Текст книги "Современный зарубежный детектив-13. Компиляция (СИ)"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Дженнифер Линн Барнс,Майкл Коннелли,Бентли Литтл,Джо Лансдейл,Донато Карризи,Сюсукэ Митио,Питер Боланд,Джек Тодд,Лора Перселл
сообщить о нарушении

Текущая страница: 323 (всего у книги 335 страниц)

Должно быть, форма капитана Метьярда, выставленная здесь в его память. Печальная и зловещая картина. Словно капитан Метьярд просто стоял здесь, в этом углу, а потом растворился, и осталась только его военная форма.

Я попробовала пошевелить ногами. Мои руки были связаны и закреплены так высоко, что приходилось стоять на носочках. Было очень неудобно. Хорошо хоть, в этой комнате тепло. Я не могла решить для себя: это наказание легче, чем угольная яма, или нет?

Но очень скоро мои сомнения рассеялись.

Шурша о ковер, дверь медленно открылась. На пороге возникли армейские ботфорты, а затем мне в нос ударил запах крепкого табака.

– Смирно! – гаркнул мужской голос.

Мужчина зашел вразвалочку, пожевывая сигару. На нем была не военная форма, а дорогой охотничий костюм. Седеющие волосы зачесаны назад. На лице странные, неестественные усики. Продолжая пожевывать сигару, он медленно закрыл за собой дверь. И тогда я увидела, что он держит в другой руке тонкую кожаную плетку!

Я вскрикнула и едва не потеряла сознание снова. Капитан Метьярд? Он что, на самом деле жив? Или они держат его тут взаперти? Не может быть! Да и зачем? Если только… Он вернулся с войны не в себе? Он сумасшедший? Он опасен?

Я задергалась, тщетно пытаясь вырваться.

– Неподчинение! – прогремел он, выпуская клубы удушливого дыма прямо мне в лицо. – Это недопустимо, солдат! Я не потерплю этого, слышишь! Не потерплю!

Я не могла вымолвить ни слова, чувствуя, что вот-вот потеряю сознание. Мне было так страшно, что перед глазами расплывались стены, которые, казалось, собирались поглотить меня.

– Ты поставил под угрозу всю роту. Всю роту, черт ее подери!

Он не спеша затянулся, оглядывая меня с головы до ног. Кончик сигары мелькал оранжевой точкой. Он был довольно маленького роста, но это не успокаивало. Мама говорила, что низкорослые мужчины вечно пытаются всем что-то доказать.

– Однажды в моем полку повесили одного, – медленно проговорил он. – Вздернули как раз за неподчинение приказам. Но я дам тебе шанс, солдат. Дам тебе шанс искупить свою вину.

– Пожалуйста, сэр… – просипела я. У меня уже так болели руки! И мне казалось, что они вот-вот вывернутся из плеч.

– Сначала я раздену тебя догола. Потом выпорю. А потом… Потом посмотрим. Посмотрим, усвоил ли ты урок.

– Нет! – закричала я и начала брыкаться. Но это было совершенно бесполезно. Каждое движение отдавалось болью в шее. – Не-е-ет!

Дым от сигары уже застилал мои глаза.

Он прищелкнул языком:

– О! Мне нравится, когда сопротивляются!

Не выпуская изо рта сигару, он сжал меня руками, словно тисками. Его лицо приблизилось. Я вскрикнула, когда он ткнул кончиком сигары мне в шею.

И вот тогда, сквозь боль и страх, я почувствовала, что к табачному дыму примешивается еще какой-то странный запах. Это было что-то похожее на пудру. Какой-то очень женский запах.

Я открыла глаза.

Передо мной был не капитан Метьярд, восставший из ада. Это вообще был не мужчина.

В своих цепких объятиях меня держала миссис Метьярд, глядя остекленевшими, безумными глазами.

– Интересно, ты визжишь так же громко, как моя жена?

Я больше никогда не возьму на себя вину Мим.

24. Доротея

Обычно я наслаждаюсь утренней прогулкой, когда для нее выпадает возможность. Но сегодня утром мне было ни до чего. Нет-нет, в Ботаническом саду все было как всегда прекрасно. Садовники и природа ни при чем. Думаю, причина моего плохого настроения во мне самой.

Садовники усердно орудовали вилами и тяпками, рыхля плодородную почву. То и дело в вывернутом коме земли находился розовый червячок – желанная добыча для птичек. Они кружили над грядками, готовые в любую секунду опуститься на них.

Мне так не хотелось верить в то, что окружающие меня люди по сути своей стервятники: вечно голодные, поджидающие свою добычу в темном углу, нападающие всегда неожиданно. Но после всего, что произошло, меня терзают сомнения. Разве мы не относимся к заключенным в новой Оакгейтской тюрьме с максимальным состраданием? Разве не ложимся костьми, чтобы предоставить им максимально возможный комфорт и занятия по возможности и интересам? Но, похоже, как волка ни корми…

На меня напала такая меланхолия, что я сама взяла за руку Тильду. Просто чтобы почувствовать хоть какое-то человеческое тепло рядом. Она ходит довольно медленно. И вот, пока мы тащились так по дорожкам сада, я успела отметить, что ветер сгоняет облака в большие тучи, а в воздухе все сильнее пахнет сыростью. При такой погоде лучше, конечно, оставаться дома.

Но нет! Иначе я не увидела бы Дэвида, хотя бы мельком. Сегодня он на дежурстве. По крайней мере, насколько я знаю. И он должен проходить через Ботанический сад в строго определенное время. По нему можно часы сверять.

Мой дорогой Дэвид! Уж в нем-то я могу быть уверена на все сто. У кого угодно сердце может быть с двойным дном, но Дэвид кристально чист, и это никогда не изменится. Когда он остановился подле нас и приподнял шляпу в знак приветствия, на его милом лице было написано неподдельное сострадание.

– Мисс Трулав! Простите мою дерзость, но я слышал о том, что произошло в тюрьме, и не могу не спросить, как вы?

Я заставила себя улыбнуться:

– О, спасибо, я ничуть не пострадала. Вы же знаете, что меня не было в лазарете, когда начался бунт. Но они разбили окно и сгорело довольно много постельного белья. Весь наш комитет очень расстроен.

– Это вполне естественно. Вы пережили шок. Вам надо поберечься, прийти в себя. – Наверное, Дэвид и сам испугался той нежности в голосе, с которой произнес это. Поэтому он поспешил сменить тему. – А какое наказание понесут зачинщики?

Возможно, я и сама отчасти виновата. Если бы не перестала навещать заключенных в лазарете, предпочитая им Рут, я бы могла вовремя заметить первые признаки растущего недовольства.

– Зачинщиков на неделю отправили в карцер. Но я боюсь, что наказание придется понести всем заключенным. На собрании комитета было решено, что мы напрасно включили в их рацион мясо. Оно только усиливает криминальные наклонности человека. Теперь их пища будет гораздо более однообразной.

Дэвид удивленно поднял брови:

– Э-э-э… Им это, конечно, вряд ли понравится. Но это точно не лишнее. Пострадавших могло быть намного больше.

– Да, слава богу, обошлось просто синяками и царапинами. Спасибо надзирателям.

– Они и вправду молодцы! Вообще такие происшествия заставляют задуматься. И прежде всего о том, что жизнь, на самом деле, очень коротка и может оборваться в любую секунду. – Он умоляюще посмотрел мне прямо в глаза и добавил: – И если человек действительно очень желает чего-то, ему не следует откладывать осуществление этого желания на потом!

Тильда громко откашлялась. Это ужасно, но она права. Если мы будем говорить с Дэвидом дольше, это перестанет быть похожим на случайную встречу.

Дэвид в задумчивости потер лоб. Вид у него был сконфуженный, как у неопытного мальчишки.

– Что ж, пожалуй, мне пора двигаться дальше. Хорошего вам дня, мисс Трулав! Я рад видеть вас в добром здравии.

– Да! И вам хорошего дня!

Я не понимаю, как не подкосились ноги, унося меня все дальше от Дэвида. А мои глаза! Каких мук им стоило смотреть в другую сторону!

Дэвид не может похвастаться таким же самообладанием, несмотря на свою полицейскую выучку. Уходя от него, я всегда чувствую спиной, что он смотрит мне вслед. И от этого моим плечам становится так тепло! Это неосторожно и неосмотрительно с его стороны, но за это я люблю его еще больше.

Я могла бы быть лицемерной, как все, способной притворяться как в серьезных случаях, так и в мелочах, но я категорически не умею обманывать. И когда мы отошли на безопасное расстояние от Дэвида, я сказала Тильде:

– Не хочу сообщать ему о приглашении на обед в усадьбу леди Мортон. Пожалуйста, не говори об этом при нем. Он очень расстроится.

– Это вы мне, мисс? Да я ни разу даже рта не раскрыла!

Вообще-то, она права. Я слишком подозрительна, слишком недоверчива. Думаю, это из-за того инцидента в тюрьме. И из-за письма главной надзирательницы. Иногда очень трудно понять, как лучше всего вести себя в той или иной ситуации.

Время бежит так быстро, и скоро уже настанет день суда над Рут – а я не продвинулась ни на йоту в своих исследованиях!

Допрос… Как это ужасно! Особенно для ребенка – ведь этой девочке всего-то шестнадцать! И мне не давала покоя одна и та же мысль: что из ее рассказов правда?

Я измерила ее голову – но вопросов от этого не убавилось.

Чтобы женщина в довольно солидном возрасте переодевалась мужчиной? Для меня это звучит как-то дико! Я допускаю такое разве что на сцене театра. Но если это правда, то миссис Метьярд была явно не в своем уме. Хотя, изучая труды именитых психиатров, я начинаю думать, что существует еще много неизученных и неописанных заболеваний мозга. Однажды в подшефную мне тюрьму поступила заключенная с раздвоением личности. И невозможно было предугадать, кем из этих двух личностей она решит стать в следующую секунду. Перевоплощаясь из одного человека в другого, она меняла все: манеры, походку и даже голос! Мне так хотелось измерить ее голову в обоих случаях, но увы: ее перевели в психиатрическую клинику раньше, чем мне представилась такая возможность.

Может, миссис Метьярд тоже страдала раздвоением личности? Или все эти ужасные события действительно происходили именно так, как рассказывает Рут, – и в этом случае я сочувствую ей всей душой, – или она намеренно лжет. И тогда выходит, что она сама выдумала эту отвратительную историю, ради собственного удовольствия. Но что она за человек, если ее сознание порождает такое?!

Возможность проверить достоверность ее слов предоставляется прямо сейчас. Передо мной письмо от главной надзирательницы. Она сообщает, что во время пожара сгорело много постельного белья, поэтому ей теперь нужно вдвое больше заключенных для швейных работ. До сих пор она не заставляла Рут браться за иглу, потому что мы считаем, что нельзя принуждать заключенных заниматься тем, что им явно в тягость. Но сейчас необходимость довольно острая, а Рут умеет шить!

Если честно, я боюсь. Какими бы неправдоподобными и глупыми ни казались мне ее утверждения о том, что зло передается через иглу и нить, мне страшно давать их ей в руки. А вдруг она и вправду причинит еще больше зла?

Ну вот, я все-таки поверила ее россказням и несу всякий бред! Я позволила ей одурачить себя! Она заставила меня поверить в эти сказки!

Хватит! Я не позволю ей больше водить меня за нос! Давно пора положить этому конец! Рут отправится шить! Мы устроим ей своего рода «очную ставку» с иглой и нитью.

Срочно сажусь писать ответ главной надзирательнице. Пока не передумала…

* * *

Знаете, где я была сегодня? Я навещала заключенных в долговой тюрьме!

После бунта и неутешительных результатов измерения головы Рут я пока не хочу посещать новую Оакгейтскую тюрьму. Но мне же нужно какое-то оправдание… Поэтому, когда Фанни Оунинг сказала, что собирается навестить заключенных в долговой тюрьме, я сразу напросилась ехать туда вместе с ней.

И напрасно.

Первое, что меня насторожило, это корзина, которую Фанни стала собирать перед самым нашим выездом. Она положила на дно склянку с чернилами, бутылку вина, сыр, хлеб – все то, что обычно собирают для бедных. Сверху она поместила какую-то тонкую доску, а на нее стала укладывать сверточки поменьше.

– Это еще что такое? – удивилась я.

– Разве ты не видишь? Корзинка с двойным дном!

– Фанни! – недоуменно вскрикнула я. – Ты что, собираешься пронести в тюрьму запрещенные продукты?

Она лишь слегка улыбнулась в ответ:

– Сама все увидишь.

Как и большинство казенных домов Оакгейта, здание долговой тюрьмы является уменьшенной копией подобного здания в Лондоне. Только в столице долговая тюрьма была полностью перестроена лет тридцать тому назад. А до наших бедняков очередь пока не дошла. Здание это, пожалуй, самое угрюмое и унылое в городе: все обито железом, словно крепость.

Мы шли по разбитой мостовой в мрачной тени сплошной высокой каменной стены с железными скобами. И тут мне в нос ударил такой тошнотворный запах, что я едва не упала без чувств.

– Платочек достань! – поспешила напомнить Фанни.

Я послушно достала платок из сумочки и прижала к носу и рту. Фанни настояла, чтобы я накануне пропитала его бергамотовым маслом. Как же я благодарна ей за это!

Огромный и довольно грязный детина стоял сразу за железной дверью, которая больше напоминала огромную решетку. Он бесцеремонно уставился на бедняжку Фанни. Но она, похоже, уже привыкла к его манерам, потому что без тени смущения сказала ему:

– Да-да, это опять я. Привет, Коллинс!

– И что на этот раз ты принесла мне? – нагло спросил он, заглядывая в корзинку, висевшую на руке у Фанни.

– Тебе? Ничего! Это же все для заключенных. А тебе, как обычно, твои шесть пенсов.

– Ты дашь мне шесть пенсов и эту бутылку! – прогремел он. – Иначе иди домой.

Фанни лишь слегка улыбнулась, ведь она предусмотрительно положила на самый верх бутылку дешевого джина. И все равно я считаю, что это наглый грабеж: шесть пенсов и бутылка джина за вход во внутренний двор тюрьмы, мало чем отличающийся от выгребной ямы – с полчищами крыс, снующих туда-сюда.

Внутренний двор был маленьким, квадратным. Взгляд всюду утыкался в старые обветшалые кирпичные стены. Из окон выглядывали отвратительные лица опустившихся людей.

Мы прошли мимо стоявшей в центре повозки. Мальчик лет десяти охаживал маленьким хлыстиком старую кобылу, запряженную в эту повозку.

– На этой развалюхе привозят провиант и передачки?

– Да, – ответила Фанни. – А еще на ней вывозят трупы.

Здесь даже не было отдельных зон для мужчин и для женщин! Они гуляют и общаются все вместе. А их несчастные исхудавшие дети беспомощно цепляются за ноги своих родителей.

Нет, спят мужчины и женщины, конечно, раздельно, но женские камеры расположены – подумать только! – над пивной!

Лестница, по которой нам пришлось подниматься в женские камеры, была липкой и грязной и пахла прогорклым пивом. И тут мне уже не помогал платочек, как я ни старалась плотнее прижимать его к носу. Какая жуткая несправедливость: в чистенькой Оакгейтской тюрьме сидят хладнокровные убийцы, воры и мошенники, тогда как здесь люди содержатся в условиях, близких к скотским, просто за то, что они бедны! Мне стало стыдно, что я никогда не думала об этом раньше. Теперь понятно, почему мать Рут так боялась попасть сюда.

Когда мы наконец дошли до одной из камер, я увидела, что это маленькая клетушка, в которую с трудом можно было поместить хоть какую-то лежанку. И все же в самом центре стоял ободранный и изъеденный жуками старый топчан, провонявший по́том как минимум троих спящих на нем людей. Немолодые женщины. И как только они смогли дожить до такого возраста в столь нечеловеческих условиях?

Они приветствовали Фанни как старую приятельницу.

– Она сокровище, просто сокровище, – тут же обратилась ко мне одна из сморщенных беззубых старух. – Мы бы давно умерли здесь без нее!

Сказав это, она закашлялась и кашляла так долго, что мне стало не по себе.

Когда мы начали вынимать все из корзины, я не удержалась и возмутилась, что этот детина у ворот еще и денег с нас слупил за вход.

– Он дерет три шкуры за все! – вскричала другая старуха. – За еду, за уголь. Мы платим за аренду, а еще за этот топчан, который Марта сама же и притащила сюда!

– И если они узнают, что нам принесли еду, – вскричала третья, показывая пальцем на наши дары, – то они отхапают себе добрую половину!

– Это просто безумие! – шепнула я на ухо Фанни. – Их сажают в эту отвратительную тюрьму за то, что они не могут выплатить свои долги! Но как же им выплатить их, если у них нет возможности ни заработать денег, ни накопить их?!

– А они и не выплачивают. Большинство из них вывезут отсюда в той самой повозке, что ты видела во дворе.

Из короткой беседы с этими старухами я узнала, что цены на всё жизненно необходимое (свечи, уголь и прочее) здесь минимум в два раза выше, чем за высокой стеной. Но это же просто грабеж!

Мы, как могли, помогли старухам прибрать в комнатушке и проветрить ее. Матрас кишмя кишел блохами и клопами. Как можно зимовать в этих адских условиях и при этом быть лишенными самого главного – свободы?! Попрошайки на улицах выглядят тоже довольно жалко, но они хотя бы свободны и бродяжничают, где им вздумается.

– Теперь ты понимаешь, почему мужчины здесь все поголовно так сильно пьют, – сказала мне Фанни. – Но при этом они еще и не держат себя в руках, и часто пытаются насиловать женщин.

Одна из старушек, которую звали Марта, показала мне огромный багровый шрам на шее – след от ножа, с которым напал на нее один из здешних заключенных.

Деньги! Весь этот ад кромешный творится из-за денег! Я чувствовала здесь их омерзительный запах, смешанный с вонью мочи и пота. И звон монет мерещился мне при каждом нашем шаге по дороге обратно. Даже глаза Марты, поблекшие и опухшие, были похожи, как мне показалось, на два грязных пенни.

Дэвид все пытается убедить меня в том, что деньги не имеют особого значения. Но нет! Они имеют значение! И еще какое!

25. Рут

Так вот в чем тайна миссис Метьярд! Не просто жестокая, а сумасшедшая! Ужас той ночи затмил в моем сознании и смерть Наоми, и самоубийство папы. Я чувствовала себя униженной и опустошенной. И от этого было гораздо больнее, чем от синяков и ссадин, покрывавших все мое тело.

Я не хочу рассказывать об этой ночи во всех подробностях. Но после нее многое стало мне ясно. Я поняла, почему все здесь так бессердечны и ведут себя порой так странно, – потому что в любой момент может появиться капитан Метьярд.

Вот почему Айви старается всех подставить. И вот почему Нелл постоянно ходит с опущенной головой, не раскрывая рта. Капитан ненасытен и вечно ищет новую жертву. И каждая из девушек изо всех сил пытается ускользнуть от него.

Миновало три дня. Но я никак не могла прийти в себя. Тело мое было все в синяках, мысли путались. Я словно окаменела, ничего не чувствовала. И даже не вздрогнула, когда из переговорной трубы раздался голос Кейт, требующей, чтобы я немедленно спустилась в торговый зал.

Я не была там с того самого дня, когда зашла сюда с мамой. Мне припомнилось, как я стояла на пороге и с удивлением все разглядывала. Сняв перед дверью ботинки, я босиком вошла в торговый зал. С того дня здесь ничего не изменилось: те же нежно-голубые стены, сверкающие канделябры, теплый и мягкий запах тканей. Сквозь витрины лился яркий солнечный свет, отчего натертые до блеска стеклянные прилавки слепили глаза. Красиво!

Я чуть не расплакалась.

– А вот и она!

Билли Рукер прислонился к стене возле бесконечных рулонов тканей и выглядел несколько неуместно в этом женском царстве. Шляпу свою он снял. У него были густые, не напомаженные волосы. Улыбка Билли – это единственное, что хоть как-то могло поднять мне настроение.

– Китовый ус! – сказала Кейт. – Ты не забыла, Рут?

– Нет!

– Отлично! – улыбнулся Билли. – Вот, я все принес! Подожди, сейчас покажу тебе ножи.

Кейт вздрогнула, а затем начала торопливо отряхивать юбку своего платья.

– Тогда иди уже! Иди за Билли!

Довольно неуклюже я зашла за прилавок и последовала за Билли в закуток в левом углу торгового зала. Это место было отгорожено занавеской баклажанового цвета с золотыми кисточками. Отодвинув ее, Билли вошел в закуток.

– Неплохая работенка, правда, Рут?

И правда, в закутке этом было уютно: белые обои с золотым тисненым орнаментом, большое зеркало на стене, на полу ковер кремового цвета. Но сейчас он был накрыт черной клеенкой. На нем стоял круглый стол, принесенный из торгового зала. На столе были разложены блестящие ножи, а рядом лежала кучка бело-желтых костей. У стола стояло два стула.

Не в силах держаться на ногах, я тяжело опустилась на один из них.

Билли, немного помедлив, тоже сел. Его брови, обычно приподнятые, словно в немом вопросе, теперь были сдвинуты и почти соприкасались, словно два стежка.

– У тебя что-то болит? – В его голосе звучало участие.

Мне так захотелось рассказать ему все, чтобы он пожалел меня. Но я не могла подобрать нужных слов.

– Миссис Метьярд… – всхлипнула я.

Он лишь понимающе кивнул.

Некоторое время Билли просто молча смотрел на меня. И я почувствовала в этом молчании сочувствие. Оно обволакивало, как мягкий теплый плед. И мне хотелось укутаться в это безмолвное сострадание Билли.

И я вспомнила другой момент: как я сидела дома, на Форд-стрит, в нашем старом уютном кресле, скрывая свое израненное тело под плащом. Как суетилась мама, бормоча какую-то бессмыслицу в попытке утешить меня. Билли не говорил ни слова, но для меня так было намного легче. Лучше просто молча сидеть рядом и ждать, пока накатившая на меня волна отчаяния не схлынет, встретив молчаливое сочувствие.

– От мамы твоей нет вестей? – спросил он, нарушив наконец это молчание.

Я покачала головой:

– Понятия не имею, где она и что с ней. Она ведь почти ослепла. А что если… – Я осеклась. Неужели моей маме сейчас еще хуже, чем мне?

Билли смотрел своими бездонными синими глазами не на меня, а на ножи, разложенные на столе.

– Ты вряд ли когда-нибудь услышишь о ней, Рут! Тебе тяжело, я понимаю. Но думай о том, что она не бросила тебя на произвол судьбы. Она оставила тебя там, где тебе, как она думала, будет лучше. Она не виновата в том, что не знала, каково здесь на самом деле.

Меня удивило, что он размышлял обо мне и моей маме. Сквозь пелену моего отчаяния начало проступать какое-то приятное чувство, теплое и нежное.

– Конечно, она не виновата. Но ведь от этого только хуже! Получается, ее жертва была напрасна!

– Именно поэтому ты не имеешь права сдаваться, слышишь? Ты просто обязана выжить! – поспешил ответить Билли.

Но вскоре его лицо прояснилось, и он сел прямо, положив ногу на ногу.

– Ну что ж, Рут, давай-ка я начну учить тебя работать с китовым усом. Мне кажется, тебе понравится!

Он был прав. Лезвия ножей блестели. У них были большие увесистые рукоятки, и мысль о том, что я возьму один из них в руку, грела так же, как мысль о револьвере отца. Кажется, это было тысячу лет назад, в какой-то другой жизни. А китовый ус мне сразу понравился: полупрозрачные пластины, напоминающие кусочки рога. Что-то настоящее, природное, чему я могу придать форму.

– Миссис Метьярд уже сняла все мерки для этого корсета, – сказал Билли, положив передо мной выкройку. – Но Кейт потом научит тебя снимать их.

Билли улыбнулся и добавил:

– Мне было бы не совсем прилично показывать тебе как.

Я шумно сглотнула и зарделась, представив себе на секунду, как Билли приставляет сантиметр к моей груди, а затем измеряет обхват…

– Но… Как ты сам научился всему этому? Продавец тканей ведь корсеты не делает!

Билли протянул правую руку за кусочком китового уса:

– Ну… я же не всегда был продавцом тканей.

– Да?! А я думала… Разве твой отец не хозяин магазина тканей?

– Да-да. Только и мистер Рукер не всегда был моим отцом.

Что? Может, его мать второй раз вышла замуж? Хотя нет, так не может быть. Мальчик все равно носил бы фамилию своего отца.

Посмотрев в мое недоуменное лицо, Билли спросил:

– Ты не догадываешься?

– Ты что… приемный сын?

– Именно. Так получилось. А когда-то я был подкидышем, как и остальные здесь.

Так вот что! Вот почему он так говорил о моей маме. И вот почему Нелл с таким выражением говорила, что ему повезло. Значит, он когда-то тоже был брошенным ребенком. У нас с ним было нечто общее.

Я представила себе сверток с голубоглазым младенцем, лежащий на ступенях сиротского приюта. Боже правый, и как только его мать смогла оторвать от сердца такое прелестное дитя?!

Маленьким ножичком Билли начал обстругивать кусок китового уса.

– Мистер Рукер заметил меня здесь, в магазине миссис Метьярд, когда я разворачивал ткани перед покупателями. Он стал приходить и смотреть на меня. Однажды я отрезал кусок ткани – парчи цвета шампанского. Я запомнил эту ткань на всю жизнь. Он сказал тогда: «Какой прилежный и аккуратный. Хороший парень! Вот бы мне такого». На следующий же день пришла миссис Рукер – посмотреть на меня. Да благословят ее небеса! Я полюбил ее сразу, как только увидел. Они несколько месяцев торговались с миссис Метьярд, но наконец им все-таки удалось забрать меня отсюда.

– Что?! – Я не смогла сдержать этот возглас удивления и рванулась вперед так, что чуть не свалилась со стула. Нет, не может быть, я, наверное, ослышалась! Билли?! Милый улыбчивый Билли – работал здесь?! – Нет! Ты же не…

– Почему нет?

– Ты что, правда работал здесь?!

– Ну да…

– Но тогда как же ты… – Я осеклась, побоявшись продолжить свою мысль. В конце концов, Кейт в торговом зале, и нас отделяет всего лишь занавеска. Но тут звякнул дверной колокольчик, я услышала голоса и испуганно оглянулась.

Билли перешел на шепот. Выражение его лица уже не было таким ласковым.

– А, я понял, ты хотела спросить, почему я решил жениться на Кейт, породнившись тем самым с ее матерью после всего этого.

Мы снова переглянулись. И в этот момент нас связало что-то едва ощутимое. Какое-то молчаливое понимание и согласие. В глазах его засверкали голубые искорки.

До нас донесся голос Кейт. Она говорила как всегда немного в нос и рекомендовала кому-то сатин цвета «полуночной тьмы».

– Кейт никогда не била меня, – сказал он с нежностью в голосе. – Она уже тогда была тростиночкой, но очень остра на язык. Мы все были примерно одного возраста и какое-то время дружили: Кейт, Нелл и я.

– Нелл? – Я просто не могла поверить своим ушам. Это не укладывалось у меня в голове.

– Ну да. Нас с Нелл взяли сюда вместе из приюта. Близняшки и Мириам намного младше. Я уже давно был у мистера Рукера, когда они появились здесь.

Больше всего меня поразило то, как спокойно Нелл смотрит на него и общается с ним. После всего, что произошло… Да как ее не разорвало от ревности? Наслаждаться дружбой с молодым человеком – да не с каким-нибудь, а с таким замечательным, как Билли, – и потом проводить его в явно лучшую жизнь вдали от себя, а теперь еще и регулярно видеть в роли жениха той, что все это время мучает тебя? Нелл, видимо, еще добрее, чем я себе представляю. И гораздо лучше меня умеет прощать. «Повезло же ему», – вот и все, что она сказала.

Взяв нож и кусочек китового уса, я начала повторять движения рук Билли. У меня сразу стало получаться. Осторожные, мягкие движения. Из-под моего ножа вились кудрявые белые стружки, словно масло, нарезанное фигурным ножом для праздничного стола.

– Отлично! Но вот эта часть пойдет на плечо. Дай-ка я покажу тебе, как правильно. Иди сюда. Вот так.

Какие же у него нежные и теплые руки! Почему же мне так тревожно и больно, когда он прикасается ко мне?

– Я все еще не могу поверить, что ты работал здесь и делал корсеты, – не могла я успокоиться. – Да если бы мне удалось вырваться от этих Метьярдов, я бы бежала куда глаза глядят и ни за что не вернулась бы.

Он продолжил работать. Наши пальцы почти соприкасались.

– Справедливость восторжествует, малышка Рут! Я свято верю в это. Со мной обращались здесь ужасно, врать не буду. Но все закончилось хорошо. Понимаешь… Если бы я сдался, стал угрюмым и глядел на всех со злобой, мистер Рукер никогда не обратил бы на меня внимание. А Кейт стала бы моим злейшим врагом. Но я обставил их всех.

– Ты? Обставил? Ну уж нет! – запротестовала я. – Ты все еще зависишь от тех денег, что получаешь от миссис Метьярд. Тебе все еще приходится видеться с ней!

– Да! Но кто унаследует все ее имущество? Все, что она создавала в течение жизни?

– Кейт, я думаю.

– А кто будет на правах мужа распоряжаться имуществом Кейт?

– Ты! – моргнула я.

– А кого миссис Метьярд любит больше всего на свете?

– Кейт? – спросила я с неуверенностью, потому что за все это время я не увидела большой привязанности и любви между миссис Метьярд и ее дочерью.

– А кому достанется любовь Кейт?

Я выдернула свою руку из его руки:

– Ее мужу!

– Так вот, миссис Метьярд может считать себя умнее всех, но это не так. Я заберу у нее любимую и единственную дочь, а впоследствии и магазин. Я отомщу ей, Рут, за все сразу. И для этого мне вовсе не понадобится махать кулаками.

Возможно. Но я сама жаждала другой мести. Мне хотелось просто распять миссис Метьярд.

Я желала видеть, как она страдает.