз мы дошли до моего дома.

Пока мы шли, редко переговариваясь, по пешеходной дорожке с фонарями, освещающими ее через равные промежутки округлым светом, я уже была на все готова. Я сделала уборку в комнате, спрятала в шкафу многочисленные коробки с чучелами насекомых, которые хранила с самого детства. Мне хотелось измениться. Хотелось что-то поменять. Я хотела почувствовать дыхание другого человека и сердцем, и телом.

Узнав, что у меня это в первый раз, Тасака весь засветился от счастья, не скрывая этого.

Начиная с той ночи, он стал приходить ко мне каждую среду. Я покупала продукты в супермаркете по дороге с работы домой, готовила ему еду, а после того как мы соединяли наши тела, он спал со мной под одним одеялом до утра. В те дни, когда мы не виделись, я звонила ему по телефону. Мне было приятно, что в глубокую лужу моей одинокой жизни стали проникать запахи и тепло человека. Было приятно, что тихое дно замутилось от активного движения жизни. Я даже представить себе не могла, что эта мутная взвесь вскоре распространится до каждого уголка и вода никогда больше не сможет вернуть себе прежний цвет.

– Сколько бы ни росла зарплата, у компании есть свой финансовый предел.

О своем желании вложить сбережения в акции Тасака сказал перед началом нового года. Я ничего не соображала в финансовых делах. Поэтому одобрила его идею не раздумывая, так как считала: если Тасака что-то придумал, значит, это правильно.

Придя в следующую среду ко мне домой, он рассказал мне про акции: они быстро и заметно поднялись в цене. Тасака несколько раз повторил: «Это исторический максимум!», глаза его горели. Я слушала его, и в груди у меня разливалось тепло от надежд на будущее.

Но сразу после начала нового года в разнообразных СМИ пошла информация о резком падении курса акций. Тасаку как будто подменили: он нервничал, все время, которое проводил у меня дома, не отрывался от телевизора, смотрел одни только новости. Я гладила его по руке и повторяла одни и те же слова: «Все наладится, все наладится…» Но, наверное, я говорила их самой себе.

Падение акций продолжалось. Тасака стал неразговорчив. Иногда он что-то бормотал себе под нос низким, мелко вибрирующим голосом, как будто в груди у него поселился рой шершней. И когда он лежал на мне, казалось, будто он сливает всю злость в свои движения. Это были первые явные признаки его агрессии, которая впоследствии стала развиваться. Я не могла ничего сделать для него и поэтому убедила себя, что мое терпение и покорность послужат для него поддержкой.

Вскоре мыльный пузырь экономики начал схлопываться. СМИ трубили о продолжающемся падении акций. Тасака перестал выходить на связь. Он не приходил ко мне, не отвечал на звонки на домашний телефон. Но однажды вечером оказался около двери в мою квартиру. Был разгар майских праздников Золотой недели[421]421
  Золотой неделей называют несколько праздничных дней, объединенных выходными, обычно в конце апреля – начале мая. – Примеч. ред.


[Закрыть], я только что вернулась из библиотеки на холме, где изучала необходимые мне вещи. Хотя на него падали лучи солнца с запада, Тасака выглядел как черная тень. Он сказал, что агентство по недвижимости, в котором он работал, разорилось.

– Мне и жить теперь негде…

Дом, в котором он жил, принадлежал агентству и сдавался для неженатых сотрудников компании; компания обанкротилась, и из дома пришлось съехать.

В ту ночь Тасака двигался на мне бесконечно. Когда за занавесками стало светлеть, я наконец-то вздремнула, превозмогая боль в нижней части живота, но через каких-то три часа зазвонил звонок. Приехала доставка – привезли вещи, которые заранее отправил Тасака. Вроде как он продал всю свою мебель за гроши, отправив ко мне домой самую малость из своих вещей.

С того момента прошло немного времени. Но, несмотря на это, я не могла вспомнить, когда он впервые схватил меня за волосы, когда впервые дал мне пощечину. Память о боли росла, как гирлянда; первое воспоминание казалось мутным и далеким, но все части гирлянды были четко связаны друг с другом внутри меня, и не успела я опомниться, как нитка гирлянды прочно впилась в мое тело. Так, что я даже пошевелиться не могла. То ли она порвет меня на мелкие кусочки, то ли мне разрезать ее вместе с кусками своей плоти – другого выхода у меня не было. Кстати, когда в ту ночь я увидела нож у себя перед глазами, я нашла еще один способ.

Опомнившись, я увидела, что реализовала его собственными руками.

– …Никак не могу понять…

Проверив свою руку, висевшую на повязке, Нисикимо посмотрел на меня с таким видом, как будто пытался разгадать очень сложную головоломку. Из-за отверстия в окне в комнате было дико холодно.

– Почему же «все это из-за тебя»? Дело в акциях?

Прежде чем дождаться моего ответа, Нисикимо рассмеялся, широко раскрыв рот. Накинутое на его спину одеяло соскользнуло, открыв тело в одной футболке.

– В неудачах в азартных играх виноват сам игрок.

Я и не думала, что акции – это азартная игра. До сих пор я считала, что Тасака изменился из-за своего невезения. Что я не смогла помочь ему справиться с этим.

– Ну да, вам обоим было несладко.

С улыбкой, застывшей на худом лице, Нисикимо поправил одеяло, подтянув его на плечи. Неужели это он совсем недавно на самом деле всадил нож в человеческое тело и утопил его в море? Он делал это настолько буднично, что невозможно было поверить, хотя я и стояла очень близко к нему. Хотя и тряслась всем телом, обрабатывая его рану антисептиком, делая ему перевязку и подвешивая руку на ткань треугольником. Хотя и до сих пор продолжала трястись.

– У вас есть что-нибудь вроде картонки? – Нисикимо показал подбородком на стекло окна в пол, в котором было отверстие. – Я заткну дыру, а то вам холодно, наверное…

Я открыла шкаф и вытянула картонную коробку с летней одеждой. Нисикимо ловко оторвал верхнюю часть коробки одной левой рукой и прикрепил с помощью скотча, закрыв отверстие в окне. За окном было живое ограждение, так что со стороны пешеходной дорожки вряд ли можно было заметить наши экстренные меры.

– Почему вы хотели убить Тасаку? – наконец-то решилась спросить я. – Что у вас с ним было?

Продолжая стоять у окна, Нисикимо поднял брови и быстро отвел взгляд – так ребенок, шалость которого раскрыли, пытается сделать вид, что он ни при чем.

– Этого я сказать не могу.

– Скажите мне, пожалуйста.

– Да если б и сказал, это ничего не изменит.

– Ну, по крайней мере, скажите, кто вы такой.

– Такой какой?

– Ну, кем работаете?

– Хожу на тунца-бонито.

Не то чтобы я ожидала какой-то конкретный ответ. Но сказанное им было за гранью моих предположений. Конечно, обрабатывая его рану, я заметила мышцы под футболкой. По тому, как Нисикимо управлялся с моторной лодкой, было понятно, что в море он не новичок.

– Я практически все свое время провожу на корабле, а сейчас я на суше, потому что у нас перерыв в промысле рыбы, – сказал он и зачем-то резко сел у окна. Таким внезапным движением, будто ноги у него подкосились. Глаза его ни на чем не фокусировались. «Мало ли что, – подумала я и прикоснулась рукой к его лбу. – Может ли вообще у человека так подняться температура?» Настолько он был горячим.

– Лягте, пожалуйста.

Наверное, рана воспалилась. Обрабатывая ее, я почувствовала, что его правая рука была горячей, как на пожаре, но, судя по всему, жар уже распространился по всему телу.

– Нет, всё в порядке, в порядке…

Однако я отвела его в постель, которая была расстелена прямо на полу, Нисикимо лег, упав туда как подкошенный. Я накрыла его одеялом и покрывалом, но и этого, видимо, было недостаточно. Хотя мы и закрыли отверстие в окне, картонка была не лучшим методом экстренной защиты, и в комнате продолжал царить холод. Я достала еще одно одеяло, которым пользовалась летом. «Извините», – пробормотал Нисикимо и грустно улыбнулся. По его голосу и выражению лица я поняла, что до сих пор он старался изо всех сил вести себя как ни в чем не бывало.

Вскоре Нисикимо закрыл глаза, грустная улыбка постепенно исчезла с его лица, и, пока я смотрела на него, он уснул.

Я встала, сделала приглушенный свет – и впервые обратила внимание на то, что осталась без одеяла. Такая крошечная неудача, но она словно упала в стакан с водой, полный до краев, – и у меня вдруг покатились слезы. Ноги стали ватными, я опустилась на татами и, дыша ртом, изо всех сил пыталась сдержать рыдания. Слезы каплями падали на мои лежавшие на коленях сжатые руки.

Продолжая плакать, я легла и залезла под краешек одеяла. Мои руки и ноги, уставшие до предела, таяли под одеялом, словно куски рафинада, я больше не могла ни о чем думать. Так и уснула.

4

Первую патрульную машину я увидела на рассвете.

Я вылезла из-под двух одеял, раздвинула занавески маленького окна и увидела, как полицейская машина на очень медленной скорости движется по дороге перед морем слева направо. Мне показалось, что кто-то сжал в руке мое сердце. Я не могла пошевелиться – так и стояла, вцепившись в занавеску.

– Это обычный патруль. – Нисикимо встал у меня за спиной.

– Но до сих пор патрульные машины никогда тут не разъезжали.

– Вы просто их не замечали.

Действительно ли труп Тасаки утонул в море? Может, этот труп с ранами в груди и животе куда-то быстро прибило волнами и теперь полиция ищет убийцу? Даже если полиция сюда не придет, не факт, что она не нашла труп Тасаки. Ведь тот мог никому и не говорить, что живет здесь…

Я вспоминала, что случилось здесь вчера. После того как я ударила Тасаку ножом в грудь, Нисикимо сказал, что пригонит лодку, и ушел, оставив меня наедине с трупом. Он вернулся минут через тридцать, поставив перед дверью тележку, которую, как он сказал, нашел на стройке, с голубой виниловой пленкой, свернутой в трубку. Затем положил тело Тасаки на тележку и спрятал его под пленкой. Мы выкатили тележку на неосвещенную пешеходную дорожку и двинулись вниз, к морю. В самом начале пирса стояла моторная лодка. Утопив тело, мы вернулись к пирсу. Нисикимо велел мне идти первой, а сам пришел ко мне где-то через полчаса, чтобы обработать рану, сказав, что вернул тележку и пленку обратно на стройку.

– А где лодка?

– Спрятана там, где ее никто не найдет. Никаких проблем не будет – разумеется, я аккуратно вытер кровь и убрал все следы.

Я включила телевизор, настроив его на канал с программой новостей. Я сверлила экран глазами некоторое время, но по нему по-прежнему обсуждали экономический кризис. Значит ли это, что тело Тасаки не найдено? Или же пока эту информацию не передали в СМИ? Или же не такая это и новость, что выловили тело утопленника, чтобы об этом трубили по телевизору?

– Вам нужно жить так же, как обычно.

Я посмотрела на часы на стене – пора идти на работу. Я поспешно собралась и предупредила Нисикимо никуда не выходить, пока меня нет дома. Сказала ему: «У вас еще температура не упала», но на самом деле я безумно боялась остаться дома одна.

Вечером на обратном пути я купила обезболивающее в аптеке и вернулась домой. Входя в прихожую, заметила, как за угол заворачивает патрульная машина.

– Может, в округе работают воры, – с отсутствующим взглядом засмеялся Нисикимо.

Говорят, в портовых городах много домов, где отсутствуют мужчины, и тут чаще происходят ночные ограбления.

Но я с легкостью разгадала, что мрак, отражающийся в его глазах, был вызван не только высокой температурой. Сейчас мне кажется, что Нисикимо уже тогда начал понимать, какую ошибку он совершил.

– Я обработаю рану.

Я открыла аптечку, достала антисептик и новый бинт. Присела на колени у постели и вытянула обе руки, а Нисикимо снял повязку через голову.

– Вы находитесь на возвышенности… А вы видели когда-нибудь цветок, распускающийся в море?

Я покачала головой. Я никогда не видела ничего подобного, да и не понимала, что он имеет в виду.

– Как объяснить… Бывает же, что сквозь просвет в облаках светят прямые лучи солнца.

– Рассеянный свет? – Я ненадолго задумалась, наклонив голову, а затем сказала более понятным языком: – Лестница ангелов?

– Да, это название больше подходит, – улыбнулся Нисикимо. – Моя мать говорила, что в детстве видела эту лестницу из окна дома. Лучи, направленные к морю. И не один, а пять… Как будто поверхность моря одновременно подсвечивалась гигантскими фонарями. Это было так красиво, что мать не могла оторвать взгляд, но ей надо было помогать родителям, и, оставив свое занятие, она ушла в глубину дома.

Я положила гигроскопичную марлю, пропитанную антисептиком, на его глубокую рану. Мне так же делала медсестра, когда я сильно поранила правое бедро в детстве. Помню, как резкая боль до кости пронизывала меня всякий раз, когда марля с антисептиком касалась моей раны. Но у Нисикимо ни один мускул на лице даже не дрогнул, он сидел не шевелясь.

– Мать умерла, когда мне было девять, и, наверное, в ее жизни не было ни похвалы, ни счастья. Незадолго до своей смерти она говорила: если б она тогда выбежала из дома, села в лодку и подплыла поближе к свету, то собственными глазами увидела бы светящийся цветок. Пять лучей выстроились на морской глади и при удачном стечении обстоятельств могли образовать цветок. Каждый луч стал бы лепестком… Как на десятииеновой монетке по кругу.

Вероятность такого события, скорее всего, очень низкая. Но и нельзя сказать, что оно не может произойти. Интересно, насколько это красиво, если увидеть.

– Мать сказала: если б я увидела цветок из лучей света, то, может, и жизнь моя сложилась бы немного иначе. Выражение лица у нее было такое, как будто она смотрела счастливый сон. Услышав ее слова, я понял, почему она иногда отвлекалась от домашних дел и рассеянно смотрела в сторону моря… В итоге мать, как ни жаль ее, умерла, так и не увидев цветок из света. А я, как ребенок, не знакомый с железной логикой, наивно думал о том, что, действительно, если б она увидела цветок, то, может, и жизнь у нее была бы другой…

Нисикимо стал медленнее шевелить губами, его слова становилось разобрать всё сложнее. Я потрогала его лоб, и – о ужас! – он был еще горячее, чем сегодня утром. Может быть, Никисимо никак не отреагировал на жжение от антисептика из-за высокой температуры.

– Мою жизнь тоже правильной не назовешь, но когда я думаю про то, как увидеть эту лестницу ангелов… если б я смог увидеть ее, то тогда и жизнь моя, наверное, изменилась бы.

Я спросила, удалось ли ему ее увидеть. Нисикимо бессильно покачал головой.

5

Температура Нисикимо не упала ни на следующий день, ни после.

Каждое утро я выходила на работу, оставляя Нисикимо лежать у меня дома. По пути в университет покупала в киоске газету и внимательно ее просматривала, сидя в углу лаборатории. Информации о том, что тело нашли, не было; в программах новостей, которые я смотрела дома, тоже ничего не сообщалось.

На улицах я часто стала замечать патрульные машины. По дороге на работу и с работы. Из окна квартиры. Мне точно не показалось: они стали ездить чаще.

По дороге с работы я заходила в супермаркет, покупала продукты и готовила на двоих. Я ела за низким столиком, а Нисикимо, приподнявшись, – в постели. Мы разговаривали, тщательно выбирая темы и стараясь не касаться того, что произошло той ночью. О чем мечтали в детстве. О том, как я хотела стать энтомологом и путешествовать по миру. О том, что вряд ли этой мечте суждено будет сбыться. Об устройстве пахучих желез лесных клопов. О массовых зимовках азиатских божьих коровок. Нисикимо хотел посмотреть чучела насекомых, которые я делала в детстве и теперь перестала вынимать из шкафа. Я доставала коробки со своей энтомологической коллекцией и ставила их рядком на татами, а у него начинали гореть глаза, как у мальчишки. Я и сама разглядывала их, как забытые родные вещи. Жилки крыльев бабочек, панцирь жука носорога. Усики мотылька, похожие на зубчики расчески. Я вспомнила после долгого перерыва, с какой важностью относилась к порядку расположения насекомых. Например, чтобы разложить насекомых по четыре вида на строке, существует удивительное количество вариантов. Если взять количество насекомых за N, то будет N-факториал[422]422
  Факториал – произведение всех натуральных чисел от 1 до данного числа. Например, факториал числа 5 будет равен 1 × 2 × 3 × 4 × 5 = 120. – Примеч. ред.


[Закрыть] вариантов. То есть если N = 4, то количество вариантов будет 4 × 3 × 2 × 1 = 24. А если N = 5, то количество вариантов будет 120. А если 6, то 720. Конечно, тогда я не знала эту формулу. Сколько бы я их ни раскладывала, всегда находилась новая последовательность. И я никак не могла решить, какую выбрать.

В большинстве случаев Нисикимо рассказывал мне про рыб. Его лодка иногда отправлялась за тунцом до Папуа – Новой Гвинеи, неподалеку от Австралии. Он проводил в море от одного до нескольких месяцев, если плавание было долгим. И все это время был в море.

– Но с декабря по январь включительно – перерыв в промысле, длинные каникулы.

Почему в этот перерыв он собирался убить Тасаку? Что, собственно, произошло между ними? Шли дни, но я так и не могла задать ему эти вопросы.

Отверстие в окне по-прежнему было закрыто картонкой, в квартире стоял постоянный холод, и мы спали под двумя одеялами на расстоянии ладони друг от друга.

6

Прошло дней десять, и наконец у Нисикимо спала температура. И рана на руке с каждой утренней и вечерней перевязкой заживала все лучше.

– Извините, что доставил вам столько беспокойства…

В тот вечер Нисикимо помогал мне на кухне готовить ужин. Он пока не мог пользоваться правой рукой, но все равно я с первого взгляда поняла, что он знает, что делать. Если б он мог пользоваться обеими руками, то, наверное, готовил бы лучше меня.

– Завтра я уйду, – улыбнулся Нисикимо, глядя мне в лицо и ожидая, пока нагреется масло для темпуры. – Постарайтесь забыть обо всем.

Я только и могла, что безразлично кивнуть. Нисикимо зачем-то выключил огонь. Он помолчал некоторое время, а потом повернулся, встав напротив меня. Продолжая молчать, мы стояли на кухне, глядя в глаза друг другу. Хотя мы жили вместе в этой крошечной квартирке, впервые столь долго смотрели друг другу в глаза.

– У меня есть к вам одна просьба.

– Если я смогу…

– Сможете, – кивнул Нисикимо.

Но это была просьба, которую невозможно было исполнить.

– Если полиция когда-нибудь узнает о произошедшем той ночью, я хочу, чтобы вы сказали, что это я зарезал его. Я проник к вам в дом, убил его и унес куда-то тело. А вы не могли обратиться в полицию, потому что я вам угрожал.

– Я не смогу этого сделать.

– Это даже не подлежит обсуждению.

– Убила его я, и тело мы вынесли вместе.

– Сделайте так, даже если не можете. Прошу вас… Если б я был посмелее… и посильнее, то сам убил бы его.

– Нисикимо, я даже не знаю, почему вы хотели его убить. И как я могу согласиться с вашим предложением?

– И тем не менее я хочу, чтобы вы мне пообещали. После того как я уйду, есть вероятность, что полиция заглянет сюда, чтобы проверить какую-то информацию о нем. Тогда назовите мое имя, опишите мою внешность и скажите, что всё – дело моих рук.

Прежде чем я смогла ответить, раздался звонок в дверь.

Мы переглянулись, затаив дыхание. Звонок прозвенел еще раз, а вслед за ним послышался мужской голос:

– Извините, что отвлекаю вас…

– Это, наверное, коммивояжер, – нарочно прошептала я; мне хотелось, чтобы так оно и было. На самом деле сюда часто приходят продавцы товаров. Наверное, действительно, потому что в портовом городе мужчин часто не бывает дома.

Звонок сработал в третий раз. И опять послышался голос:

– Можно вас на минутку?

Я тихонько вышла в прихожую. Посмотрела в глазок – за дверью стоял мужчина лет сорока. И пиджак, и брюки у него были мятые, не держали форму. Под мышкой он зажимал кожаную куртку, сумки или портфеля с собой не было. На коммивояжера он не очень был похож. Мужчина приблизил лицо к глазку и легонько улыбнулся. Может быть, по изменению света он понял, что я в него смотрю.

– Я из полиции.

У меня внутри все похолодело. Я оглянулась назад. Нисикимо, беззвучно переместившись, спрятался в шкафу.

– …Да?

– Мы обходим все дома поблизости; мне хотелось бы вам кое-что показать.

Решившись, я повернула ключ и открыла дверь. В это мгновение у меня за спиной послышался тихий свист. Это воздух выходил между отверстием в окне и закрывавшей его картонкой. Этот ставший привычным звук пронзил мою грудь холодным клинком.

– Простите, ради бога, вы уже ужинали?

– Нет… Что вы хотели?

Мужчина показал мне удостоверение, представился и достал из внутреннего кармана пиджака фотографию.

– Извините, что так внезапно… Не видели ли вы где-нибудь этого человека?

Я посмотрела некоторое время на фотографию и покачала головой.

– Мне кажется, нет.

– Может быть, видели кого-то похожего?

Я задумчиво наклонила голову и посмотрела на фотографию еще несколько секунд.

– Наверное, нет.

Я сказала «наверное», так как категоричный ответ мог бы вызвать подозрения.

Сыщик держал в руках фотографию, на которой прямо в камеру смотрел, поджав губы, не кто иной, как Нисикимо.

7

Почему полиция разыскивала Нисикимо? Что он, собственно, сделал? Связано ли это с тем, что он хотел убить Тасаку? Сколько я ни задавала эти вопросы, Нисикимо только качал головой.

– Значит, на вашей лодке остались улики от перевозки трупа, которые нашли полицейские?

– Эта лодка досталась мне непрямым путем, так что, даже если ее найдут, она никак со мной не связана.

Тогда, может быть, тело Тасаки достали на берег. Полицейские догадались о связи Тасаки и Нисикимо – уж не знаю, что это была за связь, – и теперь они ищут Нисикимо как убийцу. Но и на это он покачал головой. Если бы тело с ножевым ранением всплыло, об этом обязательно сообщили бы в новостях.

– Полиция ищет меня по совершенно другой причине. Так что не волнуйтесь. Я уйду, не буду доставлять вам хлопот. Даже не завтра, а сегодня ночью.

– Нет.

Нисикимо с удивлением посмотрел на меня, а я добавила жестким голосом:

– Оставайтесь здесь.

Я не понимала, что происходит. Но если он выйдет из этой комнаты, его поймает полиция. Я была готова даже к тому, что из-за этого убийство Тасаки раскроется. Ну а что поделаешь, надо брать ответственность за содеянное. Мне просто хотелось защитить Нисикимо. Он спас меня. Когда Тасака твердой рукой, без всяких сомнений, занес надо мной нож, Нисикимо самоотверженно остановил его. Если б не он, я могла бы умереть той ночью.

– Хотя бы до того, как заживет ваша рана.

Нисикимо надолго замолчал, а затем бросил:

– Если прислушаетесь к моей просьбе.

Мне ничего не оставалось, кроме как кивнуть.

Так со следующего дня продолжилась наша странная жизнь. Нисикимо не выходил из квартиры ни на шаг, а я как ни в чем не бывало каждое утро шла на работу. По дороге брала в киоске газету, читала ее в углу лаборатории, на обратном пути с работы заходила в супермаркет и покупала продукты на двоих. Возвращалась домой, мы вдвоем готовили еду, ели ее за низеньким столом, сидя друг напротив друга, и внимательно смотрели новости по телевизору. Ночью мы спали под двумя маленькими одеялами, а расстояние между нами в одну ладонь постепенно сокращалось сначала до детской ладони, потом до четырех пальцев, трех, двух, одного…

8

Первый раз мы соединили наши тела под далекий звон новогодних колоколов.

Отодвинувшись от меня, Нисикимо заметил шрам, до сих пор остававшийся на моем бедре. Наверное, он подумал, что это от раны, нанесенной мне Тасакой. Я прочитала этот вопрос в его глазах – и отрицательно покачала головой.

– Это от травмы, которую я получила гораздо раньше.

Я училась в четвертом классе началки и по дороге из школы погналась за бабочкой, самцом каллимы-листовидки. Я упала и покатилась по покрытому травой склону. Каллима-листовидка – маленькая бабочка, которую можно встретить по всей Японии; у нее светло-голубые крылышки. Она часто встречается и за границей и по-английски называется Холли блю. Оттенки голубого отличаются в зависимости от особи. В тот раз, когда я возвращалась из школы, передо мной пролетела красивая бабочка насыщенного голубого цвета, какой бывает далеко не у каждой каллимы.

– Хорошо бы, чтобы он когда-нибудь исчез…

Несмотря на то что еще несколько минут назад мы были в объятиях друг друга, Нисикимо говорил со своей обычной интонацией, только тембр голоса был другим.

– Я получила эту травму по собственной оплошности, так что пусть будет как будет.

За окном продолжали звонить новогодние колокола. Это происходило через большие промежутки времени, так что казалось, будто звон уже закончился, ты забываешь о нем, а он раздается снова. Голос Нисикимо звучал у меня в ушах, приятно грея кожу; я чувствовала, как беззвучно развязываются нити стягивающей мое тело гирлянды.

– Когда уеду отсюда, пойду в море, – сказал Нисикимо, и я больше не услышала звука колоколов – наверное, пробил сто восьмой удар. А может быть, я просто перестала их слышать.

– Но вас ищет полиция.

– Я буду на корабле.

В глазах вглядывавшегося в меня Нисикимо отражался свет потолочных светильников. В его немного влажных зрачках он выглядел мелкими отражениями бенгальских огней.

– А сколько времени вы будете в плавании?

– Может быть, несколько месяцев, а может, и подольше.

– Когда вернетесь, приходите сюда.

Нисикимо заглянул мне в лицо, видимо чтобы удостовериться в серьезности моих намерений.

– Обязательно приходите.

9

О лестнице ангелов говорится в Ветхом Завете. Однажды Иаков во сне посмотрел на небо и увидел, как ангелы поднимаются и спускаются по лестнице из света, проникающего сквозь облака.

Я увидела ее в тот день, когда наша совместная жизнь с Нисикимо закончилась.

Наступила последняя декада января. Воскресный день. Я внезапно посмотрела на улицу через маленькое окно – поверхность моря освещали узкие нити света. Только что закончился дождь, по небу расползлись серые тучи, и сквозь просветы в них светил белый слабый свет. Не один луч. К морю направлялись два, три луча…

– Может быть, сегодня нам удастся увидеть, – сказал стоящий рядом со мной Нисикимо хриплым голосом.