Текст книги ""Фантастика 2025-151". Компиляция. Книг 1-33 (СИ)"

Автор книги: Максим Петров

Глава 19

Дуня стояла у ворот и провожала взглядом очередную телегу, привозившую в город игрушки и мебель. За прошедшие недели эта была третья. Ажиотажа с продажей больше не было, но торговля шла. У деда на работе тоже всё было хорошо. Дуне не нравилось, что основным его заработком были подарочки, а не княжье жалование, но это была повсеместная практика.

Боярышня посмотрела на соседские ворота. Они были наглухо заколочены. Дом у Совиных отняли за долги, и туда пока никто не вселился.

Продать их дом новым владельцам стало сложно, несмотря на наличие во дворе колодца. После того злополучного скандала кто-то обронил, что это несчастливый дом, и по городу поползли нехорошие слухи. Люди вспомнили, что за короткий срок погиб

Глава семьи, умерли двое внуков, пропала маленькая боярышня Ксюша, сошла с ума старая боярыня, заболел молодой боярин, челядь разбежалась, а хозяйка долго где-то пропадала, а когда вернулась, то тоже заболела. Ключницу, ходившую в паломничество вместе с боярыней, недавно схоронили.

Дуня видела боярыню Елену при отъезде в имение. Её несли на руках и по слухам той оставалось жить считанные дни. Наверное, сейчас её уже не было в живых. Мать Моти не стала лечить ни свои загноившиеся раны на коленках, ни ноги ключницы, считая, что так угодно богу или что это плата за возвращенное здоровье мужа. А шедший как простой крестьянин рядом с запряжённой в телегу Зорькой боярин Савва выглядел страшно худым и угрюмым.

Дуня гнала от себя мысли об этой семье. Всё было слишком погано, чтобы пытаться разбираться в том, что произошло.

Мама сказала, что боярыня Елена внушила мужу, что он обязан ей жизнью и всегда должен помнить об этом. А подвиг сей она совершила, чтобы он во что бы то ни стало сохранил дом и прежнюю жизнь.

Василиса слушала, что Милослава говорила дочери и уголки её губ некрасиво опускались всё ниже и ниже. Она хорошо знала ключницу боярыни Елены и жалела её. Та отправилась в паломничество следом за своей хозяйкой, а о ней никто не вспомнил сейчас и не помог тогда, когда она сгорала от злого огня в теле.

Дуня не могла оторвать взгляда от закрытых ворот пустого дома. Она до сих пор не понимала, каким образом идущая на лад ситуация с Совиными покатилась вниз. Для неё обвинения Елены тогда стали громом среди ясного неба. Домашние даже думали, что она сляжет, но обошлось.

Про Мотю Дуня больше ничего не слышала. Да и откуда бы? У Совиных больше нет дома в Москве, и боярин вернётся в город только по весне, чтобы подтвердить свою службу князю или снять с себя боярство.

А Дуня не смогла отпустить произошедшее от сердца. Она пыталась понять боярыню Елену, разобраться в её эмоциональном состоянии и кажется, понимала, но не могла простить ей Мотю. Ни ей, ни пошедшему на поправку боярину Савве. Их дочь тоже длительное время находилась в стрессовом состоянии, выбивалась из сил, чтобы следить за отцом, сошедшей с ума бабкой, за людьми, и у неё только-только стало получаться! Ей бы немного поддержки – и семья поднялась бы на ноги, но Елена умудрилась всё растоптать, а боярин Савва позволил ей это сделать. И плевать на них, пусть верят в чудеса, но… ай, Дуня оборвала себя, понимая, что вновь и вновь переживает произошедшее.

Телега с продуктами для деревенских уехала, а во дворе вновь суета: дворня начала собирать караван для поездки в Псков.

– Дуняшка! Давай попробуем яблоки тут продать? Ну зачем их везти с собой? – насмешливо спросил отец, видя, как дворовые тщательно увязывают и укрывают короба от снега.

Она моментально вскипела и бросилась защищать свой продукт. Ведь уже сто раз говорила, что здесь ничего за них не выручить, а вот ежели продать иноземцам, то будут горы золотые.

– Повезём! Всё говорено уже! И не забывай, что благодаря мне на наших телегах стоят хитрые поворотные механизмы, а возок вообще мне подарили!

– До чего ж ты важная, когда сердишься! – засмеялся Вячеслав и запустил в дочку снежок. Его тут же поддержал Ванюшка и началась снежная баталия.

– Вы чего учудили? – запричитала Милослава. – Дунька, не смей шубу в снегу валять!

– Да как будто это я! – возмущенно завопила боярышня – и прямо в лицо словила снежок!

– Слава! Прекрати! – напустилась боярыня на мужа, но была схвачена и посажена в сугроб.

Ванюшка захохотал. Дворня, пряча в бородах смешки, разошлась. Невместно боярам при других миловаться, но можно же сделать вид, что они тут одни. Пусть потешатся, поиграют. Молодые же!

Ключница Василиса выскочила из дома и не обращая ни на кого внимания начала обходить сани, помахивать петушиными перьями и читать наговор, чтобы дорога вышла удачной.

– Вот прихватит тебя отец Варфоломей с поличным! – подкралась к ней Дуня.

– Ты меня умными словечками не запугаешь, а Варфоломейке я порченых пирогов подсуну, чтобы не лез, куда не надо!

Боярышня захихикала, прикрываясь ладошками. Она бы отцу Варфоломею много чего порченого подсунула бы, но он из её рук побоится даже воду пить. И правильно делает, потому что Дуня до сих пор с трудом переносила его и могла в порыве в воду плюнуть.

– О, боярич приехал. Никак с вами всё же поедет? – Василиса переключила Дунино внимание на Семёна Волка.

А с ним непонятно было до сего дня. Послушание Семена, назначенное отцом Кириллом ещё не окончилось, но боярич неожиданно прославился на всю Москву.

Не организацией княжьей площадки, а раскрытием громкого дела. Да, в будущем сказали бы резонансного! А началось всё с картинки разыскиваемого. Вся Москва судачила об этом, да посмеивалась. Думный дьяк Репешок Борис Лукич вдруг стал у всех на слуху, а его фразочка «наша служба и опасна, и трудна» многим набила оскомина. А дьяку всё нипочем, улыбается, мурлычет себе под нос: «…и на первый взгляд, как будто не видна». По первости все посмеивались, отмечая самокритичность дьяка. Его служба ни на первый взгляд, ни на второй была не видна. Но вскоре дьяк стал напевать: «если кто-то кое-где у нас порой честно жить не хочет, значит с ними нам вести незримый бой*» и народ стал с опаской коситься на боярина. Вспомнили, что совсем недавно князь ввел его в думу и он теперь ровня именитым боярам. Те, конечно, носы воротят, но князь уже не раз беседовал с ним.

/*Автор гимна милиции Анатолий Горохов/

И вот, народ зачастил в разбойную избу, чтобы полюбоваться на картинку татя, да спросить всех ли теперича будут искать по таким спискам с лица? Что совершить нужно, чтобы такой чудо-портрет изобразили? Как получить его потом на руки? В общем, люди развлекались. Зато Семён времени не терял и начал опрашивать людей того купчины, которого ограбил брат помощника. И так хорошо опросил, что пришёл к выводу о невозможности ограбления.

Как ни крути, а по всему выходило, что не мог парень желать ограбить своего благодетеля в силу воспитания! Можно допустить, что парень гениально скрывал свою порченую натуру и всех обманул, но Семён пришел к ещё одному выводу.

Деньги были хорошо спрятаны и у парня не было возможности их обнаружить, а ещё он не мог сбежать из-за того, что не знал куда бежать. Мир юноши был ограничен парой московских улиц, а всё, что дальше… чужая, страшная и неизведанная земля.

И тогда Семён присмотрелся к самому купцу, настойчиво утверждавшему, что его обокрал именно брат помощника. Оказалось, что помощника все считали очень дельным мужем. Он всего несколько лет помогал купцу и вывел его на новый уровень, а вскоре должен был завести своё дело и встать вровень со своим работодателем. Младшего же брата рекомендовал, как честного и верного счетовода. И все, кто знал парня, подтверждали его честность. А тут вдруг обвинения и долг…

И тогда Семён начал задавать совсем другие вопросы, и вскоре у него не осталось сомнений в том, что ушлый купец облыжно обвинил брата своего помощника и, скорее всего, убил его, а самого помощника закабалил вместе с семьей.

А вот дальше Семён придумал ловушку и пошёл за помощью не к братьям, а к Анисиму из разбойного приказа. Тот выслушал, повёл его Борису Лукичу – и закрутилось дело.

Они в приказе давно ждали, что хоть кто-то из значительных людей города начнет свидетельствовать против того купчины и дождались боярича. И не просто показаний дождались, а хитрой ловушки, в которую купец попался при множестве свидетелях.

А дальше был суд, вира за убийство, за подлог, за обман. Купец всё выплатил пострадавшему и князю, но вскрылись новые дела – и вновь суд, вира, а потом кто-то свершил кровную месть.

Вся Москва гудела, обсуждая, как раскрыли злые дела купца.

После всего этого князь пригласил Семёна к себе, чтобы из первых уст узнать все события, а потом дьяк разбойного приказа предложил ему продолжить службу у него.

Вот и Дуня до последнего не знала, примет ли боярич службу или поедет в Псков с её семьей. Она посмотрела на спешившегося Семёна, и он кивнул ей:

– По возвращению из Пскова меня Борис Лукич будет ждать с докладом.

– Чего докладывать будешь?

– Спокойно ли на дорогах, чисто ли на постоялых дворах и какое настроение в городах, которые мы будем проезжать.

– А, дело нужное, – очень серьёзно покивала Дуня и пояснила, заметив некоторую досаду на лице боярича. – Из небольших и, казалось бы, неважных наблюдений можно многое понять. Уж тебе ли не знать этого!

Семен призадумался и его губы чуть дрогнули в улыбке.

– То-то же! – наставительно произнесла Дуня. – Я сегодня никуда не собираюсь, – сообщила она. – Ты у нас останешься или завтра присоединишься?

– Точно никуда не поедешь?

– Не-а! Хочу вкуснятинки испечь в дорогу, а кто кроме меня с этим лучше всех справится?

Боярич хмыкнул и повернул со двора. А на рассвете следующего дня он уже ехал конь о конь с боярином Вячеславом.

Боярыня с детьми и Машиной наставницей Светланой сидели в тёплом возке, а за ними следовал караван груженых саней. Боевых холопов Дорониных было всего трое, если не считать двух мальчишек, взятых на обучение, и Семён взял с собой двух боевых. Пара бояр в полном вооружении уже были силой, а вместе с пятёркой боевых они считались отрядом. У возниц тоже было припрятано оружие, но это скорее от зверья.

Ехать было скучно. Сани медленно скользили по дороге, и в какой-то момент начинало казаться, что она бесконечна. Дуня знала, что никто не будет гнать лошадей, потому что на смену других нет, но тихий ход изводил её.

В возке было душно и темно. Милослава играла с Ванюшей в ладушки и слушала, как Светланка учит девочек языкам. Дуня не филонила и старалась, но чувствовала, что надолго её терпения не хватит.

В первые дни она всё время выспрашивала, сколько они проехали и сколько ещё осталось, но оказывается, никто не считал. Ехали от места до места, останавливались, давали отдых лошадям.

Дуня полагала, что в день они преодолевают около тридцати километров и таким темпом поездка займёт двадцать с лишним дней.

Видит бог, она терпела и никому не трепала нервы, понимая, что для этого есть Ванюша, но когда отец в очередной раз вытащил его из возка и посадил на коня впереди себя, то она взбунтовалась.

– Доколе? – театрально возопила она, напугав мать, Машку и Светланку, но её уже понесло. Требовалось выплеснуть энергию и всех взбодрить, а то сидят, как снулые рыбы.

– Доколе, я говорю, женщинам терпеть рабское положение?

– Доченька, ты чего?

– Я тут задыхаюсь! Почему я не могу сесть на коня? Почему не могу пробежаться, как наши возницы и размять ноги? Я окостенела без движения! Мне нечем дышать… – Дуня обвела взглядом обалделых зрителей и… не успела продолжить.

– Эй, вы чего там? – постучал в дверцу отец и тут, как говорится вы спросили – мы ответили:

– Я умираю!!! – торжественно объявила Дуня. – Умира-а-аю!!! – провыла она, но почувствовав, что не достигла эффекта, а мать уже сидит, грозно сверкая глазищами, пропела на манер оперной певицы:

– Уми-и-ира-а-аю!

Маша захихикала, Ванюшка захлопал в ладоши, Светланка прикрыла улыбку ладошкой, а Милослава закатила глаза, прося у святых мучеников терпения.

– И что спасёт мою дочь? – весело спросил Вячеслав.

– Мужская одежка и возможность выбраться из этого гроба.

– Дунька, – воскликнула Милослава, – вот я тебя! – боярыня хотела схватить дочь за косу, но тело не послушалось. Засиделась. Ноги отекли без движения.

– А я говорил, не высидит наша боярышня! – услышала она голос верного Гришани и поддерживающие его смешки.

– Славушка, – обратился боярин к жене, – доставай мешок с одежкой для Дуняшки.

– Позор-то какой, – вяло сопротивлялась Милослава.

– Ничё, в дороге можно. Пусть переодевается и садится в сани.

Дуня не сразу сообразила, что происходит, но помогла достать мешок, заглянула в него.

– Это чё? Это мне? – расплываясь в улыбке спросила она и бросилась переодеваться. Через пять минут она уже выскакивала из возка, вопя во всю мощь: – Свобода! Да здравствует небо, да светит солнце и пусть всем будет благодать!

Все смотрели на счастливую девчонку и посмеивались.

– Выбирай себе сани.

– Так чего выбирать, сяду к Митьке и яблокам. От них дух идет приятный.

– Ох уж эти твои яблоки, – заворчал Вячеслав. – Давай по дороге съедим. Всё легче везти будет!

– Нет!!! Не дам! Это на продажу!

Дуня свирепо посмотрела на злодеев, покушающихся на её добро, подозрительно оглядела сани с яблоками, проверяя, не уменьшилась ли высота груза, и только тогда села, повторив:

– Для продажи сушились! Нечего тут…

– С десяток коробочек уже сожрали, – шепнул ей Митька.

– А ты что же?

– А чего я? Они вон какие! – он обиженно мотнул головой в сторону скалящихся боевых.

– Так и скажу бабам, что ты всё проворонил, – пригрозила Дуня.

Митька надулся. Он важный человек и должен был сейчас валенки валять, а его за возничего взяли. Теперь вот нагоняй получил, а ведь видит бог – не виноват!

Дуня подставила лицо солнышку и сощурила глаза.

– Хорошо-то как! – выдохнула она.

– Это пока мороз за щеки не хватит, – буркнул Митька и сильнее закутался в огромный тулуп.

– А ты не сиди сиднем! – Дуня лихо соскочила и зашагала рядом, лишь изредка переходя на пробежку, чтобы догнать сани.

Тверское княжество осталось позади, начались земли Новгородской республики. Дуня раньше не особо задумывалась, что в эти времена Новгородцам принадлежали обширные земли, а теперь убедилась сама. Отец рассказал, что новгородские земли с северо-западной стороны дотягиваются до Котлина озера (Финский залив), а на северо-востоке вплоть до Урала. Но в основном их земли лежат вокруг Ильменского озера. Размах новгородцев впечатлял. Но бросалась в глаза малочисленность населения: земли много, а людей раз-два и обчёлся.

Вячеслав с удовольствием рассказывал дочери, как предки новгородцев подчиняли себе новые земли, превращая их в свои колонии, как со временем часть из них сумела стать независимыми, и тому примером был Псков.

– Сейчас владения новгородцев называются землями: Водская, Обонежская, Деревская, Шелонская…

Дуня старалась всё запомнить, но куда там. Без карты она не смогла сообразить, где всё это находится и как выглядит. Зато отметила, что люди довольно дружелюбно относятся к их каравану, а она думала, что раз они москвичи, то их будут провожать злыми взглядами. Но это будет в её истории через сто лет, когда Иван Грозный учинит страшную расправу в Новгороде, а сейчас история чуточку свернула и есть шанс, что хотя бы в ближайшее время не будет на Руси правителей с истерзанной душой.

Нынешний Иван Васильевич крепко прижимает новгородцев, но люди с симпатией смотрят в сторону московского княжества, потому что всем надоело, что в посадники веками выбираются одни и те же, а в последние десятилетия их стало не один-два, а три десятка, и все они блюдут только свои интересы.

Да если бы только посадники входили в совет! Прокормили бы их, но совет в три сотни глоток уже крепко придавил людей. Вся эта орава управленцев не смогла обеспечить самое важное: бесперебойную поставку хлеба и не уследила за чеканкой денег. Недовес у серебряных монеток, а то и вовсе фальшивки наводнили республику и народ взбунтовался. Гнев выплеснулся, пролилась кровь, и не осталось доверия к совету, а посадники продолжают поднимать народ на борьбу с московским князем, отнекиваются от подписанных грамот ещё с Василием Тёмным, отцом Ивана Васильевича.

– Люди устали, – подытожил свой рассказ Вячеслав.

Дуня согласно кивнула. Отец считал, что Ивану Васильевичу вскоре удастся разобраться с оставшимися только на словах вольностями новгородцев, но эта борьба продлится ещё долго и ничего хорошего самим новгородцам не принесёт.

Хотелось бы это изменить, но как? Выйти и сказать: «Люди, одумайтесь!» Так таких агитаторов полно с обеих сторон. А когда доходит до открытого противостояния Москвы и Новгорода, то Великий князь оказывается победителем и… всё. Подписаны грамоты, даны клятвы, а потом посадники начинают лавировать – и всё снова по кругу. Да ещё церковь не едина и спорит за первенство между собой, подливая масла в огонь.

Дуня схватила снежок и провела им по лбу. Распарилась от нахлынувших эмоций. Остудила себя немного и поняла, что не в её силах что-то изменить. Не того она масштаба человек, не того ума и возможностей, чтобы взять и целенаправленно повлиять на что-то. И это было обидно.

Тут вдобавок вспомнилась Мотя, и Дуняша совсем пала духом. Наверное, она взбодрилась бы, если бы знала, что сейчас в Москву съезжаются священнослужители, чтобы разрешить спор о правах церкви.

Должно ли им князю подчиняться или князь должен подчиняться церковной власти?

Вправе ли церковь владеть обширными землями или это противоречит самому духу веры?

В иной истории собор должен был произойти много позже, но всех взбудоражила настоятельница женского монастыря Анастасия, наглядно доказав, что можно прожить своим трудом, и неплохо прожить. А всё остальное лишнее и суета.

Это не противоречило позиции нестяжателей, так как Анастасия отказалась от большей части дарёных земель и освободила или освободилась (тут как посмотреть) от должников. И её пример не выглядел вопиющим безрассудством в глазах хозяйственников.

Но откуда было это знать Дуне? Не догадалась она и о том, что немного изменила подход к обучению мальчишек. Это к княжичу наставник относился со всем вежеством и старался заинтересовывать его, а другим так не повезло. И вдруг эта тема была поднята и пошёл обмен мнениями, когда начали собирать детские команды по клюшкованию, а после появилось ещё целое поле с интересными приспособами для тренировки тела.

И можно было бы ещё похвалить Дуняшу, но она расстроенно смотрела на облака и переживала, что не получается у неё совершать добрые и нужные дела.

И ведь многие также взывают к небесам, а потом удивляются, что с ними случаются всякие непредвиденные события.

Глава 20

– Дуня! Немедленно садись в возок! У тебя всё лицо обветрилось, – потребовала Милослава.

– Не сяду!

– Евдокия! Подь сюда и залазь, кому говорю!

– Ну, если только на чуть-чуть, – вынуждено согласился обаятельнейший мальчишка, на которого строго взирала статная боярыня.

– Ишь ты, переодетая в мужское отроковица, – зашептались на постоялом дворе.

– И правильно. По такой-то погоде, да в дороге сподручнее в портках. Я в молодости, бывало, верхом ездила по делам, а теперь девке ничего нельзя, – громко высказалась мать хозяина постоялого двора, гревшая кости у печи и приглядывавшая за гостями.

Дуня с удовольствием послушала бы о девичьих вольностях в прошлом, но вынуждена была забраться в возок. Устроившись на тюках, она мрачно взирала на бледную Светланку, такую же бледную Машу и Милославу. Нелегко даётся им поездка. Всё сидят и сидят, переваливаясь с одной половины попы на другую. Даже ноги кренделем не сложат, чтобы позу сменить. Сами мучаются и Дунечку заставляют!

Машина наставница проводит уроки или пытается что-то шить, но через окошечко попадает слишком мало света и глаза быстро устают. Да, какой бы ровной не казалась дорога, но потряхивает иногда так, что зубы лязгают.

Сегодня ехали чуть быстрее, опасаясь скорой непогоды. Может так статься, что завтра придется целый день провести на постоялом дворе, пережидая метель, а может и дольше, так что пусть лошадки поднапрягутся.

Дуня высидела с час и начала приставать с вопросами. Что за родня их ждет? Каким образом они заявятся на двор Пучинковых? Как там себя вести?

Милослава отвечала с удовольствием, но вопросов становилось всё больше и больше, а она всё чаще не знала, что сказать.

– Утомила ты меня, – призналась боярыня, – посиди тихо, а я подремлю.

– Так я на сани пересяду, а то душно мне тут.

Милослава вяло махнула рукой, отпуская её, и Дуня быстро запахнув одёжку, выскочила вон. Хитрый Ванюшка всё это время сидел впереди отца, удерживаемый его руками и умудрился пригреться, да и уснуть. Вячеслав воспользовался остановкой и передал сына женщинам в возок.

Чтобы никого не задерживать более, чем необходимо, Дуня подбежала к Митьке и села рядом с ним. Парень тяжко вздохнул, представляя с какой бы радостью он сейчас устроился в возке. Там же пышет жаром печечка и широкие лавки, накрытые шкурами. Митька бы на тюках устроился. Благодать. А иногда оттуда доносится съестной запах. Он гулко сглотнул.

– Ты чего страдаешь? – пихнула его под локоть боярышня.

– Жрать охота.

– Вроде нас всех хорошо покормили во дворе?

– Ничего так, – согласился Митька, – но я бы повторил.

Дуня внимательно посмотрела на него.

– Наверное, вся энергия уходит на обогрев, – с улыбкой произнесла она, и Митька согласился, хотя ничего не понял. Нет, он уже учёный и многие умные слова знает, но сейчас не понял. Какой обогрев, если он замёрз, как собака?

Дуня соскочила с саней и догнала впереди идущие. Там была упакована провизия. Возничий лишь оглянулся, почувствовав, как дернулись сани, когда она уцепилась за них, и вновь уставился на дорогу. Боярышня порыскала среди мешков и коробов, вытащила изрядно опустевший короб с тонкими ржаными хлебцами, отобрала несколько штук, и вернулась к Митьке.

– На! Только запивать нечем. И ты это… объешься, не вздумай воздух портить.

– Да что же я, не понимаю, что ли? – возмутился Митька, а потом опомнился, и прижав руку к груди, сидя склонился:

– Благодарствую, боярышня. Спасла от видений сытных пирогов и хмельных медов, а то уж прямо перед глазами блазнило. Никак леший пытался меня с пути сбить.

Дуня состроила рожицу верящей во всякую чепуху – и оба они рассмеялись. Ветер усиливался, в лицо стал бить мелкий крупитчатый снег. Самое время было перебраться в возок, но Дуня решила покрепче замерзнуть, чтобы потом ярче почувствовать прелесть сидения у печи и уютную тесноту, где нет места для ветра. По-другому не получалось любить этот гроб на полозьях.

Пряча лицо в поднятый воротник, Дуня почувствовала, что немного проголодалась. Но хлебцы у неё за эти дни уже поперек горла встали, зато ужас как соблазнительно пахли яблочки.

Она коршуном оберегала их ото всех, но они так пахли… Отец даже в укор ей купил мешок с сушеными яблоками на одном постоялом дворе и раздал их воинам. Но это была жалкая подделка медовым монастырским яблочкам, которые после сушки стали сладкими, как какой-нибудь конфитюр.

«Да какого черта!» – вспылила она и развернувшись начала подбираться к коробочкам с яблоками. Коробочки хранились в коробах и были накрыты и обвязаны, но она добралась и вытащила одну, победно потрясая ею в воздухе.

Митька только хмыкнул и воровато оглядев едущих воинов, проверяя не смотрят ли они на него, обласкал жадным взглядом коробочку со сладостью.

– Поделюсь, но молчок, – зашипела Дуня, поглядывая на остальных. Ей было неловко. Она столько дней вопила, чтобы никто ничего не трогал, а сама поддалась искушению.

Ехать и потихоньку рассасывать яблоки, обкусывая их понемногу, было здорово. Дуня даже начала рассказывать сказку про деда Мороза. Так-то ей нравилось дразнить Сеньку Волка, придумывая истории про колобков, которые вели следствия по разным делам. Колобки демонстрировали чудеса дедукции, заставляя боярича бестолково лупать глазами. Но сейчас зимняя дорога, снег на ветках, сани… всё это настраивало на новогодний лад.

В прошлом году ей удалось зимой украсить дом и создать особенную атмосферу, но сейчас даже этой малости не будет. Для всех Новый год приходит первого марта. Правда, вскоре народ ждет указ праздновать Новый год первого сентября, но до этого ещё лет двадцать.

Дуня начала рассказывать о деде Морозе с воодушевлением, но Митька замучил расспросами и непониманием происхождения деда Мороза. По мнению Митьки этого деда звали Карачун и ничего хорошего от него ждать не стоило. Дуня же слышала, что раньше в роли деда Мороза выступал дед Студенец и он не был злобным упырем. В результате оба запутались и чуть не переругались. Тогда она переквалифицировала Мороза в злую бабку Вьюгу. Нарочно изрядно напугала парня, чтобы он не сбивал её с мыслей глупыми вопросами.

– И вот, едешь ты, думаешь, что всё в порядке, а она вдруг завьюжит, поднимет снежные бураны и ка-а-ак…

Дуня сняла варежку и держала в руке красивый яблочный кружок. Из-за острого момента в рассказе она всё никак не находила времени откусить его – и вдруг сбоку появилась огромная тень и обожгла руку чем-то горячим, стащив яблоко.

– А-а-а-а-а! – истошно завизжала она, вжимаясь в Митьку.

– А-а-а-а-а! – вторил ей Митьке, стегая лошадку. Сани дернулись и он бы вывалился, если бы боярышня не держалась за него обеими руками.

Поднялся переполох. Страшная тень сбоку куда-то делать, а воины закружили, лязгнуло оружие.

– Дунька! Ты чего учудила! – раздался голос отца.

Дуня умудрилась как-то вся спрятаться внутрь выданного ей огромного тулупа и непонимающе смотрела на отца. Она ужасно испугалась и его грозный окрик был очень обиден. Слёзы быстро навернулись на глаза, и как она ни старалась сдержаться, потекли по щекам.

Она уже понимала, что вроде бы ничего страшного не произошло, и возможно, она испугалась отвязавшегося куска промасленного полотна, которое стегануло по руке, выбивая яблочную дольку, но чего же кричать на неё?

– Дуняшка, – спокойней позвал её Вячеслав, а когда увидел испуганные глаза, то соскочил с коня и встал рядом с ней. Отогнул воротник, скрывающий её лицо, вытер слёзы.

– Ну, ты чего? Напужалась?

Воины переговаривались, посмеивались, но страх словно оглушил Дуню. Она смотрела на отца и видела только его.

– Вот мы слёзки вытрем, румяные щечки поцелуем и не будет наша Дуняшка втихаря яблочки трескать.

– К-какие яблочки?

– Вот эти, – хмыкнул подошедший Волк, протягивая выроненную ею коробочку. – Не ты ли потеряла «неприкосновенный продукт», боярышня?

– Ой!..

Она зажмурилась, чтобы никого не видеть. Ещё никогда ей не было так стыдно. Уж так нехорошо попалась!

– Дунь, ты посмотри, кого поймала на свои сладости, – улыбаясь, предложил ей отец.

Дуня повертела головой, но ничего не увидела.

– Да ты с саней слезь. За грузом-то ничего ж не видно.

И правда, коробочки были уложены в короба, а короба стояли друг на друге и перекрывали обзор. Зато Митьке со спины ничем не дуло.

Поддерживаемая отцом, Дуня сползла и сразу уткнулась в морду какой-то левой коняшки. Она была низкорослой и крепенькой. В это время все лошади были неказистыми, но эта вообще смешной была.

– Откуда она взялась? – ахнула боярышня и протянула своей обидчице угощение. – Ох, напугала же ты меня. Это ж надо, подкралась и цапнула дольку! – укорила её девочка, объясняя остальным свой визг.

– Дуняшка, а больше ты ничего не видишь?

Она хотела было помотать головой, но тут смешную лошадку оттолкнула другая. Покрупнее и понаглее. Она тоже захотела яблок.

А потом отец подхватил её на руки, а Гришанька прикрикнул на лошадей.

– Да сколько их тут?! – вот теперь Дуня была ошеломлена. Ей показалось, что целый табун смотрит на неё, жадно шевеля ноздрями и надвигается.

– Осьм, – хмыкнул боярич Семён. – И все к тебе! – не удержался, заржал.

Его хохот подхватили остальные, а кто-то даже дышать не мог, так смешно было. Дуня тоже смеялась, хотя ничего не понимала, но, наверное, так выходил испуг.

– Вячеслав, что случилось? – раздался голос Милославы. – Почему мы остановились?

– Нас догнали кони без седоков, – крикнул боярин и смех стих.

Дело было серьёзным и, скорее всего, печальным. Нигде просто так не бегают лошади под седлом. А на этих даже сумки висели. Надо было разбираться.

– Погода ухудшается, – заметил боевой холоп Вячеслава. – Мы только-только поспеем до следующего двора, а если задержимся, то можем не проехать по заснеженной дороге или вовсе потеряться, если сильно заметет.

Дуня отошла от стресса и начала задавать вопросы.

– Что в сумках? Кому могли принадлежать эти лошади? Татям или воинам? Ждать ли нам погони? Есть ли кровь? Справимся ли мы с ними?

Она всё ещё спрашивала, а люди боярича Волка уже ощупывали седла, высыпали на снег содержимое сумок.

– Изголодалась скотинка, – заметил один из возниц.

– Но в лесу они не ночевали, иначе бы живы не остались, – возразил другой.

Воины оглядывались, ища угрозу. А холоп Семёна Волка тихо сказал:

– Вот эти, – он показал на группу из шести лошадей, – отдельно от этих двух. Видишь, сторонятся друг друга, да и стати у них разные, и седланы по-другому. Их бы всех поскорее в стойло, если хочешь сохранить. Гнали их… погоня была, а потом долго стояли. На яблочный дух побежали.

– Так если стояли, то что ж получается? Все друг друга побили? – спросил Митька.

– Можа и так, – снисходительно ответил ему холоп его боярина. – Коли тати воина преследовали, то он мог всех положить.

– Что одному воину делать на дороге? – не унимался Митька, но стоило ему посмотреть на своего боярина, как всё стало на свои места. Княжий гонец, как боярин Вячеслав!

Дуня не поспевала за рассуждениями мужчин. Она только сейчас сообразила почему Митька решил, что воин был один, если лошадок двое. Заводная! Потом у неё мысли разъехались, пытаясь представить эпичную битву одного против целого отряда, пока не осенило, что была погоня, а не засада. А значит, у преследователей тоже были заводные лошади и расклад получается один против трех.

Все внимательно слушали человека Семёна, а сам боярич кивал, соглашаясь.

– Дуня, а ты ничего не видела? Давно ли они за нами пристроились?

Она замотала головой. Разве подняла бы шум, если бы видела, кто с руки яблоко ворует.

Вячеслав и Семён колебались. Надо было продолжать путь, но и делать вид, что ничего не произошло, нельзя.

– Я быстро проедусь обратно и посмотрю, где животные на нас вышли, – предложил боярич.

– А что толку? – влезла Дуня.

Все недовольно посмотрели на неё и насупились. Отец хотел было сделать ей замечание, но она уже продолжила: