Текст книги "Современный зарубежный детектив-13. Компиляция (СИ)"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Дженнифер Линн Барнс,Майкл Коннелли,Бентли Литтл,Джо Лансдейл,Донато Карризи,Сюсукэ Митио,Питер Боланд,Джек Тодд,Лора Перселл
сообщить о нарушении

Текущая страница: 108 (всего у книги 335 страниц)

– Да.

– Мы видим инструменты, висящие на крючках. Чего-нибудь здесь недостает?

– Да, недостает молотка.

Фриман попросила у судьи разрешения, чтобы Лонгстрет подошла и с помощью лазерной указки показала на экранах то место, где должен был висеть молоток. Судья разрешил.

Лонгстрет на обоих экранах указала место для молотка, после чего вернулась в свидетельский бокс.

– Итак, детектив, имелась ли над пустым местом надпись, указывавшая, что это место предназначено именно для молотка?

– Да, имелась.

– Значит, молоток пропал?

– Мы не нашли его нигде – ни в гараже, ни в доме.

– Идентифицировали ли вы марку и изготовителя инструментов, висевших на крючках?

– Да, по тем инструментам, которые были на месте, мы смогли определить, что Треммелы пользовались изделиями фирмы «Крафтсмен» в особом комплекте – комплекте «Столярные инструменты», состоящем из двухсот тридцати девяти предметов.

– Продается ли молоток отдельно от комплекта?

– Нет, не продается. Такой молоток идет только в наборе с остальными инструментами.

– И в комплекте из гаража Лайзы Треммел его не было?

– Совершенно верно.

– Нашелся ли позднее в ходе следствия и попал ли в распоряжение полиции какой-либо молоток?

– Да, молоток был найден садовником в кустах возле дома, находящегося в полутора кварталах от места убийства.

– Вы осмотрели этот молоток?

– Я бегло осмотрела его, прежде чем передать в криминалистический отдел для исследования.

– Что это был за молоток?

– Это был молоток-гвоздодер.

– Установили ли вы производителя?

– Да, это фирма «Сирс Крафтсмен».

Фриман сделала паузу, словно ожидая, что присяжные издадут коллективный вздох потрясения этим открытием, после чего, подойдя к своему столу, открыла коричневый пакет, предназначенный для улик, и извлекла из него молоток, заключенный в прозрачный пластиковый мешок. Подняв его повыше, она вернулась на трибуну.

– Ваша честь, можно мне подойти с экспонатом к свидетельнице?

– Пожалуйста.

Приблизившись к свидетельскому боксу, она вручила молоток Синтии Лонгстрет.

– Детектив, прошу вас идентифицировать молоток, который вы держите в руках.

– Это тот самый молоток, который был найден и передан мне. На бирке есть мои инициалы и номер моего жетона.

Фриман забрала молоток и попросила внести его в список улик, предъявленных обвинением. Судья Перри дал добро. Вернув молоток на свой стол, Фриман снова взошла на трибуну и продолжила допрос:

– Вы сказали, что молоток был отправлен в отдел криминалистики для исследования, так?

– Да.

– Получили ли вы отчет об этом исследовании?

– Да, он при мне.

– Что показало исследование?

– Две важные вещи. Во-первых: этот молоток изготовлен исключительно для комплекта столярных инструментов фирмы «Крафтсмен».

– Такого же, как тот, что был обнаружен в гараже обвиняемой?

– Да.

– Но без молотка?

– Верно.

– А что было обнаружено криминалистами во-вторых?

– Криминалисты нашли кровь на молотке.

– Несмотря на то что он был найден в кустах, где пролежал несколько недель?

Я встал и заявил протест: следствие не установило, сколько времени молоток пролежал в кустах.

– Ваша честь, – ответила Фриман, – молоток был найден спустя несколько недель после убийства. Разумно предположить, что все это время он находился там, в кустах.

Не дав возможности судье сказать окончательное слово, я возразил:

– Ваша честь, обвинение никакими доказательствами не подкрепило предположение о том, что молоток оставался в кустах столь долгое время. Напротив, человек, нашедший его, признал, что работал вблизи этих кустов по меньшей мере раз двенадцать после момента убийства и ничего не видел до того утра, когда нашел его. Молоток легко могли подложить туда накануне вечером, перед тем как…

– Протестую, ваша честь! – взвилась Фриман. – Советник пользуется правом протеста для того, чтобы изложить точку зрения защиты, потому что знает, что это…

– Хватит! – рявкнул судья. – Замолчите оба. Протест удовлетворен. Мисс Фриман, вы должны перефразировать свой вопрос так, чтобы не представлять в качестве факта то, что не подтверждено доказательствами.

Фриман сделала вид, что читает свои записи, чтобы успокоиться.

– Детектив, увидели ли вы кровь на молотке, когда вам его предъявили?

– Нет, не увидела.

– Тогда сколько же крови было на нем в действительности?

– В отчете сказано, что это были «следы крови». Крохотное пятнышко под гнездом, которым головка молотка насаживается на деревянную ручку.

– Хорошо. Что вы сделали после получения отчета из лаборатории?

– Я организовала отправку образца крови с молотка в частную лабораторию в Санта-Монике для проведения анализа ДНК.

– Почему вы не отправили его в официальную окружную лабораторию штата Калифорния? Разве не такова обычная процедура?

– Да, обычно процедура именно такова, но в данном случае мы хотели ее ускорить. В нашем бюджете на это предусмотрены средства, и мы решили этим воспользоваться. Полученные результаты были перепроверены в нашей лаборатории.

Сделав паузу, Фриман попросила судью включить отчет о криминалистическом исследовании молотка в состав улик со стороны обвинения. Я возражать не стал, и судья дал разрешение. После этого Фриман сменила курс, оставив вопрос об анализе ДНК экспертам, которым предстояло выступать в конце представления.

– Теперь давайте снова вернемся в гараж, детектив. Были ли там сделаны еще какие-нибудь важные находки?

Я снова возразил, на сей раз против формы вопроса, предполагавшей, что до того такие находки уже были сделаны, между тем как по сути это отнюдь не так. Трюк был дешевым, но я прибег к нему, поскольку даже такая мелкая перепалка могла сбить Фриман с ритма. Во всяком случае, я хотел попытаться. Судья велел ей переформулировать вопрос, и она это сделала:

– Детектив, вы рассказали нам, чего вы не нашли в гараже. Молотка. Теперь расскажите, что вы там нашли.

Она повернулась ко мне, словно вопрошая: ну, теперь вы довольны? Я кивнул и улыбнулся. Сам факт, что она одарила меня своим вниманием, свидетельствовал о том, что двумя последними протестами я таки достал ее.

– Мы нашли пару садовых туфель и, проведя люминоловый тест, получили положительную реакцию, свидетельствующую о наличии крови.

– Люминол – это реактив, который позволяет под ультрафиолетовыми лучами выявить следы крови, правильно?

– Правильно. Его применяют для обнаружения мест, где кровь была зачищена или смыта.

– Где были обнаружены следы крови в данном случае?

– На шнурке левой туфли.

– Почему вы решили именно эти туфли проверить с помощью люминола?

– Ну, во-первых, по правилам положено проверять всю обувь и все предметы одежды, если предполагается вероятность наличия на них следов крови. На месте преступления крови было много, так что разумно было предположить, что она могла попасть и на убийцу. Во-вторых, мы заметили, что в огороде недавно работали. Земля была свежеперекопана, а садовые туфли оказались очень чистыми.

– Но разве не естественно вычистить свою рабочую обувь, перед тем как войти в дом?

– Возможно, но мы ведь находились не в доме, а в гараже, и туфли стояли в картонном ящике, полном грязи, в основном земли с огорода, при этом они были абсолютно чистыми. Это привлекло наше внимание.

Фриман снова включила запись и довела ее до того момента, когда в кадр попали туфли. Они стояли аккуратно, один к одному, в ящике, на боковой поверхности которого была фирменная надпись «Кока-кола». Ящик был задвинут под верстак, но отнюдь не спрятан, просто находился на месте, где, вероятно, стоял всегда.

– Это те самые туфли?

– Да. Вот здесь вы видите, как один из членов криминалистической бригады производит изъятие.

– Значит, вы утверждаете, что подозрение вызвал тот факт, что туфли были идеально чистыми, но стояли в грязном ящике?

Я запротестовал: она подталкивает свидетельницу к выводу. Очко я выиграл, однако послание уже достигло ушей присяжных. Фриман двинулась дальше:

– Почему вы решили, что туфли принадлежат Лайзе Треммел?

– Потому что они были маленького размера, совершенно очевидно женские, и еще потому, что в доме мы нашли вставленную в рамку фотографию, на которой Лайза Треммел была запечатлена работающей в огороде. И на ней были именно эти туфли.

– Благодарю вас, детектив. Что было дальше с туфлями и пятном на шнурке одной из них, предварительно идентифицированным как кровь?

– Шнурок был направлен в окружную криминалистическую лабораторию штата Калифорния для проведения анализа ДНК.

– А почему в этом случае вы не прибегли к услугам частной лаборатории?

– Образец крови был слишком мал. Мы решили не рисковать, опасаясь утратить образец в частной лаборатории. Мы с напарником собственноручно передали его в окружную лабораторию, так же как и другие образцы, – для сравнения.

– Другие образцы для сравнения? Что это значит?

– В лабораторию была отдельно направлена кровь жертвы, чтобы можно было сравнить с ней ту, что найдена на шнурке.

– А почему отдельно?

– Чтобы исключить вероятность смешивания.

– Спасибо, детектив Лонгстрет. Пока у меня к вам больше вопросов нет.

В преддверии перекрестного допроса судья объявил перерыв. Моя клиентка, не ведавшая истинной причины моего давешнего приглашения на ленч, предложила мне выпить кофе вместе с ней и Дэлом. Я предложение отклонил, сославшись на то, что должен подготовить вопросы для перекрестного допроса. На самом деле вопросы у меня были готовы. Поскольку до начала процесса я полагал, что Фриман использует Керлена для дачи показаний, касающихся молотка, туфель и обыска в доме Лайзы Треммел, вопросы я заготовил заранее, а прямой допрос Лонгстрет прошел именно так, как ожидалось, и никаких изменений в свой вопросник мне вносить не потребовалось.

Время перерыва я использовал для телефонного разговора с Циско, чтобы подготовить его к встрече с Дэлом в семь часов вечера. Я велел ему ввести в курс дела Баллокс и для безопасности держать Томми-гана и Бэм Бэма поблизости от Дома победы. Я не был уверен, что Дэл собирается играть честно, поэтому надо было быть готовым к любому развитию событий.

35

После перерыва детектив Лонгстрет снова заняла место в свидетельском боксе, и судья сделал мне знак начинать. Я не стал бросать никаких пробных шаров, а сразу перешел к тем моментам, которые хотел внедрить в сознание присяжных. Прежде всего следовало обратить их внимание на то, что окрестности «Уэстленда», включая дом и предположительно то место, где впоследствии был найден молоток, были обысканы полицией в день убийства.

– Детектив, – спросил я, – не насторожило ли вас то, что молоток обнаружился через столько дней после убийства, хотя находился так близко к месту преступления, притом в пределах периметра интенсивных поисков?

– Вообще-то нет. После того как молоток был найден, я осмотрела кусты перед тем домом. Они оказались высокими и очень густыми. Меня не удивило и вовсе не смутило то, что молоток мог пролежать там незамеченным все это время. Думаю, нам очень повезло, что его вообще нашли.

Хороший ответ. Я начинал понимать, зачем Фриман разделила показания между Керленом и Лонгстрет. Лонгстрет была чертовски хорошей свидетельницей, может быть, даже превосходила своего напарника-ветерана. Я двинулся дальше. Одним из правил игры было беречься от ошибок. Не следовало рисковать осложнить свое положение, слишком долго задерживаясь на определенных моментах.

– Хорошо. Давайте теперь переместимся в дом на Вудленд-Хиллз. Детектив, вы не станете возражать против того, что обыск в нем напоминал налет?

– Налет? Я бы это так не назвала. Я…

– Вы нашли окровавленную одежду обвиняемой?

– Нет, не нашли.

– Вы нашли кровь жертвы в сливных отверстиях душа или ванны?

– Нет, не нашли.

– А в стиральной машине?

– Нет.

– Какие улики, представленные обвинением на данном процессе, ведут свое происхождение из дома обвиняемой? Я не говорю о гараже. Только о доме.

Лонгстрет понадобилось несколько долгих секунд, чтобы провести мысленную инвентаризацию, после чего она покачала головой:

– В настоящий момент я ничего припомнить не могу. Но это все равно не означает, что обыск являлся налетом. Иногда отсутствие находок не менее полезно, чем их наличие.

Я сделал паузу. Лонгстрет бросала мне приманку – хотела, чтобы я спросил, что она имела в виду. Но попадись я на эту уловку, бог знает, куда бы она меня завела. Так что я решил на приманку не реагировать, а плыть дальше.

– Хорошо. Но истинное сокровище – улики, которые вы обнаружили, – было найдено в гараже, не так ли? Улики, которые уже находятся или могут быть доставлены в здание суда.

– Да, полагаю, так и есть.

– Мы говорим о туфле со следами крови и о комплекте столярных инструментов с отсутствующим в нем молотком, правильно?

– Правильно.

– Я ничего не пропустил?

– Думаю, нет.

– Хорошо. Тогда позвольте мне кое-что продемонстрировать вам на этих экранах.

Я взял пульт дистанционного управления, который Фриман любезно оставила на трибуне, и прокрутил видеозапись обыска назад, внимательно следя за бегущим вспять изображением, чтобы вовремя остановить перемотку там, где мне было нужно.

– Итак, можете ли вы сказать жюри, что в данный момент происходит на записи?

Я нажал кнопку «просмотр», и экран ожил, показывая, как Лонгстрет и один из криминалистов выходят из дома, пересекают галерею и приближаются к гаражной двери.

– Ну, это момент, когда мы входим в гараж, – ответила Лонгстрет.

С экрана послышался ее голос: «Понадобится взять ключ у Керлена. – Однако на видеозаписи она одновременно с этим протягивала руку в перчатке к шарообразной ручке двери, и та поворачивалась. – Нет, не понадобится, дверь открыта».

Я подождал, пока на записи Лонгстрет с криминалистом войдут в гараж и включат свет, после чего снова нажал кнопку «пауза».

– Детектив, это момент, когда вы впервые входите в гараж?

– Да.

– Я вижу, что вы зажгли свет. Кто-нибудь из вашей бригады, проводившей обыск, до этого входил в гараж?

– Нет, никто не входил.

Я медленно прокрутил видео немного назад, к моменту, когда она открывает дверь, запустил изображение и сказал:

– Я заметил, что вы не воспользовались ключом, чтобы войти в гараж, детектив. Почему?

– Как вы видите, я попробовала повернуть ручку, и дверь оказалась незапертой.

– Вы знаете почему?

– Нет, просто она не была заперта.

– Когда ваша бригада прибыла на место обыска, в доме кто-нибудь был?

– Нет, никого не было.

– И входная дверь самого дома была заперта, верно?

– Да, миссис Треммел заперла ее, когда согласилась проехать с нами в Ван-Нуйс.

– Она сама ее заперла, или вы велели ей это сделать?

– Нет, она сама ее заперла.

– Значит, заперев дом, она оставила незапертой дверь, которая ведет со двора в гараж, так?

– Похоже на то.

– И значит, можно с уверенностью сказать, что в момент, когда вы и остальные участники обыска прибыли на место с ордером, гаражная дверь не была заперта?

– Да, это так.

– А это означает, что кто угодно мог свободно войти в гараж, пока его хозяйка Лайза Треммел находилась под стражей в полицейском участке, верно?

– Полагаю, это возможно. Да.

– Кстати, покидая в то утро дом вместе с миссис Треммел, вы с детективом Керленом оставили сотрудника полиции охранять его, чтобы быть уверенными, что в нем ничего не будет нарушено и ничего из него не унесут?

– Нет, мы этого не сделали.

– Не кажется ли вам, что это было бы предусмотрительно, учитывая, что в доме могли находиться улики по делу об убийстве?

– В тот момент миссис Треммел еще не была подозреваемой. Она была просто лицом, которое добровольно согласилось побеседовать с нами.

Я чуть было не улыбнулся, и Лонгстрет тоже: она только что на цыпочках прошла мимо ловушки, которую я ей расставил. Определенно она была очень хороша.

– Ах да, – сказал я, – она ведь еще не была подозреваемой. Ну конечно. Так сколько времени, вы говорите, гаражная дверь оставалась незапертой, давая возможность любому войти в нее?

– Этого я не могу сказать. Прежде всего потому, что не знаю, когда именно она была оставлена незапертой. Вероятно, хозяйка вообще никогда не запирала свой гараж.

Я кивнул и акцентировал внимание присяжных на этом ответе небольшой паузой.

– Вы или детектив Керлен давали распоряжение сотрудникам криминалистической службы проверить отпечатки пальцев на ручке гаражной двери?

– Нет, не давали.

– Почему, детектив?

– Мы не считали это необходимым. Обыск проводился в доме, который не считался местом преступления.

– Позвольте спросить вас в порядке предположения, детектив: как вы думаете, мог ли человек, который тщательно спланировал и осуществил убийство, оставить пару собственных туфель со следами крови в своем же незапертом гараже? Особенно после того, как позаботился о том, чтобы избавиться от орудия преступления?

Фриман заявила протест, сославшись на сложность формулировки вопроса и на то, что защита оперирует неочевидными фактами. Для меня это было не важно. Вопрос, собственно, предназначался не Лонгстрет. Он предназначался присяжным.

– Ваша честь, я снимаю свой вопрос, – объявил я. – И других вопросов к этой свидетельнице не имею.

Сойдя с трибуны, я сел за свой стол и уставился на присяжных, медленно обведя глазами сначала один, потом другой ряд их ложи, пока не остановил взгляд на Ферлонге. Он не отвел глаза, и я счел это очень хорошим знаком.

36

Герб Дэл приехал один. Циско встретил его у входа и препроводил в мой кабинет, где уже ждал я. Баллокс сидела слева от меня, для Дэла был оставлен стул напротив моего стола. Циско остался стоять, как и было задумано. Я хотел, чтобы он, приняв задумчивый вид, расхаживал по комнате: это заставило бы Дэла чувствовать себя неуютно и опасаться, что любое неверное слово может спровоцировать гиганта в черной обтягивающей футболке на вспышку гнева.

Ни кофе, ни содовой я Дэлу не предложил, не стал ходить вокруг да около или пытаться восстановить отношения, а сразу перешел к делу:

– Герб, мы собрались здесь исключительно для того, чтобы точно выяснить, что вы сделали, что связывает вас с Оппарицио и как нам следует действовать дальше. Насколько мне известно, я никому не понадоблюсь до девяти часов следующего утра, так что у нас, если потребуется, впереди целая ночь.

– Прежде чем мы начнем, я хочу убедиться, что наша сделка останется в силе, если я буду с вами сотрудничать, – ответил Дэл.

– Я уже сказал вам во время ленча: сделка заключается в том, что вы избежите тюрьмы. В обмен на это вы расскажете мне все, что знаете. Никаких других обещаний не ждите.

– Я не буду давать никаких показаний. Все – только к вашему сведению. Кроме того, у меня для вас есть кое-что получше, чем мои показания.

– Посмотрим. А прямо сейчас почему бы вам не начать с самого начала? Сегодня вы сказали, что вам велели отправиться на Лайзин пикет. Начните отсюда.

Дэл кивнул было, но потом передумал.

– Наверное, надо начать с более раннего момента, с начала прошлого года.

Я жестом пригласил его говорить:

– Откуда угодно. В нашем распоряжении, повторяю, вся ночь.

И Дэл начал рассказывать длинную историю о том, как он годом раньше продюсировал фильм под названием «Чистокровный скакун». Это была душещипательная семейная история о девочке, которой подарили коня по имени Честер. На внутренней поверхности его нижней губы она нашла вытатуированный номер, указывавший, что некогда он был чистокровным скакуном, который считался погибшим во время пожара в конюшне, случившегося годом раньше.

– Тогда они с ее папой предприняли некоторые розыски и…

– Послушайте, – перебил я, – похоже, это очень трогательная история, но нельзя ли перейти к Луису Оппарицио? Конечно, мы имеем в своем распоряжении целую ночь, но давайте придерживаться нашей темы.

– Это и есть наша тема. Этот фильм. Предполагалось, что он будет малобюджетным, но я обожаю лошадей. Еще с раннего детства. И я искренне верил, что смогу наконец сделать рывок.

– Рывок?

– Ну да. Я считал эту историю неограненным алмазом, и если бы удалось придать ему правильную огранку, можно было бы сразу настрогать DVD и устроить грандиозную презентацию и раскрутку. Но для всего этого нужно вложиться в производство, а для этого, в свою очередь, нужны деньги.

Всегда все сводится к деньгам.

– И вы их заняли.

– Занял и вбухал в фильм. Знаю, глупо. Причем вбухал сразу почти все, что получил от инвестора. Но режиссером был этот придурочный перфекционист из Испании. Парень едва говорил по-английски, но мы его наняли. Он делал бессчетное количество дублей – по тридцать дублей на какую-нибудь паршивую сцену в закусочной! В результате у нас кончились деньги, и только чтобы закончить съемки, мне требовалось минимум четверть миллиона. Я оббегал весь город, выпотрошил всех, кого смог. Что делать, я был влюблен в эту картину. Она была для меня любимой игрушкой, понимаете?

– И тогда вы заняли деньги не у того парня, – произнес Циско из-за его спины.

Дэл развернулся, посмотрел на него и кивнул:

– Да, у одного знакомого, у сомнительного, надо признать, деятеля.

– Как его имя? – спросил я.

– Его имя вам ничего не даст, – сказал Дэл.

– Даст. Имя?

– Дэнни Гринн.

– Но вы же сказали…

– Да, знаю. Он один из них, но его фамилия Гринн, что поделаешь? Гринн – с двумя «н» на конце.

Я взглядом велел Циско проверить это.

– Ну ладно, вы заняли четверть миллиона у Дэнни Гринна, что дальше?

Дэл воздел руки вверх, изображая жест бессильного отчаяния:

– В том-то и дело: дальше – ничего. Фильм я закончил, но продать не смог. Я таскал его по всем чертовым фестивалям Северной Америки, и никто на него не клюнул. Повез на Всеамериканский кинорынок, снял номер в «Льюисе» в Санта-Монике, а картину продал только в Испанию. Ну конечно: единственной страной, которая им заинтересовалась, была родина этого козла – режиссера.

– И Дэнни Гринн был недоволен, да?

– Уж конечно. То есть я вносил какие-то платежи, но заем был рассчитан на полгода, и по истечении этого срока он потребовал вернуть все остальное. Все я заплатить не мог. Я собирался отдать ему деньги, ожидавшиеся из Испании, но большая их часть еще не была переведена. Там должны были сначала дублировать фильм и все такое прочее, так что основную часть этих денег я не увижу до конца нынешнего года, когда он у них выйдет на экраны. В общем, залетел я по-серьезному.

– И что случилось потом?

– Ну, однажды Дэнни приехал ко мне. Когда он появился, я решил, что он пришел переломать мне ноги. Но вместо этого он сказал, что они хотят, чтобы я кое-что для них сделал. Что-то вроде долгосрочной работы. И если я ее выполню, они пересмотрят условия моего долга, более того, даже могут скостить приличную часть всей суммы. У меня, ребята, как вы понимаете, выбора не было. Что я мог? Сказать «нет» Дэнни Гринну? Попробовал бы я!

– И вы сказали «да».

– Правильно. Я сказал «да».

– И что это была за работа?

– Подобраться поближе к людям, которые гнали волну, протестуя против отъема домов, – их организация называлась ФЛАГ. Он хотел, чтобы я, если получится, проник в их ряды. У меня получилось, вот там-то я и познакомился с Лайзой. Она была у них закоперщицей.

Все это звучало дико, но я подыграл ему:

– Вам сказали, зачем все это?

– В принципе нет. Сказали только, что есть один крендель, у которого идея фикс: постоянно знать, что она задумала. Его дела были как-то связаны со всем этим, и он не хотел, чтобы она ему подложила свинью. Поэтому если Лайза планировала какую-нибудь протестную акцию, я должен был сообщать Дэнни, где та состоится, против кого будет направлена и все такое прочее.

Теперь история начинала приобретать черты правдоподобия. Я вспомнил сделку с «Лемюром». Оппарицио находился в процессе продажи АЛОФТа государственной компании, и было предусмотрительным с его стороны позаботиться о том, чтобы предотвратить все потенциальные угрозы, могущие сорвать сделку. В том числе даже и такие малозначительные, как Лайза Треммел. Дурная молва могла помешать продаже компании. Акционеры всегда желают, чтобы у их приобретения была безупречно чистая репутация.

– Ну хорошо. Что еще от вас требовалось?

– Не так уж много. Только сбор информации. Я близко подобрался к Лайзе, но примерно через месяц после этого ее сцапали за убийство. Тогда Дэнни появился снова. Я думал, он скажет, что наша договоренность расторгается, поскольку объект наблюдения теперь в тюрьме, но он захотел, чтобы я внес залог и освободил ее из заключения. И дал мешок денег – двести тысяч. Предполагалось, что после ее освобождения я продолжу делать то же самое, только уже с вами: примажусь к вашей команде, чтобы изнутри знать, что у вас происходит, и буду докладывать ему.

Я посмотрел поверх его головы на Циско. От его задумчивого вида не осталось и следа. Мы оба понимали, что Дэл может оказаться лишь вершиной айсберга, который способен распороть днище прокурорского корабля и пустить его ко дну. А также то, что в лице Лайзы мы, вероятно, имеем клиента крайне неприятного, но действительно невиновного.

А если она невиновна…

– А как сюда вписывается Оппарицио? – спросил я.

– Ну, он вообще-то не очень вписывается – по крайней мере непосредственно. Но каждый раз, когда я звоню Дэнни с донесениями, он желает знать, что у вас есть на Оппарицио. Так прямо и говорит: «Что у них есть на Оппарицио?» Он это спрашивает каждый раз. Поэтому я думаю, что, возможно, в итоге я работаю именно на него, понимаете?

Я ничего не ответил. Вертясь туда-сюда в своем кресле, я обдумывал услышанное. Тем временем Циско сказал:

– Знаешь, Дэл, чего я не понял и чего не хватает в твоей истории?

– Чего?

– Главы о том, как ты нанял тех двух бандитов, чтобы они напали на Мика. Ты, засранец, выкинул эту главу.

– Да, что вы можете сказать на этот счет? – поддержал его я.

Дэл энергично замотал головой, словно показывая, что он тут ни при чем.

– Послушайте, это они мне велели. Они же и парней этих ко мне послали.

– А зачем было меня избивать? Какой в этом смысл?

– Ну, это же вас немного попридержало, правда? Они хотели, чтобы Лайза притихла, а вы начинали действовать слишком успешно, поэтому они решили вас осадить.

Чтобы избежать моего взгляда, Дэл, произнося все это, делал вид, будто снимает с брюк какую-то несуществующую пушинку. Это навело меня на мысль, что он лжет насчет причины моего избиения. Так в его рассказе прозвучала первая замеченная мной фальшивая нота. Моя догадка состояла в том, что организация нападения была самодеятельностью с его стороны, вероятно, ему просто самому захотелось, чтобы меня хорошенько отметелили.

Я посмотрел на Баллокс, потом на Циско. Если отбросить последний сюжет, связанный лично со мной, кое-какие возможности для нас здесь открывались. Я уже знал, что Дэл предложит дальше – себя в качестве двойного агента. С ним мы могли бы доплыть до берега, снабжая Оппарицио ложной информацией.

Это следовало обдумать. Нетрудно было напичкать Дэла дезинформацией, чтобы он донес ее до Дэнни Гринна. Но маневр мог оказаться рискованным, не говоря уж об этических соображениях.

Встав, я кивком указал Циско, чтобы он следовал за мной.

– Посидите немного здесь, мне нужно переговорить с моим дознавателем.

Мы вышли в приемную, я закрыл за собой дверь, подошел к столу Лорны и спросил Циско:

– Ты понимаешь, что это значит?

– Это значит, что мы сможем выиграть это гребаное дело.

Выдвинув средний ящик стола, я достал оттуда стопку рекламных буклетов близлежащих ресторанов и заведений быстрого питания.

– Нет, я имею в виду тех двух громил из байкерского клуба. Они могли быть убийцами Бондуранта, а мы прозевали эту пьеску.

– Об этом мне ничего не известно, босс.

– Что твои помощники с ними сделали?

– Точно то, что я им велел: вышвырнули вон. Они мне потом сказали, что оба парня хотели, чтобы их высадили возле какого-нибудь питейного заведения в центре, которое работает всю ночь. Так мои и сделали. Мик, это правда.

– Все равно паршиво.

С рекламными буклетами в руке я направился обратно в кабинет.

– Ты веришь Дэлу? – спросил меня в спину Циско.

Прежде чем открыть дверь, я обернулся.

– До некоторой степени.

Вернувшись в кабинет, я положил буклеты на середину стола, сел и посмотрел на Дэла – типичный проныра, скользкий, на все готовый. А я собирался пуститься в путь вместе с ним.

– Мы не станем этого делать, – вдруг произнесла Баллокс.

Я взглянул на нее.

– Чего – этого?

– Использовать его в качестве дезинформатора для Оппарицио. Мы должны привести его в суд и заставить все рассказать присяжным.

Дэл тут же запротестовал:

– Я не буду давать показания! Кто она, черт возьми, такая, чтобы диктовать, что…

Я поднял руку в усмиряющем жесте и сказал:

– Вы не будете давать показания. Даже если бы мне этого очень хотелось, я не могу привлечь вас в качестве свидетеля. У вас нет ничего, что напрямую связывало бы Оппарицио с нашим делом. Вы хоть встречались с ним когда-нибудь?

– Нет.

– А видели его хоть раз?

– Да, в суде.

– Нет, раньше.

– Откуда? Я даже имени его никогда не слышал до того, как Дэнни начал меня спрашивать о том, что у вас на него есть.

Повернувшись к Баллокс, я покачал головой:

– Они слишком умны, чтобы давать кому-то в руки прямую связь. Судья на пушечный выстрел не подпустит его к свидетельскому боксу.

– Тогда как насчет Дэнни Гринна? Давайте вызовем в суд его, – не сдавалась Баллокс.

– И как мы заставим его давать показания? Он прибегнет к Пятой поправке прежде, чем мы успеем произнести его имя. Остается только одно.

Я ждал новых протестов, но Баллокс неожиданно сникла, сделалась тихой и молчаливой. Я опять перевел взгляд на Дэла. Мне был крайне неприятен этот человек, и верил я ему не больше, чем верил в то, что волосы у него свои. Но это не удержало меня от следующего шага.

– Дэл, как вы связываетесь с Дэнни Гринном?

– Обычно я звоню ему около десяти.

– Каждый вечер?

– Да, пока идет процесс, каждый. Он всегда ждет моих звонков. Почти всегда отвечает сам, а если не может, перезванивает очень быстро.

– Хорошо, давайте окопаемся здесь и закажем еду навынос. Сегодня вы будете звонить ему отсюда.

– И что я ему скажу?

– А вот это мы успеем продумать до десяти. Но в целом, полагаю, вы сообщите ему, что Оппарицио совершенно нечего опасаться на свидетельском месте. Скажете, что нам ничего не удалось нарыть, что мы блефовали и что берег чист.

37

Предполагалось, что в четверг все инструменты прокурорского оркестра сольются в едином крещендо. С утра понедельника Андреа Фриман тщательно разворачивала свое дело, легко справляясь с ветрами переменных направлений и неожиданностями вроде моего случайного выстрела федеральным целевым письмом. Она последовательно выстраивала свою стратегию, набирая инерцию движения и неминуемо подводя свое представление к финалу, к сегодняшнему дню. Четверг был днем науки, днем, когда все фрагменты доказательств и свидетельских показаний должны были соединиться в нерушимое единство научного факта.