Текст книги ""Фантастика 2025-151". Компиляция. Книг 1-33 (СИ)"

Автор книги: Максим Петров

Соавторы: Алим Тыналин,Юлия Меллер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 340 (всего у книги 341 страниц)

– Вот как?

– Да! У новгородцев есть свои сильные стороны и нам бы дополнить друг друга, а не давить.

– Интересно ты мыслишь и, знаешь, я согласна с тобой. Но, если князь вновь придёт сюда с войском, то этот поход станет последним, – многозначительно произнесла Кошкина. – Больше не будет никаких соглашений, – тихо добавила она, и Дуня лучше всех знала, что это означает для Новгорода.

В её истории все помнили Ивана Грозного и его расправу над городом, но до него постарался дед. Не так кроваво, но величие Новгорода было скомкано твёрдой рукой.

– И вновь мы пришли к тому, что я занимаюсь ерундой, – в отчаянии воскликнула она.

– Время ещё есть. Князь всё же на что-то надеялся, раз отправил тебя сюда.

Дуня недоверчиво посмотрела на Кошкину, понимая, что от князя можно ожидать чего угодно. Он всегда действует продуманно и смотрит далеко вперёд. Очень сложный и умный человек.

 Ей даже второй жизни со всем послезнанием не хватает, чтобы просчитать его, а вот она для него как на ладони. Но чего он ждет от неё, если она зачастую сама не знает, что ждать от себя?

Это хорошо, что у неё родился план и она заняла просветительско-агитационную нишу, а ведь могло осенить как-нибудь по-другому… Тут Дуня остановила полет фантазии, чтобы не накликать.

 А утром в палатах новгородских было многолюдно и весело. Боярыню Кошкину тепло приветствовали, выражали поддержку, а её подопечные боярышни учили новгородских господ играть в новые игры.

В этот раз было много иноземцев, особенно литовцев и поляков, но их остроумие и ремарки по поводу примитивности предложенных развлечений сейчас никого не интересовали.

Евдокия и Матрёна сияли, заражая остальных весельем. Молодежь бурно поддерживала их, а родители снисходительно улыбались, благосклонно позволяя себя втягивать в новые развлечения. О делах никто не хотел говорить, и двери в совещательную палату были открыты, показывая, что там пусто.

– Дунечка, – позвала её Мотя, – Евпраксия Елизаровна уже еле стоит на ногах, – заметила она и девочки сразу же засобирались.

– Сеньор Фиораванти, прими эту игру в дар.

Как Дуня и предполагала карточки с игрой по нахождению общего признака в фигурах или лишнего под названием «сет» мало кого заинтересовали. У людей не было навыка решать подобные задачки, а инженер пришёл в восторг, сразу оценив её потенциал.

– Боярышня, я обязательно приеду в Москву и построю тебе лучший акведук! – заявил он при прощании.

– И чего ты вцепилась в него? – шёпотом спросила Мотя.

– Ты же слышала: он построит мне акведук!

– А то у нас некому, – проворчала подруга, ревниво глядя, как фрязин прижимает коробочку с раскрашенными тонкими пластинами к груди.

Матрене про него насплетничали, что он на торге отчаянно торговался, пытаясь скупить всё, до чего дотянулся. Мотя подозревала, что он переймёт все новинки и будет зарабатывать на них в своём королевстве.

Девочки поддержали Кошкину, но на ступеньках Григорию пришлось подменить боярышень и помочь дойти до возка.

Пока Евпраксию Елизаровну усаживали в возок, Дуня с Мотей отошли в тенёк. Народу во дворе было много, и боярышни с интересом понаблюдали за ними.

– Ой, – воскликнула Дуня и потёрла нос.

– Ты чего?

– Запах…

– А, так это кошаком воняет. Наш Пушок, когда цыкает на сапоги новиков, воняет так же! – пояснила Мотя, но Дуня без неё узнала этот запах. Уж ребятам немало досталось насмешек, когда Машин Пушок начал им мстить за то, что не давали ему греться на солнышке.

– Надо бы нашему Пушку кошечку раздобыть, может, подобреет, – продолжала болтать Мотя.

Дуня начала поворачиваться в поисках резкого запаха, а подруга углубилась в рассуждения, что надо бы заняться разведением котиков, потому что они интересные, но непонятно, как решить проблему по их добыче

– Дома только у нас котик есть, а интересно, как обстоят дела с ними здесь? А что, если поспрашивать? – воодушевилась Мотя.

Дуня чуть отошла, продолжая принюхиваться и одновременно со словами подруги о том, что вполне возможно, что в Новгороде тоже только один котик, наткнулась взглядом на странного человека.

Вроде бы пахло от него, но подходить ближе и принюхиваться было неловко. Он был одет как какой-нибудь староста, но не было в нём солидности, а взгляд… нехороший и встревоженный. И запах. Запах! Это важно, а она никак не может вспомнить!

Дуня начала теребить кончик косы.

– Осторожнее, накосник собьёшь, – предупредила Мотя, невольно отпугнув какую-то нужную мысль.

 Дуня с досадой опустила руки и начала поворачиваться к Моте, но тут она вспомнила, что в момент покушения на неё она почуяла резкий кошачий запах. Не лошадиный пот и не вонь от немытого тела, а именно тот запах, когда коты мстят, всяко разно метя сапоги. Она даже к Гавриле тогда принюхалась, но от него пахло по-другому.

Дуня резко повернулась и даже успела вновь пересечься взглядами со странным человеком, но тут их с Мотькой позвали садиться в возок, она отвлеклась, а когда вернула взгляд, то никого уже не увидела.

– Боярышня, что тебя встревожило? – обратил внимание на её состояние Григорий.

– Не уверена… только подозреваю, что видела того, кто хотел меня убить. Вот бы показать его Гавриле, но…

– Где ты его видела? Я поспрашаю… – Гришаня встряхнулся, как гончий пес.

Дуня описала, но особых примет не было, и Григорию не за что было зацепиться.

– Так ты список с него сделай! – воскликнула Мотя, стоя у возка и вертя головой. – Помнишь, как для разбойной избы рисовала? – громко напомнила она, вызывая любопытство у мимо проходящих.

 Матрёне было ужасно жаль, что она не разглядела того человека.

– Нарисую, – согласилась Дуня, – идёмте, не будем заставлять ждать Евпраксию Елизаровну.

Она поспешили к возку. Залезая в него, оглядывалась, испытывая беспокойство. Почему-то казалось, что тот человек продолжает на неё смотреть.

И только когда возок выехал со двора, из одной из бочек, стоящей у стены, выпрыгнул человек. Стража сразу заинтересовалась им, но он объяснил, что подкинул монетку на удачу, а она упала прямо в бочку.

– Так что же, не закрыта была?

– Пустая же… – пожал он плечами.

Какое-то время шло препирательство, но монетка перекочевала в руки стражей и человек отправился по своим делам. Ему надо было срочно решить, сообщать ли хозяину, что шустрая девка его узнала или самому справиться с нею.

Глава 21.

– Боярышни, скоро начнется представление! – возбуждённо воскликнула Авдотья Захарьевна. – Вы идёте?

Дуня с Мотей переглянулись и дружно кивнули. В последнее время у новгородцев появилась мода на обсуждение выступлений скоморохов на разных площадках, выявление любимчиков и передача особо удачных мнений о самих сказках друг другу. Эдакий всеобъемлющий литературный кружок, захвативший целый город.

Среди любителей поговорить об увиденном зародилась целая плеяда настоящих критиков-искусствоведов и появились фанатские группы, ориентированные на способ подачи сказок. У каждой скоморошьей ватажки выработался свой стиль и это делало их выступления уникальными. Особенно выделялась ватажка, специализирующаяся на кукольных представлениях и ватажка… хм, пожалуй, теперь уж труппа с музыкальным уклоном.

Дунины сказки, а их она считала своими, поскольку кардинально дорабатывала, упрощала или усложняла, вводила новых героев и прочее, так вот, её сказки дополнительно перерабатывались скоморохами, и музыкальная труппа весь текст складывала в частушки.

И они могли бы более не упоминать авторство московской боярышни, если бы Дуня не подсказывала им новые мелодии, превращая однообразно ритмичные скороговорки в забавные и прилипчивые песенки. Фразы из этих песенок пошли в народ и их употребление стало особым шиком, который понимали только новгородцы.

Вот так и получалось, что несмотря на разворачивающиеся драматические события, полные тревоги и неуверенности в завтрашнем дне, какие-то личные беды, люди и сама Евдокия чувствовали себя как-никогда живыми, полными сил и счастливыми.

– Все только и говорят о том, что нового покажут скоморохи, – щебетала Авдотья Захарьевна, – да ко мне ластятся, думая, что я знаю заранее.

Её глаза блестели от возбуждения, а сама она едва не подпрыгивая от нетерпения, желая поскорее попасть на площадь и перекинуться парой словечек с подругами.

Евдокия улыбнулась, но анонсировать будущие сказки не стала, хотя она была благодарна чете Овиных за разрешение приходить скоморохам на их двор: всё же репутация у последних была близка к разбойной. Но сейчас, пожалуй, многие завидовали Овиным.

Как только вышли большой компанией со двора, Дуня поняла, почему не сели в возок. Со всех сторон стекался народ, и все двигались к площади, как какие-нибудь демонстранты будущего. Не хватало транспарантов, но зато предвкушения и радости было в избытке. Горожане держались группами, весело переговаривались и дружно хохотали над особо удачными шутками.

– Куда идете, православные? Не позорьтесь, не смотрите на игрища бесовские! – неожиданно врезался в общее веселье гудящий голос.

– Сам ты бес! – одновременно раздалось с разных сторон. Кто-то отозвался задиристо, а кто-то с угрозой и раздражением.

Дуня стала оглядываться, ища противника представлений, но того быстро вытолкали из толпы, а судя по звукам, немного побили или как здесь это называют, вразумили.

Она расстроилась, сообразив, что проблемы с церковью у неё все же будут, а её предположения о защите со стороны владыки новгородского и псковского оказались ошибочными.

– То людины пролитовской партии, – заметив её встревоженный взгляд, пояснил Захарий Григорьевич. – Они теперь на площади во время представлений стучат в барабаны, да орут всякое, пока их не погонят.

Услышав такое, Дуня споткнулась, а выровнявшись, в шоке уставилась на Овина. Он усмехнулся, видя, как говорливая девчонка бестолково открывала рот и закрывала, не находя слов.

– С барабанами? – уточнила Дуня у боярина Овина, думая, что ослышалась или неправильно поняла.

– Ну, это такие…

– Я знаю, что это, но… – она выдохнула и, не закончив, беспомощно развела руки.

 Захарий Григорьич понимающе усмехнулся, но выдумку политических противников оценил. Народ пугался барабанов и не сразу прогонял смутьянов.

Толпа шла дальше, вливаясь на площадь, и настало время поработать локтями, чтобы пробиться в самый центр. Народ пропускал бояр неохотно и хохотал, когда те начинали отвоевывать места друг у друга. Схватывались целыми дворами, ругались нещадно, но после представления принимали солидный вид и как ни в чём не бывало обсуждали увиденное, приглашая друг друга в гости. Остальной люд торопился вернуться на свои рабочие места.

Григорий тоже вовсю работал локтями да крепким словцом, расчищая место для боярышень.

А потом началось представление. Новые куклы в ярких нарядах смотрелись богато, а тех, кто ими руководил, даже не видно было из-за широких одежек.

Дуне понравилось, что хитрую лису нарядили в богатое платье без её подсказки. А торчащий хвост был всем хвостам на загляденье. Боярышня даже подумала, что так может появиться мода на лисо-девочек, настолько хорошо управляла и озвучивала куклу прячущаяся за ней женщина.

Но как бы ни была обворожительна лиса, а доверчивое семейство зайцев у всех вызвало сочувствие. Особенно маленький зайчишка, спрашивающий, почему лиса на добро ответила злом.

И это был вопрос вопросов, которому предстоит пройти через века!

Дуня была приятно удивлена качеством представления, множеством кукол и декорациями. Эта труппа даже сколотила домик из жердин, не поленилась украсить резьбою оконце. А если учесть, что всё это готовилось по ночам и представления шли ежедневно в ритме нон-стоп, то работоспособность скоморохов вызывала уважение.

Но и стимулов у них было много, так что не удивительно, что все они сейчас переживали расцвет своего творчества и зарабатывали не только новую репутацию, а ещё деньги на сытое будущее.

Дуня вместе со всеми топала ногами, ругала лису, подбадривала зайцев, а ещё хлопала в ладоши, выражая одобрение артистам и многие поступали по её примеру.

И вдруг по окончании коротенького представления на подиум поднялся священнослужитель и народ стих. Дуня вновь занервничала, даже стала искать пути отхода, предполагая, что сейчас на неё обрушатся все кары, но священник начал объяснять, чему учит сказка

– Боже, – невольно выдохнула она, прислушиваясь к его речам.

А когда батюшка завершил неожиданную наглядно-поучительную проповедь, то перекрестилась вместе со всеми. Слушать разбор сказки было интересно, и даже малые дети внимали, нисколечко не утомившись.

«Вот это ход!» – думала Дуня, глядя на просветлённые лица людей.

Опыт московской епархии в отношении турниров не прошёл для новгородского владыки мимо. И какого умного и знающего священника нашли! – не могла не восхититься Дуня.

«А ведь у меня перехватывают инициативу… нет, не инициативу, а рычаги управления» – дошло до неё после.

Но отступать из-за того, что её труды взяли под контроль, было бы неразумно. Но каков владыка Феофил! И как грамотно всё сделал! Тут и разговор по душам с людьми получился, и наставления, и политический уклон в пользу Москвы. То-то скоморохи так расстарались сегодня!

– Как благостно, – поделилась с ней Мотя. – Я ведь даже не думала, что можно так глубоко понимать эти потешные сказания.

Дуня изумлённо посмотрела на подругу и хотела спросить, чем та слушала её объяснения по поводу «сказка ложь, да в ней намек», но не стала. Видно, не умеет она толково доносить свои мысли до других, а ведь все слушают, согласно кивают.

Дуня обиженно поджала губы, и Мотька сразу начала ластиться:

– Дунь, ты чего? Ты тоже хорошо умеешь говорить, но у тебя всё по-человечески, а он словно величайшую истину открыл, и от того просветление.

Дуня посмотрела на неё и засмеялась: она-то думала, что чем проще объяснения, тем лучше, а вот поди ж ты!

С площади выходили все умиротворённые и никто не толкался, не торопился. Григорий со своими ребятками и другими боевыми холопами шли по краям. У всех было отличное настроение, а дома ждал сытный обед.

Неожиданно впереди послышался истошный женский визг и люди заметались.

– Кони взбесились! Берегись, потопчут!

– Какие кони, – непонимающе пролепетала Авдотья Захарьевна, а муж уже толкал её вбок, отводя с центра дороги.

Дуня почувствовала, как её подхватил Гриша и попытался подсадить на высоченный забор:

– Коли близко будут, то прыгай во двор! – скомандовал он ей.

– Там же псина… – испугалась она, хотя больше надо было беспокоиться о том, как удержаться на этом заборе. Ведь бревнышки были заострены!

– На цепи… – коротко бросил воин, подталкивая её вверх.

Чуть в стороне подсаживали других девчонок, и Дуня краем глаза увидела вцепившуюся в забор Мотьку, которую подсаживал сын Овиных, а потом у Гриши словно бы подкосились ноги и его повело обратно на дорогу. Дуня не успела зацепиться за верх забора и тут же сползла вниз.

– Гришаня, ты чего? – обеспокоенно спросила она, бросившись к нему. Воин пытался ей что-то сказать, но из горла вырвался только сип.

– Господи, Гриша… – испуганно пролепетала она, тормоша его.

– Куда?! – орали на неё со всех сторон, а дальше все перекрыл грохот копыт.

Не сказать, что по улице мчался табун, но с десяток ошалевших лошадей нёсся сломя голову.

Одна скотинка перепрыгнула через упавшую на улице женщину, но споткнулась и покатилась кубарем. Поднялся визг, лошадь болезненно заржала, но самым страшным было то, что она поднялась, и отчаянно хромая, помчалась дальше.

Дуня ничего этого не видела. Она слышала нарастающий топот и попыталась подтянуть Гришу поближе к забору. Успела подсунуть руки ему под спину и его стон слился с болезненным ржанием повредившей ногу лошадь, а дальше боярышню кто-то подхватил на руки, громко крича:

– От дурная! Поберегись!

Её оторвали от Гришки и поволокли к переулку. Как раз в этот момент кто-то истошно заорал, что упавшую женщину затоптали, хотя это было не так, а Дуня смотрела на свои руки. На них была кровь.

Она задергалась, пытаясь вырваться.

– Он ранен! – пораженно воскликнула боярышня. – Куда ты меня тащишь… отпусти… – она упёрлась ногами, но тут её ловко втянули в закуток, ударили по голове и во что-то замотали. Дуня все равно попыталась выбраться, но руки были прижаты к телу, а в глазах ещё кружили звездочки и стало не хватать воздуха… она потеряла сознание.

Глава 22.

Семён Волк, как только получил послание от боярышни, сразу же направился к своему начальнику и покровителю Борису Лукичу Репешку. Вместе они судили-рядили, как лучше поступить и решили, что раз скраденный новик находился на службе у Ивана Васильевича, то необходимо поставить его в известность и спросить совета.

Князь оказался в курсе происходящего в Новгороде, более того, от него Борис Лукич узнал, что боярыню Кошкину травили. Князь же, расспросив у Репешка о том, как справляется с работой сын Григория Волчары, велел:

– Накажи ему ехать немедля и учинить поиск новика. Мне Славка Доронин докладывал, что Афонька Злато еле ноги из Новгорода унёс, когда тайну о руднике берег для меня. Иного интереса к его сыну не вижу.

Боярин Репешок пересказал Семену разговор с князем, и тот вспомнил о поездке в Псков. Боярич был свидетелем спасения Афанасия, но столько времени прошло с тех пор, столько всего произошло, что подзабыл. А оно вона как напомнило о себе!

– Значит, жив тот человек, что служил двум господам! Одного предал, другому не угодил, наведя татей и не проследив за ними, – сделал вывод Семён. – И раз Гаврила пропал, то этот человек до сих пор служит тому, кто охоч был до рудника.

– Похоже, что так, – согласился с ним Репешок. – Езжай, соколик, ищи сынка Афони. Людей не могу тебе выделить, но князь дал грамотку, чтобы группа Матвея Соловья тебе помогла. Да и Дуняшка наша там развернулась, заимела много знакомств в разных сословиях, так что поможет.

Тем же днём боярич выехал в дорогу и гнал лошадей, представляемых ему на постоялых дворах. Умаялся, похудел, спину разбередил, но добрался быстро и сразу же ринулся на двор к князю Михаилу Олельковичу.

Во дворе было пусто, а окна закрыты ставнями. Расстроившись, призадумался, где же искать Дуню с Кошкиной и вспомнил о родне боярыни. Туда и направил ямского коня, чтобы поспрашивать.

 Новгород его поразил. На улицах было тихо и только песий лай подсказывал о том, что город не вымер.

– Куда все подевались, – пробормотал он, невольно хватаясь за оружие.

Проехав немного в одиночестве, он наконец-то увидел горожан. Они шли гурьбой и возбужденно переговаривались. Настроение у всех было веселым, праздничным. Удивляясь увиденному, Семен выехал на улицу Неревского конца и вынужден был остановиться, чтобы переждать основной поток идущих со стороны площади горожан.

До двора посадника Овина оставалось немного, но неожиданно толпа беспокойно колыхнулась, раздалась к обочинам дороги, потом раздался грохот и отчаянный вопль:

– Берегись! Кони взбесились!

Семён вместе со всеми прижался к чьем-то забору, но испуганные и запаниковавшие животные рванули в другую сторону.

– То у старого посадника случилась беда, – пояснил Семёну стоявший рядом новгородец. – Ему в последний день каждого месяца приводят из загородного имения животину на продажу. Всегда порядок был, да видно, сегодня вся челядь ушла представление смотреть, а завистники попортили скотину, вот и…

Горожанин показал на перепугавшихся людей, оживлённо начавших обсуждать происшествие. Где-то вдали слышались крики, но счастливчиков, избежавших участи быть покалеченными животными, это только будоражило.

Семён поспешил ко двору Овиных, и чем ближе он подъезжал, тем беспокойнее ему становилось. Какая-то нездоровая суета была вокруг.

«Видно, кто-то серьёзно пострадал», – подумал он, но когда увидел, как Дуниного Гришаню вносят на руках во двор, а её рядом нет, то похолодел.

– Ты кто таков? – окрикнул Семёна на входе боярский холоп.

– Я к боярышне Евдокии Дорониной прислан московским князем на подмогу.

– Опоздал ты, мил человек. Скрали нашу боярышню ясноглазую.

– Как скрали? Ты что-то путаешь… – рявкнул Семён, но в голове уже складывался порядок произошедшего. Был устроен отвлекающий маневр, в суматохе вывели из строя верного телохранителя, а боярышню умыкнули.

***

– Садись и смотри сюда, не отрывая глаз! – сурово велела Евдокия, как только пришла в себя и разобралась, что похищена и содержится в чьей-то кладовке. Наладить дружеский контакт с надзирательницей не получилось, а вот приказа сесть она послушалась.

В руках боярышни как у заправской фокусницы появилась брошка, подвязанная на ленточке и процесс гипноза пошёл.

– Не шевелись, смотри сюда, – заупокойным голосом вещала Дуня, раскачивая перед носом здоровенной бабищи подвешенной брошкой. – Ты расслаблена, твои веки тяжелеют, думать лень и хочется спа-а-ать… спа-а-ать… спа-а-а-ать…

– Э, боярышня, – смущенно отозвалась надзирательница. – Не пойму я чёй-то, мне следить или спать? Ты уж скажи, сделай милость, а то я моргать даже боюсь.

– Дура, – обозвала её Дуня, хотя сделала это из вредности. Дурой тут была только она сама. Но не винить же себя в таком ужасающем положении?

– Слушай мой голос. На душе у тебя покойно…

– Нет.

– Что нет?

– Не покойно.

– Естественно! Ты же преступница!

– Да не! Опасаюсь, как бы в печи каша не пригорела.

– Иди проверь! – рыкнула Дуня. – Я жжёнку есть не буду, у меня изжога.

– Чегось?

– Быстро! Одна нога тут, другая там.

– Чегось?

– Пошла вон, балда, – вытолкала бабищу Дуня и занялась дыханием. Она помнила, что это помогает успокаиваться.

– Боярышня?

– Ну?

– Ты тут?

Дуня подозрительно на неё посмотрела, ища признаки издевки, но её сторож казалась искренне обеспокоенной, поэтому она миролюбиво спросила:

– Кашу спасла?

– Ага, на стол поставила, рушником укрыла.

– Тогда заходи и садись, продолжим.

Баба обреченно вздохнула и сделала, как было велено.

– Следи глазами за… – Дуня нахмурилась, вспоминая как должен называться гипнотизирующий инструмент, но ничего не вспомнилось.

Евдокия на всякий случай бросила строгий взгляд на бабу, постучала пальцем по броши и повторила:

– короче, следи, молчи и меня слушай

– Агась, – выдохнула та и выпучила глаза на усыпанную жуковиньями украшение.

– На душе у тебя поко-о-ойно, – нудным голосом затянула Дуня, – тело рассла-а-аблено, веки тяжеле-е-ют… спа-а-ать…

Видно из-за духоты в кладовке Дуня раззевалась, и зевота передалась пациентке.

– Чёрте что! – выругалась боярышня, чуть не свихнув себе челюсть из-за особо сильного зевка.

Бабища встрепенулась, быстро перекрестилась, пробубнила молитву и послушно уставилась на брошь.

Дуня сердито на неё посмотрела, но ничего говорить не стала, продолжила гипноз. Ей хотелось верить, что её упорство будет вознаграждено. Да и в конце концов на неё саму уже явно действует, так что терпение и труд…

Рука устала, зевота затерроризировала, глаза стали слипаться, но Дуня не сдавалась. Наконец-то здоровенная охранница закрыла глаза и ровно засопела.

Боярышня в последний раз от души зевнула и расплылась улыбкой победительницы, мысленно хваля себя за сообразительность и смекалку. Тихонько поднялась и на цыпочках открыла дверь на свободу.

Вышла, вдохнула полной грудью, поморщилась. Душно было не только в её закутке, но и в доме, а каша все же подгорела. Не теряя бдительности, Евдокия попыталась оглядеться, хотя в полумраке сделать это было непросто, и пришла к выводу, что её разместили не в чулане какого-нибудь богатого терема, а черт знает в какой хибаре. Чуть ли не наощупь она прошла вперёд, нащупала ручку двери и осторожненько открыла её.

– Ну, чего скромничаешь? – раздался насмешливый голос, полный превосходства. – Проходи!

Пройти помог толчок в спину. Еле удержавшись на ногах, Дуня оглянулась и увидела стоящую позади «загипнотизированную» бабищу.

– Притворщица! – обвинила её Дуня и высказалась от души: – Ну да, если бы ты заснула, то не сопела бы, а храпела, сотрясая дом дикими руладами.

Охранница хмыкнула, согнулась в поклоне и доложилась хозяину дома:

– Привела, батюшка, как велено.

Дуню перекосило от слащавости её голоса. Ведь как преобразилась, мерзавка! В два раза меньше стала, а голосок из баса в воркованье превратился.

Человек, рассевшийся на скамье за столом, конечно, не был надзирательнице отцом в прямом смысле, но от этого мало что менялось.

– О чём это ты, боярышня, речёшь? – спросил Дуню мужчина.

Он был совершенно обычным и никаким. Не было в нём богатырской удали, хитрости купца или печати злодея. В определенной степени он даже мог бы вызвать доверие, но запах… Кот явно невзлюбил этого человека и благодаря его меткам Дуня теперь понимала, что перед нею тот самый опасный тип.

И всё же, она выгнула бровь, растянула губы в улыбке и радостно сообщила:

– Ну, мил человек! Спасибо, что спас меня от бешеных зверей, – Дуня даже изобразила поклон, – а теперь мне пора. Домой не проводишь? – ласково спросила она. – А то награда ждёт своего героя, не дождется! – Дуня взяла паузу и покладисто предложила:

– А можешь и не провожать, не маленькая, доберусь сама.

– Не торопись, боярышня… – хмыкнул похититель, – погости ещё немного.

– Челядинка твоя не умеет развлечь, а мне скучно. И кашу спалила, – сварливо пожаловалась Дуня.

– Так дура она, что с неё взять, – согласился хозяин дома.

– Дура? – со вздохом переспросила Дуня и посмотрела на сложившую на животе руки женщину.

По её внимательным маленьким глазкам, она поняла– эта бабища кто угодно, но не дура. А Дуне надо было действовать грубее, не страдая тягой к изяществу в изобретении способа побега. Горшком по лбу саданула бы и… тут она вздохнула, поняв, что, выскочив из узилища, всё равно попала бы в руки ожидавшего её похитителя. Да и горшка под рукой не было, а коли нашёлся бы, так не выдержал столкновения со лбом этой грозной дамы. Так что всё к лучшему.

– Ну так что, боярышня? – неприятно облизывая губы, спросил мужчина. Он сделал это уже несколько раз, и Дуня поняла, что все-таки есть у него особенность – сухие губы! Да только чего уж теперь…

– Ну так что, мил человек? – повторила она и вопросительно посмотрела на него.

– Не хочешь говорить?

– Я хочу тебя послушать, – присела на скамью напротив него, скинула рушник с горшка и совсем немножечко подтянула его к себе. На эту прелесть у неё созрели силовые планы по освобождению, но несусветная тяжесть изделия тут же похоронила их, и Дуня вернулась к дипломатии:

– Мои разговоры – это суета сует, – печально заявила она, – а вот ты сейчас вершитель моей судьбы, – и даже чуть преклонила голову, льстя похитителю.

– Кхм, умеешь ты красиво говорить, – расплылся он довольной улыбкой, – не отнять.

 Приосанился, деловито постучал пальцами по столу, вновь чуть ли не по-змеиному облизнулся, прежде чем продолжить:

– Так вот что я тебе скажу, коли будешь вести себя спокойно, то в хорошем состоянии попадешь в гарем, – посмотрел на боярышню, ожидая реакции, но она выжидала, – а там уже всё в твоих руках будет, – закончил он.

– Ага, понятно, – довольно равнодушно покивала она и мужчина совсем уже расслабился, но следующие её слова ему не понравились. – Для простой девочки неплохие перспективы, а как для меня, так не очень.

– Коли в гарем султана попадёшь, то на золоте есть будешь, да в шелках ходить, – воскликнул он.

– А тебе бы хотелось есть на золоте и носить шелковые рубашки? – доброжелательно спросила Дуня и увидела, как исказилось лицо её похитителя.

– Был бы я бабой, то уж сумел понравиться своему господину! – выпалил он, и она поняла, что эта гнида отчаянно завидует. В его понимании родиться девкой было за счастье, но ему не повезло, и всю жизнь он безуспешно бьётся за своё благополучие. Предаёт, убивает, похищает, а еду на золоте никто не подает ему.

Вот только что ей делать с этим человеком? Как вести себя с ним? Понимать ситуацию, ощущать мотивы злодея и видеть выход из сложившегося положения – не одно то же.

– Это ты хотел меня убить на собрании господ? – решила она всё же уточнить, а то мысленно клеймит его по-всякому, а он, может, не виноват.

– И убил бы, если бы не тот щенок, – буркнул мужчина и злорадно оскалился. Вид его не стал грозным, а скорее омерзительным, особенно когда язык в очередной раз прошёлся по обветренным губам.

Дуня чуть подождала, видя, что он не договорил и его распирает от знания чего-то про «щенка». Но хозяин дома не торопясь почистил луковицу, откусил от неё, поморщился и старательно начал пережевывать.

– Тот щенок… – напомнила она, стараясь не показывать свою брезгливость при виде поедания луковицы и выжидающе смотря на него: – Его скрали… неужели в отместку за моё спасение?

– И за это он ответит, – засмеялся мужчина, не в силах скрывать свой триумф.

– А ты только кажешься простым человеком, – вновь польстила ему Дуня, а потом уважительно добавила: – а сам умен и расчётлив, не чета боярам.

Вновь её слова разлились видимым удовольствием на лице похитителя, и она не поскупилась на новую лесть:

– Многие господа мнят себя умными, да только глянешь поближе и поймешь, что дела за них решают их люди.

– Верно говоришь, боярышня! – обрадовался он её словам. – Мала, да прозорлива.

– Вот и ты наверняка верой и правдой служишь, год за годом доказываешь свою верность, но получаешь ли достойную себя награду? – Дуня озабоченно оглядела избу, а потом сочувственно посмотрела на мужчину. И опять её слова живо отозвались в нём, а она не останавливалась: – Тебе приходится рисковать не только своею жизнью, но и душою, а ценит ли тебя твой боярин?

– Не боярин, а староста, – поднял он наставительно палец.

Если до этого момента Дуня только подозревала со слов Гаврилы, что Селифонтов отдавал приказ её убить, то теперь нет. Оставалось попробовать перекупить этого татя, и она сочувственно, с нотками возмущения произнесла:

– Тем более, уж он-то должен понимать, как сложно простому человеку!

Неожиданно похититель весь подобрался и по-новому посмотрела на Евдокию.

– А ты хитра… ишь как выведала…

– Да тут и выведывать нечего, – нарочито беспечно бросила она. – Тебя Гаврила сразу связал с Селифонтовым. Так что я не удивлюсь, что его сейчас допрашивают в связи с моим исчезновением.

И тут похититель расхохотался, да так похрюкивал, что слезы из глаз пошли.

– Ошибаешься, боярышня. Староста не давал указания красть тебя. Это я споймал.

– Хм, хотел заработать? Но это рискованно, – попыталась продолжить сопереживать ему она.

– Не учуяла бы кошачий дух от меня, то ещё бы побегала на свободе… недолго, – и вновь расхохотался. – Всем ты ноги отдавила! Борецкая сразу тебя в жертвы искупительные назначила, а когда не получилось, то уже у Памфила Селифонтьевича зуб на тебя задергался. Так что можно сказать, что я спас тебя. И повторю ещё раз: веди себя спокойно и останешься жива. За жизнь в гареме ещё не раз поблагодаришь меня.