Текст книги ""Фантастика 2025-151". Компиляция. Книг 1-33 (СИ)"

Автор книги: Максим Петров

ГЛАВА 10

Дуняша за пару недель проживания в монастыре многое успела сделать. Глафира-трудница, к которой её поселили, взяла на себя хлопоты по стирке и уборке кельи. Хотя казалось бы, что там прибирать, если кроме топчана и небольшого сундука ничего не стояло? Но постеленный на топчан травяной матрас требовал ухода, как и любая перина. Глафира, возвращаясь после утренней молитвы, каждое утро ворошила подушки, набитые пухом рогоза, разбивала комки и выставляя их на нагревающийся солнцем подоконник. Потом девушка слегка потряхивала матрас, проверяя не слежался ли он и не начала ли сыпаться травяная пыль.

Дуня знала, что для таких постелей используют осоку или солому и лишь малую часть пахучих трав, но никогда не видела, как ухаживают за ними. Ей казалось, что это недолговечная вещь, но Глафира сказала, что если сделать два матрасика из разных видов осоки, да ещё до её цветения и при сушке не полениться, поворошить, то такая постель прослужит целый год.

Каждый день Глафира мела или протирала влажной ветошью пол, а вечером приносила таз с водой и помогала обмыться Дуне перед сном. Утром боярышня бегала во двор и самостоятельно дрызгалась у колодца. Вот такой нехитрый, но требующий определенных Глафириных трудозатрат сложился у Дуни быт.

Зато кормили тут всех организованно и это высвобождало много времени всем женщинам.

Дуне всё очень нравилось, и она с воодушевлением взялась за работу, расписывая трапезную или крутясь во дворе, вкладывая свою долю стараний в его благоустройство.

Игуменья одобрила эскиз цветочного орнамента в трапезной, лишь попросив добавить птичек, чтобы разбить схематичность общего рисунка. Ещё настоятельница засомневалась было, увидев, что Дуня хочет использовать ограниченное количество цветов, но согласилась, что так глазу спокойней, да и дешевле.

Она же подтвердила девочке, что эта трапезная предназначена исключительно для паломников и находящихся в нужде людей. Монахини же принимали пищу в закрытой для других трапезной, и Дуне туда не было хода.

А когда дочка Милославы принесла Анастасии рисунок монастырского комплекса, где особо детализирован был двор, который пока существовал только в голове боярышни, то у игуменьи даже перехватило дыхание.

Никто так не рисовал!

Даже картины признанных европейских мастеров, которые пишут по заказу папы или его кардиналов, уступали простенькому эскизу девочки.

Казалось, что она быстрыми росчерками всего лишь обозначила основные линии, но эта простота была только кажущаяся. Евдокия создала необыкновенную перспективу всему рисунку и настолько правильно, что не сразу поймешь, что это невозможно!

Маленькая художница словно бы приподнялась на небольшую высоту и отобразила увиденное. И ведь так нарисовала, что сразу было ясно, что на купола она смотрела снизу вверх, а вот на нижнюю часть монастыря и двор сверху вниз. Невероятно! Как?! Как она это сделала?

Едва справившись с волнением, игуменья ровно произнесла, что ей надо посовещаться с другими сестрами по поводу предстоящих переделок. Но уже на следующий день сестры одобрили благоустройство двора, внеся небольшие поправки.

С того дня помощниц у Дуни было в избытке. Вместе они вбивали колышки и натягивали веревочки, размечая дорожки, уединённые площадки и места для любования декоративными элементами сада. Потом дружно перекапывали землю, где должны были быть посажены деревца и цветы, а после бурно обсуждали какими должны быть «декоративные элементы» и кто их сделает.

Частенько женщины мягко направляли маленькую боярышню, подсказывая непонятное и обучая управлению людьми. Все они пришли в монастырь из непростых семей и многое повидали.

Дуняша слушала их рассказы о своей жизни и не пренебрегала их советами. Она понимала, что её главенство номинально, и всем проще было бы без неё, но обитательницы монастыря в ответ на попытки самоустранения только улыбались и говорили, что им в радость новая работа и наставничество.

Не всем хозяйственным проблемам Дуняша нашла решение – основной стало отсутствие семян газонной травы. Оставалось надеяться, что имеющиеся клочки травяной растительности, огражденные от вытаптывания, со временем разрастутся, а регулярное скашивание поможет придать хотя бы видимость зелёного ковра. Ну, а Дуняша в течение лета постарается подсеять подходящие травы, собрав семена на лугу.

Не удалось убедить монашек посадить деревца из леса и стричь их потом. Практичные хозяюшки единогласно решили сажать только полезные саженцы, поэтому надежду, что спустя годы разросшееся дерево создаст саду атмосферу за счёт кроны и подарит тень, пришлось оставить.

Заведующая лекарственным садом матушка Пелагея организовала привоз двулетних вишен и яблонь. Их пожертвовал монастырю какой-то купец-садовод. А Дуня сразу же договорилась, что потом обменяет часть саженцев на те, что надеялась получить у Анисима. Уж она так расхвалила долгохранящиеся яблочки, что выбила за них полный ассортимент того, что привез купец. Все равно при посадке будет обрезка, так пусть веточки пойдут на укоренение, а не в костер.

Что же касается лекарственных трав, то сестра Пелагея собрала целую коллекцию из местных и привозимых монахами из других государств растений. Вместе с Дуней они высадили монополосы из заполонившей её садик пижмы, поделили кусты шалфея, рассадили двулетнюю наперстянку, которая умудрялась сама сеяться, причем где попало. А чтобы в первый же год было густо и красиво рассыпали на первой линии семена ноготков с васильками. А осенью Пелагея подсадит растения поинтереснее. У неё все лето впереди для подготовки рассады и семян.

Одновременно с земельными работами исполнялся Дунин заказ на подпорки для душистого горошка, фасоли* и хмеля. Как раз сейчас они сохли после пропитки маслом, прислонённые к стенам монастыря.

Дуняша была счастлива, видя энтузиазм вовлечённых в благоустройство двора людей. Она не ожидала, что её идею о красоте воспримут столь благожелательно.

А тут даже паломники задерживались, чтобы помочь. Они сначала подолгу стояли возле выставленного деревянного щита с приколотым на него Дуниным рисунком, слушали объяснения старенькой монахини, поставленной специально для этого. Дуняша сделала ещё несколько эскизов, изобразив каким будет двор, когда все телеги беженцев встанут по своим местам и нарисовала будущую трапезную. Всё это тоже повесили на щит.

А людям дивно было слушать про красоту, к которой тянется душа, и что её можно попытаться создать вокруг себя. Старая монахиня говорила и кто-то хмурил брови, пытался спорить, что глупость всё это, но большинство шло ровнять будущие дорожки, возить песочек, камешки, копать, полоть, поливать, а перед глазами у них оставался рисунок того, что вскоре будет, и не оставляло чувство причастности к творимой красоте. Работали не чинясь, сами себе удивляясь.

А когда гончар доставил во двор поилку для птиц, то многие добровольные работники стали караулить прилетавших птичек, наблюдать за их суетой и считать благословением увиденное.

Никогда ещё на территории монастыря не было столько улыбающихся людей.

В трапезной работа тоже продвигалась. Сначала Дуняша попросила побелить стены, а пока шли подготовительные работы, приступила к вырезанию необходимых трафаретов и уже на этом этапе воспользовалась помощницами.

Игуменья выделила наиболее способных послушниц, мечтающих впоследствии переписывать книги и перерисовывать рисунки. Они внимательно наблюдали за Дуней, что бы она ни делала и учились. Будущие переписчицы даже не предполагали, что прежде чем боярышня возьмет кисть в руку и, помолясь, начнет творить, она потратит столько времени на скучную подготовку: выравнивание и побелка, трафареты и разметка на стене.

Где же творчество? Где состояние вдохновения? Они не понимали.

А Дуня учила их скрупулезно смешивать ингредиенты и аккуратно прикладывать трафареты, чтобы набить рисунок. Это было интересно, и послушницы всё запоминали, но не было в этом полета души. Девушкам казалось, что невозможно создать красоту без перехода души на какой-то иной уровень и сами себе навязывали посты, но их маленькая наставница лишь пожимала плечиками и говорила, что труд при учении скучен, зато плод от учения будет вкусен.

А Дуняша, окрылённая быстрым воплощением своих замыслов, не знала удержу. Гончар кроме поилки привёз подносы по размеру подоконников, и она сразу же задействовала их, посадив семена лука, укропа, зерна пшеницы и овса. Целью было посмотреть, что дольше всего сохранит декоративность. Ещё для трапезной были привезены цветочные горшки, и Пелагея сразу нашла, что посадить в них, но пока оставила посадки на улице. Когда похолодает, тогда занесет в помещение.

И только начавшиеся ливни остановили работы во дворе и сократили время росписи стен в трапезной из-за нехватки света и обилия засиживающихся паломников. Хоть место возле стены было огорожено и там стояли строительные леса, паломникам всё равно интересно было посмотреть, как маленькая боярышня с помощницами скачет по ним.

Гостям казалось, что стена словно бы сама украшается росписью, так быстро появлялись новые элементы. И пусть роспись пока была простой и грубоватой, но уже красиво и почти так, как на тех рисунках, что висят у входа.

Дуняша сделала шаг назад и посмотрела, аккуратно ли помощницы работают с трафаретами.

Удовлетворенная увиденным, она решила наконец-то приступить к более тонкой росписи подсохших заготовок, но за стенами вновь прогрохотал гром, и тяжёлая тёмная туча поглотила остатки света.

При такой темноте трудно было подобрать нужный оттенок краски, чтобы он создал тень листочкам или наоборот отобразил солнечный блик. Раздраженная неудобством, Дуня спустилась и ещё раз оглядела то, что уже сделано. С трафаретами дело продвигалось быстро, и пора было переставлять строительные леса, но Дуняша хотела успеть прописать хотя бы тень на заготовках, и если бы не непогода…

Боярышня убедилась, что помощницы доделают полосу без неё, решила отвлечься и проверить посадки на подоконнике. Там уже начало что-то пробиваться, зеленеть, но неравномерно. Так быть не должно.

Она, не обращая внимания на поглядывающих на неё людей, ожидающих еды, забралась ногами на скамью и потянулась к поддону. Её роста едва хватило, чтобы посмотреть и пощупать проклюнувшуюся зелень.

Довольная увиденным, она опустила голову и неожиданно наткнулась на настороженный взгляд мужчины. Ей бы отвернуться, но заляпанная грязью одежда незнакомца не вязалась с его властным звериным взглядом. И кажется, она знала этого человека.

Дуняша захлопала глазами, пытаясь вспомнить его и правильно поприветствовать.

Непростой муж смотрит на неё и ошибиться нельзя. Она застряла в состоянии непонимания ситуации всего лишь на несколько мгновений, но угрожающие поползновения в её сторону спутников этого человека заставили удивиться и попятиться.

Два воя непонятного знакомца быстро переглянулись между собой и постарались незаметно придвинуться к ней, а в их лицах проступило что-то охотничье. Не ожидавшая ничего подобного Дуняша вернула взгляд на главного и… вспомнила его!

– А ну, стой, глазастая, – прошипел вой узнанного боярина.

ГЛАВА 11

Дуняша растеряно смотрела на боярина Бокеева, а он явно пытался вспомнить её и не спешил урезонивать зарвавшихся холопов. Боярышня не могла понять причины их агрессии, но звериные оскалы на повернутых к ней рожах заставляли цепенеть от страха.

Дуня скорее почувствовала, чем дошла умом, что видит перед собою отчаявшихся, загнанных людей. И в глазах боярина Бокеева та же сумятица, сплетенная с безысходностью, но он всё ещё ищет мирный выход в отличие от обезумевших своих людей.

Что же произошло?

В последний раз Дуня видела его при входе в княжеский терем, а сенная девушка насплетничала, что он не пожалеет жизни за великую княжну Марию Борисовну, потому что любит!

– Василий Семёныч, – тихо произнесла Дуня, смотря ему в глаза, – что случилось?

Его люди дернулись, но едва слышный рык:

– Сядьте! – вернул их на место.

Дуня, не отрывая взгляда от тверского боярина, спустилась со скамьи и едва заметно повела подбородком на выход.

За этот жест она готова была сама себе настучать по голове. В тёмном помещении между трапезной и входом ей быстро и незаметно свернут шею! А она, видите ли, подметила, что другие паломники поглядывают на неё из любопытства и будут обязательно глазеть и прислушиваться, если она продолжить разговор с Бокеевым здесь.

Девочка отошла, взяла кувшин и понесла его к выходу. В коридоре специально хлопнула тяжелой входной дверью, а сама отбежала в угол. Немного света поступало из верхнего окошка, мимо которого шла лестница, и этого хватало, чтобы оглядеться.

К сожалению, а может, в Дуниной ситуации, к счастью, в любую минуту тут мог появиться кто-нибудь, но другого места переговорить не было. На улице вновь гремел гром, сверкнула молния, а косой дождь с новой силой ударил по стенам.

– Боярышня? – вежливо обозначил себя Бокеев и чуть склонил голову.

Дуня равнозначно ответила мужчине и повторила вопрос:

– Что случилось?

Он молча сверлил её взглядом.

– Что с Марией Борисовной? – уточнила она.

Вот тут он ожил и с большей заинтересованностью посмотрел на Дуню, а потом вдруг вновь поклонился, но уже значительно ниже. Видно было, что теперь он узнал девочку и вспомнил о её участии в раскрытии заговора.

– Она жива? – нетерпеливо спросила Дуня.

– Жива, – глухо ответил боярин.

– А эта… отбыла? – Дуня опасалась произносить имя старой княгини вслух, но сумела интонацией обозначить своё отношение.

– Эта? – зло и насмешливо переспросил он. – Сдохла…

Он не договорил, хотя наружу рвалось слово «тварь»!

Дуня резко втянула воздух сквозь сжатые зубы и на какой-то миг застыла в таком положении.

Бокеев выжидающее смотрел на неё, а она пыталась сообразить, как всё произошло и что сейчас делать. Соображать надо было быстро и правильно, а не так, как всегда. Первым делом Дуня выдохнула:

– Хорошо.

Привязавшийся к ней страх после разговора с Ярославной и терзавший всё это время, наконец-то отпустил.

– Очень хорошо, – повторила Дуня и открыто посмотрела на Бокеева, давая понять, что не враг ему.

Раз он вспомнил о её участии в раскрытии заговора старой княгини, то должен знать, что зарвавшаяся стерва пыталась уничтожить всех Дорониных. Его понимающий кивок немного успокоил Дуню и она, не отрывая от него серьёзных глаз, спросила:

– Как всё произошло?

Дуняша не ожидала, что её голос будет сух и резок, но получилось очень даже удачно. По-боярски!

Бокеев зло ощерился и, чуть наклонившись к Дуне, прорычал:

– Старая с-сука повторила попытку отравления Марии. Я пресёк, – лицо его дёрнулось, а рука скользнула к ножу, но там и осталась. – Теперь в бегах, – рвано закончил он.

Дуня кивнула, не обращая внимания на то, что боярин хотел её напугать. Он явно находился на грани срыва и был не адекватен, хотя старался держаться. А для неё важно было, что он не проигнорировал её и ответил.

Боярышня же сейчас пыталась сообразить основное: главной врагини больше нет и явная угроза устранена. В худшем варианте Великий князь может косо смотреть на весь род Дорониных, но дед всё делал на его благо. Иван Васильевич не может не понимать, что мать топила его своими действиями, но с мёртвой какой спрос? А у него сыновьи чувства…

Дуня закусила губу. Гадать, не затаит ли князь неприязнь к ней и всей семье было бесполезно. Он сложный человек. А ещё ей хотелось упрекнуть его, что он во многом сам виноват и в последний раз виноват тем, что слишком затянул с решением отправить мать на постриг, а после не стал торопить её и… и женщины сами разрубили завязавшийся узел. Одна сорвалась, чувствуя себя преданной и обиженной, а у другой нашелся защитник.

Но Дуне надо прямо в сей миг охватить всю картину целиком. Ей кажется, что дед удержит благоволение князя, тем более там образовалась большая коалиция единомышленников. А вот стоящий перед ней Бокеев сейчас первейший враг Ивана Васильевича и спаситель лично Дуни.

Коалиция тоже могла бы сказать спасибо тверскому боярину, но из-за политики не скажет, а вот Дуня…

– Василий Семеныч, что ты будешь делать в Литве?

– С чего ты взяла, что я еду туда? – насторожился он.

– А куда ж ещё? Тверской князь слишком мал и он не сможет защитить тебя. В Новгороде и Пскове неспокойно, и тебя сразу захотят использовать оппозиционные Москве партии. Не думаю, что ты хочешь нарочно позлить князя.

– Нет, не хочу. Мне сейчас не с руки быть на виду.

– А твои люди? Оставишь их на расправу?

Боярин заскрипел зубами, сжал оружие, но опомнившись, отвёл обе руки назад и сцепил в замок.

– У меня нет денег, чтобы всех вывезти и устроить на новом месте.

Дуня кивнула. Тверскую родню Бокеева не тронут, а те, кто в Москве ему служил, небось, уже разбежались.

– У меня тоже нет денег, чтобы помочь тебе, – призналась она. – Но я могу подсказать тебе, как заработать на чужбине.

Она не столько видела, сколько почувствовала, что боярин не принял её слова всерьёз. И то верно! Никто не слышал о богатстве Дорониных.

– У меня есть писанное руководство, как варить твёрдое мыло. Это несложно, если четко следовать записям.

– Уверена?

– В чём? Что руководство настоящее? Я опробовала и у меня получилось. А родным думала рассказать позже, когда вырасту.

– Уверена, что хочешь отдать этот секрет мне? – чуть подумав, спросил, но сомнения по поводу ценности подарка у него явно оставались.

– Это не такой уж секрет, – вздохнула она. – Мыло варят многие сотни лет, потом забывают и заново учатся. Сейчас его изготавливают в некоторых европейских городах, но ничтожно мало. Мастера боятся нанимать помощников, желая сохранить тайну в кругу семьи.

А ты не бойся! Найми людей и разверни дело.

– Я не ремесленник! – вскинулся Бокеев.

– Я тоже не ремесленница, – рассердилась Дуня на него, – но сумею соткать полотно, сшить одежду, выделать кожу и многое другое. Я не крестьянка, но знаю поболе их.

Её глаза горели гневом и раздражением. Все бояре крутятся, стараясь обеспечить себя и своих людей достатком, а этот прынц из тех, кто кроме меча и ложки в руки ничего не берет!

Вот же пошла мода! И Дуняша разошлась:

– Не купчиха, но разбираюсь в этом деле. Не занимаю должности при князе, но слушаю все разговоры и учусь разбираться в княжеских делах. Боярин должен знать и уметь то, чем занимаются его люди и князь. Только так можно успешно управлять землями.

– Слова дьяка Доронина, – хмыкнул Бокеев.

– Да, так говорит мой дед! Так что же? Примешь мой дар?

Мужчина поколебался, а потом видно решил, что от него не убудет взять у ребёнка свиток, который он считает ценным. А может он был сбит с толку бойкостью маленькой Дорониной и её отповедью.

– Приму.

– Тогда возвращайся в трапезную и спокойно ешь, – ровно произнесла Дуня и видя, как боярин внутренне успокаивается, по-хозяйски спросила:

– Ты же думал со своими людьми просить здесь ночлег?

– Думал, – без задержки ответил он.

– Вот и хорошо, – она одобрила его намерение. – Я найду способ, как передать тебе руководство.

Василий Семеныч быстро кивнул, а Дуня подумала о нем, что с виду матерый и грозный, а как только выбили его из привычной среды, то потерялся. Жаль, что Мария Борисовна просто держала Бокеева рядом, а не использовала для укрепления своих позиций. Верный и преданный воин мог собрать для неё дружину и под её руководством решать какие-либо вопросы. Это придало бы ей вес.

Дуня заметила, что Бокеев ждет её дальнейших слов… наставлений?

– Плохого от меня не жди, – мягко заметила она. – Но могут быть и другие, кто знает тебя в лицо. Ты этого не бойся. Задержать тебя здесь некому и в любом случае уедешь спокойно.

Своих воев держи при себе, пусть отдохнут и выспятся.

Лицо Бокеева смягчилось, он приложил руку к груди, развернулся и ушёл к своим людям, а Дуня направилась в келью. Ей надо было всё обдумать, а ещё написать руководство по мыловарению.

Она думала сохранить для себя это знание, но Василию Семёновичу нужнее. Ему нужна цель и план действий. Он никому не нужный беглец, а ведь многих спас, избавив княжество от дурной женщины.

До вечера Дуня просидела, выводя гусиным пером подробнейшее наставление по мыловарению и организации труда. Замучилась граммы подменять щепотью, а нужную температуру объяснять множеством слов. Ещё и с названием ингредиентов туго пришлось, но справилась. Здесь тоже варили мыло, но оно оставалось жидким и предназначалось только для стирки.

Передача свитка произошла буднично, во время утренней молитвы следующего дня. Дождь же перестал лить только к полудню, задерживая отъезд Бокеева. Всё это время его люди не спускали глаз с Дуняши. Как будто она не могла ещё затемно сообщить о них настоятельнице.

Сам же Василий Семеныч читал переданный свиток, бросая удивленные взгляды на неё.

Дуня знала, что поразила его тем, что не слепляла слова в единую вязь, как принято было здесь делать и надеялась, что написала понятные наставления. Лицо его всё больше прояснялось, а в глазах появилась спокойная уверенность. Теперь Бокеев снова походил на того человека, каким запомнила его Дуня, когда встретила в первый раз.

И всё же она вздохнула с облегчением, когда боярин уехал. От него и его людей все держались подальше, чувствуя угрозу.

Дуня не смогла в этот день работать. Она совершила поступок и теперь переживала за сделанное.

Надо ли было лезть со своей благодарностью? Если кто-то узнает, что она помогла, то донесут и пострадает семья. Бокеева ведь могут поймать, да начнут пытать…

И наконец, за что она благодарна? За убийство? Эта мысль шокировала Дуню. Вместо того, чтобы творить добро, она испытала облегчение, услышав, что княгини больше нет и сострадала убийце.

Дуня даже зажмурилась, жалея, что начала мусолить содеянное. Стоило призадуматься и всё получалось совсем не так однозначно, как показалось в начале.

Толстушка Аграфена, видя состояние девочки, попыталась вызнать у неё, что случилось, но та внутренне закрылась от неё, что ещё больше обеспокоило монахиню. Дуню вызвала к себе игуменья и долго расспрашивала о том, как продвигается работа, как к ней относятся обитательницы монастыря. Измученная вопросами и тем, что приходится скрывать свои тревоги, Дуня еле отбилась, не помня себя добралась до кельи и прилегла. Последней мыслью перед сном было осознание того, что она всё-таки бесповоротно изменила историю!

Мария Борисовна должна была умереть, а старая княгиня продолжать жить и одобрить брак сына с Зоей (Софьей) Палеолог. Но теперь уж точно на княжьем родословном древе не появится новая ветвь и неизвестно, как это отразится на истории всего народа. Вот ведь!

Во сне Дуня увидела кусочек своей прошлой жизни. Её никуда не утягивало, но лавка, в которой она работала выглядела иначе, чем она привыкла. На полках помимо веретен, чесалок и прялок стояла «Московская игрушка». Множество деревянных, медных, бронзовых, латунных механических игрушек. Их разнообразие поражало, а полки гнулись под тяжестью.

– Дичь, какая-то! – фыркнула Дуня, и обратила внимание на застекленный прилавок.

Там рядами лежали медные, серебряные и металлические перья для письма. Как раз такие, какие она давно думала сделать, намучавшись с гусиным пером. На ценнике было написано, что первые перья на Руси появились во второй половине пятнадцатого века. Это как раз её время. Дуня хотела сказать, что если бы тогда существовали эти перья, то она бы не мучилась… и тут её озарило.

Дуня вспомнила, что вчера, утомившись писать рецептуру мыловарения решила подарить миру такие же перья. Она сделала несколько подробных зарисовок в размер и укрупненном виде, да ещё подписала из какого металла их можно мастерить. Этот свиток остался лежать на сундуке, чтобы просохли чернила, а потом… Во сне Дуня не смогла вспомнить куда делся проект заработка на перьях. Вроде бы утром он уже не мозолил глаза и значит она его убрала в сундук… или не убрала? И вообще, та ли это лавка, в которой она работала? Вон и продавщиц тут несколько. Да можно ли верить сну?