Текст книги ""Фантастика 2025-151". Компиляция. Книг 1-33 (СИ)"

Автор книги: Максим Петров

Соавторы: Алим Тыналин,Юлия Меллер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 211 (всего у книги 341 страниц)

Внутренние часы разбудили меня, организм чувствовал приближение исторического момента. За окнами особняка на Пятой авеню царила предрассветная тишина, но я знал, что через несколько часов эта тишина взорвется самой большой экономической катастрофой в истории человечества.

Поднявшись с кровати, обтянутой шелковым покрывалом, я подошел к высоким окнам спальни. Манхэттен еще спал, лишь редкие огни мерцали в окнах ранних пташек. Уличные фонари отбрасывали желтые круги света на пустые тротуары.

О’Мэлли уже ждал меня в столовой с утренним кофе и стопкой европейских телеграмм. Его обычно невозмутимое лицо выражало напряжение, ирландец чувствовал приближающуюся бурю не хуже меня.

– Босс, – он протянул мне чашку дымящегося кофе в фарфоровой чашке с позолоченной каймой, – новости из офиса. Сводки из Лондона пришли час назад. Британцы начали массовую распродажу еще до открытия наших торгов.

Я пробежал глазами по телеграммам, отпивая крепкий кофе. Barclays Bank, Lloyds, National Provincial, все крупнейшие британские финансовые институты одновременно избавлялись от американских активов. Объем только утренних продаж оценивался в шестьдесят миллионов долларов.

– А немцы?

– Deutsche Bank подтвердил отзыв всех краткосрочных кредитов американским корпорациям. Плюс швейцарцы присоединились к распродаже. Общий объем европейского давления может достичь ста двадцати миллионов долларов.

Я отложил телеграммы, допил кофе. Цифры впечатляли даже меня, а я знал, что произойдет. Continental Trust проделал титаническую работу по координации европейского выхода.

В половине седьмого я оделся в темно-синий костюм от Brooks Brothers, повязал черный галстук с тонкими серебристыми полосками и надел золотые запонки с сапфирами. Сегодня мне понадобится вся возможная уверенность в себе.

Паккард ждал у подъезда, Мартинс сидел за рулем с каменным лицом. По дороге в офис я наблюдал за утренним Нью-Йорком, еще не подозревающим о грядущей катастрофе. Газетчики раскладывали свежие номера на углах, торговцы кофе готовили тележки, клерки спешили к метро с портфелями под мышкой.

«Последнее спокойное утро в их жизни,» – подумал я, глядя на прохожих.

В офисе меня ждала мисс Говард с утренними сводками и кофе. Ее обычно безупречная прическа была слегка растрепана, она тоже провела бессонную ночь, отслеживая европейские новости.

– Мистер Стерлинг, – она положила на стол папку с документами, – поступили звонки от семнадцати клиентов. Все просят срочных консультаций.

– Сегодня консультировать уже поздно, – ответил я, просматривая список. – Кто не послушался наших рекомендаций вчера, сегодня потеряет все.

Я включил прямую телефонную линию с биржей, установленную специально для сегодняшнего дня. В трубке раздался голос Джимми Коннорса, моего информатора на паркете.

– Билл, обстановка хуже некуда! – его голос дрожал от возбуждения. – Европейские ордера на продажу поступают непрерывным потоком уже полчаса! Goldman Sachs, Lehman Brothers, все крупные дома готовят к выбросу колоссальные пакеты!

– Какие объемы, Джимми?

– Предварительные данные говорят о продажах минимум на пятьдесят миллионов долларов в первый час торгов! И это только начало!

В девять тридцать точно зазвенел колокол, открывающий торги на Нью-Йоркской фондовой бирже. Я включил тикер и приготовился к зрелищу.

Первые минуты обманывали. Цены открылись с небольшим снижением, Radio Corporation по семьдесят шесть долларов вместо вчерашних семьдесят восемь, General Electric по двести семь вместо двести десять. Казалось, что рынок держится.

Но я знал, это затишье перед ураганом.

В девять сорок пять тикер заработал быстрее. Звук стал более частым, почти лихорадочным.

RCA – 74… 71… 67…

GE – 203… 197… 189…

STEEL – 198… 192… 184…

– Началось, – тихо сказал я, наблюдая за цифрами.

О’Мэлли подошел к тикеру, изучая ленту:

– Босс, скорость падения впечатляет даже меня. Я впервые такое вижу.

Ко мне в кабинет вошли старшие брокеры и партнеры. Прескотт молчал, не говоря ни слова. Хендерсон только и мог, что растерянно пожимать плечами.

К десяти утра стало ясно, что происходит нечто беспрецедентное. Доу-Джонс потерял уже двадцать пунктов, но главное – объем торгов. За полчаса почти миллион акций сменили владельцев. Обычный дневной оборот проходил за тридцать минут.

В половине двенадцатого я решил лично отправиться на биржу. Нужно увидеть историю собственными глазами.

– О’Мэлли, едем на Уолл-стрит. Хочу посмотреть на крах изнутри.

– Босс, там может быть опасно. Толпы, паника…

– Именно поэтому нужно ехать. История не прощает пропущенных моментов.

Мы выехали к бирже на запасном автомобиле, скромном Ford Model A вместо заметного Паккарда. По дороге я наблюдал за изменением атмосферы города.

У газетных киосков собирались толпы, люди жадно читали экстренные выпуски с заголовками о «биржевой панике». Возле банков начинали формироваться очереди, первые признаки набегов вкладчиков.

У здания биржи на Уолл-стрит, 11 собралась огромная толпа. Сотни людей, брокеры, клерки, частные инвесторы, просто любопытные, окружили массивное здание из белого мрамора с коринфскими колоннами.

Полиция пыталась поддерживать порядок, но атмосфера накалялась с каждой минутой. Кто-то плакал, кто-то кричал, требуя объяснений. Пожилой мужчина в потертом пальто размахивал сертификатом акций, выкрикивая: «Мои сбережения! Все пропало! Двадцать лет экономил!»

Молодая женщина в элегантном костюме рыдала, прижимая к груди кожаную сумочку: «Приданое дочери! Верните мне приданое дочери!»

Мы с О’Мэлли протолкались к служебному входу. Мой пропуск старшего брокера открыл дверь в торговый зал, сердце американской финансовой системы.

То, что я увидел внутри, превзошло самые мрачные ожидания.

Торговый зал Нью-Йоркской фондовой биржи представлял собой картину абсолютного хаоса. Высокие потолки с лепниной, мраморные колонны и величественные окна, обычно создававшие атмосферу солидности, теперь казались декорациями к спектаклю о конце света.

Сотни брокеров носились между торговыми постами, размахивая бумагами и выкрикивая ордера. Их голоса сливались в единый рев, напоминающий шум разбушевавшегося океана. Мальчики-посыльные бегали как угорелые, разнося телеграммы и записки между брокерами.

У каждого торгового поста собирались толпы. Брокеры практически дрались за право выполнить ордера на продажу. Я видел, как один из них, седой мужчина с аристократическими манерами, плакал прямо на рабочем месте, получив очередной маржин-колл.

– Продаю Steel! Десять тысяч акций! Любая цена! – кричал молодой брокер, его белоснежная рубашка промокла от пота.

– У меня двести тысяч General Motors! Кто покупает? – вопил другой, размахивая пачкой сертификатов.

– Радио! Кто покупает Радио? Семьдесят, шестьдесят, пятьдесят долларов! – третий брокер практически умолял найти покупателей.

Я подошел к большой доске, где мелом записывались котировки. Цифры менялись каждые несколько секунд, и все они показывали падение:

U. S. STEEL: 184… 178… 169… 158…

GENERAL ELECTRIC: 189… 175… 162… 148…

RADIO CORP: 65… 58… 51… 44…

Клерк у доски, молодой парень лет двадцати, едва успевал стирать старые цифры и писать новые. Его руки тряслись от напряжения, мел ломался в пальцах.

– Сэр! – он обернулся ко мне. – Вы не знаете, когда это закончится? Я здесь уже четыре часа, и все только хуже!

– Закончится к вечеру, – ответил я. – Но будет еще хуже.

В центре зала возвышалась кафедра председателя биржи. Ричард Уитни, вице-президент биржи, стоял там с мегафоном, пытаясь координировать торги. Его лицо было красным от напряжения, голос охрип.

– Джентльмены! – кричал он. – Прошу соблюдать порядок! Биржа продолжает работать!

Но его слова тонули в общем хаосе. Брокеры больше не слушали официальных лиц, каждый пытался спасти себя и своих клиентов.

Я заметил Джимми Коннорса у поста Radio Corporation. Он увидел меня и протолкался сквозь толпу.

– Билл! – он схватил меня за рукав. – Это безумие! За три часа продано уже восемь миллионов акций! Это больше, чем за любой целый день в истории!

– А объемы еще растут, – ответил я, наблюдая за толпой брокеров. – Ждите к полудню настоящую лавину.

– Стабилизационный пул банков работает, но их покупки как капля в океане! На каждую акцию, которую они покупают, рынок выбрасывает десять новых!

Ровно в полдень произошло то, чего я ждал. Операция «Железный дождь» началась.

Goldman Sachs Trading Corporation одновременно выбросила на рынок гигантские пакеты акций на общую сумму пятнадцать миллионов долларов. Lehman Brothers последовал примеру с пакетом на десять миллионов. Kidder Peabody, Kuhn Loeb, все крупнейшие инвестиционные дома действовали синхронно.

Эффект превзошел даже мои ожидания.

Тикеры по всему залу заработали с бешеной скоростью. Звук напоминал пулемет, частый, безжалостный, непрерывный. Бумажные ленты с котировками сыпались на пол, образуя белые сугробы.

RCA – 44… 39… 33… 26…

GE – 148… 134… 118… 101…

STEEL – 158… 140… 124… 105…

Доу-Джонс падал со скоростью пункт в минуту. За двадцать минут индекс потерял двадцать пунктов – падение, которое обычно растягивалось на месяцы.

Брокеры в зале потеряли всякое самообладание. Некоторые рыдали открыто. Другие кричали в телефоны, умоляя клиентов предоставить дополнительное обеспечение. Третьи просто стояли в оцепенении, глядя на рушащиеся цифры.

– Господи, помоги нам! – выкрикнул один из брокеров, поднимая руки к потолку. – Это конец света!

Молодой клерк у телефона плакал в трубку:

– Мама, прости меня! Я потерял все твои деньги! Все!

Пожилой брокер с седыми усами сидел на полу, прислонившись к мраморной колонне. В руках он держал пачку акций Montgomery Ward, которые еще утром стоили двадцать тысяч долларов, а теперь не стоили и пяти.

Я подошел к посту U. S. Steel, где творилось особое безумие. Акции крупнейшей сталелитейной корпорации мира, символа американской промышленной мощи, падали как камень в воздух.

– Продаю Steel по сто долларов! – кричал брокер.

– Девяносто пять! – перебивал другой.

– Восемьдесят! Только заберите эти чертовы бумаги!

Покупателей не было. Все продавали, никто не покупал.

Вдруг в толпе брокеров я заметил знакомую фигуру. Ричард Уитни, вице-президент биржи, пробирался к посту U. S. Steel с решительным видом. В руках он держал крупный заказ на покупку.

– Покупаю десять тысяч акций Steel по двести пять долларов! – громко объявил он.

Торговый зал замер на мгновение. Двести пять долларов – это цена выше вчерашнего закрытия, когда Steel торговалась по двести.

– Вы серьезно? – спросил ошеломленный брокер.

– Абсолютно серьезно. Morgan Bank начинает поддержку рынка.

Психологический эффект был мгновенным. Цена Steel подскочила до двести пяти долларов. Брокеры начали покупать другие акции, надеясь на продолжение поддержки.

Но я знал, что это последняя попытка спасти ситуацию. Morgan Bank действовал по старому сценарию 1907 года, не понимая масштабов нынешней катастрофы.

Передышка длилась ровно пятнадцать минут.

Затем европейские продажи обрушились на рынок новой волной. Лондонские банки выбросили еще сорок миллионов долларов американских акций. Deutsche Bank отозвал кредитные линии на двадцать миллионов.

Steel снова рухнула, на этот раз до ста семидесяти долларов. Попытка Morgan Bank стабилизировать рынок провалилась.

К часу дня картина стала апокалиптической. Доу-Джонс потерял уже семьдесят пунктов, почти четверть стоимости. Объем торгов превысил двенадцать миллионов акций – абсолютный рекорд, который продержится почти сорок лет.

Тикеры не справлялись с потоком информации. Котировки отставали от реальных торгов на полчаса. Брокеры продавали акции, не зная их текущей цены.

Телефонные линии были перегружены. Клиенты со всей страны звонили, требуя объяснений. Операторы плакали в трубки, не в силах объяснить происходящее.

– Биржа рухнула! – кричал кто-то в толпе. – Америка разорена!

Я видел, как несколько брокеров направлялись к выходу с отсутствующими взглядами. Некоторые больше не вернутся. Сегодняшний день станет последним в их жизни.

Внезапно О’Мэлли схватил меня за рукав:

– Босс, нам нужно уходить. Толпа на улице становится агрессивной. Полиция может не справиться.

Я оглянулся на торговый зал в последний раз. Белые сугробы тикерных лент по колено, плачущие брокеры, рухнувшие цифры на досках – картина конца целой эпохи.

Мы протолкались к выходу через толпу разоренных людей. На Уолл-стрит нас встретили сотни отчаявшихся лиц. Кто-то размахивал обесцененными сертификатами акций. Кто-то требовал от полиции «арестовать всех банкиров». Молодая женщина упала в обморок прямо на тротуаре.

– В машину, быстро! – скомандовал О’Мэлли.

Мы добрались до «форда», припаркованного в двух кварталах от биржи. По дороге в офис я наблюдал за городом, охваченным паникой.

У банков выстраивались огромные очереди. Вкладчики требовали выдать их деньги наличными. Некоторые банки уже вывесили таблички «Временно закрыто».

Газетчики выкрикивали заголовки экстренных выпусков: «Биржа рухнула! Потери на миллиарды долларов!» Люди хватали газеты, жадно читая подробности катастрофы.

В офисе меня ждала мисс Говард с красными от слез глазами и стопкой телефонных сообщений.

– Мистер Стерлинг, – она едва сдерживала рыдания, – звонили тридцать семь клиентов. Большинство… большинство полностью разорены.

Я взял список сообщений. Мистер Хендерсон из Chicago Steel потерял девяносто процентов капитала. Синдикат фермеров из Айовы лишился четырех миллионов долларов. Молодая вдова из Филадельфии осталась без пенсионных накоплений.

Но были и другие новости. Вандербильт, Роквуд, семья Кромвелей, все те, кто прислушался к моим предупреждениям, потеряли не больше десяти-пятнадцати процентов. Их капиталы были в основном в наличности и золоте.

К четырем часам дня, когда закрылись торги, статистика впечатляла даже меня. Доу-Джонс потерял восемьдесят девять пунктов, падение на тридцать процентов за один день. Объем торгов составил шестнадцать миллионов четыреста тысяч акций, рекорд, который продержится до 1968 года.

Radio Corporation закрылась по двадцать шесть долларов вместо утренних семидесяти восьми. General Electric – по девяносто один доллар вместо двухсот семи. U. S. Steel – по ста пятидесяти вместо двухсот.

За один день американская экономика потеряла четырнадцать миллиардов долларов рыночной стоимости. Больше, чем для США стоила вся Первая мировая война.

Я сидел в кабинете, глядя на вечерний Нью-Йорк за окном. Город выглядел так же, как вчера, те же небоскребы, те же улицы, те же огни.

Но это уже другая Америка. Эпоха «вечного процветания» закончилась и началась Великая депрессия.

– Босс, – О’Мэлли принес свежие газеты с огромными заголовками о крахе, – что дальше?

– Дальше мы восстанавливаем страну, Патрик. Покупаем обесцененные активы, создаем рабочие места, помогаем пострадавшим. У нас есть капитал и знания. Время их применить.

За окном загорались огни вечернего Манхэттена. Завтра начнется новая глава в истории Америки. И я буду ее писать.

Глава 21
После катастрофы

Я проснулся на рассвете под монотонный звук дождя, барабанящего по крыше особняка. За одну ночь мир изменился навсегда, и я оказался в самом эпицентре этих перемен.

В эту ночь я так и остался спать в кабинете, снова и снова просчитывая полученные доходы. Встав с дивана, я подошел к письменному столу. На столе горами лежали стопки телеграмм, газет и рукописных расчетов.

Цифры получились просто невероятные. За два дня мои короткие позиции принесли чистую прибыль в сто двенадцать миллионов долларов.

В дверь со стуком вошел дворецкий и подал кофе. Я опустился в кожаное кресло, принимая чашку дымящегося кофе, которую протянул мне Фаулер. Цифра поразила даже меня, хотя я готовился к этому месяцами.

Я еще раз проверил детальный расчет, развернув аккуратно исписанные листы бумаги. Основные позиции через семь подставных компаний: два миллиона долларов первоначального капитала при среднем плече один к десяти. Итого двадцать миллионов в коротких продажах.

Дворецкий почтительно вышел. Я проследил пальцем по столбцам цифр. Radio Corporation упала со ста одного до двадцати шести долларов за акцию – падение на семьдесят четыре процента. General Electric рухнула с двухсот сорока трех до девяносто одного доллара – снижение на шестьдесят три процента. U. S. Steel потеряла сорок семь процентов стоимости за два дня.

При средном падении рынка на шестьдесят процентов моя прибыль составила около пятидесяти шести миллионов. Плюс операции с инвестиционными трастами дали еще тридцать восемь миллионов. Goldman Sachs Trading Corporation потеряла восемьдесят два процента стоимости.

К тому же Goldman Sachs Trading упала с трехсот двадцати шести до шестидесяти долларов. Shenandoah – с тридцати шести до восьми долларов. Мои короткие позиции в инвестиционных трастах оказались самыми прибыльными.

Я отпил кофе, размышляя над масштабом происходящего. Мой личный капитал действительно поднялся свыше двухсот миллионов долларов, сумма, которая делала меня одним из богатейших людей Америки. Но за этими цифрами скрывались миллионы разрушенных судеб.

Так, а что там с европейскими позициями? Прибыль еще на восемнадцать миллионов долларов. Лондонская биржа потеряла двадцать три процента за неделю, немецкие акции упали на тридцать один процент. Наши европейские партнеры зафиксировали прибыль согласно инструкциям.

На столе лежала утренняя сводка «Wall Street Journal» с огромными заголовками: «БИРЖЕВАЯ ПАНИКА ПРОДОЛЖАЕТСЯ», «ПОТЕРИ ПРЕВЫШАЮТ 30 МИЛЛИАРДОВ ДОЛЛАРОВ». Рядом «New York Times» писала о толпах разоренных инвесторов у банков, требующих выдать их деньги.

Зазвонил телефон, аппарат в позолоченном корпусе, один из немногих предметов роскоши, которые я позволил себе в кабинете.

– Мистер Стерлинг, – голос мисс Говард звучал устало, она, очевидно, провела бессонную ночь, обрабатывая звонки, – мистер Вандербильт просит принять его в десять утра. Говорит, что это крайне срочно.

– Конечно. Кто еще звонил?

– Мистер Роквуд-младший снова выражает благодарность за рекомендации по переводу активов в наличность. Семья Кромвелей также благодарит. А вот мистер Хендерсон из Chicago Steel… – она помолчала.

– Что с Хендерсоном?

– Его секретарша сообщила, что он находится в больнице с сердечным приступом.

Я закрыл глаза, ощущая тяжесть в груди. Хендерсон был одним из тех, кто проигнорировал мои предупреждения, назвав их «паникерскими настроениями». Теперь состояние в двенадцать миллионов долларов превратилось в менее чем миллион.

В половине десятого подъехал роскошный Rolls-Royce Phantom I Вандербильта. Автомобиль цвета слоновой кости с хромированными деталями выделялся даже на фоне дорогих машин, регулярно останавливающихся у моего особняка.

Уильям Вандербильт Третий выглядел бледным и встревоженным, но держался с достоинством потомственного аристократа. Его обычно безупречный костюм был слегка помят, а платиновые запонки тускло поблескивали в рассеянном свете дождливого утра.

– Уильям, – он пожал мне руку, – должен признаться, без ваших рекомендаций я потерял бы все. Перевод семидесяти процентов активов в наличность и золото спас семейное состояние.

Мы прошли в гостиную, где горел камин. Дворецкий принес серебряный поднос с кофе в фарфоровых чашках и свежими круассанами.

– Какова ситуация с остальными тридцатью процентами? – спросил я, наливая кофе в тонкие чашки с позолоченной каймой.

– Потери составили около восьми миллионов долларов, – Вандербильт отпил кофе, его рука слегка дрожала. – Болезненно, но не критично. Общий капитал семьи сократился всего на двенадцать процентов.

В моем кабинете на стене висела карта Соединенных Штатов с разноцветными булавками, отмечавшими расположение активов. Красные обозначали промышленные предприятия, синие – банки, зеленые – сельскохозяйственные земли. За последние два дня многие из этих булавок стали символизировать обесцененные или разорившиеся предприятия.

– Уильям, – Вандербильт поставил чашку на столик из красного дерева, – я приехал не только поблагодарить. Хочу обсудить будущее. Что нас ждет дальше?

Я встал и подошел к окну, за которым виднелись серые крыши Манхэттена под дождем. На улицах толпились люди, многие из них вчера еще считались состоятельными, а сегодня не знали, как прокормить семьи.

– Это только начало, мистер Вандербильт. Банковские крахи продолжатся. Безработица достигнет двадцати пяти процентов. Впереди три-четыре года тяжелейшей депрессии.

– А что можно сделать?

Именно этот вопрос мучил меня всю ночь. Теперь, имея капитал в двести миллионов долларов, я получил возможность действительно влиять на ход событий.

– Скупать обесцененные активы. Создавать рабочие места. Финансировать программы помощи пострадавшим. И готовиться к тому, что через несколько лет экономика начнет восстанавливаться.

Вандербильт кивнул, его голубые глаза сосредоточенно изучали мое лицо.

– Я готов участвовать в любых разумных инициативах. Семья Вандербильт всегда чувствовала ответственность перед страной.

После его отъезда я провел несколько часов в кабинете, планируя дальнейшие действия. На письменном столе из орехового дерева лежали списки предприятий, которые можно было выкупить по бросовым ценам.

Сталелитейные заводы в Пенсильвании, текстильные фабрики в Новой Англии, автомобильные предприятия в Детройте… Все они теперь стоили десятую часть от докризисной стоимости.

Около трех часов дня дворецкий доложил о прибытии мистера Фуллертона. Я велел провести его в кабинет, хотя предчувствовал, что разговор будет тяжелым.

Джеймс Фуллертон выглядел как человек, переживший катастрофу. Его галстук сидел криво, а в глазах читалось отчаяние. Седые волосы растрепались, придавая ему вид значительно старше его пятидесяти двух лет.

– Уильям, – он опустился в кресло напротив моего стола, не дожидаясь приглашения. – Вы были правы. Абсолютно правы во всем.

Я налил ему стакан воды из хрустального графина. Руки Фуллертона дрожали, когда он принял стакан.

– Что случилось с магазинами?

– Катастрофа, – он выпил воду залпом. – За два дня продажи упали на восемьдесят процентов. Покупатели перестали приходить, а те, кто покупал в кредит, массово отказываются от платежей. Кредитные компании требуют немедленного возврата авансов.

Фуллертон достал из внутреннего кармана пиджака помятый лист бумаги с цифрами.

– Девять из десяти новых магазинов, которые я открыл вопреки вашим советам, работают в убыток. Никто не покупает холодильники Kelvinator за шестьсот долларов. Мебельные комплекты по четыреста долларов стоят нетронутыми. Люди боятся тратить даже на самое необходимое.

– А долги?

– Два миллиона триста тысяч долларов поставщикам, – голос его стал хриплым. – Полтора миллиона банку за кредиты на расширение. Плюс арендная плата за помещения, зарплата сотрудникам…

Я откинулся в кресле, подсчитывая масштаб проблемы. Общие долги Фуллертона превышали четыре миллиона долларов, сумма, которая могла уничтожить его империю за несколько месяцев.

– Сколько у вас ликвидных активов?

– Около трехсот тысяч наличными, – он с горечью усмехнулся. – Все остальное вложено в товарные запасы, которые теперь никому не нужны. Склады забиты холодильниками, радиоприемниками, мебелью…

Фуллертон поднял на меня глаза, полные отчаяния:

– Уильям, я пришел просить о помощи. Знаю, что не заслуживаю ее после того, как проигнорировал ваши предупреждения. Но у меня нет другого выхода.

– Что именно вы хотите?

– Займ, – он сглотнул. – Два миллиона долларов на шесть месяцев. Под любой процент, какой назначите. Или… или выкупите мою долю в компании. За любую разумную цену.

Я встал и подошел к окну, глядя на опустевшие улицы Манхэттена. Дождь усилился, и редкие прохожие спешили, поднимая воротники пальто.

– Джеймс, займ не решит вашу проблему. Через шесть месяцев ситуация будет еще хуже. А через год – катастрофической.

– Тогда что вы предлагаете?

Я повернулся к нему:

– Немедленную ликвидацию убыточных магазинов. Распродажу товарных запасов по себестоимости или ниже. Сокращение штата на семьдесят процентов. И полную реструктуризацию бизнеса.

Фуллертон побледнел:

– Это означает признание банкротства…

– Нет, это означает контролируемое сжатие вместо хаотичного коллапса, – я вернулся к столу. – У вас есть два пути: объявить банкротство сейчас и потерять все, или принять мою помощь и сохранить хотя бы часть бизнеса.

– Какую помощь?

– Я выкуплю все ваши долги за полтора миллиона долларов. Взамен получаю восемьдесят процентов акций компании. Вы остаетесь управляющим с двадцатипроцентной долей.

Глаза Фуллертона расширились:

– Восемьдесят процентов? Но компания стоила двенадцать миллионов!

– Стоила до краха, – жестко ответил я. – Сейчас без моей помощи она стоит ноль. С моей помощью может снова стать прибыльной через два-три года.

Фуллертон долго молчал, обдумывая предложение.

– А что с сотрудниками? Многие работают у меня годами…

– Тех, кого можем, оставим. Остальным выплатим компенсацию и поможем найти работу в других местах, – я достал из ящика стола стандартный договор. – Решайте быстро, Джеймс. Каждый день промедления стоит вам десятки тысяч долларов.

Он взял договор дрожащими руками:

– Мне нужно время подумать…

– У вас есть до завтра в полдень, – я посмотрел на часы. – После этого предложение снимается.

Когда Фуллертон ушел, сгорбившись под тяжестью поражения, я вернулся к планированию покупок обесцененных активов. Его сеть магазинов станет отличной основой для будущей торговой империи. При правильном управлении и в более благоприятных экономических условиях.

О’Мэлли принес обеденные газеты с новыми ужасающими цифрами.

– Босс, – сказал он, кладя газеты на стол, – звонил губернатор Рузвельт. Просил передать, что хотел бы встретиться с вами в ближайшее время для обсуждения «мер по восстановлению экономики».

Франклин Рузвельт. Будущий президент, который через три года придет к власти с программой «Нового курса». Наши прошлые беседы о антикризисных мерах теперь обретали новую актуальность.

– Я готов приехать в любое время. В его загородном доме, как обычно.

Около пяти вечера дворецкий доложил о прибытии мистера Вандервуда. Владелец гостиничной сети выглядел встревоженным, но благодарным. Его костюм слегка взмок от дождя, а серебристые виски потемнели от пота.

– Уильям, – он крепко пожал мне руку, входя в кабинет, – я приехал поблагодарить вас. Ваши предупреждения спасли мою компанию от катастрофы.

Я указал на кресло у камина, где тихо потрескивали дубовые поленья.

– Присаживайтесь, мистер Вандервуд. Как дела с проектами расширения?

– Отменены, – он опустился в кресло с видимым облегчением. – Все десять запланированных отелей. Когда рынок рухнул, я понял, насколько близко мы подошли к пропасти.

Дворецкий принес кофе в серебряном сервизе и тихо удалился. Вандервуд принял чашку дрожащими руками.

– Если бы мы взяли те пять миллионов кредита на расширение, как планировали… – он покачал головой. – Компания разорилась бы за месяц. Банки сейчас требуют немедленного погашения всех займов.

– А текущее состояние дел?

– Сложно, но управляемо, – Вандервуд отпил кофе. – Загрузка отелей упала до тридцати процентов. Бизнес-путешествия практически прекратились. Но поскольку мы не брали новых кредитов, можем продержаться.

Я достал из ящика стола папку с предварительными расчетами.

– Мистер Вандервуд, у меня есть предложение. Сейчас многие гостиничные активы продаются по бросовым ценам. Мы могли бы выкупить их и расширить сеть, но без кредитного бремени.

Его глаза заинтересованно сверкнули:

– Продолжайте.

– Три отеля в Филадельфии выставлены на продажу за треть от стоимости строительства. Два в Вашингтоне – за четверть. Владельцы готовы продать за наличные с огромными скидками.

– И вы предлагаете их купить?

– Именно. Но только за собственные средства, без займов. Депрессия не будет длиться вечно. Через три-четыре года спрос восстановится, а мы получим сеть премиальных отелей по себестоимости.

Вандервуд задумчиво поставил чашку на блюдце.

– Сколько потребуется капитала?

– Около двух миллионов долларов на все пять объектов. Половину вложу я, половину – вы.

– У меня сейчас нет миллиона свободных средств…

– Не проблема, – я открыл папку с расчетами. – Я готов профинансировать всю операцию. Вы получите сорок процентов в новых активах за управление и экспертизу.

Вандервуд внимательно изучил документы.

– Уильям, почему вы делаете такое щедрое предложение?

– Потому что верю в будущее гостиничного бизнеса. И потому что вы доказали способность прислушиваться к разумным советам, – я встал и подошел к окну. – Большинство бизнесменов сейчас паникуют или отчаиваются. Но кризис – это также возможность.

– Возможность скупить активы по низким ценам?

– Именно. К 1933 году экономика начнет восстанавливаться. Те, кто сохранил капитал и правильно инвестировал во время кризиса, выйдут из него намного сильнее.

Вандервуд медленно кивнул:

– Я согласен. Когда начинаем?

– Немедленно. Каждый день промедления может стоить нам выгодных приобретений, – я вернулся к столу. – Но есть одно условие.

– Какое?

– Никаких кредитов и займов до полного восстановления экономики. Только собственные средства и реинвестированная прибыль.

– Разумно, – он протянул руку. – Договорились.

Мы пожали друг другу руки, скрепляя соглашение, которое в будущем превратит нас в одну из крупнейших гостиничных империй Америки.

Ближе к вечеру прибыл Джонатан Прескотт. Мой наставник и партнер выглядел уставшим, но довольным. Его серебристая шевелюра побелела еще больше за последние дни, но в глазах читалась удовлетворенность человека, правильно предсказавшего развитие событий.

– Уильям, – он сел в кресло у камина, принимая стакан шотландского виски, – наши клиенты потеряли в среднем только пятнадцать процентов капитала. В такой ситуации это блестящий результат.

Прескотт достал из кожаного портфеля папку с отчетами.

– Вандербильт сохранил большую часть состояния. Роквуд – девяносто два процента благодаря диверсификации в нефтяные активы. Семья Кромвелей потеряла только десять процентов.

– А те, кто не прислушался к нашим рекомендациям?

Лицо Прескотта помрачнело.

– Катастрофа. Синдикат фермеров из Айовы потерял четыре с половиной миллиона из пяти. Мистер Томпсон из Midwest Manufacturing девяносто процентов капитала. Многие из них сейчас буквально на грани банкротства.

Я встал и подошел к большой карте на стене. Красные булавки обозначали наших клиентов, переживших крах. Черные – тех, кто потерял все. К сожалению, черных было больше.