Текст книги ""Фантастика 2025-151". Компиляция. Книг 1-33 (СИ)"

Автор книги: Максим Петров

Соавторы: Алим Тыналин,Юлия Меллер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 335 (всего у книги 341 страниц)

Глава 13.

– Брат нашего Михаила Олельковича умер, – сообщила Евпраксия Елизаровна девочкам.

– Вроде бы он не старый ещё, – с сомнением произнесла Дуня. – Или он болел?

– На охоте что-то случилось? – предположила Мотя.

Кошкина долго задумчиво сидела на кровати, поворачивая голову, чтобы Матрене было удобно заплести ей косу на ночь.

– Не болел и не поранился, просто взял и умер, – со вздохом ответила боярыня.

– Обалдеть, – не выдержала Дуня.

– Да что творится-то? – немного истерично воскликнула Мотя. – Сегодня ты чуть не взяла и умерла, там князь киевский взял и умер! Так не бывает!

– Бывает, милая, – вздохнула Кошкина, – особенно когда помогают.

Она повернулась к сидящей на постели Дуне.

– Евдокия, я завтра же отправлю тебя в Москву.

Дуне очень хотелось согласиться, но она отрицательно мотнула головой. Сил сказать «нет» не хватило, а вот по-детски выразить отрицание другое дело.

– Не спорь. Ты только что едва избежала беды, а завтра может так не повезти. Спасибо тому глазастому юноше, но всегда ли удача будет на твоей стороне?

Дуня с недовольством вытерла набежавшие слёзы. Они сами побежали, а ей хотелось выглядеть уверенной в себе.

– Евпраксия Елизаровна, нельзя отступать, – тихо проговорила она. – Мы же ехали сюда, чтобы вступить в бой.

– Какой бой? Ну что ты такое себе напридумывала?

– Но против нас выступили раньше, – не слушая боярыню, продолжила Дуня.

– Ты что-то не то говоришь, – нахмурилась Кошкина.

– И я не побегу!

– Мы не побежим! – поддержала подругу Мотя.

– Евдокия, Матрёна, давно я вас не порола!

– Евпраксия Елизаровна, ты никогда нас не порола, – засмеялись боярышни, и та не смогла удержаться, захохотала вместе с ними, выплескивая всё напряжение.

Но очень скоро в опочивальню заглянула ближняя княгини и укорила гостий – в доме горе.

– Скажи, что мы просим прощения. Не от веселья сей смех, а от переживаний. Сейчас чистой водицей ополоснемся и ляжем почивать.

Женщина кивнула и скрылась, а вскоре челядинка принесла водицу. Следом за ней вошла монахиня и вместе с ней они помолились перед сном.

А новый день принёс новые проблемы. Первая проблема ждала у входа в терем: Дунин Гришка выталкивал Гаврилу из коридора, а тот упирался и изо всех сил огрызался.

– Это что же такое? – обиженно возопил Григорий, увидев свою боярышню. – Евдокия Вячеславна, почему отрока поставила караулить, а меня не позвала?

– Э-э, Гришенька, ну чего ты?

Григорий пыхтел, не умея выразить свою боль, что не был рядом с боярышней, когда ей грозила опасность, а тут ещё сопляк возомнил себя охранителем. Вроде бы следовало поблагодарить парня, но сильнее хотелось поучить его уму-разуму! С такими спасателями врагов не надо! И ладно бы каялся, так пролез сторожить боярышню, как будто Гришки нету.

– Я не отрок! – возмутился Гаврила. – Я новик! Меня сам государь сюда отправил.

– Прямо сам? Прямо сюда? – вскипел Гришка, порываясь обхватить наглеца и вынести, как объёмное тряпьё какое-нибудь.

– Быть подле боярышни, – выкрутился парень и приосанился. Выглядел он ну чисто воронёнок, но обаятельный. Дуня с Мотей переглянулись, пряча улыбку, а Кошкина усмехнулась и вяло бросила:

– Подите оба вон, не до вас.

Боярыня величественно проплыла дальше, а Дуня успела сказать:

– Гриша, не гони Гаврилу. Это сын Афанасия Злато. Он боярич и сможет сопровождать меня там, где тебе доступ закрыт. Так что приведи его в порядок, – тут Дуня почесала нос, деликатно показывая, что юноша с дороги и от него пованивает, – да обскажи, как вам ловчее подавать друг другу знаки, коли чего случится. А ты, Гаврила Афанасьевич, объясни про отряд, который Иван Васильевич послал сюда.

Дуня хотела ещё дать указаний, но боярыня уже далеко ушла и пришлось догонять её. Едва успела пристроиться сбоку, когда Евпраксия Елизаровна уже заходила в общую горницу. Новости обрушились на них с порога.

Князь вчера не шутил и собрался съезжать в Литву. Он до вести о смерти брата был серьёзно настроен оставить Новгород, а теперь уж подавно.

– Князь Казимир нам злейший враг, – на прощание молвил. – Мне больно идти против родича, но за свою землю я буду бороться, потому что за неё плачено кровью, и более я этого не позволю себе забыть*.

(*Михаил Олелькович разовьет бурную деятельность и будет казнен Казимиром)

Княгиня всхлипнула, а Кошкина низко поклонилась князю, как и все присутствующие. Никто не понимал, что Михаил Олелькович задумал, но он был настроен решительно. Потом уже было не до разговоров, начались сборы. Князь уезжал всем двором и уводил свою дружину.

– Мы не можем тут оставаться без князя, – произнесла Евпраксия Елизаровна, оглядывая заставленный телегами с товаром двор.

– Когда уже нашим людям дадут возможность вести торг? – спросила у неё Дуня.

– Разрешение получено, площадка готова, да вот только из-за ночных дождей дорогу к ней размыло. Можно было бы подождать, пока подсохнет, но…

– А если песочка подсыпать? – начала предлагать боярышня. – Площадка от города близко и десятка телег с песком хватит, чтобы рытвины засыпать.

– Это не поможет. Надо мелким камнем ямы заполнять и настилы кидать.

– Хорошо, щебень и настилы… Там же шагов сто! Одним днём управиться можно и…

– Кто платить за это будет?

– Я заплачу, раз такое дело.

– С ума сошла девка! – невесть кому сообщила Кошкина. – В площадку вложилась, а теперь дорогу будешь ровнять? Это ж какие деньжищи! В своем дворе порядок наводить ещё ладно, но не чужую же дорогу латать!

Боярыня прошлась по горнице, с тоской посмотрела куда-то вдаль, и подумав, произнесла:

– Я сейчас же поеду и поговорю с посадниками, чтобы дорогу привели в порядок. Это их обязанность.

Боярышни встрепенулись, собираясь последовать за ней.

– А вы останьтесь, успокойте наших людей. Торг не завтра, так послезавтра начнём. Если дорогу не приведут в порядок, то прямо сюда народ созовем!

– Правильно, Евпраксия Елизаровна! Как мыто брать, то вперёд лошади бегут, а как помочь, так моя хата с краю!

– Дуня, где ты таких слов нахваталась?

Боярышня вскинулась, хотела сказать, что не о том они говорят. Точнее, говорят о важном, но не обсудили противодействие дурным слухам и попытку убийства.

А ведь надо реагировать!

Надо хотя бы начать поиски неприметного человека! Но как? Или сразу взяться за старосту? Призвать его к ответу.

Дуня попыталась представить, как пытается обвинить Селифонтова и сразу же поняла, что её же выставят в дурном свете. Скажут, клевещет на честного гражданина, а единственного свидетеля в поруб кинут, сказав, что он вину от себя отводит.

Да и смысл огрызаться на старосту, если есть уверенность, что все неприятности идут от Борецкой. А если ситуацию рассматривать в целом, то Борецкая – всего лишь колоритная ширма для группы дельцов, живущих на два дома, а всю пролитовскую партию в свою очередь дёргает за ниточки Олехно Судимонтович.

Дуня потёрла виски, поражаясь, до чего додумалась, но понимание ситуации не помогало ей решить, что же ей делать со всем этим. И вообще, если продолжить думать, то получается, что за Олехно Судимонтовичем стоит князь Казимир, а того направляет папский престол или какой-нибудь орден, или… а, неважно!

Боярышня попробовала подбодрить себя тем, что она великий человек, раз её противник сам папа римский, но вышло неубедительно и она все так же мысленно противопоставила ему православных владык. Пусть они держат оборону, а не она.

Настроение поднялось и мысль боярышни побежала дальше. С Великим князем литовским и королем польским Казимиром пусть разбирается Иван Васильевич, Олехно Судимонтовича надо оставить боярам из московского посольства, Борецкую же… А вот с Марфой Семёновной и её подручными можно пободаться на поле общественного мнения!

Увлекшись, Дуня по старой привычке мусолила кончик косы, наматывая его на палец, заглаживая до блеска и разматывая. Ей было боязно влезать в свару против Борецкой, тем более со стороны Дуни оружием будет только слово и, быть может, кисти с красками, но её «слово» будет сильней, красочнее, душевнее. В этом боярышня была уверена. До честной боярыни, умеющей справедливо и грамотно управлять домом и хозяйством, ей ещё далеко, но никто не сравнится с ней умением вдохновлять и рисовать.

– Никто, – вслух произнесла Дуня.

– Дунечка, ты чего? – взволновано спросила Мотя.

Евдокия выпрямилась, нахмурила лоб и решительно произнесла:

– Устройство торга для нас наиважнейшая задача и дело не только в сочувствии нашим мастерам. Надо ткнуть совет господ носом, что в Москве есть много новых товаров. И иноземцам показать, что наши товары сравнимы с открытием золотоносного рудника. Увеличение торгового оборота для нас жизненно необходимо. Именно эта статья дохода должна стать основной для княжества.

Мотя потрясенно раскрыла глаза, повторяя Дунины слова и вникая в их смысл. Она даже по примеру подруги рубанула рукой при словах «ткнуть носом», провела ладонью по горлу, когда повторила «жизненно необходимо» и пристукнула кулачком в ладонь, говоря о статье дохода. После всего этого восхищенно посмотрела на Дуню, намереваясь сказать, как она умна, но не успела.

– Евдокия, – позвала боярыня, – ты верно всё говоришь, и я же сказала, что торг будет.

– Прости, Евпраксия Елизаровна, голова кругом идёт от того, что в Новгороде происходит, и не сразу поймешь, с чем мы можем и должны справиться, а что придётся оставить другим.

– Ох, права ты, девочка моя – расстроено согласилась Кошкина.

– Так вот, помимо торга надо сделать кое-что ещё. Я поведаю людям сказ про Борецкую, – торжественно объявила она.

– Сказ? Ты что-то знаешь про неё?

Дуня смутилась:

– Это будет не рассказ о Марфе Семеновне, а шутливое повествование об одной жадной и упёртой боярыне, оставшейся в результате у разбитого корыта.

Кошкина с сомнением посмотрела на подопечную и с горечью ответила:

– Запрещаю. Невместно тебе народ развлекать сказками.

– Зачем же самой сказывать сказки? Пусть это делают скоморохи.

– Обманут они тебя, – уверено сказала боярыня.

– Разве за обман некому будет спросить? – удивленно спросила Евдокия и боярыня со вздохом признала, что княжьи (Ивана Васильевича) люди спросят, да и брат поможет, коли что. Но князю не понравится, что Доронина связалась со скоморохами. И все же Кошкина ответила:

– Хорошо. Будут тебе скоморошья ватажка.

– Пять ватажек! Чтобы выступления шли по всему городу одновременно во всех пяти концах!

– Коли найдется пять, то всех позовут, – приподняв брови, всё же согласилась Евпраксия Елизаровна.

Дуня подскочила к боярыне и звонко чмокнула её в щёку, а та напомнила:

– Иди, обскажи нашим людям, что мы про торг надумали, чтобы не волновались. Да напомни им, что ежели сами захотят торговать, то за въезд в город четыре доли от стоимости товара возьмут, а потом ещё место поискать придётся, да ежедневно платить. Мест немного, а при повышенном спросе цена за него возрастет. За торг вне города с каждой телеги одну-две вещи возьмут, так что пусть заранее обдумают этот налог.

– Я всё обскажу, – встрепенулась Мотя. – Ещё скажу нашим, чтобы новгородских коробейников не гнали, что на наш торг придут. С них можно по полкопеечке взять за торговлю у нас.

– Молодец, Матрёна! Лука Мефодьевич за Дунины деньги знатную площадку обустроил, так что хотя бы часть возвернуть, и то прибыток.

Дуня пожала плечами, показывая, что не обеднела от тех вложений. Вот бильярдный стол обошелся ей как тридцать таких площадок, а площадка… разровняли землю за копейки, закидали настилами (десяток за копейку), прорыли канавки для отвода воды. Вот и всё: ровно и сухо. И сто метров дороги тоже в два-три, ну пять рублей встали бы. Это серьёзные деньги для одной семьи, но когда речь идет о простое сотен телег с товаром, о кормежке стольких людей, то смешно даже сравнивать

Мотя замялась, но сказала:

– Потребно для примерки тегиляев, кожаных жилетов, тёплых штанов, да и для иного бельишка примерочные палатки поставить.

– Ишь ты, примерочные палатки? – удивился боярыня. – Да где ж взять такие?

– Да хоть из плетёнок соломенных, – подключилась Дуня. —Поставить шесты, да соломой прикрыть. Всё это надо самим заготовить заранее.

– И то верно, скажи, чтобы мастерили. А коли озоровать кто станет на торге, да подглядывать, то окорот на них найдём, – кивнула Кошкина и засобиралась к выходу. – Евдокия, со двора ни ногой!

– Угу, – вяло буркнула Дуня.

Боярыня погрозила пальцем и улыбнулась, увидев, что Мотя показала на свои глаза, объясняя, что будет следить за подруженькой. Но Дуня не лукавила, обещая сидеть дома. У неё было полно дел. Она планировала начать рисовать декорации к сказке и уже обдумывала, как быстро и дешево всё сделать.

Кошкина отправилась по делам, следом тихонько выскользнула Мотя, а Евдокия стояла столбом, перескочив мыслями на переделку сказки о старухе, рыбаке и рыбке. Ей же надо вписать в сюжет боярыню и не потерять смысла сказки.

Немного из истории:

Михаил Олелькович – родственник московскому князю и литовскому. Его прадед был Ольгердом, а прапрадед Гедимином. Вот отсюда литовские корни. Сначала язычники, потом православные. Род воинов. А от себя добавлю неудачных политиков. Но в те времена все князья постоянно интриговали, а вот этой ветви гедиминовичей все труды и успехи выходили боком. Дед, отец, брат Михаила Олельковича добивались и держались Киевского княжества, но слишком поздно поняли, что литовским князьям не нужно возрождения прошлого процветания киевлян.

Глава 14.

Оставшись одна, Дуня решила создать образец декораций для скоморохов, пока в голове созревал адаптированный под обстоятельства вариант сказки. И только сейчас она поняла, что познакомит широкие массы с театром, и что это большая ответственность.

Пусть история театра началась ещё со времен древней Греции, но в современных пьесах было слишком много философии и религии. Получалось развлечение для избранных, к тому же воспринималось это не всеми и с трудом.

Совсем недавно кто-то попытался вложить в пьесы житейской морали – и театр сразу же потерял покровителей в высоких кругах, хотя многим понравилось.

Однако театр пока не достиг Руси, так что Дуне предстояла ответственейшая задача: переориентировать скоморохов и профессиональных сказителей на театр и задать сразу же высокие стандарты.

В её понимании театр должен был стать понятной, ненавязчивой, любимой школой добра и нравственности абсолютно для всех.

Проникшись ответственностью, боярышня рьяно взялась за дело. Ей требовались большие кисти, а лучше валики, вот она и занялась их сооружением. Сделать это было несложно, и она легко перепоручила бы это занятие кому другому, но из-за предстоящего отъезда княжеской четы все носились как сумасшедшие.

К полудню рабочий инструмент был изготовлен, а Мотя принесла рулон с дерюгой, будущую основу декорации. Работа закипела, и к вечеру наскоро расписанные полотна подсыхали на рамочках.

 На следующий день Дуня собиралась добавить штрихов, чтобы придать объёма декорациям. Довольная собою, она мыла валики, хотя следовало бы выкинуть их, когда ко двору подъехала телега с группой скоморохов.

Охрана насторожилась: вид у будущих служителей Мельпомены был откровенно нахальный. Таким бы тумаков надавать, да проследить, чтобы ворота не спёрли, но Евдокия Вячеславна попросила их пропустить.

Увидев обеспокоенного Гаврилу, она попросила его раздобыть пирогов с питьём.

– Спроси на княжеской кухне, – наставляла она его, вкладывая рубль в ладонь, – за денежку не откажут, а коли не напекли, так сами сбегают и купят.

– Я тогда товарищей из отряда угощу? – спросил он.

– Тех, что на постоялом дворе? – опешила боярышня.

– Нет, – вскинулся юноша и возмущенно посмотрел на неё. Как она могла подумать, что он на её серебро побежит кормить отряд! – Матвей сюда прислал дозорных, а княжьи люди ревнуют, колодезной водицы жалеют, вот я и...

– А, конечно, угости их, – торопливо согласилась Дуня. Она уже приметила, что княжьи люди чванятся перед боярскими холопами и задирают носы перед служивыми из отряда Матвея Соловья. Они умудрялись посматривать сверху вниз даже на Гаврилу, хотя он из боярского рода.

Отправив новика, она встретила ватажку скоморохов и отвела их в сторонку:

– Немного подождём остальных, – посмотрела на открытые ворота и пустую дорогу, но сделала вид, что не сомневается в том, что будут ещё гости, – и тогда я всем сразу объясню, зачем позвала сюда.

– Да мы подождём и всё сделаем, лишь бы обещанные десять рублей заплатили.

Дуня поперхнулась, а брови полезли на лоб и у неё вырвалось:

– Однако!..

Ей казалось, что достаточно того, что она подарит скоморохам прекрасную сказку и возможность повысить свой статус, а тут такие деньжищи и плевать, что на всех.

– За меньшее не согласны, – твёрдо заявил главный, и группа демонстративно заворчала, якобы жалея потраченного времени. – Ты чужачка и нам не с руки за тебя кричать. Коли не гожа цена, то скажи сразу. Чего время терять?

Она растерянно слушала скоморохов и пыталась понять, может ли позволить себе оплату задуманной кампании. Уже были потрачены деньги на дорогу сюда, потом вложены средства в «изобретение» бильярда, а теперь должно ухнуть приличную сумму на ещё один перспективный, но бездоходный проект.

Дуня быстро подсчитала, во что ей обойдется выступление пяти групп, да ещё в течение пары недель – и приуныла: семья не простит ей этих трат.

Задумчиво посмотрела на группу, качнулась с носка на пятки и обратно, пребывая в сомнениях.

Сомнения раздирали, лишая уверенности в задуманной кампании. Захотелось отступить и придумать что-то другое, но рядом не было подходящих людей, которые могли бы осуществить «что-то другое», а сама она чувствовала себя рыбой в воде только в творческой среде.

Ещё раз окинув взглядом скоморохов, всячески демонстрировавших ей свою независимость, она решила объяснить им, что вообще-то правильно будет, если они будут платить ей за сказки, но она добрая и с них денег не берет.

Евдокия уже набрала в грудь воздуха, чтобы сказать, как они неправы, но подъехало ещё две группы скоморохов и между ними начались разговоры о том, куда те собираются уезжать, чтобы начать сезон выступлений. Оказалось, что только одна группа была местная, а остальные пережидали зиму в Новгороде и со дня на день собирались уезжать на заработки.

Эта информация поумерила пыл Дуни, и она замялась, поняв, что если прямо сейчас скажет в лоб о том, что она их благодетельница и ждёт от них энтузиазма на ниве туманных перспектив, то они не постесняются далеко послать её.

Пока скоморохи общались, ревниво задирая друг друга, Дуня искала выход. И тут вспомнилось, что они спросили её, о чем им кричать и обратили внимание, что она чужачка. Вот последнее было обидно, потому что «свои» не могли и не собирались ничего менять для них, а она желает открыть им путь в новое будущее. И вот это вот «кричать»! Дуня вспомнила, что веселые пляски и песни скоморохов часто имели злоязыкую направленность. Они по заказу могли не только прославлять кого-то, но и высмеять.

Тем временем во двор въехали остальные группы и стало шумно. Кажется, что они впервые собрались все вместе и даже удивились этому факту. А удивившись, затихли и вопросительно посмотрели на молчаливо стоявшую боярышню.

Дуня выдохнула и решительно начала с агитации. Ей вспомнились «юноши со взором горящим» и жены из анекдотов, умело проедающие мозг мужьям, и от этого стало смешно. Но рецепт воздействия на профессиональных зубоскалов был найден, и она собиралась его использовать, а потом уже пойдут в ход объяснения про то, как им всем повезло тут оказаться и участвовать в её кампании

Евдокия приняла правильную позу и короткими рублеными фразами выдала о том, что новгородские посадники передают Великий Новгород со всеми землями католикам, чтобы стать польскими боярами и править по их образу. Говорила обо всём, что узнала за последнее время.

Слушали Дуню не только пришедшие наниматься, но и московские мастера-торговцы с княжьими людьми. Многие выглядели шальными от её натиска. Говорила Евдокия понятно, приводила примеры из жизни, о которых прочитала у Семена Волка в разбойной избе.

А боярышня, отслеживая реакцию слушателей, поняла, что люди не задумывались о том, какой гигантский объём земель решено было передать Литовско-польскому княжеству. Самих же новгородцев волновал только сам господин Великий Новгород, стабильная цена на хлеб и что её должен был обеспечить новый правитель, а остальное казалось неизменным. Никому не пришло в голову сравнить себя с Киевским княжеством, которое взяла под свою руку Литва и десятилетиями низводило до захолустья* несмотря на активное сопротивление киевских князей.

(*со смертью Семена Олельковича Казимир упразднит киевское княжество и назовет воеводством литовским. От сыновей Семена Олельковича, которым он обещал княжение в Киеве за службу Семена, откупится.)

– Да не всё ли равно, кто наверху сидеть будет? – ответил ей один из скоморохов. – Нам до князей с боярами далеко! – весело пояснил он и обернувшись к своим, залихватски выдал: – Нам бы хозяину, нанявшему нас, угодить, а остальное неважно.

Дуня осуждающе качнула головой и спросила:

– А если хозяин не поймёт твою шутку или денег пожадничает? У панов одна правда – их собственная. А все, кто не знатен, тот не человек для них, а что-то вроде животного.

– Так и наши князья не ангелочки, – выдал скоморох под одобрительный гул остальных. – А вообще я не дурак и не сглуплю! – продолжил куражиться артист. – Можа, я так понравлюсь пану, что он меня озолотит и любить будет поболе дружков своих!

Обстановка разрядилась, и кто-то даже вспомнил, как их осыпали серебром бояре за удавшееся веселье.

Дуня выждала и даже снисходительно посмотрела на этого лихого удальца, а уж он глядел на неё нагло, с вызовом. Ей стало горько, что её предостережения высмеяли. Скоморохи не понимают, что с недавнего времени появилась большая разница между боярами на Руси и литовско-польскими. Видно, не ходили на те земли. А дело уже не в дурных и хороших управителях, а в появившейся идее собственной исключительности по праву рождения. Очень заманчивой идее, но разрушительной по сути своей, развращающей и страшной для окружающих.

Боярышня подняла руку, дождалась тишины и смотря в упор на наглеца, произнесла:

– Не буду спорить. Многие богатые люди любят повеселиться и готовы щедро платить за шутки. Да только насчёт любви панов к тебе я так скажу: наша птица и хрюшки во дворе тоже думают, что их любят, но наступает осень и…

Товарищи скомороха ещё похлопывали наглеца по плечам, хваля за смелость, но потом повисла тишина и спустя пару мгновений все грохнули от смеха.

– Евдокия Вячеславна, – позвал Дуню Гаврила, награждая скоморохов свирепым взглядом. – Пироги привезли и питьё.

– Вели раздать, – благодарно улыбнувшись, ответила ему.

Гаврила кивнул боярышне, но сам бы с удовольствием велел раздать тумаков притащившемуся сюда скоморошьему племени. Он видел, как они куражатся друг перед дружкою, стараясь поддеть боярышню, а она почему-то терпит их.

Евдокия подождала, пока разобрали пироги и выждала немного. Угощению люди обрадовались, но видно было, что обошлись бы без него. Гордые и вольные.

– Боярышня, неужто правда всё то, что ты рассказала? – неожиданно раздался вопрос.

– Каждое моё слово можно проверить. Я рассказала самую малость, а могу поведать, как обманули народ жмуди, пообещав им уважительное отношение к их вере, но на сегодняшний день из них сделали ревностных католиков. Сейчас будут дожимать киевлян. Их князя, до последнего вздоха защищавшего традиции Руси и православие, внезапно не стало.

– Врёшь!

– Зачем мне врать? Михаил Олелькович не просто так сорвался с места.

– То дела княжьи, – неуверенно возразил всё тот же насмешничающий скоморох.

– Ну и дурак же ты, Прошка! – воскликнул его товарищ. – Тебе боярышня рассказывает то, о чём ты не задумывался и не узнал бы, пока не приперло, так слушал бы и мотал на ус!

– Верно! Нам никто не говорил, что в Литве ущемляют наших батюшек и что храмы не дают чинить.

– И с судом непонятно, – обеспокоенно выкрикнул ещё один новгородец, и Дуня с уважением посмотрела на него.

Казалось бы, ну кто такой скоморох? А вот о своих правах он знал, как и все новгородцы!

– Ежели только католикам дают записать за собой куплю-продажу, то на каких правах нашим семьям жить?

– Не может ничего этого быть! Не врёшь ли ты, боярышня?

– Не вру. Там очень хитро поступают. Напрямую никто ни в чём не отказывает, но придется ходить не раз, просить об одолжении, приплачивать, но ежели возникнет спорная ситуация, то лучше сразу отступить. Обдерут и долг повесят за то, что смеете возмущаться.

– Но как же наши бояре там дела ведут?

– Так не все дела ведут, хотя было бы выгодно, – хмыкнула Дуня. – Посмотрели они, как закон всегда оказывается на чужой стороне, послушали советы о смене веры – и отступили.

– А другие?

– Так у других там родня и вера у той родни подходящая, вот и выкручиваются. Но как по мне, то противно всё это.

– Ты скажи, что нам показывать людям, – наконец спросили её. – И какая будет оплата?

Дуня молча обвела всех взглядом. Вот и вернулись к разговору об оплате, но теперь хоть какой-то контакт налажен и уже немного проще.

– Что показывать, скажу, – по-деловому ответила она, – а оплата… её люди вам дадут, и у меня нет сомнений в том, что вы заработаете намного больше того, что сейчас требуете с меня.

– Дык нам пообещали…

– Мы сейчас обговариваем условия сотрудничества, – терпеливо пояснила боярышня. – Со своей стороны обещаю получить и оплатить разрешение на выступление на площади в каждом конце Новгорода.

– То есть, ты платить не будешь? – сдвинув брови, сурово спросили её старшие групп.

– Я даю вам больше! – медленно проговорила она. – Я дарю вам героев новых сказок и возможность повлиять на будущее своего города.

– Так дело не пойдёт!

– А я бы послушал, какое боярышня хочет получить представление. До неё никто не лез в наши дела, так что мне интересно.

– Ну, коли за сказ денег не просят, – произнесли одновременно с разных сторон, – то можно и послушать.

Евдокия рассмеялась и ответила:

– Не прошу я денег за свой сказ! Это мой дар вам и городу.

Боярышня залезла на скамью, подбоченилась и громко выкрикнула:

– Слушайте и не говорите не слышали! У берега реки Волхов жила-была боярыня. Лицом лепа, нравом крута, да в сундуках кой-чего лежало, но недовольна была боярыня своей жизнью…

Дуня взяла на себя роль сказительницы, но отбросила певучую манеру и рассказывала так, как будто перед ней дети. Мотя ей подыгрывала, выходя и молча изображая боярский гнев с величавым пинком воображаемой золотой рыбке, а ещё она руководила сменой декораций. По мере рассказа Гришкины новики меняли фон.

 Евдокия заготовила полотно с прорисованным оконцем резного терема, башенку замка и элементы дворца, а закончился сказ не у разбитого корыта, а в келье при одинокой свече. Крошечное оконце на фоне каменной кладки было последней декорацией, а огромную свечу Мотя поставила на землю, сама уселась рядом и принялась раскачиваться, изображая горе.

– Ни с чем осталась боярыня. Всех своих людей разорила, и сама все потеряла из-за жадности. Но поняла ли она, за что наказана? – Дуня обратилась к изображавшей боярыню Моте и та, скорбно поджав губы ответила:

– Всё поняла, милая. Как же не понять! Вот только келья моя тесновата и темновата, не могла бы ты похлопать за меня перед настоятельницей, чтобы место потеплее и попросторнее дала? А?

Евдокия театрально пожала плечами, показывая, что ничему не научилась героиня сказки и улыбнулась:

– Сей поучительный сказ для вас придумала московская боярышня Евдокия Доронина, и коли вам любо, то будут ещё сказки. А кому интересно узнать больше, то выходите за стены, где будет московский торг, покупайте книжицы, в коих записаны жизненные истории и другие диковинки.

Скоморохи продолжали молча таращиться на неё и пришлось произнести заключительные слова:

– Вот и сказочке конец, а кто слушал – молодец.

– Хорошая сказка, – загудели гости, переглядываясь, – да только как нам её показать?

Дуня обрадовалась, что её не спросили, что делать, если люди Борецкой погонят их. О том, что скоморохи безошибочно угадали, про кого сказ, сомнений не было.

– Можно показать героев в лицах и придумать легкие музыкальные заставки, а можно смастерить куклы.

– Куклы? Это мы запросто! – воодушевилась одна из групп.

– Большие куклы, – уточнила Дуня, – с меня ростом и держать их на шесте. Я завтра покажу, какие, а вы уж сами решите, кто как покажет сказку. Но в конце все должны указать, что сказка придумана московской боярышней и направить людей на московский торг. Завтра-послезавтра он уже начнется. А сейчас уже поздно, давайте-ка расходиться. Утро вечера мудренее. Жду вас поутру!