Текст книги ""Фантастика 2025-151". Компиляция. Книг 1-33 (СИ)"

Автор книги: Максим Петров

Соавторы: Алим Тыналин,Юлия Меллер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 328 (всего у книги 341 страниц)

Глава 2.

– Тебя ждет владыко Феодосий. Следуй за мной, я провожу.

Дуня нахмурилась, услышав, что бывшего владыку назвали владыкой, как будто он не снимал с себя сан. Это звучало провокационно и враждебно по отношению к действующему владыке Филиппу. Она укоризненно покачала головой, но глупый посланник лишь выше задрал подбородок.

А ведь нынешний Глава московской церкви Филипп весьма благожелательно относился к своему предшественнику. Так зачем же искусственно создавать нелюбие между ними из-за провокационного титулования?

Но как бы то ни было, всё равно, как же не вовремя её позвали! Прямо хоть разорвись пополам, чтобы довезти деньги до дома – и старца Феодосия не обидеть небрежением.

А служка высокомерно посматривал на неё, противненько кривя губы, видя, что она медлит.

«Вот ведь спесивый дурак! – невольно подумалось о нём боярышне. – Или ловкий кляузник, раз пробился в услужение к старцу Феодосию?»

Дуня была ещё маленькой, когда владыку Феодосия заставили уйти с поста. Он наивно затеял пройтись метлой грамотности по церковным рядам и убрать всех тех, кто выкупил за деньги себе приход. К сожалению, Феодосий не учёл, что таких оказалось большинство и смели его, а не он их.

Об этом Дуняша узнала несколько лет назад в монастыре от бабушки Аграфены. Тогда маленькая боярышня ещё не знала, что найдёт его спустя время, чтобы изложить идею о повсеместном открытии церковных школ с лекарнями.

Он не прогнал её. Наоборот, благожелательно выслушал и велел записать, как, по её мнению, должно быть всё устроено. От него Дуня узнала, что борьба за грамотность внутри церкви продолжается, и ведёт её уже нынешний владыко, несмотря на то, что, занимая пост, он обещал избирателям жить по старине.

Он честно пытался никого не тревожить, соблюдая уговор. Но! Но мир начал меняться слишком стремительно, и стало невозможно делать вид, что ничего не происходит без умаления достоинства православия.

Поводом к действию послужило хвастливое заявление Франции о создании первой в мире типографии. Но на Руси уже вовсю работала типография в женском монастыре!

Под руководством игуменьи Анастасии печатались не только церковные книги, а собственные жизнеописания, наставления по рукоделию, поучающие детские сказания. А потом княжич начал своими силами печатать новостной листок, и Филипп точно знал, что вскоре откроются новые печатные мастерские в крупнейших монастырях Московского княжества.

Так с чего вдруг честь и хвала Франции? Только потому, что никто ничего не знает о Московском княжестве?

Филипп громко заявил иноземным монархам о достижениях Руси через посольства, приставив к ним своим людей. Князь поддержал его, как Глава государства. И стали разноситься вести по всему миру, одна другой интересней.

Выбранные Филиппом священнослужители рассказывали о мастерской Кошкина-Ноги, в которой воссоздавались древнегреческие механизмы, двигающиеся без лошадиной тяги! С гордостью поведали о поднявшемся в небо шаре, нагретом горячим воздухом! Обозначили свою позицию по отношению к желанию человека развиваться и быть ближе к Богу.

Они же рассказали о возвращенных в строй воинах, получивших искусственные руки, ноги. Через их уста доносилось до паствы, что созидающий человек угоден Богу, и если новинки помогают вернуть человека к полноценной жизни, то это добро.

Или взять те же турниры. Запретить? Пойти против княгини и народа? Вновь стать посмешищем, как при гонении на скоморохов? Филипп пошёл дальше, он придал турнирам идею развития тела и укрепления духа. За это папа римский усомнился в его здравомыслии, но Филипп лишь убедился, что всё делает правильно. Никогда ещё народ и церковь не были так едины!

Но это всё мелочи на фоне отказа церкви лезть в дела князя и того, что монастыри начали избавляться от дареных им земель. А потому что своих дел вдруг оказалось много, очень много!

И как при всём этом можно делать вид, что жизнь течёт по старине?

Но упёртых всё равно хватало, и Филипп повторил бы судьбу своего предшественника, если бы у изгнанного Феодосия не остались друзья.

Они не успели защитить его, но стали соратниками Филиппу, как и бывший владыка старец Феодосий. И чем громче кричали те, кто хотел больше власти и денег, хотел подмять княжество с князем под себя, тем крепче сплачивались те, кто ставил душевное выше телесного. А идеи боярышни Евдокии об открытии школ и лекарен под патронажем церкви показались весьма полезными.

 Дуне пришлось выбраться из брички, оставляя серебро под охраной боевых, и в сопровождении Григория последовать за посланцем старца Феодосия. Гордо вышагивающий служка повёл её к Чудову монастырю, располагающемуся на территории Кремля.

– Жди здесь, – велел он ей, а сам поспешил внутрь.

Дуня проводила его взглядом и присела на скамью, вытянув ноги. Следовавший за ней Гришаня огляделся и одобрительно поцокал языком:

– А хорошо здесь стало!

– Угу, – лениво согласилась боярышня, прервав раздумья о том, стоит ли говорить старцу, как опрометчиво, если не сказать подозрительно, вёл себя служка.

А облагороженная территория возле Чудова монастыря ей тоже нравилась.

Сто лет назад митрополита Алексия вызвали в Золотую Орду лечить ханшу от глазной болезни. От него требовали чуда, и он это чудо совершил. В благодарность хан подарил кусочек земли, принадлежавший в Кремле его послу. Алексий принял дар и заложил монастырь. Сорок лет назад здание обрушилось, но возвели новое, а в прошлом году замостили дорожки, посадили деревца в ряд и поставили скамеечки.

Этому украшательству поспособствовала лично Дуня. А уж как все кричали, говоря, что некому будет сидеть на скамьях на улице, но поставили, и люди с удовольствием присаживаются в хорошую погоду и смотрят на небо.

– О чём думаешь, девица?

Дуняша подскочила, поклонилась отцу Феодосию, с благодарностью приняла благословение. Чинов его лишили, но бывший владыка оставался монахом.

– Обо всём и ни о чём, – с улыбкой ответила она.

– Присядь, разговор у нас будет долгим.

Боярышня подождала, чтобы старец первым опустился на скамью и только потом присела на краешек.

– Труд твой по медицине считаю важным, и все записи отослал к игуменье Анастасии, чтобы в её типографии напечатали полсотни пособий.

– Мало. Надо бы тысячу.

– Эк, ты… – изумленно крякнул Феодосий.

– Я объясню, – заторопилась Дуня. – Если начинать учить послушниц и послушников медицине, то каждому потребуется этот учебник и лучше бы, чтобы он остался у будущих лекарей. В него они смогут вносить пометки, сразу же правильно разнося их по темам. Вот и посчитайте, сколько у нас монастырей, где откроются учебные группы по медицине.

– Да не так уж много, – вздохнул Феодосий.

– И всё же, – не стала спорить Дуня. – Помимо этого по два-три учебника в любом случае надо раздать остальным монастырям княжества и в приходы отослать. Вдруг там кто-то увлечётся и попробует самостоятельно учиться. А так, считайте, каждый год в группы будут набирать новеньких и всем им надо дать по пособию. За год-другой всё раздадим, а потом хорошо бы взять в печать дополненное пособие и всех учеников созвать на обмен опытом.

– Красиво и ладно ты говоришь, – вздохнул старец. – Хватило бы сил всё сделать. Я с твоими идеями ожил, но годы берут своё.

– Я всё понимаю, – сочувствующе произнесла Дуня. – Но ведь Владыко Филипп продолжит идею создания лечебниц при монастырях? Мы же говорили, что это первый шаг, а следующим будет открытие церковью лечебниц в городах.

Феодосий тяжело вздохнул и промокнул по-старчески слезящиеся глаза. Он недавно узнал, что главе московской церкви Филиппу осталось недолго жить.

Как ни удивительно, но Феодосий первым забил тревогу, что их митрополит серьёзно болен. Болен, но никому ничего не говорит.

Позвали травников, следом пригласили лекарку Катерину, а она как кошка расшипелась, узнав, что Филипп носит под одеждой вериги. То тайна великая была, а она прознала на осмотре и давай выговаривать ему. Но сердилась она больше от безысходности. Вылечить его она не в силах, а от снятия боли он отказался наотрез.

Так что дел задумано много, а Глава церкви и главный соратник всего нового медленно умирает.

Кого выберут следующим митрополитом? Нельзя, чтобы преемник похоронил начавшиеся преобразования. Но о роящихся сомнениях в церковных верхах знать Евдокии не след, а потому Феодосий строго осадил её:

– То не тебе думать. Вот приняла бы постриг, тогда…

– Не готова, – надулась Дуня и обиженно отвернулась.

Об этом уже был разговор. Её за ближайшие десять лет продвинули бы на место настоятельницы или скорее всего дед взял бы и построил монастырь, который она возглавила бы.

Доронины не стали богатеями, но многие вложились бы в строительство. Вклады землями ныне строго запрещены, а подарки… как-то мелко, другое дело строить! Так что Дуня быстро стала бы самой молодой настоятельницей, но не хотела.

Старец осуждающе покачал головой, но настаивать не стал. Они ещё при первой встрече договорились не терять время на лишние слова и говорить только по делу.

– Читал я твои записи об обустройстве церковных школ для мирян. Сделать сие невозможно.

– А надо, – Дуня повернулась к нему и посмотрела в глаза.

– Надо, – согласился Феодосий.

– Не только людям, но и церкви, – попыталась надавить на него. – Я всё расписала об уважении, правильности взглядов, способности противостоять ереси.

Феодосий раздраженно поморщился. Он всё понимал и побольше боярышни, да только как признаешься ей, что грамотные священники в основном греки и учить они будут греческому. Замкнутый круг. Проповеди на греческом, учеба опять же будет завязана на этом же языке… а кому это надо?

– Пришлым нельзя отдавать детей на учебу. Хватит уже… – неожиданно резко произнес Феодосий.

Дуня непонимающе посмотрела на него. От неё ускользнула цепь рассуждений бывшего владыки. Но она всё же осторожно предложила:

– Начать обучение с одной группы, продвинуть лучших учеников, чтобы впоследствии они сами стали учителями. И такоже дальше поступать.

– На всех приходы не откроешь.

– А зачем из всех учителей делать священников? – искренне удивилась она. – Можно же нанимать их.

– Нанимать – значит платить!

Дуня резко выдохнула и возмущенно всплеснула руками, всем своим видом показывая осуждение, но промолчала.

– Ох и остра ты на язык, – усмехнулся старец, наблюдая за изменениями боярышни, а она забавно захлопала ресничками, но быстро поняла, что над ней подтрунивают.

– И всё же учить людей необходимо, – вернулась к болезненной для обоих теме Дуня. – И делать это надо организованно и повсеместно. Жизнь людей коротка и трудна, деды не успевают научить детей жить. Мастерство худо-бедно передают, а вот рассказать обо всех жизненных перипетиях не получается. Да и не умеют. Говорят что-то от случая к случаю, а мы потом удивляемся, как проходимцам удаётся обманывать людей, заставляя верить во всякую чушь. Горько видеть, как теряются взрослые жены и мужи, когда сталкиваются с бедой и даже не представляют, какие есть способы выхода из неё. Всё, что они делают, это начинают усерднее молиться.

– Дунька, – предостерегающе окликнул её Феодосий.

– Что Дунька? Сначала истово молятся, требуя помощи от бога, а потом разочаровываются во всем и идут вразнос.

Старец сердито поджал губы, но не разразился гневной тирадой, а устало произнес:

– Да что ты мне объясняешь? Уж поболе тебя пожил и видел, как из-за неурожая всё бросают и идут в город просить милостыню. Раньше каждый малец мог в лесу прожить! Знал, чем вооружиться, как еду добыть, а что теперь?

Вот тут Дуня тактично промолчала, что в этом как раз виновата церковь. Так хорошо боролись с язычеством, так отваживали людей от леса, что сейчас народ побаивается в него ходить. Для многих лес стал чужим и страшным. Охотники, рыбаки и травники держатся наособицу, секретами своими не делятся, а вокруг них уплотняется ареол таинственности.

Боярышня и бывший владыко ещё немного посидели, помолчали. Стар и млад, они на удивление хорошо понимали друг друга. Жаль, что так поздно встретились, но если бы раньше… Он улыбнулся, взглянув на боярышню. Она и сейчас ещё очень юна, а раньше совсем малышкой была. И всё-таки чувствуется в ней божественное предначертание. Кому дано зреть невидимое – уже поняли.

– Значит, школы? – вернулся он к их спору.

Дуня встрепенулась. Она понимала, что Феодосий вновь и вновь обдумывает поставленные перед ними задачи, ища выход для скорейшего решения.

– На это нельзя жалеть денег, – быстро поддакнула она.

Феодосий покивал:

– Вот что, отроковица, с этим без тебя управимся, – хмыкнул он, – а ты езжай-ка с боярыней Евпраксией в Новгород.

– А?

– С князем я поговорю, а он утрясет всё с твоим дедом и отцом.

– Но…

– Цыц! Наклони голову, благословлю.

– Да как же…

– Ох и нравна ты! Делай, что говорю!

Феодосий благословил ничего не понимающую Дуню и долго смотрел вслед, наблюдая, как она уходит, обиженно оглядываясь. Не чует божья душа, что затеяла немыслимые по масштабу перемены. У него, бывалого и битого, дух захватывает их обсуждать, а уж думать о том, к чему они приведут, страшно подумать, а ей всё нипочём. Небось уже новые грандиозные планы выдумывает!

Дуня ничего такого не намерена была выдумывать, потому что всё уже было на стадии детализации и готовилось передаться деду на рассмотрение. Она была рада, что организацию школ и лекарен удалось спихнуть на церковь и уж точно больше не собиралась лезть с советами по этому поводу, поэтому не поняла, зачем её отсылают в Новгород! У неё дел невпроворот и ехать никуда не хотелось. Теперь-то, когда в руках были собственные капиталы, на которые не претендовала семья, можно было развернуться!

Мысли о набитой серебром сумке, коя была равна двухгодичному жалованию деда, погнали её к оставленной под охраной бричке.

Уже дома, обласкав взглядом каждую монетку, сложенную в столбик, Дуня выдохнула. В конце концов можно по дороге в Новгород подумать о строительстве новой слободы, а поездку использовать в своих целях.

Озадачившись вопросом, какие у неё могут цели в Новгороде, боярышня вышла во двор. На улице было по-весеннему тепло. Устроившись на прогретой солнышком лавочке, Дуня довольно щурилась и смотрела, как Гришаня гоняет новиков. Под взглядами дедовых боевых холопов юноши старательно выполняли требуемое, надеясь получить похвалу.

Вскоре во двор выбежал Дунин брат и начал хвастать перед Гришкиными новиками ловкой стрельбой из лука. Лучник из боярича получился знатный.

Наблюдая за воинами, за примостившемся на корточках у стены конюхе, гладящего заматеревшего Пушка за ушком, за снующими по двору девицами, на Дуню снизошло спокойствие и умиротворение. Все люди их семьи добротно одеты, сыты, любят добродушно позубоскалить и спокойно выполняют свои обязанности. Никто ни на кого не кричит, не стоит над душой.

Стайка малышей оккупировала качели, поставленные для них возле чёрного хода, и шумно галдела, деля очередь качаться на них. Две девочки-крохи с важным видом сидели за детским столиком и играли в дочки-матери, разливая воду по игрушечным кружкам.

Из кухни доносились возбужденные голоса ребят постарше. Они вернулись с учебы у мастеров и рассказывали Василисе, чему научились сегодня.

И тут Дунин взгляд зацепился за прячущегося за распахнутой дверью маленького Олежку. Он жадно следил за тем, как Григорий занимался с новиками.

Дуня не стала его окликать, а тихо понаблюдала за ним. Ключница недавно жаловалась, что у Олежки не заладилась учеба у мастеров.

С недавних пор Доронины решили, что научат ремеслу всех своих дворовых ребят. Мальчишки старались, понимая, что вместо чёрной работы смогут заниматься делом, как Митька или Аксинья. А вот у Олежки учеба не пошла впрок. Уже два мастера наотрез отказались от него, твердя, что мальчишка ни на что не способен. Это было странно, потому что дома все считали его смышлёным.

И сейчас, наблюдая за ним, Дуня сообразила, что у маленького хитреца есть собственные планы на своё будущее. Она перевела взгляд на Григория и непроизвольно нахмурилась: её верный охранник до сих пор не женился, но женки часто о нём сплетничают и при этом краснеют.

Тут Дуня пригляделась к затаившемуся Олежке, потом вернула взгляд на Гришаню, увидела сходство между ними, и сквозь зубы шумно выдохнула, пробормотав:

– Вот ведь поганец!

Дуне стало стыдно, что она раньше не попеняла своему защитнику на его загулы. Хотя как бы она ему об этом сказала? Не так всё просто во внутренних взаимоотношениях между дворовыми.

Тут Дуня обратила внимание, что мальчонка заметил её интерес к нему и застыл сусликом, не зная, что делать. Видно, испугался, что она осердилась на него.

– Олежка, иди-ка сюда, – позвала, постукивая ладонью по скамейке.

Он подбежал, с беспокойством оглядываясь на Григория. Тот приостановил тренировку, проводил мальчишку цепким взглядом, но когда увидел, что боярышня встретила его улыбкой и заговорила о чём-то, то отвернулся и продолжил гонять новиков.

– Будь добр, – ласково обратилась к Олежке Евдокия Вячеславна, – посчитай мне, сколько ворон сидит на том дереве, а то что-то солнышко в глаза слепит, и я не вижу.

Мальчик приосанился и начал считать.

– Хорошо, очень хорошо! – обрадовалась она.

Олежка с удивлением распахнул глаза, боясь поверить, что боярышня радуется его успехам. Мамка-то считала блажью его старания и жалела его, прося не забивать голову глупостями, а он перечил, и от того страдал.

– А скажи мне, за сколько можно продать дюжину пирогов?

– Это смотря с чем, – начал рассуждать Олежка.

– Ну-ка, ну-ка, расскажи, – подбодрила его Дуня.

Они долго беседовали, не обращая внимания на недоумённые взгляды остальных. Пару раз заливисто рассмеялись, чем привлекли самых маленьких, но те не решились подойти. Иногда боярышня собирала их и играла вместе с ними. Это было весело, и малыши потом подолгу вспоминали их игры, надеясь повторить, но взрослые велели не надоедать ей.

– Так кем же ты хочешь стать? – под конец спросила Олежку боярышня и мальчик, не задумываясь ответил:

– Боевым холопом, как… – он осёкся и сжал кулачки.

– Похвально, – улыбнулась Дуня, сделав вид, что не заметила брошенного в сторону Григория взгляда, – каждый муж должен уметь защитить себя и своих близких.

Олежка важно кивнул. Дуня какое-то время ещё посидела, удерживая подле себя мальчика. Она не понимала, почему Григорий не признаёт этого умного малыша. Но это его дело.

Боярышня уже догадалась, что мальчик намеренно не учится ремеслу, надеясь занять место тех новиков, которых натаскивал его отец. Он просто хотел быть рядом, получить признание и заслужить одобрение – вот и весь его секрет нерадивости у мастеров! Но ведь додумался, выстроил целый план, а сам тайком научился считать. И это всего лишь в шесть лет!

– Олежа, мне очень нужен помощник, – наклонившись поближе к ребёнку, заговорщицки произнесла боярышня, – тебе необходимо продолжить учебу и знать столько же, сколько знает мой дед.

Мальчишка потрясенно раскрыл рот, но спохватился и сдавленно признался:

– Я не смогу. Боярин очень умный.

– Когда-то и он был ребёнком, – улыбнулась Дуня и поднялась. – Пойду переговорю насчёт тебя с ним, – пояснила она ему как взрослому. – Попрошу приставить тебя пока к брату, чтобы ты учился вместе с ним.

Не откладывая, она направилась просить деда за Олежку. Пусть Ванюшкин дядька и сам Ванятка учат его всему. Ведь дед жаловался, что в доме не хватает сметливых и активных людей.

– О нашем разговоре пока никому не говори, – велела Дуня уже в дверях, и мальчишка тут же поцеловал крестик. А она вновь улыбнулась. Олежка хотел было улыбнуться в ответ, но побоялся показаться несерьёзным, поэтому приложил руку к груди и со всей возможной солидностью склонил голову.

Глава 3.

– Ну и куда она опять влезла? – вопрошала разгневанная Милослава у свёкра, как раз в тот момент, когда дочь вышла во двор посидеть на скамеечке. – Что значит «поедет в Новгород»? Неужто Кошкиной больше некого взять с собой? Зачем им вообще туда ехать?

– Погодь, не шуми, – отмахнулся от неё Еремей, подавая знак ключнице, чтобы та отогнала подслушивающих девок. – А ты присядь, – повел он подбородком на скамью.

– Всех разогнала, батюшка, – отчиталась Василиса и встала в уголочке, сложив руки на животе и строго поджимая губы.

Еремей одобрительно кивнул и сурово посмотрел на невестку:

– Начнем с того, что выполнить княжеское поручение – это почётно.

– Да разве я спорю, – возмутилась боярыня, – но малА наша Дуня для поручений! Вот Машенька уже могла бы…

– Ох, Милослава, вроде не дура ты, но иногда сильно сомневаюсь в этом.

Невестка обиженно сверкнула глазами, переглянулась с насупившейся ключницей и обе они выжидающе уставились на боярина-батюшку.

– Так, уже лучше, – усмехнулся их гляделкам Еремей. – Молчишь и слушаешь, значит, есть у тебя какое-никакое соображение. Машка у нас невеста, и этим всё сказано.

Милослава вспыхнула, но промолчала. Прав свекор, нечего Машеньке по чужим домам шастать. Но Дуняшку-то куда гонят?

Еремей задумчиво пошлёпал губами, сомневаясь, что именно можно сказать невестке.

Их Дунька оказалась не так проста и вела двойную жизнь! Вот так-то!

У всех на виду были её дела с княжичем и молодым Кошкиным, а тайно она вела разговоры и переписку с церковниками!

Когда князь поведал Еремею об этом, то первая мысль была о том, когда внучка успела бы?

Второй мыслью было, чего она могла написать верховным иерархам, и кто её будет слушать?

А от третьей пробил холодный пот, потому что только Дунька и могла всё успеть, да заставить себя слушать.

Князь не отрывал взгляда от Еремея и наблюдал за тем, как менялось лицо его думного дьяка, и когда тот сдавленным голосом спросил, чем на этот раз отличилась его кровиночка, поведал о школах и лекарских домах под патронажем церкви.

Еремей выдохнул. Конечно, не следовало Дуне замахиваться на то, что обычно делали княгини, но у Марии Борисовны без этого полно дел.

Да и разве плохо наставлять деток и покровительствовать лекарям?

И кому, как не попам, приглядывать за этим?

Конечно, не по Дунькиному возрасту этим заниматься, но благое дело она затеяла! Молодец, егоза. А может, Мария Борисовна обиделась?

И тут князь прищурился и сказал, что Еремей ничего не понял. Внучка не одну-две школы открыть собирается и не один лекарский дом, а сотни, и по всему княжеству. За этим к бывшему владыке церкви обратилась, а он выслушал её и развел бурную деятельность.

И у князя один единственный вопрос: почему она к изгнаннику Феодосию обратилась, а не к нему, своему любимому и многоуважаемому князю?

Еремей в этот момент хотел сглотнуть, но в горле пересохло и он подавился. А обиженный князь продолжал вопрошать:

– Если Евдокия додумалась до того, какое значение имеет обучение отроков, а она додумалась, и об этом подробно расписала Феодосию, то почему отдала такой мощный инструмент воздействия в руки церкви?

Боярин постарался сделаться незаметным, но князь ткнул в него перстом:

– Не она ли ратовала за то, что в княжестве князь всему голова, а не попы?

Еремею нечего было ответить, а Иван Васильевич гневался: недобро щурился, играл желваками, губы кривил. И быть беде, но, видно, князь успел уже со всех сторон обдумать Дунин проступок, потому вдруг его лицо разгладилось, и он намного спокойнее добавил, что понимает её мотивы и видит положительные моменты в устроение школ и лекарских домов церковью.

Обалдевший от всего услышанного Еремей бросился благодарить князя, но тот добавил, что теперь враги Феодосия стали и её врагами.

И вот тут дьяку всё-таки сильно поплохело.

Если Феодосия в своё время заставили сложить с себя владычество, то Дуньку сотрут в порошок! И не потому, что посчитают опасной. Она кто? Мошка! Назойливая, но мошка. Да и идея уже была озвучена, услышана теми, кому надо, и подхвачена, но, чтобы другим не повадно было, сотрут и по ветру развеют дуреху!

Князь дал время ужаснуться Еремею и подумать, где и как дьяк сможет спрятать внучку, а потом предложил отправить её в Новгород.

Он сказал, что у боярыни Кошкиной будет поручение отвезти подарки новгородскому князю Михаилу Олельковичу и заодно удостовериться, что посадники действительно подписали с Великим Литовско-польским князем Казимиром договор о том, что Новгород идёт под его руку и отныне они вместе будут противостоять Москве.

– Как подписали? – изумился Еремей, позабыв даже о внучке. – Не можно это! То русские земли! – выкрикнул Доронин, грозя кулаком, но тут же постарался взять себя в руки.

Однако новость была для него слишком ошеломляющей, и думный дьяк растерянно произнес:

– Казимир же с твоим отцом заключил вечный мир! Мы ж границы по тому договору сколько лет блюдём, веря, что он не влезет в наши дела с Новгородом!

Иван Васильевич лишь криво усмехнулся и Еремею оставалось только дивиться, как мало стоит слово Великого князя Литовско-польского. Дунька обязательно пошутила бы, что Казимир настоящий хозяин своего слова: когда хочет – даёт, когда хочет – забирает.

Весь в сомнениях возвращался домой Еремей. А теперь сидел, думая, как сказать невестке, что их Дунька вляпалась в неприятности, и надо бы ей побыть подалее от Москвы и попов… или лучше сказать, что ей поручено важное дело и пусть гордится этим?

Милослава всем разболтает, что князь высоко ценит её дочь и благоволит ей.

Пусть всем трещит, что князь видит в Евдокии опору сыну и княжеству!

Женщины раздуют эту тему до невиданных объёмов, и может, недруги лишний раз подумают, прежде чем связываться с Дорониными?

Беспокойство приотпустило Еремея и он благосклоннее посмотрел на Милославу.

– Вот, значит, – многозначительно повторил он, – посылают нашу Дуню с Кошкиной, чтобы они вручили дары младшему Олельковичу от нашего князя, и Дуня привыкала… – Еремей запнулся, не сообразив, к чему внучке надо привыкать. Думал сказать, чтоб привыкала с князьями общаться, но это не про неё. Боярин нахмурил брови и со значением повторил:

– … привыкала, значит.

– Привыкала? – насторожилась боярыня. – К чему? К поездкам? Неужто ей уготовано как мужу моему мотаться по городам и княжествам? – воскликнула боярыня, готовясь по-бабьи завыть.

Еремей не ожидал, что невестка вывернет всё на свой лад. Глупая курица! Всё бы ей на насесте сидеть, да цыплят беречь! Дочь у неё другого полёта птичка, а невдомёк ей!..

– Ты не рада, что ль? Дуньку к делу государственной важности приспособили, честь оказали, а ты квохчешь...

– Чего ж мне радоваться? Или думаешь, я не знаю, что князь войной идёт на Новгород?

– Когда он ещё туда доберется, – мрачно буркнул Еремей, удивляясь осведомленности невестки и мысленно переименовывая её в гусыню.

Вот отойдет он сердцем и вернет ей именование лебедушки, а сейчас будет уткой! Это ж надо: князь ещё Думу не собирал по этому поводу, а народ уже всё знает и решил.

Милослава сердито смотрела на свекра. Ей не нравилось, что он спокоен и даже доволен. Неужели боярин не понимает, что Дуняшку нельзя оставлять без пригляда? Она обязательно наворотит дел, а если удержится, то обязательно ляпнет такое, что дела сами наворотятся.

Или батюшка Еремей забыл о внучкином выступлении перед купчихами в монастырской лавке, когда туда привезли «райские яблочки»? Не постеснялась ведь на лавку залезть и ораторствовать по всем правилам риторики!

Потом по всему городу женщины готовили сладости, соперничали в выборе лучших и открыли на торгу свой сладкий ряд. Вроде бы ничего необычного, но Дунька умудрилась заработать на всей этой суете и втянуть в судейство ближних боярынь княгини.

А чего стоит недавний тайный новостной листок от кота-Говоруна? Всего-то Машин Пушок поорал немного во дворе, не давая спать всей улице, а через пару дней люди читали кошачьи сплетни.

Кот сообщил народу о подсмотренном им нижнем белье для «пышных кошечек» и где его можно заказать. В этом же листке были высказаны сомнения о качестве мяса в пирогах на Даниловском рынке, разоблачалась ночная стража, пропускающая за взятки всяких проходимцев. Там же выдавались сведения о снах любимого всеми великого князя, которому якобы грезится большая площадка со множеством качелей! И изюминкой кошачьих сплетен стал укор отцу Варфоломею в его любви к сладким наливочкам.

И ведь Дунька не признаётся, что всё это её рук дело, а народ улыбается, верит, что она не причём, но почему-то у Милославы спрашивают, когда следующие сплетни будут от всеведущего котика.

Боярыня набрала в грудь воздуха и выпалила:

– Вот обидится Дунька в твоём Новгороде на кого-нибудь, и всё с ног на голову поставит! Помяни моё слово!

– Всё сказала? – рыкнул Еремей.

Невестка обиженно отвернулась, но, к её удивлению, свекор не стал сердиться, а лишь тяжко вздохнул и Милославе стало жалко его. Теперь ей подумалось, что будь его воля, никуда бы он Дуняшку не отпустил, но раз сидит тут и говорит, что ей надо ехать, то значит, некуда было деваться… Да и прав он: князь оказал честь, выбрав дочь в сопровождающих Кошкину.

– Так что же, Евпраксия Елизаровна погостит у Михаила Олельковича и уедет? – уточнила Милослава.

– Вручит подарки и вернётся домой, – подтвердил Еремей.

– А Дуня при ней, значит?

– Сказано же, – буркнул он.

Невестка смотрела на него, смотрела, а потом к чему-то напомнила про вольности новгородские.

– Вот пусть наша Дуня посмотрит, что за вольности там, – отмахнулся Еремей, радуясь, что Милослава не стала лезть дальше с расспросами и мотать душу беспокойством о внучке.

– Это князь так сказал? – влезла ключница.

Еремей посмотрел на неё: мол, ты-то куда лезешь, но решил не связываться с бабьём и ответил шуткой:

– Вижу, говорит, тесновато Евдокиюшке в Москве! Пусть в Новгороде плечики свои расправит.

– Ох, боязно мне, – Милослава прижала руки к груди. – Не усидит Дунька за боярыней, обязательно вылезет со своей инициативой!

– Не каркала бы ты! – посоветовал ей Еремей, собираясь прекратить затянувшийся разговор, но Милослава неожиданно вскинулась:

– Вы там с князем совсем того! – она покрутила кистями возле головы, на что-то намекая опешившему свекру. – Никого не жалеете!

Он нахмурился, пытаясь догадаться кого должно жалеть, а потом дошло и он облегченно выдохнул.

– Да чего им будет? Новгородцы ко всему привычные! – небрежно бросил он. – Нашла кого жалеть!

Но невестка одарила его гневным взглядом, да ещё кулаки сжала, а ключница вдруг налетела на него коршуном и давай лупить по спине зажатым в руке рушником, еле успел прикрыться. Переждал особо ярый порыв взбешенной бабы и взревел:

– Ах ты, злыдня! Сдурела? Кормильца свого лупить?!

– Боярыня тебе, ироду бессердечному, про свою кровиночку говорит, что не жалеете вы с князем её, а ты о долбежниках думаешь! – выплюнула ему в лицо Василиса и обмякнув, плюхнулась на скамью, завыв и закрывая лицо злосчастным рушником.