Текст книги ""Фантастика 2025-151". Компиляция. Книг 1-33 (СИ)"

Автор книги: Максим Петров

ГЛАВА 4

Дуняша сидела в саду Кошкиных и грустила. Сегодня хоронили погибших при защите дома.

Не стало одного из конюхов, хлебопека, старого Веденея и одного из пяти боевых холопов Дорониных. Почти все ранены, и не только мужчины. В ту ночь досталось всем, и если бы не подмога…

Дуня тяжело переживала гибель Веденея. Он всегда помогал в её задумках и никогда не сомневался в ней. А сейчас она всё время забывала, что его нет и порывалась бежать искать, а потом одёргивала себя и растерянно стояла, смаргивая слёзы.

Но грустно ей было ещё потому, что никто не горевал о погибших. Оплакали и закрутились в вихре дел.

Аксинья, получившая удар по голове, рыдала из-за сгоревших тряпок и заготовок новых игрушек. Раненый в ногу Митька убивался из-за оставленных болванок и мешков с шерстью, чуть не сгоревшие и едва увернувшиеся от копыт коней рукодельницы рыдали из-за коробов с нитками… Дуняша помнила, как пыталась спасти дорогие ей вещи, когда горел дом, а теперь ей всё это было безразлично.

Она хвостиком ходила за Катериной, смотрела, как та лечит раны, ушибы, ожоги и последствия отравления дымом. Вот оно, нужное людям мастерство! А её придумки – пустая забава.

Разве что теплело на душе, когда она видела Петра Яковлевича шустро перемещающегося по дому на протезе, и притуплялось пережитое, когда она становилась свидетелем его перемигиваний с женой. Молодая боярыня всё время ловила своего Петрушу глазами, а он норовил изловчиться, коснуться её, мазнуть губами по щеке.

Стоило вспомнить эту парочку – и на душе стало легче. Евпраксия Елизаровна сплетничала, что её Петенька изменился и живёт теперь с интересом. Дуня не поняла: женитьба на него повлияла или ранее пережитое, и что означает «с интересом». Боярыня таинственно улыбалась и намекала, что скоро все всё увидят.

Дуне было интересно, как изменилась жизнь Петра Яковлевича, но свои дела отнимали много времени. Не то, чтобы лекарка Катерина взяла её в ученицы, но видя интерес боярышни, объясняла, что делает. А когда поняла, что девочка очень внимательно её слушает и многое понимает, то стала рассказывать больше.

Дуня всё записывала и зарисовывала, надеясь позже систематизировать знания и размножить. То, что знала Катерина, необходимо было сохранить! Лекарка была прекрасным диагностом и умела лечить травами, но её знания о течении энергий и управлении ими поднимало её над всеми знахарками.

В будущем эти знания распадутся на учения о йоге, ци-гун и прочее… Китайцы сохранят и приумножат свои знания, а на Руси пробьётся сквозь века только траволечение. А ведь Катерина даже с воспаленным аппендиксом справлялась и говорила, что этот отросток очень полезная часть тела. Но учиться чувствовать чужую энергию нужно долго, а уж воздействовать на неё – ещё дольше, и чуда ждать не стоит. Однако, насчет последнего Дуняша как раз засомневалась, увидев спокойно спящего воина, когда Катерина вычищала его рану.

Ворота во двор Кошкиных вновь отворили и въехал возок. Дуня приподнялась, чтобы посмотреть, кто приехал и с удивлением увидела выбежавшую лекарку. Она временно поселилась здесь, чтобы ухаживать за многочисленными пациентами, а теперь принимала новенького.

Дуня подбежала, чтобы посмотреть кого привезли и ахнула: на руках дворового Кошкиных лежал худющий пацан и надсадно кашлял.

– В дом, скорее! – командовала Катерина. – Голову ему держите, а то задохнется!

Дуняша понеслась следом, но лекарка строго посмотрела на неё и обронила:

– К нему не подходи!

– Но…

– Когда можно будет, я скажу, – отрезала она и даже немного оттолкнула Дуню.

А она только сейчас сообразила, что это сын псковского боярина! Из-за всех событий забыла о нём, а дед помнил и помог. Стало стыдно. Не получается у неё всё помнить и хорошо соображать. Всё время сосредотачивается на деталях, а целое упускает. Но корить себя не стала. Уж какая есть!

Огляделась. Все заняты были своими делами. А она вроде бы никому не нужна… И ворота открыты! Дуня подошла и посмотрела на улицу. Грязь и слякоть.

Утром, когда ездили в церковь, её несли на руках, но ноги все равно успели промокнуть, так что выходить со двора не хотелось. И все же Дуня повертела головой, вглядываясь в лица прохожих, а потом вспомнила. Ведь её навещал Иван Иваныч, а потом за свой поступок был наказан! А она в ответ ничего!

Ой!

Краска прилила к щекам, и Дуня рванула в сторону Кремля. Она козочкой скакала, выискивая места посуше, но вся изгваздалась, пока добежала до Кремля. Пришлось остановиться и почистить хотя бы подол, но стало ещё грязнее. Повздыхав, раскрасневшаяся от прыжков и перебежек к местам посуше, Дуня уверенно зашагала в сторону жилого дворца.

Пока шла, обратила внимание, что везде кипит жизнь, а вот двери кузни подперты палкой и из трубы не вьётся дымок. Кто-то говорил, что кузнец уехал с богомольцами и вернется, когда просохнут дороги. А ещё кто-то болтал, что кузнец поехал смотреть новое железо. Но в любом случае Дуня не чувствовала себя виноватой.

Неожиданно рядом с ней остановился кто-то большой и низко поклонился. Дуня зарделась.

Не каждому боярину большим поклоном кланялись! Она приветственно склонила голову:

– Анисим? Ой! А я тебя не приметила! – радостно воскликнула Дуня, узнав в крупном лохматом мужике почитателя её таланта сказочницы. – Как поживаешь? Всё ли ладно? —

вежливо спросила она и расцвела, увидев, как доволен её вниманием этот лохматый великан.

– Благодарствую, все хорошо, – смущенно ответил Анисим и сунув руку за пазуху, вытащил яблоко. – Угощайся боярышня, не побрезгуй!

– Ах, не побрезгую! Вкусные у тебя яблоки, а дивно то, что как будто только с дерева сорвали, – Дуня впилась новыми зубками во фрукт и со смаком откусила кусочек. – Во! Я же говорю, как с дерева! – жуя, тут же подтвердила она.

Анисим стоял и с умилением смотрел, как боярышня уминает яблочко, приговаривая, что дома у них остались только моченые, а сушеные дворня недавно доела.

– Дык сорт особый, – просияв, выдал тайну крепких яблок Анисим. – Ещё моя бабка посадила, когда её девушкой сюда привезли. Яблоньки её приданым были.

– Ого! Так значит старое дерево… пора обновлять.

– Старое… бережем, – со вздохом согласился Анисим.

– А ты веточки нарежь и в кувшин с водичкой поставь. Сейчас самое время укоренять любимые растения. Веточки корешки дадут и летом можно будет в землю посадить. Не все саженцы приживутся, что-то зимой вымерзнет, но кое-что обязательно останется и через несколько лет будут у тебя молоденькие яблоньки.

Анисим слушал и старательно запоминал, что говорила боярышня. Вроде бы всё просто, а не зная, не сообразишь. Это кто на земле сидит, тому не в диковинку про саженцы знать, а предки Анисима московским князьям служат от самого Ивана Калиты!

– Только ты не забудь со мной поделиться укоренившимися веточками, – попросила боярышня и торопливо добавила:

– Тебе много не надо, а вдвоем нам точно удастся вырастить новые яблоньки. Если у тебя померзнут, то тогда уже я поделюсь!

У Анисима от избытка эмоций не нашлось слов и он вновь поклонился. Он же даже не ожидал, что маленькая боярышня вспомнит его, остановится, примет угощение… (и как у него хватило смелости предложить ей яблочко? Как под руку кто-то толкнул!) …А эта пташечка ещё подсказала, как бабкино наследство сохранить. Но душа поёт от того, что попросила у него саженец! Да он в лепешку разобьётся, а сделает всё как она сказала и преподнесет ей целый ворох яблоневых веточек. Уж он расстарается!

– Заболталась я с тобой, – всплеснула руками Дуня, – надо идти, – деловито добавила, увидев, что сияющий Анисим вдруг сообразил, что за время их разговора никто из сопровождающих холопов не появился. – Тороплюсь! – решительно обрубила возможные вопросы и живенько засеменила к жилому дворцу.

Она уже дошла до княжеского жилья, как возле Тимофеевских ворот поднялся гвалт и дружное:

– У-ух-х! У-ух-х! Ух-х!

Ноги сами понесли Дуню туда! Потом, конечно же, люди будут рассказывать, кто там ухал, но ведь все переврут!

Она не успела добежать, когда увидела нечто! Это было… НЕЧТО!

Даже у Дуни не нашлось слов, чтобы описать увиденное. Большая монстра! И это чудовище двигалось, причем довольно быстро, а горожане в шоке открывали рты. Кого-то не держали ноги и они падали, искали глазами купола ближайшей церкви и истово крестились, прося защиты от исчадий.

Страхолюдное нечто довольно быстро продвигалось вперёд и продолжало ухать. Дуня жадно разглядывала широкие колеса, прикрытые гусеничной лентой, которую она когда-то рисовала.

Но всё остальное… нет, она такого даже предположить не могла, когда отдавала отцу эскиз самоходной инвалидной коляски с рычагами и на гусеничной основе. Сейчас перед её глазами перемещалась полу-ладья, полу-возок, но с каждой стороны было по трое гребцов или как назвать людей, что двигали рычаги туда-сюда, как на дрезине. Они шумно выдыхали «Ух-х» – и конструкция шустро двигалась по грязи… хм, уже не по грязи, так как двор в Кремле был вычищен.

Наконец чудо современной техники остановилось. Сбоку открылась дверка и выпала лестница. По ней сбежал великий князь и, не глядя по сторонам, быстро прошёл во дворец.

Следом за ним спустился…

– Отец! – закричала Дуня и бросилась к нему.

Вячеслав подхватил на руки дочь и закружил.

– Как выросла! Похорошела! Совсем невестой стала! – ворковал он, прижимая Дуняшу к себе. А она только крепче обнимала, едва справляясь с накатившим счастьем и ощущением защищённости.

– А у нас тут такое! Ужас какое! – зачастила она, поглядывая на сходящих вниз «гребцов».

– А это что?

Не удержавшись, ткнула она пальцем в диковинку.

– Вездеход! – с гордостью ответил отец. – Сначала лошади тащили, но когда они сбили ноги в ледяной каше, то рычажники взялись за дело.

– Обалдеть, – благоговейно выдохнула Дуня, замечая под слоем грязи, что гусеничная лента была сделана из дерева.

Вячеслав огляделся и нахмурился:

– А ты здесь что же… – заподозрил он неладное, – никак одна?

– Да как же? – возмутилась она и даже негодование изобразила. – Я с тобой!

– Убежала? – насупился он. – Я считал тебя умнее!

– Княжича навестить хотела, – призналась Дуняша. – Отец Феодосий сказал, что он бабке своей велел меня не обижать, а она ему оплеуху залепила, да такую, что с ног сбила.

– Дела… – протянул Вячеслав.

– Поганые, – поддакнула Дуня и состроила рожицу, когда отец внимательно посмотрел на неё.

– И ты нос сунула в эти дела?

– Мимо проходила… – со вздохом ответила она.

– Дед чего говорит? – угрюмо спросил Вячеслав.

– Дедушка птицей-вещуном заделался в последние дни. Кого стращает, кого умасливает…

Ты же не знаешь! Нас ведь пожгли!

Лицо Вячеслава закаменело, ноздри раздулись, а глаза сощурились.

Дуня скороговоркой отчиталась об убитых, раненых, о тех, кто помог отбиваться и о месте временного приюта.

– Боярин! – позвал один из рычажников. – Нам куда эту дурищу ставить? – указал он вездеход.

– На конюшню правьте, – отмахнулся Вячеслав. – Пусть там почистят от грязи.

– Отец, а князь чью сторону примет? – тихо спросила Дуня.

– Не знаю, доченька. Не приведи бог кому выбирать между матерью и женой.

ГЛАВА 5

Вячеслав помог дочери послать весточку княжичу. Не письмишко с лихо закрученными фразами, но Иван Иваныч обязательно узнает, что Дуняша нашла боярина Палку и пытала его о здоровье княжича. Потом выразила восхищение его напористостью, умением добиваться желаемого, и посочувствовала из-за сложной семейной обстановки. Мимоходом обронила, что гордится мамой княжича и считает её достоянием московского княжества.

На обалдевший взгляд боярина Палки строго ответила, что истинное благородство, глубокое понимание происходящего и высокий уровень знаний не нуждаются в выпячивании, в грубой демонстрации превосходства и прочих базарных ужимок. А вишенкой Дуниному красноречию послужило цитирование из писания, которое недавно продекламировал дед Кошкиных.

«Всякое раздражение и ярость, и гнев и крик, и злоречие со всякою злобою да будут удалены от вас; но будьте друг ко другу добры, сострадательны, прощайте друг друга, как и Бог во Христе простил вас».

Старый Кошкин шпарил строками из писания с лёгкостью и всегда к месту. Дуня многое знала наизусть, но не умела использовать… не привыкла. А там было даже такое изречение, которое более современные деятели приписали себе. Вот, к примеру, поступайте с другими так, как хотели бы, чтобы с вами поступали. Оказывается, эта мысль из Библии.

На этой ноте Дуня раскланялась с дядькой княжича и смущенно прижалась к боку отца.

Вячеслав задумчиво поскреб бровь, развел руками, показывая, что сам в шоке от нового поколения и отошёл с дочкой в сторону.

Довольная произведенным эффектом Дуняша поискала глазами других слуг княжича, чтобы через них проконтролировать словоохотливость княжьего дядьки, но видно все убежали смотреть монстру.

«Ну и ладно!» – решила она.

Боярин Палка всё обскажет Иван Иванычу без утайки. Никифор заботится о княжиче с его первых шагов и связывает свою судьбу с ним, а не с его бабкой. А Иван Иванычу будет приятно её беспокойство. Ведь она уже побыла на его месте и была обрадована его визитом.

А люд Московский замер: никто не ожидал, что Великий князь столь быстро доберётся до Кремля. Говорили, что у него неотложные дела в Коломне, да и дорога… распутица будь она неладна!

Старая Ярославна не успела перевернуть ситуацию в свою пользу, но сумела расколоть знатные рода и внести сумятицу в жизнь горожан.

Старые московские рода хотели дождаться князя и невольно стали союзниками молодой княгини, а Ярославна посчитала их предателями. Стоило же им остановить её расправу над Дорониными и семьей Полуэктовой, как она начала раздавать подарки и обещания пришлым князьям с боярами, не понимая, что подтачивает власть сына. После этого даже самые осторожные семьи зароптали, сообразив, что их оттесняют от княжьего стола не только взбеленившаяся княгиня, а собравшаяся подле неё толпа «понаехавших».

Ещё немного – и Доронины с Полуэктовыми стали бы первыми ласточками в череде расправы над неудобными людьми.

Теперь же слово за князем.

На одной стороне была его мать, любимая сестра, братья со своими дружинами, коих не сбросишь со счетов, на другой жена и сын… впрочем, маленького княжича никто не брал в расчёт. Не только потому, что он ребёнок. Малолетний Иван Иваныч был зол на бабку, но не на тётку Анну, а она всегда умела находить с ним общий язык.

Дуниного отца Иван Васильевич оставил при себе. Не захотел он, чтобы Вячеслав селился у Кошкиных.

Дуняша понимала, что это политика, но подноготная всех образовавшихся течений ускользала от её понимания. Князь был сложным человеком и никому не верил. Его осторожность была близка к паранойе. Боярышня признавала, что если мать выкидывает такие перлы в его отсутствие, то другим доверять небезопасно для жизни, но всё же было обидно.

А жизнь продолжалась.

Никто не знал, что происходит за дверьми княжьего терема, но в церквях священники стали вновь говорить о величии Руси, о собирании земель в единый кулак, о множестве врагах и важности передачи своих дел правильно воспитанному наследнику…

Говорили осторожно и витиевато, но симпатии людей оставались на стороне молодой княгини. Всех устраивало, что она тиха, добра и не лезет править. Люди ещё помнили нравную Софью Витовтовну и сколько бед её дурная жадность принесла москвичам. О Марии Ярославне тоже ничего хорошего не могли сказать, тем более теперь, когда всем объявлено было, что земли надо собирать в кулак, а она…

Так что чем дольше молчал князь, тем полнее формировалось общественное мнение и у него вроде как меньше оставалось места для маневров.

Дуня ещё не раз прибегала в Кремль, чтобы повидаться с отцом, узнать новости. Иван Васильевич решал накопившиеся дела, а домашних держал в тереме и только к сыну пропускал наставников.

Дуняша несколько раз посылала в разбойную избу продукты для псковского боярина и передавала весточку о сыне. Его Ивашка был плох. Застудился. Но Катерина обещала, что вытянет парня, и Дуня на свой страх и риск передавала Харитону Алексеевичу, что всё в порядке. Ещё Дуня спрашивала о Наталье Полуэктовой у Бориса Лукича, но получала односложный ответ, что мол жива Наташка и семья радеет о ней. Дуне показалось, что Борис Лукич тяготится такой пленницей, но без княжьего слова ничего поделать не может.

В первых числах червня* (мая) Еремей велел расчистить двор и начал строительство дома, а семью отправил в имение. Дуне хотелось поучаствовать в строительстве и заодно дождаться решения князя по поводу отравления его жены, но дед сказал, что не до неё сейчас. Всё, что она успела сказать, так это что дом надо строить больше, чтобы незазорно было приглашать девушек из боярских семей на посиделки.

«Хватит уже бегать по чужим домам!» – ворчала она.

Отец вроде прислушался и согласился, что невместно Машеньке гостить у других и не приглашать к себе, а дед только сердито сопел.

Дуня ещё хотела напомнить о необходимости небольших отдельных мастерских, но тут дед осерчал и Милослава замахала на неё руками, прогоняя. Серебра, которое взяли из зарытой на черной день кубышки, было мало. Дай бог, чтобы только-только отстроиться по-новой.

Вместе с семьей боярин отправил за город только начавшего вставать Ивана Пучинкина.

Лекарка подробно расписала Маше с Дуней всё его лечение, и теперь от упорства девочек зависело выздоровление недоросля.

С разрешения деда Дуняша забирала с собой Митьку, Аксинью с двумя девочками помощницами и Якимку. Любаша, наставница Машеньки, и дядька Ванюши, само собой, выезжали за город вместе с боярской семьей. А остальные оставались в городе, долечивать раны и по-новой обустраиваться.

Уже когда были собраны телеги со спасенным барахлом и Милослава садилась в возок, пришла весть, что Мария Ярославна едет в монастырь принять постриг.

– Слава богу! – перекрестились все присутствующие.

– Теперь лишь бы Мария Борисовна не дала слабины и не ушла следом, – высказалась провожающая гостей Евпраксия Елизаровна.

– А что с Полуэктовой? – спросила Дуня.

– Отпустили домой с подарками, а уж когда она силы восстановит, да вернется ко двору – неизвестно.

Дуня на всё сказанное согласно покивала.

В тереме у молодой княгини осталось много недоброжелателей, а их нелюбовь будет подпитывать сестра Ивана Васильевича княжна Анна. Она девица дерзкая, умная и волевая, а главное – её любит брат. Марии Борисовне без честной и открытой Натальи будет непросто продержаться до тех пор, пока Анну не выдадут замуж.

Дуня всё это понимала не хуже других, а ещё её беспокоила ссылка старой княгини. Уж ей ли не знать, как можно издалека плести интриги, отрабатывая роль жертвы и карая своих обидчиков чужими руками. А на Дорониных княгиня зла.

– Скатертью дорога! – пожелали хозяева гостеприимного дома и приложили руку к сердцу. Дуня в ответ вместе с остальными поклонилась поясным поклоном, благодаря за поддержку и приют.

К позднему вечеру небольшой караван добрался до имения и все с радостью заселились в прогретый дом. Дуня даже погладила стены своей светелки, понимая, что сегодня вновь будет ночевать одна. Уединения ей сильно не хватало.

– Дуня! – позвала её Маша. – А где лежат травы, которые передала Катерина для Ивана Харитоновича?

Дуняша хитро расплылась в улыбке. Сынком Харитона Алексеевича оказался тринадцатилетний юноша с синими глазами, и Машуня млела от него. Тощий пацан вызывал в ней трогательную нежность и жалость. Ей все время казалось, что без неё он пропадёт. Она часами могла сидеть и пересказывать ему все сказки, которые услышала от Дуни и московских сказительниц. А он безропотно исполнял все её требования по лечению, лишь бы она продолжала сидеть рядом и говорить.

– Я сейчас принесу! – подскочила Дуняша.

– Скажи на кухне, чтобы их заварили и горячими принесли в горницу Ивана Харитоновича, – попросила Маша, но прежде чем Дуня что-либо ответила, раздался голос Милославы:

– Дочка, тебе нельзя к нему!

– Но… – Маша покраснела, прекрасно зная, что мама права.

– У Кошкиных была общая горница для пострадавших и там командовала Катерина, а здесь тебе нечего делать на мужской половине.

– Но ему же скучно будет без меня, – губы Марии дрогнули, и она чуть не расплакалась.

– И я обещала лечить его!

– Дядька твоего братика позаботится о нашем госте, – чуть насмешливо произнесла Милослава, – а ты завтра развлечешь его, когда он выйдет посидеть на солнышке.

– Но…

– Я всё сказала, – отрезала боярыня и, мимоходом погладив Дуню по плечику, ушла к себе обустраиваться.

День завершился спокойно. Все устали с дороги и легли сразу спать. Зато утром загородное имение ожило, у всех его обитателей было полно дел.

Дуняша дала распоряжение, чтобы управляющий выделил Аксинье место для работы и помог ей заново начать своё дело. Потом боярышня дала задание Митьке поправить её грядочки в детском огороде и высыпать перепревшую землю на выделенный ей участок для посева зерна.

До обеда девочка успела съездить с Любашей и Якимом к скале. Там они выбрали место для их будущего дома, и боярышня весь остаток дня втолковывала управляющему имением Фёдору, какую она хочет поставить избу для молодой пары.

– Да как же из камня? – охал ставленник боярина. – Дорого же!

– Да как же дорого? – в его манере отвечала Дуня. – Яким – каменщик и дом его будет стоять на камне. Там же даже огород не разбить, потому что камень повсюду!

– Ну, да, – подскрёбывая бороду, соглашался он. – Но ведь простой человек, а мы ему дом из камня!

– Только нижнюю часть дома. Ты же сам говорил, что у тебя мало сухих бревен? – начинала сердиться Дуня. – А я писала, чтобы заготовил!

– Так, боярышня, всё сделал, но…

– Хватит, сам виноват, что не сберёг. Дедушка ещё поругает тебя за это.

– Виноват. Недосмотрел, а плесень, она ж…

– Проследишь, чтобы строили, как я сказала, – оборвала его Дуня. Управляющий ужом выскальзывал из зоны её поручений, находя отговорки.

– А чем скреплять камень?

– А чем ты бревна скрепляешь?

– Не надо их скреплять, – удивился управляющий, – там же…

– Вот и Яким сделает такие блоки, что их надо только ровно ставить. Паз в паз. Их даже не поднять будет.

– Так как же он ставить будет?

– Не он, а ты с помощниками. Я для чего тебе рисовала подъемный механизм? – рассвирепела боярышня, потратившая уже уйму времени на разъяснение по работе подъемника.

Федор подвинул к себе листок, посмотрел на поднимающее устройство и неожиданно произнес:

– Боярышня, как хочешь, а нам во двор такая штука нужна. Не оставляй её каменщику!

Дуня зарычала. Вот же музыкант! Каждую нервишку вытянул и потренькал на ней, но сдаваться было нельзя.

– Якиму требуется валуны поднимать, чтобы работать с ними, а нам зачем?

– Если дурачок…

– Рры!

– Ну я и говорю, если Якимка может большие блоки резать, то надо бы нам укрепить усадьбу. Слава богу, в последние годы нас набегами не беспокоили, но долго ли продлится это везение? А с этой штукой – Федор потыкал пальцем в рисунок, – и один управится.

Дуня с удивлением посмотрела на Федора. Вот ведь жук! Сидел, чесал затылок, да бороду мочалил, а сам лучше её все прикинул.

– Думаешь наш дом перестроить? – осторожно спросила она, невольно вспомнив дёргающийся глаз деда, когда она хотела внести новшества в строительство городского дома.

– Дом подождёт, – покачал головой Федор. – Башни следует поставить, а потом и стены по периметру воздвигнуть.

Дуня с недоверием смотрела на Федора.

– Это ж целая крепостица будет?

– Она самая, – серьёзно покивал управляющий.

– Но почему же раньше дед не ставил?

– Так где плинфы столько взять? Если покупать, то какие деньжищи платить! – возмутился он. – А до больших каменных блоков никто не додумался. Не строят у нас так.

– Э-э-э, ну да, не строят… – согласилась Дуня, вспомнив деревянные дома в Москве, а потом встрепенулась: – Погоди, как же не строят? Монахи из каменных блоков поставили соловецкий монастырь!

– А ведь верно, – обрадовался Фёдор и тут же привёл ещё пример: – И во Пскове вроде бы стены из камня?

– А это мы после у нашего гостя спросим, – махнула Дуняша рукой в сторону сада.

Травушка уже вовсю зазеленела, радуя глаз нежным цветом, но листочков на деревьях ещё не было и издалека было видно, что делается в саду.

А там, укутанный шкурами и обложенный подушками, сидел юный Иван Харитоныч, а Машенька поила его горячим противокашлевым отваром. Они о чём-то увлеченно болтали и никого не замечали.

– Говорят наш князь будет Псков воевать? – неуверенно спросил Федор у маленькой боярышни.

– Он миром хочет взять Псков под свою руку.

– Псковичи всегда с Новгородцами заодно были, – вздохнул управляющий.

Дуня тоже вздохнула: князю со своими боярами проявить бы уважение к новгородцам и заинтересовать товарами, но чванство вылезает вперёд умных слов и дел. А иноземцы мягко стелют, да с вежеством расписывают выгоды житья под их рукой, а то, что льстивыми речами прикрывают будущую второсортность горделивых купцов – этоне видно;и что законы по торговле не будут распространяться на представителей чужой веры, умалчивается. Вот и выходит, что иноземцев приятно слушать, а с московскими боярами только лай получается, за которым дела не видно.

А псковичи всегда плечом к плечу вставали с новгородцами. Правда, последние не всегда отвечали тем же, и московская партия не даёт забыть это, раздувая угольки недоверия, но всё перечеркивают случайности вроде той, что произошла с псковским боярином Пучинкиным.

Вот уж кто-то из князей или бояр подгадил! Дед подозревает боярина Челядню, а тот крепко при князе сидит и непонятно чем закончится ситуация с псковичем. Чего они там не поделили?

Дуня посмотрела на Фёдора и развела руками, показывая, что политика не их ума дело.

Раньше она считала себя подкованной в истории своего государства, но именно времена Ивана Третьего остались тёмным пятном. Вот про его внука, получившего прозвище Грозный, много было известно, а что было до него – не популяризировано. Всё в общих чертах, не более. А Дуне хотелось бы знать о судьбах думных бояр, о набегах, о войнах великого князя. Вон Маша как поедает глазами юного псковича, а к добру ли её знакомство с ним? Если Иван Васильевич пойдет с войском ко Пскову, то как тогда быть?

– Боярышня, – позвал Дуняшу Митька.

– Чего тебе?

– Я всё сделал, что велено было.

– Иди Машины грядки вскопай! – отмахнулась она.

Парень почесал голову, нерешительно переминаясь с ноги на ногу.

– Ну что ещё?

– Боярышня, а как же валенки?

– А что валенки? – не поняла Дуня.

– Я ж вроде… того… мастер!

– А-а, – забавно сморщив носик, протянула боярышня. Пришлось вспомнить, что овец вроде бы стригут в мае-июне, а некоторых второй раз осенью. Надо накинуть время на дорогу и получается:

– Летом Федор шерсть купит и будете с Анисьей валять каждый своё. А сейчас у нас другие дела.

Митька обрадованно заулыбался, что хозяйка не отругала его за то, что он назвался мастером и чуть не воспарил, когда она обозначила время ожидания. Преисполненный собственной значимости, Митька приосанился и гордо поглядывая на бывших соседей пошёл землю копать.

Деревенские уважительно посмотрели на него и завистливо ворчали, что повезло сироте.