Текст книги "Современный зарубежный детектив-13. Компиляция (СИ)"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Дженнифер Линн Барнс,Майкл Коннелли,Бентли Литтл,Джо Лансдейл,Донато Карризи,Сюсукэ Митио,Питер Боланд,Джек Тодд,Лора Перселл
сообщить о нарушении

Текущая страница: 114 (всего у книги 335 страниц)

Я развернулся так, чтобы оказаться спиной к Аронсон и лицом к лицу с Мэгги.

– Это правда?

– Возможно. Я подумала, что ты, наверное, где-то в компании – твой мобильный не отвечал.

– Ох, забыл его включить после заседания.

Я вынул телефон из кармана и включил его. Неудивительно, что Герб Дэл до сих пор со мной не связался.

– Ты собираешься домой?

Прежде чем ответить, я посмотрел на нее долгим взглядом.

– Завтра, возможно, решающий день процесса. Мне нужно…

– Я располагаю временем до полуночи.

Я сделал длинный вдох, но выдох оказался еще более длинным. Подавшись вперед и наклонившись так, что наши головы соприкоснулись – как фехтовальщики скрещивают сабли перед началом матча, – я прошептал ей в ухо:

– Я так больше не могу. Либо мы двигаемся вперед – либо ставим точку.

Упершись рукой мне в грудь, она оттолкнула меня. Мне было страшно подумать, во что превратится моя жизнь, если она совсем уйдет из нее, и я уже жалел о своем ультиматуме, потому что знал: поставленная перед выбором, она сделает его в пользу второго.

– Как насчет того, чтобы сейчас думать только о сегодняшнем вечере, Холлер? – ответила она.

– Ладно, – согласился я с такой поспешностью, что мы оба не удержались от смеха.

Я увернулся от пули, которую сам в себя выпустил. На этот раз увернулся.

– Какое-то время мне понадобится, чтобы еще кое над чем поработать.

– Конечно, мы его выберем.

Протянув руку за своим стаканом, она по ошибке – или не по ошибке? – взяла мой, отпила из него и скорчила гримасу отвращения.

– Без водки это просто отрава.

– Знаю. Это было что-то вроде проверки?

– Нет, просто ошиблась.

– Ну конечно.

Пока она пила из собственного стакана, я слегка развернулся назад и посмотрел на Циско и Аронсон. Они сидели, склонившись друг к другу, и увлеченно беседовали, не обращая на меня никакого внимания. Я опять повернулся к Мэгги:

– Выходи за меня снова, Мэгги. Когда закончится этот процесс, я собираюсь все изменить.

– Это я уже слышала.

– Да, но на этот раз так и будет. Это уже происходит.

– Я должна ответить прямо сейчас? Это предложение, которое делается только раз, или я могу подумать?

– Конечно, можешь. В твоем распоряжении целых пять минут. Я успею сбегать в сортир и сразу вернусь.

Мы снова рассмеялись, потом я наклонился, поцеловал ее и, зарывшись лицом в ее волосы, шепнул:

– Мне никто, кроме тебя, не нужен.

Прежде чем оттолкнуть, она поцеловала меня в шею.

– Терпеть не могу публичной демонстрации ласк, особенно в барах. Выглядит дешево.

– Прости.

– Ну, пошли.

Она соскользнула с табурета и, уже стоя, допила свой стакан. Вынув бумажник, я оплатил все, включая чаевые бармена, и сказал Циско с Аронсон, что ухожу.

– Я думала, мы еще поговорим об Оппарицио, – запротестовала Аронсон.

Но Циско незаметно тронул ее за руку, давая понять: не сейчас. Я был ему благодарен за это.

– Знаете что, – сказал я, – день был длинный. Иногда лучший способ к чему-то подготовиться – на время забыть об этом. Завтра утром пораньше, до начала заседания, я поеду в контору. Если хотите, приезжайте тоже. А нет – так увидимся в суде в девять.

Попрощавшись, мы с моей бывшей женой отправились к выходу.

– Хочешь оставить свою машину здесь, или как? – спросил я.

– Нет, слишком опасно возвращаться сюда после ужина и вечера, проведенного в постели с тобой. Захочется снова зайти сюда выпить последнюю, а потом, глядишь, окажется, что и не последнюю… А мне надо няню вовремя отпустить, да и на работу утром.

– Вот как ты на все это смотришь? Ужин, секс – и домой к полуночи?

В таких случаях она, бывало, обидно замечала, что я ною, как женщина, жалующаяся на мужчин. Но не в этот раз.

– Нет, – ответила она, – я смотрю на это как на лучший вечер недели.

Когда мы шли к своим машинам, я протянул руку и нежно сжал пальцами ее затылок. Ей это всегда нравилось. И плевать, что это могло быть расценено как публичная демонстрация ласк.

48

Во вторник утром чувствовалось, как с каждым шагом на пути к свидетельскому боксу Луис Оппарицио все больше напрягался. На нем был светло-коричневый костюм с голубой рубашкой и бордовым галстуком. Он держался с достоинством, которое обеспечивали деньги и власть. И было очевидно, что на меня он смотрит с презрением. Хоть он и был моим свидетелем, ни о какой «любви» здесь не могло быть и речи. С самого начала процесса я обвиняюще указывал на него пальцем как на человека, который мог бы сидеть на месте моей клиентки. Но сейчас он сидел передо мной в свидетельском боксе. Это было главным событием процесса, и оно привлекло в зал самое большое с начала слушаний количество публики – как представителей прессы, так и зевак.

Начал я дружелюбно, но не собирался продолжать так и дальше. У меня была единственная цель, и вердикт зависел от того, сумею ли я ее достичь. Мне предстояло подвести свидетеля к краю. Он оказался здесь, потому что сам загнал себя в угол своими алчностью и тщеславием. Игнорировал советы собственных адвокатов, отверг предложение спрятаться за Пятую поправку и принял вызов выйти на поединок со мной на глазах у переполненного зала. Моя работа состояла в том, чтобы заставить его пожалеть о своем решении.

– Доброе утро, мистер Оппарицио. Как самочувствие?

– Я бы предпочел встретить это утро в каком-нибудь другом месте. А как ваше?

Значит, он решил с самого начала принять иронично-сварливый тон. Я улыбнулся и ответил:

– Это я смогу вам сказать через несколько часов. Благодарю, что сочли возможным приехать. Я заметил у вас легкий северо-восточный акцент. Вы родом не из Лос-Анджелеса?

– Я родился в Бруклине пятьдесят один год назад. Сюда приехал в свое время учиться в юридической школе, да так и остался.

– Вы и ваша компания неоднократно упоминались в ходе этого процесса. Создается впечатление, что в ваших руках находится львиная доля всех дел об отъеме ипотечных домов, по крайней мере в этом штате. Я был…

– Ваша честь? – с места перебила меня Фриман. – Можно мне задать вопрос?

Перри несколько секунд молча смотрел на нее.

– Вы хотите заявить протест, мисс Фриман?

Она сообразила, что забыла встать. Во время предварительных совещаний судья предупреждал нас, чтобы мы непременно вставали, если хотим заявить протест. Фриман быстро вскочила:

– Да, ваша честь.

– Продолжайте, мистер Холлер, – невозмутимо сказал судья.

– Я как раз собирался это делать, ваша честь. Мистер Оппарицио, можете ли вы популярно рассказать нам, чем занимается АЛОФТ?

Оппарицио откашлялся и развернулся лицом к присяжным. Он был воспитанным и опытным свидетелем. От меня сейчас больше ничего не требовалось.

– С превеликим удовольствием В принципе АЛОФТ – посредническая компания, оформляющая документацию и сопровождающая прохождение юридической процедуры. Крупные банки, предоставляющие ипотечные кредиты, такие как «Уэстленд нэшнл», платят ей за то, чтобы она проводила процедуру перехода заложенной недвижимости в собственность залогодержателя от начала до конца. Мы делаем все: от составления документов до рассылки уведомлений и – в случае необходимости – представления дела в суде; за единую, включающую все плату. Люди не любят систему лишения прав выкупа заложенного имущества. Мы до определенного момента по мере возможностей стараемся оплачивать счета, чтобы сохранить свои дома. Но иногда возможности иссякают, и тогда залогодержатель имеет право забрать дом. Вот тут-то и появляемся мы.

– Вы сказали «но иногда возможности иссякают». В последние несколько лет для вас как раз создались наилучшие возможности, не так ли?

– За четыре минувших года наш бизнес постоянно испытывал небывалый рост, только сейчас положение начинает стабилизироваться.

– Вы упомянули «Уэстленд нэшнл» как своего клиента. Он был для вас крупным клиентом, верно?

– Был и остается.

– Сколько примерно дел в год вы ведете для этого банка?

– Ну, так с ходу я сказать не могу, но, думаю, с учетом всех их филиалов на западе Соединенных Штатов, мы получаем от них около десяти тысяч дел в год.

– Поверите ли вы, если я скажу, что в последние четыре года ваша фирма проводила свыше шестнадцати тысяч дел «Уэстленда» в год? Эта информация содержится в ежегодных банковских отчетах.

Я поднял над головой упомянутые отчеты, чтобы все могли их увидеть.

– Да, поверю. Ежегодные отчеты не лгут.

– Какой гонорар получает АЛОФТ за одно дело?

– По каждому из дел, связанных с жилыми домами, мы получаем две с половиной тысячи долларов, это включает все наши услуги, в том числе, как я уже сказал, и представление дела в суде при необходимости.

– Значит, если подсчитать, ваша компания только от «Уэстленд»-банка получает сорок миллионов долларов в год, правильно?

– Если цифры, которыми вы оперируете, верны, то вроде да.

– Таким образом, насколько я понимаю, «Уэстленд» представляет собой важного клиента для АЛОФТа?

– Да, но для нас важны все клиенты.

– Значит, вы должны были знать Митчелла Бондуранта, жертву расследуемого преступления, весьма хорошо, не так ли?

– Разумеется, я был с ним хорошо знаком и считаю ужасным несчастьем то, что с ним случилось. Он был хорошим человеком, который старался хорошо делать свою работу.

– Не сомневаюсь, что все оценили ваше глубокое сочувствие. Но к моменту смерти мистера Бондуранта ваши с ним отношения не были безоблачными, верно?

– Не совсем понимаю, что вы имеете в виду. Мы были деловыми партнерами. Конечно, между нами иногда возникали незначительные споры, это абсолютно естественно для нормального функционирования бизнеса.

– Нет, я говорю не о незначительных спорах и не о нормальном функционировании бизнеса. Я спрашиваю о письме, которое мистер Бондурант послал вам незадолго до своей смерти, в нем он грозил разоблачить мошеннические методы, которые практикует ваша компания. В получении этого заказного письма расписалась ваша личная секретарша. Вы его читали?

– Просмотрел. В письме указывалось, что один из моих ста восьмидесяти пяти служащих прибег к упрощенному способу проводки документов. Это я и называю незначительным спором, ничего угрожающего, как вы выразились, в письме не было. Я велел этому служащему исправить ошибки. Вот и все, мистер Холлер.

Нет, это было отнюдь не все, что я собирался сказать о письме. Заставив Оппарицио прочесть его присяжным вслух, я в течение следующего получаса задавал ему все более специфические и неудобные вопросы о содержавшихся в нем утверждениях, от чего перешел к федеральному целевому письму, заставив свидетеля огласить и его. Но Оппарицио и здесь остался невозмутим, назвав целевое письмо всего лишь выстрелом наугад.

– Я пригласил их к себе и ждал с распростертыми объятиями, – сказал он. – Но знаете что случилось? Никто не пришел. И за все прошедшее время я не услышал больше ни слова ни от мистера Лэттимора, ни от агента Васкеса, ни от какого бы то ни было другого федерального агента. Потому что их письмо не подтвердилось. Я не убегал, не дрожал от страха, не кричал, что меня оболгали, и не прятался за спины адвокатов. Я сказал: понимаю, вы делаете свою работу, приходите и проверяйте все, что сочтете нужным. Наши двери открыты, и нам абсолютно нечего скрывать.

Это был умный и хорошо отрепетированный ответ. Первые раунды Оппарицио, несомненно, выигрывал. Но это меня не смущало, потому что лучшие свои удары я приберег на потом. Мне было нужно, чтобы он почувствовал себя в безопасности, решив, что ситуация у него под контролем. Через Герба Дэла я досыта накормил его уверенностью, что беспокоиться не о чем. Он не сомневался, что у меня ничего на него нет и я не смогу причинить ему никакого вреда своими отчаянными намеками на некий заговор, которые он с легкостью отметет, как делал это до сих пор. Его самоуверенность только росла. Но когда он станет чересчур самонадеянным и самодовольным, я сделаю выпад и нанесу нокаутирующий удар. Этот матч не будет продолжаться все пятнадцать раундов. Не может.

– Хорошо. Теперь о другом: в момент получения этих писем вы вели секретные переговоры, не так ли?

Оппарицио впервые с начала допроса ответил не сразу.

– В тот момент я вел приватное деловое обсуждение, как делаю это почти постоянно. Я бы не стал употреблять слово «секретные», поскольку оно имеет отрицательную коннотацию. «Секретные» предполагает – сомнительные, неэтичные, в то время как «приватные» означает лишь сохранение конфиденциальности, принятое в любом бизнесе.

– Хорошо. Это приватное деловое обсуждение касалось продажи вашего АЛОФТа компании, находящейся в государственном управлении, не так ли?

– Да, это так.

– Компании под названием Фонд «Лемюра»?

– Да, правильно.

– Эта сделка должна была принести вам кучу денег, верно?

Фриман встала и попросила о совещании у судейской скамьи. Мы подошли, и она громким шепотом стала излагать свои возражения:

– Какое это имеет отношение к делу? Куда это нас ведет? На Уолл-стрит? Но это же никак не связано с Лайзой Треммел и уликами против нее.

– Ваша честь, – быстро сказал я, упреждая вероятное согласие Перри с возражениями Фриман, – непосредственное отношение всего этого к делу очень скоро станет ясным. Мисс Фриман прекрасно понимает, куда это нас ведет, просто она не желает туда идти. Но суд предоставил мне для защиты моей клиентки некоторую свободу обоснования вероятности вины третьего лица. К этому я и веду и прошу суд проявить последовательность и позволить мне довести дело до конца.

Перри не задумываясь ответил:

– Мистер Холлер, вы можете продолжить, но я хочу, чтобы вы поскорее приземлили свой самолет.

– Благодарю вас, судья.

Мы вернулись каждый на свою позицию, и я решил ускорить темп.

– Мистер Оппарицио, возвращаясь к январю, когда ваши переговоры с «Лемюром» были в самом разгаре, вы ведь ожидали получить очень большую сумму денег, если сделка состоится, не правда ли?

– Это была бы достойная компенсация за годы, которые я потратил на то, чтобы добиться плодотворного роста своей компании.

– Но стоило вам тогда потерять одного из крупнейших своих клиентов – приносящего вам ежегодно сорок миллионов долларов дохода, – и сделка могла оказаться под угрозой, верно?

– Ни один из наших клиентов не собирался разрывать отношений с нами.

– Я снова обращаю ваше внимание на письмо мистера Бондуранта, сэр. Не будете же вы утверждать, что в нем нет угрозы расторгнуть деловые отношения с вами? Если хотите в этом убедиться – перед вами все еще лежит копия этого письма, можете справиться.

– Мне нет нужды заглядывать в письмо. Никакой угрозы для меня не существовало. Митч написал мне – я позаботился о том, чтобы снять проблему, вот и все.

– Так же, как вы позаботились о Доналде Дрисколле?

– Протестую, – сказала Фриман. – Спорное утверждение.

– Снимаю вопрос. Мистер Оппарицио, вы получили это письмо в самый разгар переговоров о сделке с «Лемюром», правильно?

– Ну да, переговоры еще шли.

– И вы знали в тот момент, что мистер Бондурант сам находится в стесненном финансовом положении, не так ли?

– Мне ничего не было известно о личной финансовой ситуации мистера Бондуранта.

– А разве один из сотрудников вашей компании не отслеживал регулярно финансовое положение мистера Бондуранта и других банкиров, с которыми вы вели дела?

– Нет, это смешно. Кто вам это наврал?

Настала очередь испытать Герба Дэла в качестве двойного агента.

– В момент написания вам письма был ли мистер Бондурант в курсе ваших секретных переговоров с «Лемюром»?

Оппарицио следовало бы ответить – не знаю. Но я велел Дэлу через своего посредника передать ему, что адвокаты Лайзы Треммел не нашли ничего по этому ключевому вопросу своей стратегии, поэтому Оппарицио ответил:

– Ему ничего об этом не было известно. До окончания переговоров я не афишировал их перед своими клиентами.

– Кто является руководителем финансовой службы «Лемюра»?

Сам вопрос и предполагаемая смена направления допроса, судя по всему, застали Оппарицио врасплох, но это продолжалось всего несколько мгновений.

– Сид Дженкинс. Сидней Дженкинс.

– Не возглавлял ли он комиссию, с которой вы вели переговоры о сделке с «Лемюром»?

Фриман снова заявила протест: зачем, мол, все это и к чему ведет. Я пообещал судье, что очень скоро он это поймет, и, получив разрешение продолжить, повторил вопрос свидетелю.

– Да, по вопросу о продаже компании я имел дело с Сидом Дженкинсом.

Я открыл папку, достал из нее некий документ и попросил разрешения у судьи предъявить его свидетелю. Как и ожидалось, Фриман воспротивилась, у нас состоялось бурное совещание у судейской скамьи. Но поскольку Фриман одержала победу в таком же споре, касавшемся ознакомления Дрисколла с результатами внутреннего расследования, проведенного АЛОФТом, судья Перри уравнял счет, позволив мне представить документ.

Я передал копию свидетелю.

– Мистер Оппарицио, пожалуйста, скажите присяжным, что за документ у вас в руках.

– Точно не могу сказать.

– Разве это не распечатка электронного ежедневника?

– Возможно, если вы так говорите…

– Какое имя стоит вверху страницы?

– Митчелл Бондурант.

– А каким числом датирована запись?

– Тринадцатым декабря.

– Прочтите, пожалуйста, вслух запись о назначенной на десять часов встрече.

Фриман снова попросила о совещании, и мы снова предстали перед судейской скамьей.

– Ваша честь, здесь судят Лайзу Треммел, а не Луиса Оппарицио или Митчелла Бондуранта. Вот что бывает, когда кто-то получает преимущество, пользуясь благосклонностью суда и свободой отклоняться от темы. Я протестую против этой линии допроса. Советник уводит нас слишком далеко в сторону от дела, по которому должны вынести вердикт присяжные.

– Судья, – возразил я, – еще раз: речь идет о вероятной вине третьего лица. Этот документ – страница из электронного ежедневника, предоставленного защите в числе материалов следствия. Ответ на этот вопрос сделает очевидным для присяжных, что жертва тайно вымогала деньги у свидетеля. А это мотив для убийства.

– Судья, это…

– Хватит, мисс Фриман. Разрешаю.

Когда мы разошлись по местам, судья велел Оппарицио отвечать на вопрос, и я повторил его – не столько для свидетеля, сколько для присяжных:

– Что, согласно записи в электронном ежедневнике мистера Бондуранта, было назначено у него на десять часов утра тринадцатого декабря?

– Здесь написано: «Сидней Дженкинс, Лемюр».

– Не наводит ли вас это на мысль, что мистер Бондурант знал о сделке между АЛОФТом и «Лемюром» в декабре прошлого года?

– Я не могу знать, что говорилось на их встрече, и даже состоялась ли она.

– Какой резон был у сотрудника, ответственного за приобретение АЛОФТа, встречаться с одним из самых важных клиентов компании?

– Спросите об этом у мистера Дженкинса.

– Возможно, спрошу.

По мере того как продолжался допрос, Оппарицио становился все более раздраженным и злобным. Семена, посеянные Гербом Дэлом, давали хорошие всходы. Я двинулся дальше.

– Когда завершилась сделка по продаже АЛОФТа «Лемюру»?

– В феврале.

– За сколько была продана компания?

– Я бы предпочел не разглашать это.

– Фонд «Лемюра» – государственная компания, сэр. Информация о ней является открытой, вот она. Не сэкономите ли вы нам время, сказав…

– За девяносто шесть миллионов долларов.

– Большую часть которых получили вы как единственный владелец, не так ли?

– Ну да, солидную часть.

– А также вы получили пакет акций «Лемюра», верно?

– Верно.

– И остались президентом АЛОФТа?

– Да. Я по-прежнему руковожу компанией. Хотя теперь у меня есть начальники.

Он изобразил улыбку, однако большинство присутствовавших в зале не нашли его ответ забавным, учитывая миллионы, полученные им от сделки.

– Значит, вы, как и прежде, непосредственно участвуете во всех текущих операциях компании?

– Да, сэр, участвую.

– Мистер Оппарицио, составил ли ваш личный доход от продажи АЛОФТа шестьдесят один миллион долларов, как сказано в репортаже «Уолл-стрит джорнал»?

– Нет, это они неправильно написали.

– Как так?

– Мне причитается такая сумма, но я не получил ее сразу.

– Вы получаете ее в рассрочку?

– Что-то в этом роде, но я не вижу, какое отношение все это имеет к тому, кто убил мистера Бондуранта, мистер Холлер. Зачем я здесь? Я никоим образом не… Ваша честь?

– Подождите минутку, мистер Оппарицио, – сказал судья, после чего, склонившись над столом, о чем-то поразмыслил. – Я объявляю утренний перерыв. Представителей сторон прошу собраться у меня в кабинете.

И снова мы направились за судьей в его кабинет. И снова мне предстояло оказаться на грани провала. Но я так разозлился на Перри, что решился сразу перейти в наступление. Оставшись стоять, в то время как судья и Фриман сели, я сказал:

– Ваша честь, при всем моем уважении, хочу обратить ваше внимание на то, что я только что набрал некий темп, а вы своим преждевременно объявленным перерывом сбили его.

– Мистер Холлер, вы, может, и набрали стремительный темп, но увели нас слишком далеко в сторону от дела. Ранее я разрешил вам использовать в линии защиты вероятность существования третьей стороны, однако теперь начинаю сожалеть об этом.

– Судья, я находился в четырех вопросах от того, чтобы расставить все по своим местам, но вы остановили меня.

– Вы сами себя остановили, советник. Я не мог больше попустительствовать. Мало того что мисс Фриман постоянно протестовала, так теперь протест выразил сам свидетель. А я оказался в дурацком положении. Вы закидываете удочку наугад. Вы обещали мне и присяжным не только доказать, что ваша подзащитная не совершала преступления, но и указать, кто его совершил. И вот выступает уже пятый ваш свидетель, а рыбная ловля наудачу продолжается.

– Ваша честь, не могу поверить… Послушайте, я не закидываю удочку наугад. Я доказываю. Бондурант грозил этому человеку потерей шестидесяти одного миллиона долларов. Это же очевидно, и любой здравомыслящий человек это видит. И если это не является мотивом для убийства, то…

– Мотив не доказан, – вклинилась Фриман. – Это не доказательство, и, судя по всему, у вас его нет. Вся ваша защита – это блеф. Что дальше? Вы всех, у кого Бондурант собирался конфисковать дома в счет залога, объявите подозреваемыми?

Я сверху вниз указал на нее пальцем:

– Это была бы неплохая идея. Но факт в том, что наша защита – не блеф, и если бы мне было позволено продолжить допрос свидетеля, я бы очень скоро предъявил доказательство.

– Сядьте, мистер Холлер, и, пожалуйста, следите за тоном, когда обращаетесь ко мне.

– Да, ваша честь. Приношу свои извинения.

Я сел и стал ждать, пока Перри обдумывал сложившуюся ситуацию. Наконец он произнес:

– Мисс Фриман, у вас есть еще что-нибудь?

– Полагаю, суд прекрасно понимает отношение обвинения к тому, что делает мистер Холлер. Я не раз предупреждала, что он прибегает к отвлекающему маневру, не имеющему ни малейшего отношения к рассматриваемому делу. Ко мне не прислушались, и теперь я вынуждена согласиться, что суд, допустивший все это, оказался в дурацком положении и стал объектом манипуляций.

Тут она явно перегнула палку. Я заметил, как у Перри, когда она сказала, что он оказался в дурацком положении, кожа натянулась вокруг глаз. Он был у нее в руках, но она его упустила.

– Что ж, благодарю вас, мисс Фриман. На этот раз я склонен дать мистеру Холлеру еще одну, последнюю возможность связать все концы. Мистер Холлер, вы понимаете, что я подразумеваю под словом «последняя»?

– Да, ваша честь. Понимаю и буду действовать соответственно.

– Уж сделайте одолжение, сэр, поскольку терпение суда на исходе. Возвращаемся в зал.

За столом защиты я увидел одиноко сидевшую Аронсон и только тут осознал, что она не последовала за мной в кабинет судьи. Я устало опустился рядом.

– Где Лайза?

– В коридоре с Дэлом. Что там было?

– Мне дали еще один шанс. Придется сократиться и нанести смертельный удар поскорее.

– А вы можете?

– Посмотрим. Мне нужно до начала сбегать в туалет. Почему вы не пошли со мной к судье?

– Меня не пригласили, а сама я не знала, должна ли следовать за вами.

– В следующий раз знайте, что должны.

Здание суда спроектировано так, чтобы все имели возможность уединиться. У присяжных есть свои совещательные комнаты, а у противных сторон и их болельщиков – множество закоулков и ниш. Но туалетные комнаты уравнивают всех. Вы входите туда и никогда не знаете, кого встретите. Толкнув внутреннюю дверь мужского туалета, я сразу же увидел Оппарицио, который мыл руки над раковиной. Он тоже заметил меня в зеркале.

– Ну что, советник, дал вам судья по рукам?

– Это не ваше дело. Пойду поищу другой туалет.

Я повернулся, чтобы уйти, но Оппарицио остановил меня:

– Не трудитесь. Я ухожу.

Стряхнув воду с рук, он двинулся к выходу, но, поравнявшись со мной, вдруг остановился.

– Вы жалки, Холлер. Ваша клиентка – убийца, а вы пытаетесь свалить вину на меня. Посмотрите на себя в зеркало. – Он повернулся и сделал жест в сторону писсуаров. – Вон где ваше место, – добавил он. – В сортире.

49

Все должно было решиться в течение следующего получаса, от силы часа. Сидя за столом, я ждал, стараясь собраться с мыслями. Все уже были на местах, кроме судьи, еще не вышедшего в зал. Оппарицио самодовольно беседовал с двумя своими адвокатами, сидя в первом ряду галереи, где у них были зарезервированы места. Моя клиентка, наклонившись ко мне, прошептала так, чтобы не слышала Аронсон:

– У вас еще есть, правда?

– Простите?

– У вас еще что-то есть, да, Микки? Что-то, чем его прищучить.

Даже ей было ясно: того, что я уже выложил, недостаточно. Так же шепотом я ответил:

– Узнаем еще до обеда и будем либо пить шампанское, либо ронять слезы в тарелку с супом.

Открылась дверь, ведущая на судейскую территорию, и появился Перри. Уже на ходу он велел привести присяжных, а свидетелю – вернуться в свидетельский бокс. Минуту спустя я тоже стоял на трибуне, сверху вниз глядя на Оппарицио. Похоже, встреча в туалете придала ему еще больше уверенности в себе. Приняв расслабленную позу, он словно оповещал мир, что чувствует себя как дома. Я решил, что больше нет смысла ждать, пора делать разворот.

– Итак, мистер Оппарицио, продолжая нашу беседу: вы были не совсем правдивы в своих сегодняшних показаниях, не так ли?

– Я был абсолютно правдив, и мне не нравится ваш вопрос.

– Вы лгали с самого начала, сэр, назвав под присягой подложное имя.

– Я официально сменил имя тридцать один год назад. Я не лгал, и это не имеет никакого отношения к делу.

– Какое имя значится у вас в свидетельстве о рождении?

Оппарицио замешкался, и, как мне показалось, впервые до него стало доходить, куда я клоню.

– В моем свидетельстве о рождении написано: Антонио Луиджи Аппарицио. Звучит так же, как сейчас, только пишется не через «о», а через «а». В детстве меня называли Лу, или Луи, потому что в округе было полно Энтони и Антонио. Вот я и решил остаться Луисом, для чего официально сменил имя на Энтони Луис, то есть американизировал его. Вот и все.

– Но зачем вы изменили и написание фамилии?

– Тогда был известный профессиональный бейсболист по имени Льюис Апарицио. Звучало слишком похоже: Луис Аппарицио и Льюис Апарицио. Мне не хотелось, чтобы моя фамилия была так похожа на фамилию знаменитости, поэтому я изменил ее написание. Теперь вы удовлетворены, мистер Холлер?

Судья предупредил Оппарицио, чтобы он лишь отвечал на вопросы, а не задавал их.

– Знаете ли вы, когда Льюис Апарицио покинул профессиональный спорт? – спросил я и мельком взглянул на судью. Если его терпение уже и прежде было на исходе, то теперь оно превратилось в папиросную бумагу, на которой крупными буквами был напечатан обвинительный приговор за неуважение к суду.

– Нет, не знаю я, когда он его покинул, – огрызнулся Оппарицио.

– Тогда вы удивитесь, если я скажу, что это случилось за восемь лет до того, как вы сменили фамилию.

– Ну и что? Почему я должен удивляться?

– И вы полагаете, жюри поверит, что вы изменили имя и фамилию, чтобы избежать сходства с бейсболистом, давно вышедшим в тираж?

Оппарицио пожал плечами:

– Тем не менее так оно и было.

– А не потому ли вы сменили фамилию с Аппарицио на Оппарицио, что были амбициозным молодым человеком и хотели хотя бы внешне дистанцироваться от вашей семьи?

– Нет, это неправда. Мне хотелось иметь более американское имя, но я не собирался ни от кого дистанцироваться.

Я заметил, как Оппарицио метнул взгляд в сторону своих адвокатов.

– При рождении вас нарекли в честь вашего дяди, не так ли? – спросил я.

– Нет, не так, – поспешно ответил Оппарицио. – Меня не называли ни в чью честь.

– У вас был дядя, которого звали Антонио Луиджи Аппарицио, точно так же, как записано у вас в свидетельстве о рождении, и вы утверждаете, что это просто совпадение?

Поняв, что прокололся, Оппарицио постарался исправить ошибку, но только усугубил ее.

– Мои родители никогда не говорили мне, в чью честь назвали меня и вообще назвали ли они меня в чью-то честь.

– И такой умный человек, как вы, не догадался сам?

– Я об этом никогда не думал. Когда мне исполнился двадцать один год, я уехал на Запад и больше не поддерживал тесных связей с семьей.

– Вы имеете в виду географически?

– Во всех смыслах. Я начал новую жизнь, оставшись здесь.

– Ваш отец и ваш дядя были вовлечены в организованную преступную деятельность, не так ли?

Фриман вскочила и потребовала совещания. Когда мы оба подошли к судейской скамье, она разве что глаза не закатывала, чтобы продемонстрировать свое негодование.

– Ваша честь, это переходит все границы. Советник может демонстрировать полное бесстыдство, пороча репутацию собственного свидетеля, но существуют же какие-то пределы. Это суд, а не морская прогулка рыболова.

– Ваша честь, вы велели мне сократиться, это я и делаю. У меня есть доказательство, ясно свидетельствующее о том, что это отнюдь не попытка выловить рыбку в мутной воде.

– И что же это за доказательство, мистер Холлер?

Я передал ему толстую папку документов, которую прихватил с собой, направляясь к судейской скамье. Она изобиловала торчащими из нее разноцветными закладками-стикерами.

– Это доклад Генерального прокурора Соединенных Штатов конгрессу об организованной преступности. Он датирован тысяча девятьсот восемьдесят шестым годом, когда Генеральным прокурором был Эдвин Миз. Если вы откроете его на странице, отмеченной желтой закладкой, то увидите выделенный абзац, он и есть – мое доказательство.

Судья прочел выделенный пассаж и развернул документ так, чтобы Фриман тоже могла его прочесть, но прежде чем она закончила, отклонил ее протест.

– Задавайте свои вопросы, мистер Холлер, но я даю вам не более десяти минут, чтобы расставить все точки над i. Если не уложитесь, я лишу вас слова.

– Благодарю вас, судья.

Вернувшись на трибуну, я повторил вопрос, перефразировав его:

– Мистер Оппарицио, знали ли вы, что ваш отец и ваш дядя были членами организованной преступной группы, известной под названием «Семья Гамбино»?