Текст книги ""Фантастика 2025-151". Компиляция. Книг 1-33 (СИ)"

Автор книги: Максим Петров

Глава 37
Неожиданная встреча

Я замер. Элизабет Кларк.

Именно здесь, рядом с полками, заставленными трудами по экономической истории. Темой, которую она недавно начала исследовать для новой серии статей.

Сердце забилось быстрее. Случайная встреча или она выслеживала меня?

С Элизабет никогда нельзя сказать наверняка. Никогда не знаешь, где заканчивается личный интерес и начинается профессиональное любопытство журналиста.

Я осторожно выглянул из-за стеллажа. Элизабет стояла у полок с книгами по истории финансовых кризисов, как раз там, куда я направлялся.

На ней было элегантное платье цвета слоновой кости с тонким темно-синим поясом, подчеркивающим талию. Безупречный выбор для деловой женщины, стремящейся быть воспринятой всерьез, но не желающей отказываться от женственности.

Волосы собраны в простую, но изысканную прическу, минимум косметики. Лишь темно-красная помада на губах служила ярким акцентом.

Ее присутствие здесь выглядело слишком удачным совпадением, чтобы быть случайным. Или, возможно, мои нервы натянуты до предела после месяцев двойной жизни, и я начинал видеть заговоры там, где их не было?

Я мог незаметно удалиться, но решил рискнуть. В конце концов, Элизабет могла стать ценным союзником. Или опасным противником. В любом случае, лучше держать ее ближе.

– Мисс Кларк, – произнес я, приближаясь к ней. – Какое приятное совпадение.

Она обернулась с выражением идеально сыгранного удивления, хотя что-то подсказывало мне, что она заметила меня еще раньше.

– Мистер Стерлинг! – воскликнула она с улыбкой. – Вот уж действительно неожиданность. Разве вы не должны быть на Уолл-стрит, создавая или разрушая состояния?

Из ее сумочки я заметил торчащий уголок блокнота репортера и кончик карандаша. Элизабет никогда полностью не выключала журналистское чутье.

– Даже финансисты иногда нуждаются в пище для ума, – ответил я, указывая на книгу в ее руках. – «Паника 1907 года» Юджина Нойеса? Серьезное чтение для ланча.

– Исследую исторические параллели, – она слегка пожала плечами. – История имеет тенденцию повторяться, особенно когда дело касается финансовых рынков и человеческой жадности. А вы? Что привело финансового вундеркинда в столь пыльный угол интеллектуального мира?

Я заметил, что она использовала термин «вундеркинд». Совсем недавно именно так она охарактеризовала меня в статье в «New York World», где разбирала мои успешные рекомендации по акциям RCA. Статья лестная, но с заметным подтекстом подозрений о том, как мне удается делать столь точные прогнозы.

– Ищу книгу об экономических преимуществах сельскохозяйственных отраслей, – уклончиво ответил я, решив скрыть истинную цель визита. – Клиент интересуется инвестициями в этот сектор.

Я снял с полки книгу «Финансовые крахи и их предвестники» профессора Гарвардского университета Чарльза Бакстера. Это работа, которую я действительно хотел изучить. Бакстер один из немногих авторов, предсказавших кризис 1920–1921 годов и теперь высказывающий осторожные опасения о текущем буме.

– О, Бакстер, – Элизабет кивнула с уважением. – Его экономическая школа не слишком популярна на Уолл-стрит. Слишком много предостережений в эпоху всеобщего оптимизма.

Она сделала паузу, внимательно наблюдая за моей реакцией.

– Вы ведь не разделяете этот всеобщий оптимизм, не так ли, мистер Стерлинг?

Первый пробный выпад. Элизабет слишком умна, чтобы не заметить моего аномального поведения. Молодой брокер, чьи рекомендации выглядят слишком консервативными для периода бычьего рынка, но неизменно оказываются верными.

– Я предпочитаю осторожный оптимизм, мисс Кларк, – ответил я, выдерживая ее взгляд. – Рынок, несомненно, растет, но разумная диверсификация никогда не бывает лишней.

– Диверсификация… – задумчиво повторила она. – Интересно, что ваши недавние рекомендации для клиентов Прескотта включали существенное увеличение доли золотодобывающих компаний. Некоторые могли бы счесть это перестраховкой.

Я постарался не показать удивления. Ее информированность о моих рекомендациях свидетельствовала о наличии источника внутри фирмы. Возможно, кто-то из младших сотрудников или кто-то из клиентов. Это требовало повышенной осторожности.

– Золотодобывающие компании сейчас торгуются с дисконтом к их реальной стоимости, – я сохранял спокойный тон, – а диверсификация по отраслям всегда основа разумной инвестиционной стратегии.

– Конечно, – согласилась она, но ее глаза говорили, что мое объяснение не убедило ее полностью. – Знаете, здесь есть небольшой кафетерий на втором этаже. Возможно, вы составите мне компанию за чашкой кофе? Обещаю не цитировать вас без разрешения.

Последнюю фразу она произнесла с тонкой иронией. Я улыбнулся.

– С удовольствием, мисс Кларк. Хотя должен признать, что немного опасаюсь оказаться на страницах «New York World» в качестве аномального пессимиста.

– Называйте меня Элизабет, – сказала она просто, направляясь к лестнице. – И не беспокойтесь о публикациях. Я сейчас работаю над гораздо более масштабной историей, чем странности отдельных брокеров.

Кафетерий представлял собой уютное пространство с десятком столиков, расположенных между стеллажами с литературой по искусству. Большинство столиков пустовало. Сейчас будний день, и немногие могли позволить себе затяжной перерыв на обед.

Мы заняли столик в углу, откуда открывался вид на улицу. Официант принял заказ. Кофе для меня и чай с лимоном для Элизабет.

– Итак, – начала она, расположив блокнот на столе, но не открывая его, – как вы оцениваете текущее состояние рынка? Чисто гипотетически, конечно. Не для публикации.

Я задумался, насколько откровенным могу быть. Элизабет опасна своей проницательностью, но именно эта проницательность делала ее потенциально ценным союзником.

– Рынок находится в состоянии эйфории, – сказал я, осторожно подбирая слова. – Мультипликаторы P/E многих компаний превышают исторические средние на сорок – пятьдесят процентов. Маржинальная торговля достигла беспрецедентных объемов. За последние три месяца сумма маржинальных кредитов выросла с трех с половиной до почти четырех с половиной миллиардов долларов.

Я сделал паузу, наблюдая за ее реакцией. Элизабет не делала заметок, но я видел, что каждое слово запечатлевается в ее памяти.

– Старая песня. И это вас беспокоит? – вроде бы небрежно спросила она.

– Скажем так. Исторические прецеденты не вселяют оптимизма. Перед паникой 1907 года, если мы обратимся к книге, которую вы выбрали, наблюдались похожие признаки. Чрезмерная спекулятивная активность, ослабление банковских стандартов, неоправданная уверенность в вечном росте.

Принесли наши напитки. Элизабет добавила в чай тонкий ломтик лимона и продолжила:

– И все же большинство экономистов и финансистов говорят о «новой эре». Президент Кулидж заявляет, что «дела Америки – это прежде всего бизнес», и обещает дальнейший беспрецедентный рост.

– История показывает, что когда все согласны с одним прогнозом, обычно происходит нечто совершенно противоположное, – заметил я.

– Интересная позиция, – Элизабет наклонилась вперед. – Особенно для молодого человека, который делает карьеру в самом сердце этой спекулятивной машины. Прошу прощения за прямоту, но как вы совмещаете свой скептицизм с работой, которая, по сути, подпитывает этот ажиотаж?

Вопрос ожидаемый, но все равно попал в точку. Как объяснить мои действия, не раскрывая истинных мотивов?

– Я считаю, что мой долг перед клиентами – помочь им защитить их капитал и приумножить его с разумными рисками, – ответил я. – Никто не знает точно, когда закончится текущий рост. Возможно, рынок продолжит расти еще год или два. Но разумная осторожность никогда не бывает лишней.

– Хммм, – Элизабет откинулась на спинку стула, изучая меня. – Знаете, что меня интригует, мистер Стерлинг? Ваши рассуждения звучат как слова человека, прожившего несколько рыночных циклов. Но вам, если мои источники не ошибаются, всего двадцать два года. Откуда такая мудрость?

Я почувствовал внутреннее напряжение, но внешне сохранил спокойствие.

– Я много читаю историю финансов. И, возможно, у меня просто более консервативный взгляд, чем у большинства моих ровесников.

Я решил перехватить инициативу:

– А как ваше новое расследование? Что-то связанное с «масштабной историей», как вы выразились?

Элизабет на мгновение замолчала, словно взвешивая, сколько может рассказать.

– Я исследую некоторые… интересные финансовые структуры, – сказала она наконец. – Компании, которые не очень любят появляться на страницах газет. Холдинги, инвестиционные трасты, организации, оперирующие за пределами обычного публичного рынка.

Я замер на месте. Неужели она тоже заинтересовалась Continental Trust?

– Звучит интригующе, – сказал я, стараясь не выдать своего волнения. – Что-то конкретное?

– Пока рано говорить, – она осторожно улыбнулась. – Но есть одна организация, чьи операции кажутся необычайно прибыльными и необычайно непрозрачными. Они специализируются на создании сложных корпоративных структур, позволяющих обходить определенные нормативные ограничения.

Она внимательно наблюдала за моей реакцией. Я постарался сохранить нейтральное выражение лица, хотя внутри все переворачивалось. Это точно Continental Trust. И Элизабет шла по их следу.

– Интересно, – произнес я спокойно. – Но разве такие расследования не опасны? Если эти люди действительно замешаны в чем-то сомнительном…

Я не закончил фразу, и Элизабет понимающе кивнула.

– Да, определенный риск есть. Именно поэтому я собираю максимум информации, прежде чем делать какие-либо публичные заявления.

Она сделала глоток чая, затем неожиданно перевела разговор:

– Скажите, мистер Стерлинг… Уильям… вы когда-нибудь думали о мире за пределами Уолл-стрит? О том, как финансовые решения влияют на обычных людей?

Вопрос застал меня врасплох, и я почувствовал, что мы переходим от профессионального разговора к чему-то более личному.

– Постоянно, – ответил я, и это правда. В моей прежней жизни Алекса Фишера я редко думал о социальных последствиях своих финансовых операций. Но сейчас, зная о надвигающейся катастрофе, я не мог не думать о миллионах жизней, которые она затронет. – Особенно в последнее время.

Элизабет кивнула, словно мой ответ подтвердил что-то, что она уже знала.

– Я выросла в маленьком городке в Пенсильвании, – неожиданно сказала она. – Мой отец был учителем математики, мать работала в библиотеке. Когда мне исполнилось четырнадцать, банк, где хранились сбережения всего города, обанкротился из-за спекуляций его владельца. Люди потеряли все. Некоторые семьи распались из-за этого.

Ее взгляд на мгновение затуманился, когда она погрузилась в воспоминания.

– Именно тогда я решила стать журналисткой. Чтобы рассказывать о том, что происходит за кулисами финансового мира. Чтобы люди знали, кто и как играет с их деньгами и их жизнями.

В ее голосе звучала искренность. Я невольно поддался импульсу.

– Это благородная цель, – сказал я тихо. – Мир нуждается в таких журналистах, как вы.

Наши взгляды встретились, и на мгновение между нами возникло нечто большее, чем просто профессиональный интерес. Я почувствовал, как что-то сжимается в груди.

Странное чувство, которое я не испытывал очень давно. Возможно, никогда.

Потом Элизабет вернулась к чаю, но атмосфера между нами изменилась. Стала теплее, доверительнее.

– Знаете, – сказала она после паузы, – у меня есть некоторые материалы, которые могли бы вас заинтересовать. Не для публикации, конечно. Просто… как обмен информацией между заинтересованными сторонами.

Я понимал, что она делает первый шаг к сотрудничеству, и это важный момент. Союз с журналисткой ее калибра мог быть чрезвычайно полезным… и столь же опасным.

– С удовольствием ознакомлюсь, – ответил я. – И, возможно, смогу добавить некоторые детали из своих источников.

Я не уточнял, каких именно источников. Элизабет понимающе кивнула.

– Прекрасно. Возможно, мы могли бы встретиться в пятницу вечером? Я знаю небольшой джаз-клуб в Гринвич-Виллидж, где можно спокойно поговорить.

– «Синяя птица»? – предположил я.

– Вы знаете это место? – она приятно удивилась.

– Бывал пару раз. Хороший джаз, приглушенный свет, дискретные столики. Идеально для обмена информацией.

Элизабет улыбнулась, и в этой улыбке читалось больше, чем просто профессиональный интерес.

– Восемь часов вечера? – предложила она.

– Буду ждать, – ответил я, возвращая улыбку.

Мы допили напитки, обсуждая более нейтральные темы. Последние бродвейские постановки, новый роман Фицджеральда, архитектурные изменения в городе. Затем расплатились и вышли на солнечную Пятую авеню.

– Было приятно встретиться, мистер Стерлинг, – сказала Элизабет, протягивая руку для прощания.

– Взаимно, мисс Кларк, – ответил я, пожимая ее руку чуть дольше, чем требовали приличия.

Мы разошлись в разных направлениях, но я не мог не обернуться, чтобы посмотреть вслед ее удаляющейся фигуре. Элизабет двигалась с той особой грацией, которая приходит от уверенности в себе и своем месте в мире.

По пути в офис я анализировал нашу встречу. Насколько она была случайной? Что именно знает Элизабет о Continental Trust? И главное, могу ли я доверять ей?

С одной стороны, союз с талантливой журналисткой, уже идущей по следу Continental Trust, мог существенно ускорить мое расследование обстоятельств смерти отца Стерлинга. С другой, она слишком проницательна и могла заметить нестыковки в моей истории, необъяснимое знание будущего, странности в поведении.

Но было и еще нечто, что меня беспокоило, причем гораздо сильнее, чем эти рациональные опасения.

Я начал испытывать к Элизабет чувства, выходящие за рамки профессионального партнерства. Ее ум, ее прямота, ее страсть к справедливости, все это находило отклик в той части моей души, которую я считал давно умершей.

В прошлой жизни я относился к женщинам как к временным спутницам или трофеям. Но здесь, в 1928 году, я встретил женщину, которая заставляла меня хотеть быть лучше, чем я есть.

И это опаснее всего. Потому что привязанность означала уязвимость. А я не мог позволить себе уязвимость, когда баланс между моими множественными личностями такой хрупкий, а ставки столь высоки.

И все же, возвращаясь в «Харрисон Партнеры», я ловил себя на мысли, что с нетерпением жду пятницы.

Придя в офис, я с трудом заставил себя сосредоточиться на текущих делах. Мысли об Элизабет и Continental Trust настойчиво требовали внимания, но профессиональные обязанности не могли ждать.

На моем столе лежал срочный запрос от Вандербильта. Проанализировать возможность инвестиций в производство синтетического каучука.

Сопроводительная записка указывала, что информация требуется до конца недели. Я улыбнулся тому, как удачно это совпадало с моей предстоящей поездкой к Милнеру в Акрон, где я смог бы подробнее изучить этот вопрос.

Следующим пунктом значился ежемесячный обзор портфеля семьи Гарднеров. В последнюю неделю их консервативная позиция наконец начала окупаться.

Рынок показал небольшую коррекцию, и их защищенные активы потеряли меньше, чем в среднем по рынку. Я потратил два часа, тщательно анализируя их позиции и готовя рекомендации по дальнейшему увеличению доли облигаций.

Около четырех часов меня вызвал Харрисон. Его кабинет, как всегда, производил впечатление места, где принимаются важные решения. Массивный стол красного дерева, картины с морскими пейзажами, запах дорогого табака и кожаных переплетов.

– Стерлинг, – кивнул он, жестом указывая на кресло напротив. – Прескотт говорит, вы проделали отличную работу с портфелями его клиентов.

– Благодарю, сэр, – я старался звучать скромно, но уверенно.

– Особенно интересует меня ваша рекомендация для Вандербильта по золотодобывающим компаниям, – Харрисон внимательно наблюдал за моей реакцией.

Я ожидал этого вопроса. Любое действие, противоречащее рыночной эйфории, вызывало подозрения.

– Портфель Вандербильта уже имеет существенную экспозицию на растущие секторы, – объяснил я. – Добавление стабильных активов с низкой корреляцией, вроде Homestake Mining, повышает устойчивость без значительного снижения общей доходности.

Харрисон задумчиво постукивал пальцами по столу.

– Хм. По сути, хеджирование. Необычный подход для молодого человека. Обычно в вашем возрасте рискуют чужими деньгами с безрассудной легкостью.

– Я считаю, что доверие клиента – наш важнейший актив, сэр, – ответил я. – Особенно в случае с семьями вроде Вандербильтов, для которых сохранение капитала не менее важно, чем его рост.

Харрисон кивнул, словно мой ответ подтвердил какие-то его мысли.

– У меня для вас новое задание, Стерлинг. Сенатор Брукс, давний клиент фирмы, интересуется возможностями в нефтяном секторе. Особенно в свете недавней активности возле мексиканской границы. Подготовьте анализ перспективных компаний к понедельнику.

– Конечно, сэр, – я кивнул, мысленно добавляя это задание в свой и без того плотный график.

– И еще, – Харрисон слегка наклонился вперед, – на следующей неделе совет директоров Pan American Petroleum собирается объявить о дополнительной эмиссии акций. Это пока не публичная информация.

Он многозначительно взглянул на меня, и я понял, что это своеобразный тест. Харрисон предлагал мне инсайдерскую информацию. Возможно, чтобы проверить мою реакцию или втянуть в сомнительные операции.

– Очень ценные сведения, сэр, – сказал я нейтрально. – Учту при подготовке рекомендаций для сенатора.

Харрисон улыбнулся, словно удовлетворенный моим ответом.

– Отлично. Можете идти.

Покинув его кабинет, я сделал мысленную заметку проверить эту информацию через сеть Мэддена. Было важно понять, проверял ли меня Харрисон или действительно делился ценными сведениями.

Глава 38
Интеллектуальная беседа

Остаток дня прошел в рутинной работе. Телефонные разговоры с клиентами, анализ отчетов компаний, консультации с другими брокерами. Около шести, когда офис начал пустеть, я наконец собрал вещи.

У меня два часа до встречи с профессором Норрисом и его группой экономистов-диссидентов в клубе «Грамерси». Достаточно времени, чтобы заехать домой, переодеться и подготовить материалы для дискуссии.

В квартире я быстро принял душ и переоделся в более подходящий для интеллектуального клуба костюм.

Темно-серый твид с жилетом, белая рубашка и галстук приглушенного бордового цвета. Затем достал из сейфа папку с материалами, которые собирал последние недели.

Статистика по маржинальной торговле, графики соотношения цен акций к прибыли компаний, данные о задолженности потребителей.

Все это указывало на растущие дисбалансы в экономике, но требовалось глубокое понимание экономической теории, чтобы правильно интерпретировать эти сигналы. Именно поэтому я ценил встречи с группой Норриса.

Они обеспечивали интеллектуальное обоснование моим действиям, основанным на знании будущего.

Я сложил документы в кожаный портфель и вышел из дома. Вечер выдался приятным. Теплый июньский воздух с легким бризом, небо постепенно окрашивалось в темно-синие тона, а улицы Нью-Йорка наполнялись людьми, спешащими в театры, рестораны и спикизи.

Поймав такси, я назвал адрес клуба «Грамерси» на Лексингтон-авеню. Водитель, пожилой мужчина с седыми усами, энергично кивнул и влился в поток транспорта.

– В клуб на встречу, босс? – спросил он, ловко маневрируя между автомобилями.

– Да, с профессорами экономики, – ответил я, рассматривая город через окно.

– А, умные ребята, – таксист философски кивнул. – Моя дочь тоже колледж закончила. Теперь работает секретаршей в большой компании на Бродвее. Говорит, что босс ее целыми днями только и делает, что покупает акции. Все покупают акции, даже мой парикмахер. Это нормально, а?

Я встретился взглядом с таксистом в зеркале заднего вида. Его вопрос был задан с искренним любопытством и некоторой обеспокоенностью.

– Все хорошо в меру, – уклончиво ответил я.

– Мой отец всегда говорил. Когда сапожник начинает покупать акции, умный человек продает, – усмехнулся таксист. – Не знаю, правда ли это, но мои деньги я держу в банке. И немного под матрасом, на всякий случай.

Мудрость простого человека иногда превосходит самые сложные экономические теории, подумал я. Классический признак пузыря. Когда непрофессионалы массово приходят на рынок, привлеченные историями о легких деньгах.

– Ваш отец был мудрым человеком, – заметил я. – Возможно, стоит последовать его совету.

Такси остановилось перед элегантным зданием в стиле неоренессанса, с характерными коваными решетками и внушительным входом. Клуб «Грамерси» один из старейших частных клубов Нью-Йорка. Основан еще в 1847 году и собирает под своей крышей интеллектуальную и культурную элиту города.

Я расплатился с таксистом, оставив щедрые чаевые, и поднялся по ступеням к входу. Швейцар в традиционной ливрее почтительно кивнул:

– Добрый вечер, сэр. Вы к профессору Норрису?

– Да, он должен меня ожидать.

– Прошу за мной, сэр. Профессор с коллегами уже в Западной библиотеке.

Следуя за швейцаром через роскошный вестибюль с мраморным полом и позолоченными зеркалами, я ощутил знакомый контраст. Днем – Уолл-стрит с ее безжалостной погоней за прибылью, вечером – утонченная интеллектуальная среда, где обсуждаются идеи и теории. Две разные вселенные, между которыми я балансировал.

Западная библиотека представляла собой внушительное помещение с высокими потолками, стенами, полностью заставленными книжными шкафами, и массивными кожаными креслами. Вокруг центрального стола собралось около десяти человек, среди которых я узнал профессора Норриса, его коллегу из Колумбийского университета доктора Левина и известного экономического обозревателя Харпера из «Financial Journal».

Норрис, заметив меня, поднялся навстречу:

– А, мистер Стерлинг! Рад, что вы смогли присоединиться к нам. У нас сегодня весьма интересная дискуссия о последних действиях Федерального резерва.

Он подвел меня к столу и представил остальным:

– Господа, это мистер Уильям Стерлинг, тот самый молодой финансист, о котором я вам рассказывал. Несмотря на свой возраст, он обладает удивительно трезвым взглядом на текущую рыночную эйфорию.

Я обменялся рукопожатиями с присутствующими, отмечая смесь любопытства и легкого скептицизма в их взглядах. Молодой брокер, приглашенный в столь респектабельное академическое общество, это для них необычное зрелище.

– Мы как раз обсуждали последнее повышение учетной ставки, – сказал Норрис, указывая мне на свободное кресло. – Федеральный резерв наконец проявляет некоторое беспокойство о спекулятивных излишествах.

Я открыл было рот, чтобы ответить, когда заметил, что один из присутствующих пристально смотрит на меня.

Высокий худощавый мужчина в безупречном костюме, сидевший немного в стороне от основной группы. Его взгляд был не просто любопытным или оценивающим. В нем читалось какое-то странное узнавание.

Норрис, проследив за моим взглядом, сказал:

– Ах да, позвольте представить еще одного гостя нашего сегодняшнего собрания. Мистер Джеймс Финч, финансовый директор Consolidated Oil Investment. Он проявил интерес к нашим дискуссиям о состоянии рынка.

Continental Oil Investment. Название слишком близкое к Consolidated Oil, чтобы быть совпадением. Я почувствовал холодок, пробежавший по спине, когда Финч слегка наклонил голову в приветствии, продолжая изучать меня с нескрываемым интересом.

– Мистер Стерлинг, – произнес он низким, хорошо поставленным голосом. – Наслышан о ваших успехах. Весьма необычно встретить столь проницательного аналитика в вашем возрасте.

В том, как он произнес последние слова, мне почудилась какая-то скрытая угроза. Или, может быть, это была всего лишь игра моего воображения, взвинченного напряженным днем и неожиданным совпадением названий компаний.

– Благодарю, мистер Финч, – ответил я, стараясь сохранять спокойствие. – Но мои успехи сильно преувеличены слухами. Просто стараюсь внимательно анализировать факты, без излишнего оптимизма или пессимизма.

– Разумеется, – Финч слегка улыбнулся. – Факты важная вещь. Как и умение правильно их интерпретировать.

Его тон намекал на какой-то дополнительный смысл, скрытый за этими простыми словами. Прежде чем я успел ответить, Норрис хлопнул в ладоши, привлекая внимание собравшихся:

– Господа, предлагаю начать нашу дискуссию. У нас довольно насыщенная повестка, а время ограничено.

Я сел в указанное кресло, но продолжал ощущать на себе взгляд Финча. Совпадение или нет, его присутствие трансформировало то, что должно было быть интеллектуальным собранием единомышленников, в потенциальную ловушку.

И в то время как Норрис начал вступительное слово о последних экономических тенденциях, я не мог избавиться от мысли, что маска Уильяма Стерлинга, которую я носил, возможно, начала трескаться.

Профессор Норрис тем временем занял место во главе стола и начал вступительную речь. Я сосредоточился на его словах, стараясь игнорировать пристальный взгляд Финча.

– Господа, как я уже говорил, сегодня мы рассматриваем последние решения Федеральной резервной системы. В контексте усиливающейся спекулятивной активности на рынке. Бенджамин Стронг в апреле поднял учетную ставку с трех с половиной процента до четырех, и я убежден, что это лишь первый шаг в серии повышений, которые мы увидим в ближайшие месяцы.

Доктор Левин, седой профессор с характерной козлиной бородкой и проницательными глазами за стеклами очков в тонкой оправе, откашлялся:

– Проблема не в том, что ФРС поднимает ставки, Александр, а в том, что они делают это слишком осторожно и поздно. Стронг пытается охладить рынок, не разрушая его, но я боюсь, что этот срединный путь не даст результата. Как говорил Бэджет, полумеры во время финансовой лихорадки подобны попыткам потушить лесной пожар стаканом воды.

– Вы полагаете, требуется более агрессивное повышение? – спросил Харпер из Financial Journal, делая заметки в блокноте.

– Я полагаю, – подчеркнуто ответил Левин, – что нынешний объем маржинальной торговли создал систему с таким встроенным рычагом, что любая попытка сжать этот «воздушный шар» приведет либо к его медленной дефляции, либо к взрыву. И я опасаюсь, что второй вариант более вероятен.

Седовласый джентльмен с другого конца стола, которого я не знал, вступил в разговор:

– Коллеги, позвольте представить некоторые цифры. Объем маржинальных кредитов вырос с трех с половиной миллиардов долларов в январе до более чем четырех с половиной миллиардов к концу мая. Это беспрецедентный рост даже для нынешнего бычьего рынка. При этом многие брокерские дома продолжают предлагать кредитное плечо десять к одному, требуя лишь десять процентов обеспечения. Это значит, что активы в сорок четыре миллиарда долларов держатся на фундаменте реальных денег в четыре миллиарда четыреста миллионов.

По комнате прокатился тихий гул обеспокоенных голосов. Я решил, что настал момент включиться в дискуссию:

– Если позволите, господа, хотел бы добавить к этой статистике еще один важный факт. По моим наблюдениям, соотношение цены к доходу по индексу промышленных компаний Доу-Джонса достигло показателя 19,5, что на сорок восемь процентов выше исторического среднего значения.

Все взоры обратились ко мне, включая особенно пристальный взгляд Финча.

– Интересное наблюдение, молодой человек, – произнес Левин. – И какие выводы вы делаете из этой статистики?

Я на секунду задумался, стараясь не выдать глубину своих знаний.

– Исторические данные показывают, что рынок имеет свойство возвращаться к среднему значению, – ответил я осторожно. – Когда отклонение составляет почти пятьдесят процентов, это означает, что либо мы вступили в принципиально новую экономическую эру с иными фундаментальными законами, либо…

– Либо крах неизбежен, – закончил за меня профессор Норрис, кивая с одобрением. – Именно об этом я говорю уже больше года, но меня называют пессимистом и ретроградом.

Финч подался вперед, сложив пальцы домиком:

– А не считаете ли вы, мистер Стерлинг, что технологические инновации, такие как радио, воздухоплавание, автомобильная промышленность, действительно оправдывают более высокие оценки компаний? Разве мы не стоим на пороге новой эры процветания?

В его вопросе явно скрывался подтекст, будто он проверял не только мои экономические познания, но и что-то еще.

– Инновации, безусловно, создают новые возможности для роста, – ответил я, тщательно взвешивая каждое слово. – Но история показывает интересную закономерность. Когда прорывная технология начинает широко внедряться, первоначальный энтузиазм часто приводит к необоснованному взлету оценок. Вспомните железнодорожный бум 1870-х. Или телеграфные компании в начале века. Технология меняла мир, но большинство инвесторов всё равно теряли деньги, потому что платили слишком высокую цену на пике энтузиазма.

Из своего времени я бы добавил бум доткомов в 90-х, а в 20-х годах двадцать первого века – пузырь криптовалюты.

Профессор с короткой стрижкой и квадратной челюстью, его представили как доктора Миллера из Чикагского университета, энергично кивнул:

– Точно! Это прекрасная иллюстрация классической схемы Киндлбергера о манийных фазах рынка. Сначала рациональное основание для оптимизма, затем иррациональный разгон, за которым следуют массовое вовлечение неопытных инвесторов, финансовый рычаг и, в конце концов, неизбежный коллапс.

– А что насчет исторических параллелей? – спросил Норрис, обращаясь ко всем присутствующим, но глядя в мою сторону. – Мистер Стерлинг, вы, кажется, проявляли интерес к панике 1907 года?

Это тонкая проверка. Норрис знал о моем исследовании и хотел услышать мои соображения перед этой группой экспертов.

Я открыл портфель и достал несколько графиков, подготовленных заранее:

– Действительно, я обнаружил несколько тревожных совпадений между текущей ситуацией и периодом, предшествовавшим панике 1907 года. Во-первых, избыток ликвидности в системе. Во-вторых, резкий рост объемов кредитования для спекулятивных целей. В-третьих, заметный разрыв между ростом цен активов и фундаментальными показателями. И наконец, что возможно важнее всего, массовый приток на рынок непрофессиональных инвесторов.

Я передал графики присутствующим:

– Как видите, если наложить паттерны волатильности 1906–1907 годов на текущую динамику, сходство становится труднее игнорировать.

В комнате воцарилась тишина, пока ученые изучали мои материалы. Даже Финч, казалось, искренне заинтересован.

– Чрезвычайно любопытно, – пробормотал Левин, рассматривая графики через очки. – Особенно этот анализ соотношения объемов маржинальной торговли к общей капитализации рынка. Почему никто из наших аналитиков не проводил такое сопоставление раньше?