Текст книги ""Фантастика 2025-151". Компиляция. Книг 1-33 (СИ)"

Автор книги: Максим Петров

Соавторы: Алим Тыналин,Юлия Меллер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 334 (всего у книги 341 страниц)

Глава 11.

Дуня узнала обидчика, но никак не могла вспомнить, как его зовут. Когда она отводили его в приказную избу ставить отметку о его прибытии на службу, то слишком была погружена в свои мысли.

– Кто это? Как он здесь оказался? В поруб его! – раздавалось со всех сторон.

Парня скрутили и потащили вон. За него попробовал вступиться какой-то воин, но ему тоже заломили руки.

Дуня промокнула платком губу, крови больше не было. С опаской она повела плечами, чтобы проверить не поврежден ли позвоночник, но вроде бы было всё в порядке.

Шок стал отпускать. Удар был слишком неожиданным и поначалу ей показалось, что её сломали пополам. Она ничего не понимала, но смотрела на суету широко открытыми глазами – и вновь не понимала, почему староста орёт громче всех о наказании для новика.

Дуня подалась вперёд и увидела, как в толпе навтыкали тому воину, что пытался заступиться за её обидчика. До уха долетели слова:

– Московиты!

Парня уже дотащили до выхода, и она бросилась за ним. Её прошил испуг и понимание, что если его сейчас утащат, то она никогда его больше не увидит. Сгноят дурачка в тёмном порубе – и всё!

– Стойте! Не трожьте! – закричала она, но кто бы послушал. Обернулись, посмотрели, кто пытается остановить и потащили дальше свою ношу.

Дуню попытались задержать, но подоспела Мотька и как начала всех распихивать, да покрикивать. Она удалая и бесстрашная! Умеет коршуном налететь и всем жару задать.

Дуня догнала стражей и прошмыгнув вперёд, вцепилась в новика.

– Пусти его, боярышня, – потребовал старший.

– Не пущу! Это мой обидчик, мне и наказывать.

Старший нахмурился, оглянулся. Дуня по направлению его взгляда сообразила, куда он смотрит и даже встала на цыпочки, чтобы увидеть сквозь толпу. Староста.

– За нарушение порядка будет взято деньгой!

– Никто жалобу не подавал! – выкрикнула Дуня и выпрямилась, когда к ней прорвалась задержавшаяся подруга и точно так же вцепилась в парня.

Старший вновь оглянулся, но теперь Дуне не пришлось тянуть шею, чтобы увидеть старосту. Он подошёл и зычно произнес:

– За нападение на нашу гостью должно ответить по всей суровости.

– Какое нападение? Я подавилась косточкой, и он выбил её из меня!

– Какой косточкой? – опешил Селифонтов.

– Какая разница, какой? – заметила подошедшая Кошкина. – Боярышня Евдокия сама решит, что делать с ним.

– А с этим? – староста указал на воина, которого волокли следом.

– И с этим, – рявкнула боярыня.

Староста скривился, но тут старший стражи напомнил:

– Нарушение порядка…

Дуня сунула ему кошелёк, и прежде чем староста открыл рот, чтобы вцепиться в предложенный повод для задержания, стража испарилась.

Евдокия рассмеялась, увидев его недоумённую рожу, но из разбитой губы сразу же побежала кровь. Приложив платок ко рту, она посмотрела на освобожденного новика и вступившегося за него воина. Их надо было срочно уводить!

Вот только полный кошель серебра… да черт с ними! Пусть подавится этот старший. Хотя, кошелёк Дуне было жалко: Мотька красиво вышила его, старалась.

Из палат выходили быстро и по двору чуть ли не бегом бежали. Кошкина первая, грозно постукивая посохом, подопечные следом, придерживая за локти новика. За ними ковылял воин. У церкви Успения их догнал княжеский возок и встревоженные боевые холопы.

Боярыня с девочками, новиком и воином залезли в возок и велели править домой. Возница поворчал, что лошадь не двужильная, но тронулся с места.

– Кто такие? – строго спросила Кошкина у воина с новиком.

– Матвей Соловей, из потомственных служивых. Возглавляю отряд, посланный охранять тебя и твоих подопечных. А это новик, Гаврила из рода Златова.

Дуня отметила, с какой гордостью назвал себя воин. Московские служивые в последнее время ставились выше тех бояр, что приехали в Москву вслед за удельными князьями. Дед жаловался, что в чинах порядка нет, а всё из-за того, что надо было учитывать, откуда прибывают знатные люди и какому князю раньше служили. То же самое было с боярскими детьми, стряпчими, дьяками, стольниками. Их положение зависело от того, кому они подчинялись, в каком городе жили и как давно владели чином.

– Постой-ка, из рода Златова? Светлана не мачеха ли тебе? А отцом будет Афанасий? – воскликнула Дуня.

Новик расцвёл, и она больше не сомневалась, что это сын Афанасия: у них обоих одинаковая обаятельнейшая улыбка.

Кошкина скосила глаза на просиявшую Дуню и многозначительно кашлянула. Боярышня вопросительно посмотрела на неё и вдруг прыснула, догадавшись, что беспокоит покровительницу. Слегка качнув головой, отрицая влюбленность, она уставилась на Матвея Соловья.

Тот посмотрел на счастливо улыбающегося подопечного, не вымолвившего ни слова, огладил бороду и растеряно посмотрел на Кошкину, сообразив, что сам не знает, что недавно произошло. Ткнув Гарилу в бок, он велел ему рассказывать. Парень заморгал как будто спросонья и начал:

– Светлана наказала передать привет боярину Еремею, боярыне Милославе, тебе и боярышне Марии. Ещё сказать, что помнит добро о Василисе и…

– Гаврила! Итить твою, ты чего городишь?

– Так дядька Матвей, ты же сам…

– Говори, что в избе посадничьей произошло! Ты боярышню чуть не покалечил. Не накинься на тя новгородцы, я бы сам…

Парень вжал голову, когда Матвей погрозил кулачищем, но тут же встрепенулся и взъерошенным воробьём начал гневно возмущаться:

– Я же смотрел и всё видел! Боярышня стояла и вместе со всеми следила за игрой. Всем было интересно. Все красиво одеты.

– Ты по сути говори! – не вытерпел Матвей.

– А я и говорю, что приметил такого же человека, как мы с тобой. Нас не пускали… – Гаврила осёкся, и Матвей пояснил боярыне с боярышнями вместе него:

– С чёрного хода прошли и встали у стеночки, как будто нас сюда кто из посадников привёл.

– Да, мы старались не привлекать внимания, а тот ужом меж посадников проскальзывал, изображая слугу, – с обидой пояснил Гаврила. – Все были увлечены и не обращали на него внимания, а он сторожко приближался к вам. Я думал, к боярыне лезет напакостить, потому глаз с него не спускал, но он чуть сместился, и я понял, что идёт худо творить боярышням. Вот тогда я за ним потянулся, а когда увидел отблеск ножа, то думать некогда было. Не успевал я его остановить, а вот Евдокию Вячеславну из-под подлого удара вывести мог.

– Ножа? Тебе не показалось? – переспросила Кошкина и озабоченно посмотрела на девочек.

Гаврила заволновался и начал руками показывать, какой он видел нож.

– Смешной нож: короткий и узкий, но тем страшнее было!

Парень поперхнулся, и повернувшись к Матвею, пояснил:

– За боярышень страшно. Им же много не надо… тоненькие… – совсем смутившись, Гаврила замолчал.

– Говори дальше, – велела Кошкина.

– И держал он этот нож не по-мужски! Не открыто держал, а ладонью прикрывал, и я не видел, чтобы он его с пояса снимал. Нож из ниоткуда появился у него. Словно бес ему наворожил!

– Похоже, это был стилет, – деловито сообщила Дуня. – А вытащил он его из рукава.

Мотя уважительно посмотрела на подругу, а боярыня тяжело вздохнула.

– Что за штилет? – решил уточнить Матвей.

– Оружие для подлых ударов. Чем-то напоминает крупную иглу.

– Разве можно таким убить?

– Именно им и убивают! Подходят близко, резким движением протыкают печень и отходят. Эта придумка из Италии.

Тягостная тишина повисла в возке.

– И кто же натравил этого татя на нас? – спросила боярыня, требовательно глядя на Гаврилу.

– Кто его вообще туда пустил? – буркнул Матвей, вспомнив, как им с Гаврилкой преградили дорогу. И ладно бы ему, но Гаврила-то боярич!

– Я не знаю, – расстроенно ответил парень сразу на оба вопроса.

– Зачем меня убивать? – негромко задала вслух вопрос Дуня. – Давайте представим, вот я хватаюсь за бок… хм, крови нет, потому что удар стилетом почти бескровен, а если что натечёт, то всё впитается в рубашку.

– Дуня, ты что говоришь? – ахнула Кошкина.

– Рассуждаю… и у меня получается, что особого переполоха не было бы. Я ничего не смогла бы объяснить и скорее всего даже осталась бы на ногах. Потом пошел бы слух, что московская боярышня вновь дурит.

– Я бы молчать не стала, если бы с тобой что-то случилось!

– Но это было бы потом и, честно говоря, толка не было бы. Убийцу не нашли бы.

– Дуня, к чему ты ведёшь?

– Ох, сюда бы Семёна Волка! Он бы сразу сообразил, на что надо обращать внимание. Опросил бы всех, выяснил бы даже по оговоркам, чей это был человек. Иногда даже взгляды имеют значение.

– Взгляд! – заорал Гаврила.

– Тише ты! – дал ему затрещину Матвей.

– Взгляд! – возбужденно повторил парень. – Тот, ну который с бородой…

– Там все с бородой.

– Боярышня с ним лаялась, а он смотрел на неё зло.

– Селифонтов, что ли?

– Я не знаю имени, но он потом кого-то искал глазами и подал знак.

– Какой? – одновременно спросили Кошкина и девочки.

– Рука у него была опущена, но он оттопырил большой палец и повернул его вниз. Я ещё подумал, что у него рука повреждена и кость ломит.

– Вот так? – Дуня показала жест смерти, который помнила из фильмов о римских гладиаторах.

– Да, только я же говорю, руку он не поднимал.

– Неважно, суть жеста от этого не меняется.

– И что это означает? – насупившись, спросил Матвей, жалея, что сам ничего не видел. Его сильно увлекла игра «шаробой» и он всё своё внимание сосредоточил на ней. Ему даже в голову не могло прийти, что боярышни находятся в опасности среди стольких именитых людей!

– Приговор к смерти он означает, – грустно ответила Дуня и Мотя закрыла себе рот рукой, чтобы никто не слышал её вскрика.

Кошкина мрачно кивнула. Она читала римские хроники, но даже подумать не могла, что именно упоминание об этом жесте ей придётся вспомнить.

Возок остановился, слуга открыл дверцу, но Дуня закрыла её, оставив слугу в недоумении. А сама тихо задала вопрос:

– Зачем Селифонтову меня убивать? Чем я ему страшна?

– Мне не верится, что это он, – подумав, произнесла Кошкина и сразу же пояснила: – Он не из робких и у него много врагов, но убивать… прилюдно убивать…

– И всё же приказ отдал он, – вздохнула Дуня, не желая спорить с очевидным.

Кошкина вынуждена была согласиться: новик не мог выдумать жест приговора к смерти. Без сомнений он сказал то, что видел.

– Я думаю, – тихо произнесла Дуня, – он воспользовался удобным моментом. В суматохе никто ничего не понял бы.

– Но зачем? – воскликнула Мотя. – Грех-то какой!

– Зачем? – горько хмыкнула Дуня. – Он мог обозлиться, если посчитал, что я его выставила дурнем.

– Нет, – отвергла Кошкина. – Селифонтов не был бы старостой, коли реагировал так на всякую обиду.

– Тогда только одно: сгодилась бы смерть любой из нас, чтобы отрезать возможность полюбовно договориться с Иваном Васильевичем. На меня пал выбор из чисто личной неприязни и удобства.

– Ты права, – подумав согласилась Кошкина. – Ох и нехорошие дела тут творятся, – покачала она головой. – Надо все рассказать Михаилу Олельковичу и обдумать, как нам дальше быть. А сейчас дай слугам сделать свою работу, а то они гадают, чего мы тут сидим.

Глава 12.

– Говори! – велела Марфа Семеновна.

– Дерзость московитов не знает границ, – хитро улыбаясь, протянул Селифонтов. – Народ возмущён! Устроить свару на виду у лепших людей, подкупить стражей, – староста возмущённо потряс кулаком и всем своим видом выразил негодование.

– Хорошо, – кивнула Борецкая. – А теперь объясни мне, что там произошло на самом деле.

– Несуразно вышло, – вздохнул Памфил Селифонтиевич, – новик из московитов приревновал боярышню и крови возжаждал. Распущенность и безобразие налицо.

– При всех с девки кровавую виру взять хотел? – боярыня удивлённо выгнула бровь и внимательно посмотрела на соратника.

– Молодой, горячий, – пожал староста плечами и хитро усмехнулся.

Борецкая долго смотрела на него, потом согласно кивнула:

– Хорошо, – вновь согласилась она и чуть подалась вперед: – Вот так всем и скажешь, когда настоятельно расспрашивать будут. Мол, правда неприглядна, вот ты и помалкивал, но раз кому-то сильно интересно…

Слова боярыни падали, как камни, а взгляд пригвождал, но старосту порадовала реакция Борецкой. Они поняли друг друга без лишних слов. Зря он опасался, что боярыня не одобрит его выбор жертвы. Единственное, ему требовались уточнения, и он едва слышно спросил:

– Попытку повторить?

– Не сейчас… – подумав, ответила нехотя, и видя вопрос в глазах Селифонтова, пояснила:

– Наш доглядчик написал, что где появляется эта маленькая боярышня, там чудные дела творятся и безумства!

– Нам это надо?

– Не знаю… может быть… довести всё до каления и тогда уже…

Боярыня не договорила, но староста показательно ударил кулаком по ладони. Лицо Марфы ожесточилось, резче обозначились носогубные складки прежде, чем она кивнула:

– Именно так, – согласилась она и даже повторила свои же слова, смакуя принятое решение: – Только так! – Боярыня с силой сжала посох и её взгляд устремился вдаль. Казалось, что она смотрит в будущее, которое выстраивает шаг за шагом своими руками, полагаясь только на себя. Сопение собеседника отвлекло её, и она коротко бросила:

– Иди, свободен.

Селифонтов поклонился чуть ниже обычного, признавая право и власть вдовы посадника, и поспешил на выход.

В душе клокотала ярость против баб. Дуры! Все идиотки от мала до велика! В такой важный момент дать шанс сделать шаг московитам! Его бы воля, он бы… Кулаки старосты сжались, но во дворе Селифонтов увидел сына Борецкой и приветливо растянул губы в улыбке:

– Дмитрий Исакович! – изображая радость, воскликнул он. – Никак с охоты? Какова добыча?

Борецкий криво усмехнулся, но дерганным движением подбородка показал на въезжавшую во двор телегу. Селифонтов ринулся к ней и увидел под полотном тушу зубра.

– Ого! Давненько этих зверюг не видали у нас! – восторженно воскликнул он и спешно повернулся к бояричу, чтобы тот увидел восхищение и даже толику зависти.

Селифонтов сам любил поохотиться, и радовался, когда видел зависть в глазах неудачников. Расчёт оказался верным и лицо Борецкого посветлело. Но поговорить не вышло, засуетились дворовые, отвлекли Дмитрия Исааковича вопросами, и Селифонтов предпочёл уйти.

Он решил немного прогуляться, послушать, что бают люди, но стоило ему пройти пару дворов, как его нагнал Тимошка и пристроился рядом.

– За московитами продолжай следить… ко мне при всех не подходи, – недовольно прошипел Селифонтов.

– Только следить?

– Скажу, когда довершить дело надо будет, а пока только следить, – раздражаясь, процедил староста.

Он в корне был несогласен с тем, что решила Борецкая. Девчонка действует с выдумкой и умеет нравиться людям. Если бы сопливый московит не разбил ей лицо, выводя из-под ножа, то все говорили бы о ней с восхищением. Но бог оказался на стороне Памфила, и его стараниями все запомнили только дурного московита и разбитое лицо боярышни.

«Позор-то какой!» – с удовольствием вспомнил свои слова Селифонтов, когда принялся объяснять произошедшее лепшим людям. Они ничего не поняли, а он им всё расписал в наилучшем виде.

Но если это отбросить, то Памфил сам готов был признать, что московская девка изящно выкрутилась из уготовленной ей ловушки! Да только ей это не поможет. Люд новгородский будет обсуждать то, что доведут до них.

И всё же надо как можно скорее убрать её с дороги. Но с Борецкой спорить бесполезно, упёрта и никого не слушает. Он понимает, что она решила дождаться, когда девчонка ярче проявит себя и после этого повязать всех новгородцев её смертью. Но уж больно скользкий тут момент…

И тут ухо старосты обожгло горячее дыхание, и он отшатнулся.

– Ты чего? Сдурел? – гаркнул он, поняв, что это Тимошка. Так и тащится за ним, да ещё жмётся, пытается что-то сказать.

– Дык, я говорю, а ты не слышишь, – обиженно возмутился он.

– Всё сказано уже, иди отседова.

– Не всё, – нервно оглядываясь, заторопился он. – Я про парня того… не сразу признал его рожу, а ведь один в один! Только тот старый был, а энтот щенок покудова.

– Не понял. Говори толком, – начал раздражаться староста.

– Сынок это того служивого, что тайну про золото узнал.

Потребовалось пара ударов сердца, чтобы Селифонтов сообразил о чем речь.

– Ах ты ж… – он чуть не задохнулся от ярости.

Его жар-птица!!! Его золотая мечта!

Да разве он связался бы с дурой Борецкой, если бы владел тем рудником? И лживый Казимирка ему не сдался со своими хитромудрыми словесами… Как же он их всех ненавидит, а вынужден терпеть! Рудник был его свободой, пропуском в райскую жизнь на земле!

Памфила аж затрясло, и он схватил Тимошку, да в морду его. Р-р-раз, ещё р-раз! Народ начал собираться.

– Ты чего? – заскулил Тимошка. – Я ж узнал его, искупил вину… – заблеял он.

Но Селифонтова остановил не Тимохин скулеж, а собравшийся народ он обвёл ненавидящим взглядом.

Все они жадные до чужого добра!

Еле угомонил поднявшуюся бурю в душе и рявкнул:

– А ну, расступись! – и пошёл, как ни в чём не бывало.

Тимошка отряхнулся и потирая скулу, побежал за ним следом.

– Я прознал, – угодливо продолжил он наушничать, – где московиты остановились.

– Да я и сам знаю, – отмахнулся староста.

– Они на постоялом дворе…

– Не у Олельковича?

– У Олельковича боярыня и княжьи люди, а это другие. Цельный отряд сегодня приехал, отдыхают.

– А парень?

– Сбежал. Звать его Гаврила Златов.

У старосты в глазах потемнело от прозвища. Это он должен был сменить отцово прозвание на Злато и тогда его дети стали бы Златовыми. Но Тимошка не дал погрузиться в обиду, продолжая нашептывать, и Селифонтов прислушался:

– Парень новик, первый раз в походе. Про поручение мне не сказали, но, итак, ясно: за Кошкиной посланы приглядывать. Но я узнал, что нашего вора зовут Афонька и князь прямо сейчас отправляет его на новые земли искать ещё золота.

– Что?! – взревел староста.

– Тише ты, благодетель! – запричитал Тимофей и тут же зашептал дальше: – По наводке идёт, не вслепую!

–А тебе взяли и выложили всё? – не поверил Селифонтов.

– Завидуют Афоньке! Он же хоть худого, но боярского рода. Предки его служили какому-то лесному князьку, а сам он княжьим гонцом был, а тут разом всё переменилось! Сам Великий князь чин его подтвердил и новые земли даст, если Афонька ещё золото найдет.

– Завидуют, значит, други верные, – усмехнулся староста. – Сам в многообещающий поход пошёл, а их не позвал, да ещё сынка спихнул к ним…

– Спихнул, – захихикал Тимоха, – а я его узнал! У меня на лица приметливый глаз.

– Это хорошо, – Памфил огладил бороду и повторил: – Замечательно!..

– Мы сыночка возьмём и на цепь посадим, а когда Афонька вернётся, то всё вызнаем у него про… – Тимошка опасливо оглянулся, но никому до двух неспешно шагающих новгородцев не было дела. Но из осторожности Тимофей слово «золото» произносить не стал.

– Долгонько ждать, – поморщился Селифонтов. – Даст бог, Афонька к осени вернётся, а может, и позже. Не знаешь, далеко ли искать золото будут?

– Того не ведаю, – опечалился Тимошка, – но потом ещё ждать, когда он наших людишек к заветному месту отведёт. А то на словах-то можно напутать, а когда своими ноженьками дорожку протопает, да наши глазоньки узреют…

– Но новика сейчас скрадём и вывезем подале отсюда, – решил Памфил, не слушая рассуждения подручного. – Всё надо делать вовремя, а не оставлять и ждать.

Староста поморщился, вспомнив решение Борецкой насчёт московской девки. Чует его сердце, аукнется им промедление, но это её ошибка, а ему главное своих ошибок не наделать! Он бросил взгляд на Тимоху, а тот аж подпрыгивал:

– Точно! Ужо он мне за свово батьку ответит, тварь подлую! Боле не выскользнут у меня из-под носа ни один, ни второй!

– Поспрошаем сынка Афони, – согласился Селифонтов, – и подумаем, как нам поболе выжать из сложившейся ситуации. Коли придётся ждать, так подождём.

– Подумаем, – поддакнул Тимошка, – ой как подумаем! И подождём, мы терпеливые.

– А ты чего радуешься? Парня не калечь…

– Да я ж понимаю, – заторопился Тимофей.

– Не калечь! – Селифонтов даже остановился, чтобы до инициативного дурака дошло. – Подвала и цепи хватит… пока.

– Как скажешь! Я же всё для тебя! Отца родного не любил так, как тебя!

– Ну, будет, будет, – снисходительно отмахнулся староста.

– А с девкой что? Упокоить?

– Сказал же, погодь с ней. Боярыня хочет посмотреть, на что она способна.

– Уж больна шустра…

– Много ты понимаешь! – буркнул староста, хотя отметил, что Тимошка в корень зрит.

– Так видно же… – он почесал подбородок, вороша куцую бородёнку, – ступает быстро, руками машет, говорит скоро. Не по-боярски себя ведёт!..

– Ишь ты, может, в Москве все такие? Белобрысая девка рядом с ней тоже крутилась, как белка в колесе.

– Старшая боярыня ступала, как пава, держала себя величаво, – с пониманием произнёс Тимоха и Селифонтов вынужден был согласиться.

– Ну, хватит. Поговорили и будя. Устал я от тебя.

– Так меня уже нет, – засуетился Тимошка, – поручение исполню, приду. Только бы вот серебришка бы, – попросил он, заискивающе заглядывая в глаза.

– Зачем оно тебе? Парня подкарауль, по башке дай и тихо утащи.

– Дык, а ежели он не один ходить будет?

– И чем серебро поможет? – подначил его Селифонтов.

– Девку посочнее подкуплю, и она приведёт его ко мне, как телка на верёвочке.

– Ну, коли девку, то да, – усмехнулся староста и нарочно медленно развязал завязки калиты, взял горсть монет, потом выпустил одну, другую, третью… подумал и ссыпал всё обратно в мешочек, зажимая в кулаке только одну. Тимоха нетерпеливо сглотнул и уставился молящим взглядом.

– Держи! – с улыбкой вручил староста рубль. – В Юрьево отвезёшь нашего стремительного соколенка… знаешь куда там.

Тимофей цапнул серебряную монету и с жадностью следил, как Памфил Селифонтович завязывает веревочки калиты.

– Ты понял меня? – вывел Тимоху из ступора резкий голос, и он мелко закивал. – Исполнишь всё чисто – и долг твой передо мной будет закрыт.

– Жизни не пожалею! – поспешил уверить он. – Будешь доволен.

– Не тяни. У нас с тобою ещё московские гостьи… чую, маята с ними будет.

***

В доме князя Михаила Олельковича было непривычно тихо. Все попрятались, не желая попасться под его горячую руку. Он внимательно выслушал Кошкину, потом переговорил с Гаврилой и старшим над ним Матвеем, посмотрел на разбитые губы Дуни и озверел.

Вскочил, невидящим взглядом огляделся и бросился к выходу. Княгиня только и успела крикнуть, чтобы удержали князя от буйства. Дуня вжала голову в плечи, слушая ругань за дверьми и грохот падающих скамеек.

– Вспыльчив князь-батюшка, – пояснила княгиня и озабоченно прислушалась. – Сейчас чарочку поднесут ему и успокоится.

– Совсем? – спросила Дуня, подразумевая не уснёт ли и не позабудет ли справедливый гнев, но княгиня подумала о чём-то своем и ответила соответствующе:

– Господь с тобой! Михайло крепок телом!

Дуня хотела пояснить, что ничего плохого она не имела в виду, но дверь резко распахнулась и в общую горницу ввалился Михаил Олелькович.

– Значит, так! Я эти подлости без ответа не оставлю! Знаю, откуда ноги растут у всей этой дурноты.

Князь ещё не успокоился и эмоции мешали ему говорить. На его лице играли желваки, а руки тянулись к оружию.

– Жена, собирайся… выезжаем в Литву! – выдал он.

– Как в Литву? – пробормотала растерянная княгиня. – А как же Новгород? Тебя же поставили здесь защищать их.

– От Москвы? Я из Рюриковичей, ты не забыла? И ты хочешь, чтобы родовые земли отошли католикам?

– Ты ещё и Гедиминович, – напомнила ему княгиня.

– Если только из старых Гедиминовичей, – с горькой усмешкой поправил её Михаил. – Прадед не стал бы плясать под дудку латинян!

– Но что ты скажешь Казимиру? – воскликнула княгиня. – Куда мы от него денемся?

Князь закрыл глаза и застонал, хватаясь за голову. Дуня знала, что положение Михаила Олельковича сложное. Он зависим от князя Казимира, как его брат, а до этого отец и дед. Все они интриговали, чтобы в обход лественничного права наследования, оставаться на княжении в Киеве.

Сейчас в Киеве сидел брат Михаила Олельковича Семён. Он наиболее остро столкнулся с желанием Казимира заменить православие в княжестве на католицизм. Не имея сил вывести киевское княжество из-под руки Великого князя литовско-польского, он все время лавировал между собственными интересами, куда включал процветание своего княжества, и интересами Казимира.

По мнению Дуни ничего у него не получалось. Но быть может без Семена Олельковича киевлянам пришлось бы совсем тяжко. А он выбил у Казимира обещание, что после его смерти княжество перейдет его детям, а значит у киевлян ещё будет время окрепнуть, прежде чем за них возьмутся по-настоящему.

А сейчас Дуне неловко было слышать разговор Михаила Олельковича с женой про их житье-бытьё.

Она потянула Мотю к выходу. Вместе с ними поднялись Матвей и Гаврила. Кошкина чуть пристукнула посохом и боярышни ринулись к ней, чтобы помочь встать. В её одеждах подняться было непросто. Но как только они объявили о своём уходе, в горницу вбежал ключник и что-то шепнул князю.

– Проводи его сюда.

Ключник махнул рукой слуге, послышались шаги.

– Гонец, – коротко бросил князь.

– Тем более пойдем мы, – произнесла Кошкина. – А ты, князь, не торопись, – размеренно сказала, стараясь передать ему своё спокойствие. – Оставь решение до завтра. Сам знаешь, утро вечера мудренее.

Княгиня благодарно посмотрела на гостью, а князь насупился.

В горницу вбежал гонец, передал свиток князю. Дуня уже выходила, когда услышала яростный рык. Оглянулась, увидела брошенный на пол скомканный свиток, а князь в это время перевернул тяжеленный стол.

– Гниды!!!

Княгиня подскочила, подняла свиток, пробежалась глазами и охнула, прикрывая ладошкой рот.

– Как же так? – со слезами на глазах спросила она у мужа.

Кошкина подтолкнула Дуню с Мотей и Матвея с Гаврилой на выход, а сама вернулась. Княгиня протянула ей свиток.

***

Встревоженная гонцом и событиями этого дня, Дуня попросила Матвея остаться в доме князя Олельковича. Тут столько народу проживало, что уже всё равно.

– Не могу, боярышня, – возразил он, – у меня вои брошены на постоялом дворе. Вот если всех здесь разместить…

– Это не я решаю, – расстроилась она. – Надо с князем переговорить и со старшим из наших воев, что послал Иван Васильевич. Я скажу Евпраксии Елизаровне, что лучше бы твоему отряду быть поблизости, а ты тут разузнай возможно ли.

Но Дуне ответил ключник:

– Не серчай, боярышня, но дом переполнен. Торговля ваша не идёт пока, а князю не прокормить всех. Не ставь Михаила Олельковича в трудное положение.

Дуня быстро закивала, понимая, какую нагрузку принял на себя князь. Продукты для пропитания закупали сообща, но неустройство из-за большого количества людей и хранящегося во дворе и за ним товара никуда не денешь.

Матвей кивнул ключнику, но увидев подрагивающие руки боярышни и то, как поддерживала её подруга, вспомнил чего она сегодня избежала и мягко пообещал:

– Организую дежурство. Гаврила останется здесь, а завтра других пришлю.

Так и разошлись. Гаврилу Афанасьевича положили спать в закутке перед входом на женскую половину, а Дуня с Мотей отправились к себе. Евдокия думала обсудить, какие новости так сильно расстроили князя, но почувствовала сильную усталость, прилегла и забылась в исцеляющем сне.