Текст книги ""Фантастика 2025-151". Компиляция. Книг 1-33 (СИ)"

Автор книги: Максим Петров

ГЛАВА 8

– Я знаю мастера, который возьмётся за работу, – решительно произнесла Евпраксия Елизаровна, выслушав Дуняшу.

– Только не ждите быстрых результатов, – строго произнесла маленькая боярышня, остужая пыл у воодушевленных Кошкиных. – Дело новое и требующее продумывания максимально возможного удобства.

Девочка повернула голову в сторону боярича и многозначительно объявила:

– Твоя новая нога, Пётр Яковлевич, станет надеждой для многих выбывших из строя достойных воинов.

Кошкина внимательно слушала свою гостью и не упускала из виду того, что она говорит и какие использует слова. Боярыня с первого дня их знакомства благоволила девочке, но сейчас она отмечала всестороннюю образованность своей протеже. Она даже пожалела, что малышка недостаточно высокого рода для Петруши.

Боярич же казался взволнованным и вроде даже уже не слушал Дуняшу, но когда необычная гостья сказала про других воинов, то его словно громом поразило.

А ведь верно! Не у одного него такая беда случилась! Славные мужи потеряли руки, ноги в битвах и участь их незавидна. Одни милостыню просят, другие забиваются в глухой угол своего дома, чтобы дождаться там смерти и освободить поскорее своих родных от нечаянной обузы. Никому они не нужны и всем в тягость. А Пётр может это изменить! Он всем покажет, как сделать так, чтобы вернуть прежнюю жизнь. Вот только его сохнущая рука…

Дуня заметила, что боярич воспрянул после её слов, а потом взглянул на свою руку и помрачнел. Она повернулась к боярыне и робко спросила:

– Евпраксия Елизаровна, не смею давать советы…

Дуня не успела продолжить, потому что Пётр Яковлевич фыркнул, а сидевший во главе стола древний дед, которого боярыня уважительно звала батюшкой-боярином и сверливший её взглядом из-под кустистых бровей, захохотал. Заливистым смехом его поддержала Евпраксия Елизаровна. Дуня сжалась, но глядя на всех присутствующих, улыбнулась, а потом, вежливо прикрыв ладошкой рот, засмеялась. Отчего-то её жест скромности ещё больше всех развеселил.

Слуги за дверью извелись, стараясь всё увидеть и услышать. Чудные дела творились нынче в доме Кошкиных. Дивно было, когда грозная боярыня велела провести маленькую Доронину в семейную горницу и посадить за стол как взрослую.

Боярская ключница выставила вон всех девок, и сама расставила плошки со сладостями, да помогла девочке красиво усесться на подушки. И уж совсем невиданным делом стало, когда старый Кошкин, не чинясь, сел во главе стола, признавая право малышки сидеть с ним за одним столом.

И вот тут была тонкая грань приличий. Если бы Дуняша была постарше, то все приличия были бы нарушены и происходящее вызывало бы только недоумение, но гостья была всего лишь маленькой девочкой, и вместо непотребщины получилось, что ей оказали невиданный почёт. Правда, сам думный боярин Яков Захарьев к столу не вышел, чтобы не перебарщивать с оказанной честью и не разводить сплетен на пустом месте.

Сына Яков Захарьевич обожал, и если Дунькина затея с деревянной ногой заставит Петьку наново полюбить жизнь, то он сумеет отблагодарить девочку, а пока того довольно, что её жена потчует, да и отец с лежанки слез, чтобы послушать малявку.

И старый Кошкин действительно внимательно слушал, что говорит дитя. До деревяшки вместо ноги они без неё догадались, да не знали, как парню предложить это.

Малявка же сразу заговорила о ноге, как о решённом деле и лишь обратила внимание на множество мелочей, которые следует учесть при её изготовлении, но и до этого догадались бы без неё.

Но её отношение к Петькиной беде поражало старика. Она же как своим детским умишком рассудила? Нет ноги? Ну и что? Возьми и сделай! Нога всего лишь опора, а ты страдаешь, как будто раньше деньгу ею печатал. Вот у неё зуб выпал, так пока новый на замену не вырос, есть не могла, язык прикусывала, и он пух. Все думали, что она умрёт в мучениях или от голода.

Поистине устами младенца услышишь истину!

И вот, наболтав уже без всякого стеснения с три короба, малявка вдруг выдала, что не смеет советовать. Да она тут рта не закрывала, сыпля советами и даже пряник остался лежать нетронутым!

– Ох, Дуняша, – вытирая слёзы, простонала Евпраксия Елизаровна, – что же ты сказать хотела? Говори уж, чего теперь стесняться…

– Видела я, как знахарка Катерина нашему холопу Гришке остановила высыхание руки. Она говорила, что причин тому много может быть, и не все можно вылечить, но Гришке помогла.

Он теперь меня к вам провожает и у него самого можно спросить, что Катерина делала. И он знает, где она живет.

– Ишь ты… Катерина, – хмыкнула боярыня, намекая на уважительно произнесенное имя знахарки. Дуня потупилась. Ей не раз пеняли, что обращаться к нижестоящим новгородским обычаем невместно. Не Григорий, а Гришка надо говорить, не Катерина, а Катька и сама она для вышестоящих не Евдокия, а Дунька. Девочка согласно кивала и пыталась соответствовать, но иногда забывалась, что пока по её возрасту ей прощали. Вот и сейчас.

Боярыня переглянулась со свёкром и кивнула ключнице. Та метнулась за дверь и, как подозревала Дуня, чтобы расспросить Григория.

Уже позже она узнала, что молодого боярича лечил иноземный лекарь, что ходил ещё за отцом великого князя. Правда, не он резал ногу Петру и паковал в лубки руку. Иноземец уже дома только проверял, не загнила ли нога и давал мазать рубец чем-то, а замотанную неподвижную руку только нюхал и рекомендовал не трогать. А через несколько месяцев Петру надоело, и он сам сорвал обмотки с лубками, за что получил нагоняй от княжеского лекаря.

Катерина прямо лицом каменела, когда слышала об этом лекаре – и Дуня была согласна с нею. Слов было много, а сказать ничего нельзя. Мама говорила, что прошлый великий князь, который Василий Тёмный, сильно кашлял, а лечили его возжиганиями на ТЕЛЕ сухой травы, отчего случились ожоги и загнили.

Князь умер от гангрены!*

И что тут можно сказать о самом лекаре, о тех, кто смотрел на садистский метод лечения и терпящем страшную боль князе? Но об этом Дуняша узнала после, а пока боярыня Кошкина повелела собрать маленькой гостье корзину сладостей и с улыбкой лично проводила её.

Дома Дуне пришлось несколько раз рассказывать, что с ней случилось. Любаша испугалась, когда её маленькую хозяйку позвали за стол у Кошкиных. Она-то не сразу поняла, что происходит, но вот боярские слуги как с ума посходили и строили разные догадки о происходящем.

Всю обратную дорогу девушка рассматривала Дуняшу, не смея расспрашивать, но переживая, а дома бухнулась Милославе в ноги и всё рассказала… А потом ещё Гришка добавил, что его пытали насчёт лекарки Катерины. Ну а дальше пришлось Дуне отдуваться. Вот так, ещё ничего не было сделано, а шум в боярской среде поднялся на всю Москву!..

На фоне суеты, поднявшейся вокруг Дуни, Машин визит в кремлевский терем остался незаметным. Уже вечером Дуняша стала расспрашивать сестру о том, что Машенька там видела и как её приняли, но девочка только разочарованно махнула рукой:

– Неинтересно, – буркнула она и попросила вновь рассказать, как Дуню посадили за стол и что она говорила.

Василий II – был болен туберкулезом и его действительно лечили, зажигая на разных частях тела трут. Делалось это не один раз в день.

А вообще, что можно сказать об этом князе? Он кажется неудачником и слабым правителем.

Его трижды прогоняли с престола, но москвичи отказывались подчиняться не москвичам

(бойкотировали, уходили из города) и Василий возвращался. Его брали в плен и чтобы выжить, он раздаривал земли… не совсем свои!

Создаётся впечатление, что этого князя никто не уважал, но если подвести итог его правлению, то мы увидим, что этот князь подчинил себе всех удельных князей и заложил основы централизованного управления княжеством, т. е. только он всему голова!

При Василии Темном зародилась идея, что Москва – третий Рим. Он оставил сыну цельное, подготовленное к дальнейшим действиям княжество и Иван III смог начать реализовывать идею собирания русских земель.

ГЛАВА 9

Следующий день оказался занят праздничным выходом в церковь. Туда долго собирались, потом ехали целым караваном, стояли на службе, далее вышли и долго обсуждали с другими, как прошла служба и не торопясь расходились-разъезжались… Дня как не бывало! А вечером из имения привезли поросёнка и Митьку. Пацан едва слез с телеги – сразу бухнулся в ноги и попросил оставить его в городе, потому что в деревне ему голодно. Дед поморщился, спросил, что Митька умеет делать и сказал, что подумает.

Дуню это не устроило, и она взялась ладить его судьбу. В конце концов, её здесь возродили именно за этим! Осталось только придумать, как не просто помочь выжить Митьке, а зажечь свет в его душе.

Она весь следующий день наблюдала за ним, пытаясь составить психологический портрет.

Парнишка добросовестно исполнял все поручения ключницы и старого Веденея, тем более успел приметить, что за ним наблюдают не только старшие в доме, но ещё маленькая хозяйка.

Он усилил старания и даже на кухне, когда его посадили есть, то запихивал в рот как можно больше еды, чтобы показать, что он отличный работник.

Дуня же сделала неутешительные выводы: Митька прожорлив, боязлив и делает всё напоказ.

Если бы она не знала его раньше, то оставила в покое. Но он ей здорово помог в конце лета, когда она получила возможность немного покомандовать.

Так что же придумать для него?

Быть может, поручить изготовление бумаги, а то больно дорого покупать. Вся бумага привозная и оплачивается каждый листок… из княжеской казны. Хм, и сердечко не особо ёкнуло, что дедушка – несун. Но в деле нравственности этого времени много противоречий: один и тот же человек мог быть душевным и одновременно спесивым, брать подарки по службе и считаться честным, радеть душой за отчизну и вступать в заговоры… И все делается от чистой души!

Дуня бросила разбираться в том, как же всё это укладывается в людях, и просто жила, стараясь не забывать о поставленной перед ней задаче. Вот сейчас вспомнила о ней, увидев Митьку и сосредоточилась, но ничего толкового не приходило на ум.

Нет, бумажная мастерская не подойдет. Дуня даже помотала головой. Это дело непростое и не для деревенского паренька.

А может, поручить ему ухаживать за лошадьми? Тогда он сам научится… Нет, ещё одного конюха им не надо, да и участие Дуни в этом случае будет минимальным.

Тогда можно научить его валять валенки! Что-то здесь она ни у кого их не видела*.

Но это лучше поручить Аксинье. Она женщина крепкая и ответственная, а вот в доме ей тесно. Дуняша частенько видела, как Аксинья буквально выпадала из дома на мороз, выдыхая, что ей душно.

И душно ей было не только из-за крохотных комнатушек, но и из-за обилия народа в доме.

Всё вместе угнетало эту могучую женщину. Мама хочет отправить её в имение, но там Аксинье вовсе нечего делать. Она не крестьянка и никогда не сидела на земле.

– Дуняша, что задумалась? – Маша остановилась у порога светёлки сестры и, дождавшись приглашающего кивка, с удовольствием вошла.

– Да так…

– Можно посижу у тебя… тут светло…

Дуня поднялась, освободила место за столом, а сама села на сундук.

– Маш, а какая она… сестра великого князя княжна Анна*?

Боярышня тяжело вздохнула и, посмотрев на белую стену, где совсем недавно был чудесный рисунок, ответила:

– Строгая, важная…смотрит свысока.

– А что о ней говорят?

– Боятся о ней говорить.

Дуня посмотрела на сестру более заинтересованно и сложила руки в молитвенном жесте.

Машка не выдержала и улыбнулась, а потом вздохнула и призналась:

– Со мной там никто ни о чём не говорил. Велели сидеть тихо и вышивать.

Дуня сразу поняла обиду сестры. Машульку позвали в кремль, как искусницу, у которой можно было научиться новым видам вышивки, а на деле демонстративно проигнорировали. А ведь сестра создавала поистине шедевры и в этом времени, да и ближайшие пятьсот лет ей нет и не будет равных. Это только в будущем благодаря Интернету можно будет посмотреть на работу мастериц мирового уровня и поучиться у них, а здесь все вышивают схоже и редко когда учатся чему-то новому.

– Так как же ты догадалась, что о сестре князя побаиваются болтать? – полюбопытствовала Дуняша.

– Они зыркали на неё исподлобья, перешептывались, и взгляды при этом… недобрые.

– Думаешь, оговаривают?

– Не знаю, – девочка пожала плечиками, – но глаз у княжны вострый, расчётливый и безжалостный.

– Хм, а дед говорит, что Иван Васильевич очень любит свою сестру и они часто общаются.

– Княжну хотят сосватать за князя Рязанского, – тихо поделилась новостями Маша. – Его уже отпустили из московского дома и ждут обратно со сватовством.

Дуня в удивлении выгнула бровь. Она не понимала, зачем столько лет надо было держать при себе наследника рязанского княжества, а потом сделать вид, что он свободен и женить его на московской княжне. Уж присоединили бы Рязань к Московскому княжеству и всё, так нет же, рубят хвост по частям. А умная и цельная княжна Анна будет укреплять Рязань, как самостоятельное княжество. Это Дуня помнила из истории. Да только все усилия княжны в будущем окажутся бесполезны, и лучше бы она воспользовалась любовью брата для того, чтобы сразу как можно выгоднее связать Рязань с Москвой.

Дуняша нахмурилась, а потом хмыкнула, поняв, что рассудила, как типичный диванный критик. Всё-то им виднее и всё-то у них просто. Она посмотрела на начавшую обшивать незатейливым стежком основу будущего лепестка сестру и пока та не погрузилась в работу, поспешила спросить о жене великого князя:

– А Марию Борисовну ты видела?

Машуня засияла и улыбнулась. Дуня удивилась её реакции и подалась вперед.

– Рассказывай!

– Да нечего рассказывать. Я же говорила, меня привели и посадили в уголке. Я там всё время и просидела, а когда уходила, то Мария Борисовна вошла и я прямо перед ней оказалась.

Она попросила меня показать свою работу… – Маша зарделась, – …и похвалила. Потом маленький княжич вбежал и всё вокруг него закрутилось.

– А ты?

– А меня вывели.

– Машуня! И молчала? Всех видела – и ни словечка!

Маша загадочно улыбнулась, а потом призналась:

– С тобой столько всего произошло в тот день, а я всего лишь рядом постояла.

Дуня обняла сестру и зашептала, что не всего лишь рядом постояла, а своими глазами посмотрела на членов великокняжеской семьи и оценила их поведение среди своих.

– Скажешь тоже! – смутилась девочка.

– И скажу. Вот Анна тебе не понравилась, зато Мария Борисовна показалась душевною.

Может, из-за того, что она тебя ласковым словом наградила?

– Ласка всем приятна, – согласилась Маша, – но жена князя не такая, как Анна, —

подумав, попыталась объяснить боярышня. – В княгине без усилий с её стороны чувствуется достоинство, а от княжны веет угрозой и её готовностью в каждого вколачивать уважение, как будто кто-то спорит с ней.

Дуня с удивлением посмотрела на сестру и та, разволновавшись, скомкала свою вышивку.

Маша впервые высказалась о больших людях, и не с пылу, а подумавши, и в этот момент поняла, что у неё появилось своё мнение. Ей хотелось посмаковать это осознание, но Дуня продолжила беседу:

– Мария Борисовна ведь тверская князья? А тверские всегда славились внутренним благородством, – поддержала Машу сестра, хотя не была уверена в своих словах.

Её знания были почерпнуты из художественной литературы, а не из летописей. Впрочем, летописи каждого княжества противоречили друг другу и получалось, что по ним совершенно невозможно судить о делах князей.

Дуня поджала губы, поняв, что углубилась куда-то не туда в своих мыслях. Ей хотелось быть непредвзятой и справедливой, но в результате не удавалось занять какую-либо твердую позицию в отношении Москвы, Новгорода, Смоленска или Твери. А здесь и сейчас такого не понимали и не любили.

Вон Машка сразу для себя что-то уяснила и будет стоять на этом, а Дуня всё учитывает, взвешивает, раскладывает по полочкам… Права ли?

И всё же Дуняша сумела сообразить, что ничего не помнит о нынешней жене Ивана Васильевича. Пока Маша не начала рассказывать о ней, то Дуня даже не задумывалась, что не читала о Марии Борисовне никаких романов. И что же получается? Почему эта милая женщина не особо известна потомкам?

Дуня старательно скрипела мозгами, пытаясь вспомнить княгинь Московского царства-государства… и в памяти выплыла Зоя Палеолог! Эта девица станет матерью следующего великого князя, а он уже родит всем известного Ивана Васильевича Грозного.

И что же получается? Мария Борисовна и встретившийся Маше маленький княжич умрут?

– Машунь, а здоровой ли выглядела великая княжна?

Сестра удивилась и после недолгого размышления неуверенно пожала плечами:

– Бледная и усталая, а так вроде здорова.

– Но она же молода?

– Ей уж двадцать четыре вроде бы, а может, больше…

Дуня сглотнула. В двадцать четыре быть великой княгиней и при этом выглядеть бледной и усталой? Вон, Дунина мама боярыня Милослава чуть старше и родила уже троих, не считая выкидыша, а пышет здоровьем!

Неужели травят? Но кому могла бы помешать Мария Борисовна? Боярам? Так овдовев, князь на их дочерей даже не посмотрит.

Тогда быть может подсылы князей самостоятельных княжеств изводят жену Ивана Васильевича, освобождая местечко? Но политика сейчас такова, что с ними Москве выгоднее враждовать и грубо подмять под себя, а не невесту у них брать.

Дуня нахмурилась и ещё немного подумав, решила, что это не её дело. Она слишком мала даже для того, чтобы разобраться во взаимоотношениях московских партиях, а чтобы понять, что делается в княжеской семье, уйдёт немало времени, а его, похоже, у Марии Борисовны уже нет. Чисто по-человечески её жалко, но…

Дуня почувствовала себя предательницей, но тут же напомнила себе, что пока что даже не решила проблему с Митькой, а чуть не поставила себе новую цель. Нет, надо рубить сук по себе. Она вздохнула и предложила Маше заняться интересным делом, которое задумала ещё когда они все вместе собирали шишки, веточки, мох…

– Понимаешь, я хочу украсить наш дом всякими штучками, а для этого надо подготовить ткань.

– А-а-а, дары природы? – тут же вспомнила Маша и показала на полки, где собранное ими богатство было разложено и ждало своего часа. Дуня согласно кивнула, подтверждая, что сейчас пришло время заняться тем, что она давно обещала.

– Да, но этого мало.

Маша обрадовалась, но ткать ей сейчас не хотелось. Слишком долго! Поэтому девочка предложила:

– Но ткань можно взять в сундуках…

– Нет-нет-нет, такой у нас нет и её не купишь! Маш, если тебе неинтересно, то я сама всё сделаю, но ты будешь жалеть потом, – обижено воскликнула Дуняша.

– Мне интересно, но нет времени, потому что надо готовить себе приданое…

– Во-о-от! – торжествующе вздела палец вверх Дуня. – Это подойдёт для твоего приданого, клянусь.

Она воодушевлённо подскочила и откинула крышку сундука, на котором сидела.

– Иди сюда, смотри!

Дуняша начала доставать и выкладывать на стол заготовки, которые по её просьбе сделали Любаша с Аксиньей. Маша смотрела на аккуратно расчёсанные разноцветные пряди шерсти на столе и поглаживала их.

– Это ты с Аксиньей красила?

– Угу, Любашка чесала, а Аксинья помогала с окрашиванием. Ты спроси её потом, как мы это делали.

– Да я знаю, как красить, – чуть снисходительно произнесла Маша, – но у тебя здесь есть новые цвета. Это ты ромашкой красила?

– Угу.

– А это?

– Тоже ромашка, но закрепляла медным порошком. Ну-у, синий такой. На ремесленной улочке купить можно.

– Ясно. А это пижма? Мне нравится, хороший тёплый цвет.

– Угадала. А вот это березовыми листьями красила.

– Разве ты их собирала?

– Я многое у травницы купила.

Маша неодобрительно покачала головой. Тратить деньги на то, что можно было бесплатно собрать – расточительно. Но Дуне напоминать об этом бесполезно – у неё если есть идея, то она торопится, не желая обождать.

– Так, у тебя получились разные оттенки жёлтого, коричневого, зеленоватого и даже голубовато-зеленоватый. Чем это? – начала расспрос Маша.

– Это серебристый мох, он дает оттенок голубоватого.

– Красиво, – перекладывая шерсть, выдохнула Маша.

– Жаль, что красного цвета не получилось, но нам хватит того, что есть.

Дуня поставила на край стола горшочек с процеженным зольным раствором, должным заменить ей мыло, бухнула на стол две скалки устрашающего вида и посмотрела на вытаращившую глаза сестру.

– Это что такое? – она взяла в руку нечто, что было скалкой.

Дуня загадочно улыбнулась и поиграла бровями. По её просьбе Гришка вырезал на новенькой скалке множество колких бугорков. Теперь её можно было катать под стопами в качестве массажёра, а можно было валять шерсть. Последним Дуня и занялась.

Она освободила место и перед внимательно следящей за ней сестрой, выложила на столе маленькими кусочками шерсть одного цвета. Широким жестом показала Маше, что подготовительный этап завершен, а потом смочила раствором из горшочка и начала катать по шерсти «массажёр». Дуня быстро взмокла и когда к ней присоединилась Маша, то благодарно кивнула.

Вскоре девочки отложили деревянное подспорье и начали активнее бить и мять руками получившееся полотно. Чем дольше они его терзали, тем плотнее схватывались-спутывались между собой волокна шерсти и меньше становился кусочек будущей ткани.

Они долго возились. Поначалу было интересно собирать кусок, катать по нему деревяшку, потом мять руками, но вскоре девочки устали, тем более им взялся помогать братик, а с ним было больше хлопот, чем дела.

Но к вечеру по вымытому полу было разложено множество разноцветных квадратиков плотной шерстяной материи. В будущем её назовут фетр, а Маша неуверенно назвала войлоком. Но для войлока получившаяся ткань была слишком плотной, гладкой и красивой.

Это уж Дуняша постаралась.

Маша ещё не понимала, как они будут её использовать, но Дуня источала вдохновение и остаток дня сидела, рисовала на дедовой бумаге детали будущих игрушек. Маша этого не видела, поскольку её позвали в девичью хлопотать над приданым. Дуня только укоризненно покачала головой, не одобряя посиделки при неверном свете лучин, но сама рисовала точно в таком же положении. Она всё собиралась придумать что-нибудь помощнее лучины или свечи, но малый возраст сильно ограничивал её возможности.

Весь следующий день девочки вырезали из фетра будущие совиные крылья, манишки, основы для колпака, готовили подходящих размеров палочки. Потом приклеивали к шишке подготовленные детали. У них получились совы, белки, мишки, лось, волк и даже компания индюков.

Приходила в гости мамина подруга и спрашивала, не позвали ли Кошкины Дуняшу вновь к себе и не ждут ли Машу в кремле. Почему-то всем это было интересно. Милослава держалась с достоинством и сдержанно покачивала головой, таинственно улыбаясь.

А вечером девочки позвали в общую горницу родных, а потом и дворовых на смотр их поделок. По итогам Дуня с уверенностью могла сказать, что была организована выставка домашнего масштаба.

Утром следующего дня Дуня с Машей и Ванюшей продолжили рукоделие. Они нашли в своих закромах интересную кривоватую палку и подвесили к ней поделки. А палку, которая стала основой композиции, попросили закрепить к потолку в общей горнице над столом. И началось паломничество в дом Дорониных!

Вся женская половина в доме бросилась повторять рукоделие боярышень, и Дуня придумала делать из их поделок большие картины. По её просьбе Григорий сделал раму, а к ней клеили палочки, шишки, мох и новенькие игрушки.

Вскоре горница превратилась в логово сказки, что вызывало некий трепет у всех присутствующих. Даже бывалые мужи с большим интересом разглядывали маленьких сказочных героев, пытаясь запомнить всё в деталях, чтобы рассказать своим родным, не сумевшим попасть в дом Дорониных.

Вскоре в гости пожаловала Евпраксия Елизаровна, повздыхала, разглядывая игрушечных зверушек, потом чему-то сама себе покивала. Митрополит Филипп лично приходил смотреть роспись в её доме и высоко оценил талант маленькой художницы. Обещал присмотреть и если что, то направить. Это успокоило Евпраксию, хотя споры по поводу другой Дуниной росписи ещё тянулись. И вот, девочка вновь что-то придумала и от придумок её уютнее в доме стало.

Евпраксия Елизаровна ласково укорила Дуняшу, что та более не появлялась у неё. Девочка опустила голову, но обе прекрасно знали, что маленькая боярышня не могла прийти без приглашения. И вот она его получила!

Во дворе послышался шум, и тихо проскользнувшая в горницу ключница шепнула боярыне Милославе, что к ним в гости прибыла игуменья Таисия. Та самая, которую хотели позвать, чтобы противостоять отцу Варфоломею, но Милослава её не одобрила.

– Кто там к тебе? – недовольно спросила Кошкина. Уже второй раз её визит норовят прервать.

– Игуменья из Серпуховского монастыря.

– Дела какие?

Милослава бросила на боярыню встревоженный взгляд и замотала головой.

– Ладно, задержусь у тебя… послушаем, с чем пожаловала игуменья. Она же из рода Бутурлиных?

Милослава согласно кивнула, а Кошкина криво улыбнулась. Она хорошо знала эту хваткую особу ещё в миру.