Текст книги "Современный зарубежный детектив-13. Компиляция (СИ)"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Дженнифер Линн Барнс,Майкл Коннелли,Бентли Литтл,Джо Лансдейл,Донато Карризи,Сюсукэ Митио,Питер Боланд,Джек Тодд,Лора Перселл
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 335 страниц)

Глава 40

Два часа спустя, когда Дебютанток и Кавалеров распределяли по группам для вечерней доставки пожертвований, я все еще сомневалась, что Кэмпбелл сказала правду, заявив, что не могла оставить Ника.

– Сойер Тафт.

Я подняла глаза. Шарлотта стояла перед нами с планшетом в руках.

– Ты в пятой группе. Вы будете доставлять материальную помощь в дома престарелых.

Жена сенатора, не останавливаясь, зачитала имена остальных членов моей группы, в которую не вошли Лили, Кэмпбелл, Сэди-Грэйс или Бун. Видимо, комитет Бала Симфонии решил разделить нас, дабы оградить от неприятностей.

Я устроилась в машине с четырьмя другими членами моей команды – двумя Кавалерами и двумя Дебютантками, – и мне тут же не преминули напомнить, что за пределами моего ближайшего окружения блудная внучка Сойер Тафт все еще была чем-то вроде легенды. На меня обрушился шквал вопросов и высказываний, иногда не очень любезных.

Когда мы прибыли в первый дом престарелых, чтобы порадовать стариков всякими мелочами, я уже была готова сбежать.

К третьему я начала думать, что полная сенсорная депривация звучит очень даже неплохо.

К сожалению, мне не удалось отсидеться в тихом темном уголке, где не было ни вопросов, ни физического контакта. По какой-то непонятной причине из всей нашей группы именно меня назначили главной по обнимашкам.

– Это так мило! – Пожилая женщина крепко прижала меня к себе. – Только вот шоколад мне нельзя. – Она взяла книгу из своей корзинки и тихо спросила: – У вас есть что-нибудь, где поцелуев побольше?

Несмотря на то что мне не очень нравилось пребывать в статусе скандально известной Сойер Тафт, я получила удовольствие от оставшейся части нашего задания. Из трех домов, которые мы посетили, этот, последний, был, безусловно, самым престижным, но и его обитатели больше остальных нуждались в медицинской помощи.

И вот я скользнула в крайнюю палату, держа в руках последнюю корзину. Я поискала взглядом обитателя комнаты и обнаружила его на кровати. Три мысли промелькнули одна за другой.

Пациент лежал на кровати без сознания.

Пациент был подключен к целому ряду медицинских аппаратов.

Пациент был ненамного старше меня.

Я медленно подошла к кровати, крепче сжав корзину. Сколько ему? Двадцать один? Двадцать два? Его темные волосы выглядели недавно подстриженными, но что-то в постоянном бип-бип-бип на заднем плане подсказывало мне, что в момент стрижки он вряд ли бодрствовал.

– Привет. – Я как-то читала, что люди могут слышать, даже если находятся без сознания. – Не пойми меня неправильно, но ты либо очень крепко спишь, либо находишься в коме.

Ответа не последовало.

Наверное, мне следовало просто оставить корзинку родственникам пациента или же отдать ее кому-нибудь другому. Но я вдруг села у кровати и сама стала развязывать тщательно завернутый целлофан. Судя по замысловатому банту, корзинку упаковывала Сэди-Грэйс.

– Если ты не против, – сказала я темноволосому парню, – я недолго посижу тут и передохну.

Ответа, естественно, не было.

Я решила почитать ему книгу, которая лежала в корзине. Старушка, которой было мало поцелуев, оценила бы ее по достоинству.

Мы с Парнем-в-коме отлично проводили время, когда я услышала, как открылась дверь.

Я предположила, что это либо медсестра, либо кто-то из других участников Бала Симфонии.

Как оказалось, я ошиблась.

– Что ты здесь делаешь?

Повернувшись к двери, я замерла.

– Ник!

Это все, на что я была способна, увидев его на пороге.

– Что ты здесь делаешь? – повторил он.

– Еда, одежда, приятные мелочи и хорошая компания. – Я чувствовала себя полной идиоткой, но мне удалось кивнуть в сторону корзины на прикроватной тумбочке. – Такая фишка.

– А если я попрошу тебя уйти?

Это был не тот парень в поло, которого я встречала в клубе, не бармен с маскарада. В его тоне и позе не было агрессии, но и благодушия тоже. Маска вежливости спала.

– Мне жаль, что ты потерял работу. – Вряд ли я имела право говорить эти слова, но все же произнесла их. – Я знаю, что ты ничего не крал.

– Я бы спросил, откуда ты это знаешь, но мне все равно.

Он не улыбался, как и я. Было даже здорово, что ни один из нас не притворялся.

– Могу я чем-нибудь помочь? – спросила я. – Тебе?

– Вау! – Голос Ника эхом прокатился по стенам палаты. – Быстро же они тебя обратили. – Он фыркнул. – Могу я чем-нибудь помочь тебе?

Только когда Ник передразнил меня, я осознала, насколько это прозвучало в духе Лилиан. Или тети Оливии. Или Лили. Как будто я могла взмахнуть волшебной палочкой и все исправить.

– Должна же я была хоть что-то сказать, – ответила я сквозь сжатые зубы. Это было глупо и все равно ничего бы не изменило, но мы оба сейчас были здесь, а они с лежавшим в коме парнем были так похожи, что не оставалось никаких сомнений: они родственники. – Я знаю, кто тебя подставил, и…

– Замолчи. – Ник неспешно двинулся в мою сторону и остановился в изножье кровати. – Что бы ты ни хотела сказать, лучше молчи. – Он больше не злился, наоборот, в его голосе звучало что-то похожее на нежность. – Что бы ты ни знала, о ком бы ты ни знала – я не хочу, чтобы ты рассказывала мне. – Он помолчал. – И лучше будет, если ты вообще никому не расскажешь.

– Что? – Я не понимала его.

– Я хочу, чтобы ты держала язык за зубами.

Я хотела поспорить, но он не позволил.

– Ну и что, что я потерял работу. Ты видела это место? – Ник обвел рукой частную палату. – Думаешь, я мог бы позволить себе такое на зарплату парковщика? Или бармена?

Он не сказал, откуда у него деньги, чтобы оплачивать пребывание здесь. Вдруг до меня дошло, что я могла неправильно истолковать всю эту ситуацию с Кэмпбелл. А если она не пыталась ему навредить?

Если она пыталась помочь ему?

– Ты… – начала я.

– Нет. – Ник не дал мне закончить вопрос. – Но если бы я знал, что смогу устроить брата в подобное место, украв всего одну нитку жемчуга, я бы, черт возьми, так и сделал. – Он помолчал, дав мне время осмыслить эти слова. – Сразу после моего ареста анонимный благотворитель начал платить. Пока они продолжают давать деньги… – Ник посмотрел на меня, затем опустил взгляд в пол. – Если честно, мне все равно, во что это мне обойдется.

15 апреля, 17:56

Ник. Маки запомнил это имя на будущее.

– Хочу сказать, – протянул парень, обхватив прутья тюремной камеры и наклонившись к девушкам, – решетка тебе к лицу, Кэмпбелл.

Кэмпбелл. Дочь сенатора.

– Ник! – Нервная красотка встала на цыпочки. – Ты можешь помочь нам, Ник! Ты же в этом разбираешься. И знаешь людей, которые знают, что к чему.

Маки хотел просто постоять в стороне и понаблюдать, но эта фраза заставила его заговорить.

– Что за людей? – с подозрением спросил он.

– Мы тебе помогли, Ник, – сказала девушка по имени Сойер.

Парень – Ник – качнулся на каблуках и улыбнулся так, что Маки понял: все это доставляло ему очень большое удовольствие.

– Когда меня арестовали в первый раз? – спросил он. – Или во второй?

Четыре месяца назад
Глава 41

Если кому-то нужен был пластиковый пакет, ему достаточно было заглянуть на кухню семьи Тафт. Тетя Оливия была королевой зип-пакетов. Завладев шкафчиками Лилиан, она выделила для них целые выдвижные ящики – для каждого размера, для каждого вида. Их хватило бы минимум на год.

Взяв пакет, я открыла его, положила туда свою добычу и застегнула молнию. У сенатора Эймса были волосы политика – такие же хитрые. За целый месяц мне не удалось заполучить ни одного. Однако, к счастью, я состояла в команде, которая отвечала за кофе, так что в перерывах между его частыми поездками в Вашингтон мне не составило труда тайком вынести один из его кофейных стаканчиков.

– Что ты делаешь, милая? – Тетя Оливия умела быть удивительно бесшумной.

Я повернулась к ней и посмотрела на стаканчик в пакете.

– Ничего.

– Неужели? Вы, девочки, и правда думаете, что мне можно вешать лапшу на уши?

– Ладно, – со вздохом признала я. – Это кофейный стаканчик в пластиковом пакете.

Если сомневаетесь, констатируйте очевидное.

– И зачем может понадобиться использованный стаканчик из-под кофе? – Тетя Оливия то ли была озадачена, то ли что-то заподозрила – по ее фирменной южной улыбке понять было невозможно.

– Это риторический вопрос? – спросила я, чтобы потянуть время.

Тетя одарила меня взглядом, который обычно приберегала для Джона Дэвида.

– Нет, – ответила она.

Я решила импровизировать.

– Это рождественская традиция, – сказала я, взглянув на пакетик. После Дня благодарения меня вдруг осенило, что вся семья всячески избегает любых вопросов о том, как мы с мамой обычно отмечаем праздники.

Лили была не единственной, кто понял, что мама по-прежнему не отвечает на мои звонки.

– Кофейный стаканчик в пластиковом пакете – это рождественская традиция? – Теперь в голосе тети явно звучало подозрение, но лишь смутное.

– Это как носки, – выпалила я. – Для семей с ограниченным бюджетом. Печенье еще не остыло?

Я постаралась как можно быстрее сменить тему. Тетя Оливия весь день пекла сахарное печенье. Вся кухня была им завалена. Я потянулась за одним в форме леденца, но она легонько шлепнула меня по руке.

– Я еще не покрыла их глазурью, – отчитала она меня. – И я уверена, Сойер Энн, что ты не захочешь испортить себе аппетит перед ужином.

Этим вечером в «Нортерн Ридж» проходила ежегодная рождественская вечеринка. На нее допускались все члены клуба, а также семьи всех Дебютанток и Кавалеров Бала Симфонии. Всю прошлую неделю Джон Дэвид прожужжал мне все уши о том, сколько вкусностей мы сможем там отведать.

Насколько я поняла, имбирные печенюшки – пища богов.

Но я пришла сюда не для того, чтобы обсуждать имбирное печенье, – и не ради одного пластикового пакета.

А ради двух.

– Я могу одолжить у вас губную помаду?

Тетя Оливия не сильно бы удивилась, попроси я ее побрить меня наголо.

– Лилиан хочет, чтобы сегодня вечером я надела красное платье, – сказала я. – Обычно я пользуюсь только прозрачным блеском для губ, но…

На глаза тети навернулись слезы, и она прижала меня к себе.

– Моя косметика в ванной. Бери и не стесняйся, милая.

Мне даже стало немного стыдно из-за того, что я напросилась в ванную, которую она делила с дядей, чтобы получить образец его ДНК.

– Я понимаю: тебе, должно быть, сейчас непросто, Сойер. – Тетя Оливия положила руки мне на плечи и ласково сжала их. – Я знаю: ты скучаешь по маме, но мы очень рады, что ты здесь. – Она снова повернулась к плите. – Я не люблю плохо говорить о других, но я готова свернуть шею сестре за ее выходки.

Сейчас было самое подходящее время, чтобы уйти, но желание защитить маму было слишком сильным.

– Она просто хочет, чтобы я вернулась домой.

Тетя Оливия достала из шкафчика миску и начала готовить глазурь.

– Это бойкот, вот что это такое. Либо ты даешь ей то, что она хочет, либо она вычеркивает тебя из своей жизни. Видит бог, это не в первый раз, но собственную дочь… – Осознав, что сболтнула лишнего, тетя Оливия резко оборвала себя. – Неважно. – Она снова повернулась ко мне. – Главное в том, что тебе здесь рады, Сойер. И так было всегда.

Я уставилась на нее, мысленно повторив ее последние слова.

– Что значит «так было всегда»?

На секунду мне показалось, что тетя не станет отвечать.

– Незачем будить призраков прошлого.

Это было в ее духе – ляпнуть что-нибудь, а потом закрыть тему. Всю жизнь мне твердили, что семья матери отказалась от нас. Мама была их позором, а я и того хуже. Они выгнали ее из дома. Они разорвали с ней все отношения.

Но теперь мама – единственная, кто не отвечал на мои звонки.

– Сойер. – Тетя Оливия нерешительно помолчала. – Прошлый год был тяжелым для Лили. Признаюсь, я сомневалась, как все сложится, учитывая твою… ситуацию… но то, что ты здесь, что ты часть нашей семьи, стало для нее настоящим благословением. Для всех нас. – Меня снова обняли. – А теперь ступай поищи помаду.

Тетя Оливия вывела меня из кухни и повела к лестнице. По пути я увидела семейную рождественскую елку. Украшения из дутого стекла и хрусталя висели вперемешку с самодельными, которые когда-то изготовили пухлые ручки маленьких Лили и Джона Дэвида. К каминной полке были прикреплены три носка: на одном было написано имя Лили, на другом – Джона Дэвида, а на третьем – мое.

И тут я впервые задумалась, был ли мой носок новым.

– Иди, – сказала тетя Оливия, ласково шлепнув меня по заду. – И поторопись! Я обещала твоей бабушке, что мы будем первыми в очереди на семейные фотографии.

Я торопливо побежала по лестнице. В последнее время я почти не замечала портретов на стенах, но маленькая дырочка от гвоздя рядом с семейным портретом на верхней площадке сегодня была как бельмо на глазу. Мама не всегда была надежным рассказчиком, но Лилиан никогда не отрицала, что выгнала ее. Бабушка отправила все, что напоминало о младшей дочери, на чердак.

Но она сохранила все ее вещи. Я отогнала эту мысль и направилась в ванную дяди и тети. В отличие от сенатора и тети Оливии, дядя Джей Ди не был аккуратистом. Его щетка была забита волосами, и, к счастью для меня, тетя Оливия держала на туалетном столике запас зип-пакетов.

Джей Ди не может быть моим отцом. Смешно даже думать об этом. И все же… мама просила меня оставить все как есть. Она не хотела, чтобы я узнала, кто мой отец.

Она не может решать за меня. Я уже сделала выбор. Эмоции здесь лишние. Я могла найти ответ, действуя последовательно и логически, не поддаваясь чувствам. Мне просто нужно проверить всех четверых мужчин, лица которых мама зачеркнула на фотографии.

Даже моего дядю.

Я едва вспомнила, что нужно взять красную помаду из ящика тети Оливии, и, забрав ее, вернулась в свою комнату. Подойдя к кровати, я выдвинула ящик тумбочки, чтобы убрать собранные образцы подальше. Но мой взгляд упал на фотографию, которую я украла из коробки тети Оливии.

Четыре лица были обведены кружком. Одно – Томаса Мейсона – я перечеркнула крест-накрест.

Я положила пакетики на тумбочку и отодвинула фотографию в сторону. Под ней в ящике лежала еще одна вещь, на которую я последний месяц тоже часто смотрела: распечатка новостной статьи. Мне пришлось постараться, чтобы выяснить фамилию Ника, не говоря уже об имени его брата, но в конце концов поиски в интернете принесли свои плоды.

Кольту Райану было двадцать два года, он работал в загородном клубе «Нортерн Ридж». Как и Ник, он был парковщиком. Однажды вечером после работы он пошел пешком до ближайшей автобусной остановки, которая находилась в трех километрах от клуба, и его сбила машина.

Водитель скрылся с места происшествия.

В новостях этой истории отвели всего полтора абзаца. Я распечатала статью и прочитала ее раз сто. Только что с Кольтом Райаном все было в порядке, и – бац! – кома.

За последние четыре с половиной недели я не видела Ника и ничего о нем не слышала. Но я выполнила его просьбу и держала язык за зубами.

– Можешь помочь мне застегнуть молнию?

Я обернулась и увидела в дверях Лили. На ней было черное бархатное платье, приталенное, до колен. Она повернулась ко мне спиной. Уже на середине комнаты я поняла, что оставила ящик тумбочки открытым.

Статья и фотография были на виду.

Молнию на платье Лили заело. Она что-то говорила о моих аксессуарах для сегодняшнего вечера, но я почти не слушала ее, дергая бегунок вверх-вниз, пока наконец не получилось.

– Надевай свое, – предложила Лили, – я застегну.

Я так и сделала, но встала таким образом, чтобы загородить собой ящик.

– Пенни за твои мысли, – весело сказала кузина, разгладив платье.

– За пенни нынче много не купишь, – ответила я. – Инфляция на рынке мыслей.

– Сойер! – притворно-строгим голосом отозвалась Лили. – Мы не говорим об инфляции…

Я фыркнула и только через секунду поняла, что кузина не закончила фразу. Я повернула голову и увидела, что она смотрит через мое плечо. Прежде чем я успела остановить ее, она направилась к тумбочке.

Прямо к открытому ящику.

Она постояла там мгновение, затем протянула руку:

– Что это?

Я тешила себя надеждой, что она увидела статью о брате Ника. Но не тут-то было. Лили смотрела на фотографию – двадцать четыре Кавалера Симфонии, лица четверых обведены толстым маркером, одно перечеркнуто.

– Ничего важного, – ответила я и протянула руку, чтобы забрать снимок.

Она отступила на шаг.

– Ты сейчас даже не сочиняешь, Сойер Энн. Ты лжешь.

– А есть разница?

– Сойер. – Лили произнесла мое имя таким тоном, что у меня в животе все сжалось. – Почему у тебя эта фотография? – Она помолчала. – Почему ты обвела папино лицо?

– Это неважно, – повторила я, но Лили знала, почему я решила приехать сюда. Именно она помогла мне разобрать коробки на чердаке. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, почему у меня фотография мужчин из поколения наших родителей или почему я обвела их кружком.

– Не пойми меня неправильно, – сказала Лили, и ее южный акцент стал сильнее обычного, – но если ты считаешь, что мой папа мог переспать с твоей мамой, то ты ошибаешься.

– Лили… – начала я, но она подняла указательный палец – указательный перст судьбы.

– Ты сошла с ума! – яростно сказала она. – В лучшем случае.

– Не я выделила этих парней. – Мне следовало остановиться на этом, но я продолжила: – У мамы есть копия этой фотографии. Она…

– Значит, это она сошла с ума. – Лили не церемонилась. – Мы обе знаем, что от твоей мамы были одни неприятности, Сойер. Насколько я могу судить, она и сейчас такая.

Внизу раздался звонок в дверь. Но я едва расслышала это.

– Ты ничего не знаешь о моей матери! – прокричала я.

Да, я решила вернуться сюда. Да, мама тяжело это восприняла. Но что с того? Она была рядом со мной всю мою жизнь. Может быть, не всегда так, как мне бы хотелось, но она была рядом. Она устраивала полуночные вечеринки с мороженым, учила меня смешивать коктейли и позволяла мне учить ее завязывать веревки. Она никогда не заставляла меня быть кем-то другим, ни разу не дала мне почувствовать, что она не в восторге от того, какая я есть.

Мало кто мог бы похвастаться тем же.

– Извини, – резко сказала я, повернувшись к Лили спиной, – но я и мои поехавшие мозги собираемся пойти открыть дверь.

Лили спускалась по лестнице вслед за мной. В дверь снова позвонили.

– Это, наверное, колядующие, – предположила кузина.

Но лучше послушать полдюжины верующих, распевающих «Тихую ночь», чем продолжать разговор, который мы с ней вели наверху. Я уже почти добралась до прихожей, когда дядя вышел из кухни и опередил меня. Он открыл дверь, и я резко остановилась. Лили чуть не врезалась в меня.

Это были не колядующие.

Я сделала глубокий вдох, но выдохнуть никак не получалось.

– Элли! – Джей Ди был ошеломлен, но быстро взял себя в руки.

В отличие от меня. Я смотрела разинув рот на женщину, которая стояла на бабушкином крыльце в маленьком черном платье и строгих туфлях на высоких каблуках.

– Мама?

Глава 42

– Придвиньтесь поближе друг к другу. – Фотограф одарил нас слащавой улыбкой, которую, вероятно, надеялся увидеть и на наших лицах. – Могу я попросить молодую леди со светлыми волосами слегка приподнять подбородок? А вы, молодой человек, выньте руки из карманов!

Лили и Джон Дэвид все время суетились. Я не могла их винить, хотя на меня этот сюрреалистический поворот событий произвел противоположный эффект. Я стояла лицом к камере, полностью застыв, не в силах даже моргнуть. Бабушка стояла справа от меня, а мама – слева.

Она здесь. Надела жемчуг. Собрала волосы во французский узел. Не знаю, что потрясло меня больше – тот факт, что мама притворялась, будто не игнорировала меня последние три месяца, или то, до какой степени ее прическа, платье и даже осанка напомнили Лилиан.

– Идеально! – объявил фотограф, отступив за камеру. – Теперь, если вы все хотя бы чуть-чуть улыбнетесь…

Мы всемером стояли перед рождественской елкой высотой почти в два этажа. Каждая ленточка, каждый огонек, каждое украшение были идеальны – но все здесь казалось неправильным.

В прежние времена сверкнула бы вспышка. Сейчас же все произошло слишком быстро: только что мы настраивались на фото – и вот уже все закончилось. Нас отвели в сторону, и в зал вошла следующая семья.

– Я собираюсь за имбирным печеньем. – Джон Дэвид был не промах. Он еще меньше, чем я, понимал, что происходит, но не собирался оставаться здесь и выяснять. Мальчик был уже в трех шагах от двери, когда тетя Оливия протянула руку и схватила его за воротник.

– Чего мы не будем делать в этом году? – спросила она его.

Джон Дэвид обернулся и посмотрел на нее.

– Мы не будем, – галантно ответил он, – до тошноты объедаться имбирным печеньем.

Она провела рукой по лацканам его пиджака и только потом отпустила. Он пулей умчался прочь.

На мамином лице появилось какое-то странное выражение. Тетя Оливия тоже это заметила.

– Что? – спросила она звенящим голосом, а ее глаза метали молнии.

– Ничего, – ответила мама и покачала головой. – Просто я никогда не представляла тебя с маленьким мальчиком, Лив.

Конечно, было необычно, что мама приехала сюда и притворялась, будто не злилась на меня из-за того, что я искала отца. Но то, как небрежно она сократила имя сестры – сестры, которую, насколько мне было известно, она не видела восемнадцать лет, – было в высшей степени неожиданно.

Повисла тишина. Бабушка, тетя, дядя – все они блестяще играли свои роли, притворяясь, будто мама не появилась у них на пороге как черт из табакерки. Глядя на нас, никто бы в жизни не догадался, что они не виделись много лет.

Но мамино вызывающее поведение тетя не смогла проигнорировать.

– Конечно, ты не могла представить, что у меня может быть сын! Ведь тогда тебе бы пришлось подумать еще о ком-то, кроме себя.

Если бы улыбка могла убить, тетя Оливия прикончила бы маму на месте.

– Сойер, – поторопилась вмешаться бабушка. – Почему бы тебе не показать маме Главный обеденный зал? Он немного изменился с тех пор, как она была там в последний раз.

Мама взяла меня под руку. Она не удостоила Лилиан даже взглядом, но сказала:

– Она здесь босс.

Сегодня вечером мне предстояла долгая прогулка по минному полю.

Я увела мать подальше от остальной семьи. Пока мы шли через Большой зал в Ясеневый, а оттуда в Главный обеденный, я то и дело ощущала на нас взгляды, которые мы притягивали, как магнит – металлическую стружку.

– В этом платье, наверное, неудобно, – шепнула мама, словно мы с ней делились милыми секретиками. – На тебе лифчик без бретелек?

Мне удалось дождаться, пока мы дойдем до обеденного зала, прежде чем ответить:

– Мама!

– Я лишь хотела сказать, что та Сойер, которую я знаю, скорее обмоталась бы изолентой, чем…

– Мы можем, пожалуйста, перестать обсуждать мой бюстгальтер? – процедила я сквозь зубы.

Как-то само собой получилось, что теперь мама вела меня, а не я ее. В конце концов мы оказались в дальнем конце зала, у одного из высоченных окон, выходящих на бассейн. Плотные клетчатые шторы – специально повешенные в честь Рождества – были раздвинуты ровно настолько, чтобы можно было увидеть ночное небо. Бассейн был закрыт, и, кроме как на звезды, смотреть было не на что. А на них стоило посмотреть!

– Здесь они светят не так ярко. – Мама легонько толкнула меня локтем в бок. – Не могла же ты забыть об этом.

Она словно ударила меня.

– Я ничего не забываю.

– Посмотри на себя, – тихо сказала мама. В этих словах не было осуждения, которого я ожидала, но тем не менее меня они задели.

– А ты посмотри на себя! – ответила я. – Что-то непохоже, чтобы ты оделась для работы в баре.

– Улыбайся, – пробормотала мама. – У нас есть зрители.

Быстро оглянувшись, я поняла, что теперь почти все смотрят на нас, но мне было наплевать.

– Ты провела здесь всего несколько месяцев, я же – почти восемнадцать лет. Детка, ты как студентка по обмену, а я носитель языка. Так что улыбайся!

Я оскалилась. Назвать это улыбкой было бы небольшим преувеличением.

– Вот это моя девочка! – Мама впервые за вечер вдруг стала сама собой, и мне почему-то сделалось больно.

Если ты перестанешь ждать, что люди смогут чем-то тебя удивить, то у них не получится тебя разочаровать. Я помнила свое правило, но часть меня никогда не переставала ждать от нее…

Чего же?

– Ты должна была позвонить мне. Должна была ответить.

– Знаю. – Мама потупилась. – Просто я надеялась, что ты образумишься. И вернешься.

– Дом всего в сорока пяти минутах езды отсюда, – заметила я. – Необязательно выбирать. Даже если я живу с Лилиан, ты все равно можешь видеться со мной.

Мама посмотрела на бассейн.

– Это ты ушла, Сойер.

– И имела на это полное право. – Это прозвучало как вопрос, чего мне совсем не хотелось. – Они твоя семья, но моя тоже, и они не такие уж плохие.

– Будь оно иначе, – ответила мать через мгновение, – мне не было бы так трудно смириться с твоим отъездом. Если бы все они были плохими – если бы жить здесь было так плохо, – я бы не стала так переживать, что тебе тут понравится. – Она опустила глаза, и ее ресницы отбросили тень на скулы, которым так завидовала тетя Оливия. – Я никогда не была счастлива здесь после смерти папы. Возможно, они тебе этого не рассказывали, но однажды сестра сбежала посреди ночи, оставив записку. Она пропала на восемь месяцев, почти на девять. Вызвали полицию. Мама, конечно, попросила их сохранить расследование в тайне. А когда сестра наконец соизволила вернуться, мама не сказала ей ни слова. Нам просто приходилось притворяться, что Лив была на каникулах или в школе-интернате или что мы все время знали, где она была. – Она едва заметно покачала головой. – Только она больше не была Лив. Она стала Оливией, мисс Совершенство. Словно все то горе, весь тот гнев, все это… просто испарилось. Мне было двенадцать, я стеснялась выплескивать свои чувства и очень сильно злилась на нее. И… так все и осталось. – Ее голос звучал приглушенно. – Мне здесь не место. – Она едва заметно повернулась ко мне. – И ничего не изменилось.

– У тебя были друзья, – сказала я, вспомнив о фотографиях, которые видела на чердаке. – И у тебя совершенно точно была… связь… с кем-то.

– Секс, – поправила мама. – Ты ведь это хотела сказать?

Я открыла было рот, но не успела произнести ни слова, как за нашими спинами раздался голос:

– Элли?

На секунду мама словно помолодела лет на десять. Ее глаза расширились. Губы слегка приоткрылись. Она развернулась к говорившему.

– Лукас.

Для того, кто утверждал, что ей здесь не место, мама была очень счастлива видеть Лукаса Эймса.

– Чтоб мне провалиться! – протяжно и радостно сказал он. – Святочный Дух Прошлых Лет!

– Ты вырос, – заметила мама.

Он ухмыльнулся.

– А ты нет.

– Сойер. – Мама наконец вспомнила про меня. – Это…

– Мы с Сойер давние знакомые, – заявил Лукас. – Я сделал все, что мог, чтобы скрасить тоскливый вечер «Жемчужин мудрости», но вынужден с прискорбием сообщить, что обе наши семьи не оценили этого жеста по достоинству.

– Могу представить! – фыркнула мама.

– Мой отец купил жемчужное ожерелье твоей матери. – Лукас подождал и огорошил ее следующей новостью: – А потом его украли.

– Кто-то украл жемчуг Лилиан?! – Брови мамы взлетели вверх.

– Мы можем не говорить про жемчуг? – спросила я.

Мама с Лукасом посмотрели на меня так, будто только сейчас вспомнили, что я здесь. Интересно, заметили ли они, что почти весь зал с интересом наблюдает за этим маленьким воссоединением?

Многие ли помнили, что когда-то они были друзьями? Многие ли подозревали, что моим отцом был Лукас?

Прежде чем я смогла получить ответ на этот вопрос, к нам подошел Дэвис Эймс в сопровождении матери Буна и матери Кэмпбелл.

– Здравствуй, Элинор, – вежливо произнес Дэвис.

Лукас опередил мать и ответил:

– Я как раз пересказывал Элли местные сплетни. Кто на ком женился, кто что унаследовал, какие крупные кражи произошли за последние несколько месяцев…

– Лукас. – Жена сенатора выразительно посмотрела на него. – Пожалуйста.

– Ты отлично выглядишь, Элли, – сказала мать Буна. – И конечно, у тебя очаровательная дочь!

Мама могла бы не моргнув глазом дать по меньшей мере дюжину безопасных ответов. Спасибо. Конечно, она такая. Я так горжусь ею. Но вместо этого мама сказала…

– Она вся в своего отца.