Текст книги "Современный зарубежный детектив-13. Компиляция (СИ)"
Автор книги: авторов Коллектив
Соавторы: Дженнифер Линн Барнс,Майкл Коннелли,Бентли Литтл,Джо Лансдейл,Донато Карризи,Сюсукэ Митио,Питер Боланд,Джек Тодд,Лора Перселл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 332 (всего у книги 335 страниц)
45. Рут
Несколько дней я собиралась с духом, чтобы спросить ее.
Она сидела перед трюмо, а я стояла позади и расчесывала ее волосы. Какими тонкими и ломкими они стали! Они сыпались сквозь мои пальцы, словно сухая трава. Я слышала ее дыхание. И пахнуть она стала как-то странно. Уже не ландышами, а скорее… чесноком!
– Может, сегодня не будем надевать корсет, мадам? Наверное, он слишком туго сидит на вас? И из-за этого у вас тошнота и голова болит.
– Нет, надень! Просто затяни его чуть слабее.
Нехотя я пошла к платяному шкафу и достала один из ее старых корсетов из специальной ткани.
– Нет, не этот, – запротестовала Кейт, махнув рукой. – А тот, который ты мне сделала!
Я достала свое творение двумя пальцами. Теперь мне было уже неприятно касаться этой синей ткани. Я чувствовала притаившуюся в ней смерть.
– Я просто подумала… – еле слышно проговорила я.
– Рут, да что, в конце концов?
– Я… Думаю, у вас есть одна небольшая тайна…
Губы ее задрожали. Она подняла на меня глаза, полные слез:
– Ты о чем?
– О том… Почему у вас давно не было месячных. Эта ваша тошнота и частые походы в туалет. Я ваша служанка, мадам, и поневоле замечаю такие вещи.
На некоторое время в комнате воцарилась зловещая тишина. Я слышала только стук своего сердца. Мне казалось, оно вот-вот выпрыгнет из груди.
И вдруг Кейт разразилась слезами.
Это было невыносимо. Я уронила корсет с павлинами на пол. Мне казалось, что я буду ликовать и торжествовать, видя ее муки и страдания. Но это выглядело ужасно. В плачущей Кейт не было ничего красивого. Ее лицо превратилось в красное мокрое месиво.
– О Рут! Что же мне делать?
– Что вам делать, мадам?
– Я не хочу!
Так значит, это правда… Застыв в ужасе, я смотрела на нее не мигая. Ее слезы все капали и капали на трюмо. У нее пока еще не начал расти живот, но это ведь дело времени.
Я должна защитить этого малыша.
– Я не хочу ребенка, не хочу… – выла Кейт. И только тогда до меня дошел смысл ее слов: этот ребеночек больше нужен мне, чем ей!
Сначала мне хотелось задать ей хорошую трепку, чтобы она пришла в себя. Да все женщины в этом мире были бы счастливы носить под сердцем дитя Билли Рукера! Хотя… Рождение Наоми было ужасным, разве нет?
Я опять вспомнила маму, стоящую на четвереньках и мычащую, как корова. Такая перспектива, конечно, не может не страшить.
– Послушайте, – сказала я так нежно, как только могла, – у меня тоже были такие настроения, пока моя сестра не появилась на свет. Я совсем не радовалась тому, что она вот-вот родится. Но потом она родилась – и все оказалось не так уж страшно. Она плакала не так часто. Правда!
– Нет! Даже если это будет ангел во плоти – не хочу! Я не хочу никакого ребенка! И дело не в ребенке, а во мне самой! Ведь его появление сделает меня…
– Кем?
– Матерью! Но я просто не могу быть матерью! – Ее узкие тощие плечи сотрясались в жутких рыданиях. Такой я не видела ее никогда. Но, как ни странно, глядя на нее, я снова разозлилась.
– Зачем же вы тогда вышли замуж? Разве вы не знали, что после свадьбы, скорее всего, произойдет именно это?
– Нет, я… Я не знаю! – Она закрыла лицо руками. – Я хотела, чтобы были только я и Билли!
Как же она может не хотеть этого малыша? Чудесный пупсик с огромными голубыми глазами, как у его отца! Ну разве это не счастье?
Я решила дать ей спокойно выплакаться и начала собирать грязную посуду на поднос. Взяла чашку с недопитым какао. В нем плавало свернувшееся молоко. Наверное, Нелл забыла бутылку с молоком на подоконнике.
– Рут, пожалуйста, только не говори Билли!
– Это не мое дело, – фыркнула я. – Но я больше не стану надевать вам корсет. В вашем положении этого нельзя делать.
– Ты будешь делать то, что я тебе прикажу! – крикнула Кейт, обернувшись ко мне, и на какую-то долю секунды я увидела перед собой точную копию лица ее матери. Эти расширенные глаза. Эта маниакальная одержимость! И страх потери контроля… – Здесь решаю я!
– Нет! В этом вопросе нет!
Я выбежала из комнаты с трясущимися от гнева руками.
О боже! Что же мне теперь делать?!
* * *
Я так и не смогла придумать ничего путного. Прошел октябрь, начался ноябрь, но Кейт так и не объявляла о своей беременности. Я понимала, что она при всем желании не сможет долго скрывать этого. Хотя, как оказалось, Кейт умела мастерски притворяться.
Миновал мой шестнадцатый день рождения. И вскоре, когда я мыла пол внизу в холле, услышала голос Билли:
– Рут! Рут!
Я ощутила тепло его ладони на моей спине и подняла на него глаза, так и продолжая стоять на четвереньках со щеткой в руке. Как приятно было ощущать его руку на своей спине! В глазах его была такая тревога, что я невольно съежилась.
– Да?
– Не могла бы ты подняться к Кейт и посидеть с ней? Моя мама скоро придет и сменит тебя.
– Что случилось? – быстро спросила я. Наверное, слишком быстро. Мне показалось, что слово «убийца» уже проступает у меня на лбу.
– Ей очень плохо. У нее кровоточат десны, а белки глаз совсем желтые. Наверное, у нее желтуха!
Я медленно распрямилась и бросила щетку в ведро с водой. Я могу скрести пол хоть до дыр, но вины своей не смою никогда. Ни один из моих смертоносных стежков уже нельзя распустить. Я представляла себе малыша, которого носит под сердцем Кейт, очень похожим на Наоми. Это была девочка, как две капли воды похожая на мою сестричку, только с бездонными глазами Билли. И я убиваю ее. День за днем убиваю младенца. Опять…
И зачем? Смерть Кейт не воскресит Мим. И маму мою тоже не воскресит. Моя месть абсолютно бессмысленна. И горька, как желчь.
– Ты пошлешь за доктором?
– Наверное… – Билли провел рукой по своим взъерошенным волосам. – Кейт сказала, что не хочет вызывать врача…
На лице Билли отразилось столько эмоций! Я вынесла в этой жизни многое, но видеть его страдания было невыносимо.
Я разбила его сердце.
– Немедленно пошли за доктором! – закричала я. – Не слушай Кейт, шли за доктором немедленно!
Билли ошарашенно смотрел на меня.
Я перевела дух и закричала снова:
– Она беременна, Билли!
Услышав это, он согнулся так, словно я ударила его ломом по животу.
– Я не знал… Я не знал… – бормотал Билли, закрыв лицо руками. – Я бы тогда не…
Я бы тоже нет!
– Это точно, Рут?
– Билли, у нее не было крови уже несколько месяцев!
– А Нелл знает?
Я уставилась на него в изумлении. Довольно странный вопрос.
– Точно никто из нас, конечно, не знает. Но уж коль скоро у нее нет месячных, и ее все чаще тошнит…
Он шумно сглотнул, кивнул и уставился куда-то в стену.
– Сэр?
– Э… Да-да, ты права!
Он потрепал меня по голове, словно любимую собачку, и поспешил прочь. Дверь за ним шумно захлопнулась.
Монстр! Я бежала вверх по лестнице – и это слово преследовало меня. Миссис Метьярд в комнате «капитана», забивающая работниц плеткой до полусмерти. Я, сидящая за ширмой и вшивающая смерть в корсет, стежок за стежком. Мы обе – просто монстры!
Кейт лежала поверх застланной постели. Она была вся в поту. Корни ее заметно поредевших волос потемнели от пота.
И на ней опять был мой корсет.
С яркой ткани на меня смотрели павлиньи глаза. А я, дурочка, думала, что этот корсет – мое оружие. Нет, он – это я сама, моя горечь, моя боль. Настоящая я, как сказал бы мой отец: убийца невинных младенцев. В этот раз еще даже не рожденного.
– Мои ладони, – стонала Кейт. – Рут, они горят!
Раздобыв миску с водой и тряпку, я вернулась к ней. Промокнула ей лоб и обтерла ладони. На ощупь Кейт не была горячей, совсем.
Сапфировое кольцо соскользнуло с ее пальца и покатилось со звоном. Я подняла его и положила на трюмо. Оно заиграло в свете падавших из окна лучей.
– Я хочу ванну! – сказала Кейт.
Не опасно ли это сейчас? Может, дождаться доктора? Но если я соглашусь искупать ее, то хотя бы смогу снять с нее этот корсет!
– Пожалуйста, Рут!
– Пойду за водой.
Нелл готовила на кухне завтрак. Она медленно, тщательно помешивая, растворяла какао в чашке. Вокруг нее жужжали мухи, прилетевшие на приторно-сладкий запах и на приманку липучек.
– Кейт не будет есть сейчас, – сказала я. – Ей очень плохо. Билли пошел за доктором.
Нелл уронила ложку:
– Билли? За доктором? Правда?
Я скорчила гримасу:
– Ну, я надеюсь. Я сказала Билли, что Кейт беременна.
– Ох, зря ты это…
– Почему?
Нелл пожала плечами:
– Кейт вряд ли обрадуется тому, как Билли узнал. Он должен был узнать это не от тебя.
– Нелл, что сделано, то сделано. Помоги мне набрать воды.
Вдвоем мы наполнили водой железную ванну. Вода была чуть теплой, чтобы у Кейт не поднялась температура. И вот на поверхности воды отражаются три фигуры: Кейт, Нелл и моя. Наши отражения искажаются и покачиваются. Мы словно три ведьмы, склонившиеся над котлом с зельем.
Нелл вытерла рукавом пот со лба.
– Я вернусь на кухню!
Мне так не хотелось, чтобы она уходила сейчас. Не хотелось оставаться наедине с Кейт, липкой от пота и что-то бормочущей себе под нос.
Все это время я думала, что тело Кейт просто идеально. Но сейчас… Мне было страшно увидеть то, что скрывала ее рубашка. Груди ее не выступали под белой тканью, теперь рубашка просто спадала с костлявых плеч.
Над верхней губой, где блестели бисеринки пота, я заметила легкий пушок.
– Спасибо, Нелли!
Нелл уже устремилась было к двери, но Кейт схватила ее за запястье своей костлявой рукой, на которой выпирали синие прожилки вен.
– Мадам! – Нелл с силой высвободила свою руку и убежала вниз.
– Нелли не простила меня! Она никогда не простит! – выла Кейт. – Она не понимает!
О, это было еще ужаснее, чем присматривать за младенцем!
– Пустяки! Давайте я помогу вам…
Не успела я договорить, как Кейт перекинула свою худющую ногу через край ванны и плюхнулась в воду.
Волосы ее раскинулись по воде, рубашка всплыла над коленями.
– Пойми, когда это делала я, было не так больно. Именно поэтому я всегда вызывалась делать это.
Я подумала, что у нее просто истерический припадок. Горячка. Волосы ее намокли и стали тонуть. Она задрожала, у нее зуб на зуб не попадал. По крайней мере у нее спадет температура.
– Попробуйте успокоиться, мадам. Не шевелитесь, а то мы выплеснем слишком много воды. Я прогрею полотенца.
С таким же успехом я могла говорить по-китайски. Она обводила комнату остекленевшими глазами.
– А ты прощаешь меня, Рут? Скажи, что прощаешь!
Нет, это сильнее меня! Я больше не могу смотреть, как она сходит с ума. Я сделала шаг назад – но она схватила меня за руку.
– У меня не было выбора! Прости меня!
Как я могу? Я обернулась и посмотрела сверху вниз на нее, такую дрожащую, жалкую. Она сжимала мою руку так крепко, что ее пальцы побелели. Рубашка намокла и прилипла к телу. Я увидела очертания ее лона и сосков…
А потом я увидела и это…
– А это что, мадам? У вас на спине?
Я слегка наклонила ее голову вперед – и волосы полностью закрыли лицо Кейт.
Полосы, диагональные, выпуклые. Некоторые явно толще других. Это что, от моего корсета? Нет-нет, такого просто не может быть! Я отвела в сторону мокрый ворот ее ночной рубашки. И все поплыло у меня перед газами!
Вся ее спина была исполосована сероватыми шрамами. Такие были у всех нас – своеобразная метка работниц Метьярдов. Только у Кейт их было как минимум в два раза больше, чем у Мим! И еще следы от ожогов!
Она усмехнулась сквозь слезы:
– Я была так рада, прямо счастлива, когда появилась Нелл! Я подумала: наконец-то она переключится на кого-то другого!
Я просто не верила своим ушам. Но все же спросила:
– Миссис Метьярд… Она что, и вас тоже била?
И в этот момент многое стало проясняться для меня. Из множества фрагментов, как из кусочков мозаики, начала наконец собираться единая картина. Но чем явственнее она становилась, тем тяжелее становилось у меня на душе. Вот почему Кейт вызвалась тогда сама наказать меня кочергой. То, с какой стремительностью она утащила меня в угольную яму, спеша, чтобы нас не увидела ее мать. И то, что она оказалась около умирающей Мим в ту ночь…
Она не добивала ее. Она пыталась помочь…
– Нет! – Я закрыла лицо руками, но было поздно: я уже никогда не забуду увиденное! – Нет, я не могу поверить в это!
– Я предала мать, – проговорила Кейт, и моя ладонь, застывшая на ее плече, казалось, почувствовала холод ее голоса. – И моя расплата близка!
Все вокруг опять поплыло у меня перед глазами. Меня вдруг тоже бросило в жар. Я прижала мокрые ладони к вискам, стараясь прийти в себя и не упасть. Нет-нет, это бред, этого не может быть. Ну не могла же она сама пойти в полицию и рассказать им о теле Мим?
– Капитан… Ты счастливая, Рут… Тебе не пришлось видеть его… Настоящего…
В следующую секунду дверь едва не слетела с петель. В комнату ворвался сначала живот старшей миссис Рукер, а затем и она сама, держа в руках внушительную бутыль капель Фаулера [502]502
Капли Фаулера – раствор, содержащий 1 % арсенита калия и предложенный Томасом Фаулером во второй половине XVIII в. в качестве лечебного и тонизирующего средства.
[Закрыть].
Она только мельком взглянула на нас – и прогремела:
– Благослови тебя бог, Кэтти! Ну-ка быстро выньте ее из воды!
Я попробовала, но у меня сильно дрожали руки. Как же мне лучше подхватить ее? Того и гляди сломаю ей что-нибудь…
– Оставь, я сама! – С этими словами старшая миссис Рукер отпихнула меня от ванны. – А ты растопи камин, да побыстрее. Быстрее!
Словно оглушенная, я потащилась за углем. На лестнице я увидела Нелли и Билли. Они о чем-то шептались. Он закрыл лицо рукой.
Меня опять чуть не стошнило.
Что я наделала?!
46. Доротея
Тюремная часовня – это обычная серая комнатушка, не вызывающая никакого ощущения особой святости и близости к Богу. Ни витражей, ни икон. Даже распятие в алтаре деревянное, без позолоты. Все же это тюрьма.
Мне очень трудно открыть свою душу Богу в такой обстановке. Все здесь какое-то приземленное, даже немного устрашающее. Официальная религия. Здесь нет даже намека на что-то надмирное, ничего, возвышающего духовное над бренным.
По воскресеньям мы с папой ходим на службу в церковь Святой Елены (она англиканская). Там довольно мило и своеобразно, и приятно видеть, что в ней постоянно что-то меняется. Но душа моя тоскует по тем редким мгновениям, которые я могу провести в настоящей церкви. Такой, где пахнет ладаном и служат на латыни, где я могу исповедаться. Но такая возможность представляется мне не более двух-трех раз в год.
Одно это обстоятельство – уже веская причина покинуть Оакгейт. Я не могу быть самой собой и не смогу стать тем, кем хотела бы стать, пока живу под одной крышей с отцом. Под его опекой, хотя и в доме моей матери! Правда, очень скоро он станет и домом этой…
– Не думай, что в быту для тебя что-то изменится! – твердит мне папа изо дня в день. – И, если будешь хорошей девочкой, – добавляет он, – думаю, скоро получишь очень приятные известия!
От его заговорщической улыбки у меня сжимается сердце.
На глаза наворачиваются слезы. Я не смахиваю их. Я складываю руки для молитвы, надеясь, что этот жест поможет хоть на миг отвлечься от внешнего мира и услышать мою душу и Божий глас. «Боже, дай мне сил вынести все это!» – снова и снова повторяю я.
Где-то в тюрьме лязгает засов.
Папа со дня на день все узнает – ведь сэр Томас наверняка написал мне письмо с предложением с его разрешения. Несомненно, он (или леди Мортон) не замедлит сообщить моему отцу, что они получили от меня отказ. И что будет потом? Мне зададут порку как нашкодившей девчонке? Или я к этому времени уже покину этот дом, освободив место для новой папиной жены?
– Ни слова отцу! – почти умоляла я Тильду вчера вечером. – Обещай мне, что ни при каких обстоятельствах не расскажешь ему о моем ответе сэру Томасу. Или о Дэвиде. Или…
– Мисс Доротея! – перебила меня эта нахалка. – За все те годы, что я служу вам, вы могли бы заметить, что я умею хранить секреты. Вы можете критиковать то, как я вас причесываю, или как чиню вашу одежду, – но уж в том, что я не умею держать язык за зубами, вы меня упрекнуть не можете!
Вообще-то она права… Но не успела я подумать об этом, как она посмела дать мне совет! Нет, где это видано, а? Служанка дает советы своей хозяйке!
– Будьте очень осторожны, мисс! Мне грех жаловаться на вашего отца – он всегда был справедлив ко мне. И все же вся прислуга знает, что с ним шутки плохи.
Что эта гусыня имела в виду?! Мне всегда хватало одной улыбки или вставленной к месту шутки, чтобы папа растаял. Я всегда умела и поднять ему настроение, и настоять на своем. Но после того, как он женится на миссис Пирс… это, скорее всего, изменится. Возможно, его серые глаза станут при виде меня подергиваться легкой пеленой так же, как это происходит сейчас каждый раз, когда я упоминаю о маме.
Ох, только бы Дэвида взяли в полицию Лондона! Тогда мы сразу могли бы тайно обвенчаться и подыскать там гнездышко для себя. Хотя в глубине души я понимаю, что истинным домом для меня навсегда останется дом моей матери. И я точно не смогу спокойно обустраиваться в Лондоне, зная, что здесь происходит…
Я вздыхаю. В моей жизни все окончательно запуталось. Уж лучше сосредоточиться на рассказах Рут.
В этой скромной тюремной часовенке ее повествование кажется еще менее правдоподобным. И Бог, и Рут кажутся здесь чем-то далеким. Неудивительно, что здесь, в тюрьме, ей тяжело раскаиваться в своих грехах. Мне тут даже дышать тяжело.
И все-таки в ее рассказах есть нотки раскаяния. Она говорит так, словно знает, каково это – искренне сожалеть о содеянном. Это трудно объяснить. Она должна была знать, что именно благодаря Кэтрин Метьярд ее мать арестовали. Газеты смаковали эту новость и трубили об этом на все лады. Кэтрин проходила как главная свидетельница. Все обвинение против миссис Метьярд опиралось в основном на показания ее дочери, которые были изложены в газетах почти дословно. Более того, в какой-то момент казалось, что Кэтрин будет признана соучастницей преступлений миссис Метьярд! Мало кто верил, что она никак не была причастна ко всем тем ужасам, о которых так подробно рассказывала. Расследование в этом направлении прекратили только из-за доказательств того, что Кейт сама подвергалась издевательствам.
Рут намеренно избегает тех фактов, которые идут вразрез с излагаемой ею версией произошедшего. Почему? Она насквозь лживая? Или просто у нее такая бурная фантазия? Не знаю. Вообще в последнее время мне все реже удается понимать истинные мотивы и намерения людей.
Внезапно открывается дверь. Слегка вздрогнув, я поднимаю глаза. Это в часовню зашел капеллан. Он остановился, держа под мышкой какую-то книгу. Вид у него абсолютно неприметный – под стать всей обстановке этой тюремной часовни: средний рост, темные каштановые волосы, невыразительные черты лица. Но улыбка у него, похоже, вполне искренняя.
– Мисс Трулав! Вот уж не ожидал увидеть вас здесь! Надеюсь, я не помешал?
Я встаю с колен с коротким вздохом:
– Ждала ответ на свой вопрос от Господа нашего. Но вы прервали только Его молчание…
Он тоже слегка вздыхает, что немного утешает меня. Я воспринимаю это как своего рода рукопожатие и одновременно выражение понимания с его стороны.
– Нам, смертным, нелегко услышать глас Божий. Мы в вечной суете и ждем ответа от Него немедленно. Но для Бога тысяча лет – всего лишь один миг. Не падайте духом. Его ответ никогда не бывает запоздалым.
– Я очень на это надеюсь. Ибо времени у меня все меньше…
Капеллан садится на грубый деревянный стул. И снова улыбается, но уже не так широко.
– Я, конечно, всего лишь такой же простой смертный, но если вы того желаете, я был бы рад выслушать вас и предложить вам свой совет.
Я молчу в сомнении. Он ведь не священник и не может отпускать грехи. Но в моей голове роится столько мыслей, а в груди все прямо клокочет! Этот человек знает многое о Боге, и о Рут тоже. По крайней мере, он может высказать обоснованное мнение.
Кивнув, я подхожу ближе и присаживаюсь через стул от него. Каждое мое движение отдается гулким эхом в пустой часовне.
– Вы очень добры. К сожалению, я забыла, как ваше имя?
– Саммерс.
– Мистер Саммерс! – начинаю я, уставившись на свои руки. Они, конечно, совсем не такие, как у Рут: кожа на них ровная и нежная, края ногтей беленькие и чистые, аккуратно подстриженные. – Мистер Саммерс, мне стыдно, но я вынуждена признать, что сомневаюсь в правильности решений моего отца.
Он шумно выдыхает.
– Понимаю… Э… Надеюсь, вы помните заповедь о почитании родителей?
– Да, конечно!
– И тем не менее… Простите меня, мисс Трулав, за неделикатный вопрос… Но можно у вас спросить… Скажите, пожалуйста, а сколько вам лет?
– Двадцать пять.
Он кивает. Сам он, как мне кажется, еще моложе меня.
– Я всегда думал, что это нормально для ребенка, в каком-то возрасте начать подвергать сомнению то, что говорят ему окружающие его взрослые. Это просто очередной этап развития его ума. Так ребенок готовится к тому, чтобы самому принимать решения и делать свои собственные суждения, как это и подобает взрослому человеку. Возможно, вы, мисс Трулав, сейчас как раз на этом этапе. Так что это не грех, а признак взросления. Ваш ум готовится к тому, чтобы опираться на суждения супруга, а не отца.
О Господи, именно так! Я уже сейчас с большей готовностью полагалась бы на Дэвида, чем на папу. В моих глазах Дэвид как мужчина раз в десять достойнее моего отца! Мне, конечно, не очень нравится мысль о том, что я должна буду жить по чьей-то указке, но уж если так суждено, то мои помыслы и поступки были бы намного благороднее, если бы я опиралась на суждения именно Дэвида. Разве нет?
– Скажите мне, мистер Саммерс, а вы верите в то, что человек может измениться? Полностью измениться. Что преступник может стать благочестивым, а добрый человек – злодеем?
Он слегка отшатывается от меня.
– Вы полагаете, что ваш отец изменился?
– Нет-нет. Он такой же, каким был всегда. Этот вопрос не имеет отношения к моему отцу. Это интересно мне самой.
– Ну, мисс Трулав, в таком случае, я полагаю, вы уже сами знаете, каков будет мой ответ. Разве служил бы я капелланом в тюрьме, если бы не верил в то, что человек может исправиться?
– Нет, конечно. Но очень часто – и особенно в тюрьме – меня мучит вопрос: в какой момент человек теряет голову настолько, что ожесточается? Со мной так грубо обошлись именно те, к кому я всегда была добра. Я всегда думала, что они раскаются. Но теперь… Я не знаю, как мне поступить.
Он сцепляет руки. Кажется, мои вопросы застали его врасплох.
– Простить можно все, мисс Трулав. Но не все умеют прощать. Господь не оставит своей милостью того, кто, в свою очередь, не пренебрегает милостью Божией. Но не все люди выбирают путь праведный. Некоторые идут своим, иным путем. И это неизбежно.
В этот момент я кажусь себе такой никчемной и беззащитной. Столько лет изысканий в области френологии и теологии… – и вот результат: форма черепа человека не меняется, а Слово Божие далеко не всегда преображает человека. Кажется, земля уходит у меня из-под ног.
Может, нужно смириться с этим? Принять то, что некоторые люди рождены плохими и останутся таковыми на всю жизнь?
– А что же с теми, кто сбился с пути истинного, мистер Саммерс? – У меня дрожит голос, как у совсем наивной и маленькой девочки. – Которых мы никак не можем вернуть? Что же с ними?
Он смотрит на меня с такой грустью в глазах:
– Боюсь, у Господа к ним такое же отношение, как и у закона, мисс Трулав: злодеяние должно быть наказано.
