Текст книги ""Фантастика 2025-151". Компиляция. Книг 1-33 (СИ)"

Автор книги: Максим Петров

Соавторы: Алим Тыналин,Юлия Меллер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 153 (всего у книги 341 страниц)

Глава 16
Предупредительные знаки

Я повесил пиджак на спинку стула и ослабил галстук, позволив минутную передышку после напряженного утра, заполненного операциями с Universal Gas Industries.

Расставив фигуры на финансовой доске и запустив процесс инвестирования полутора миллионов через сеть брокеров, я теперь должен вернуться к официальной жизни. К жизни подающего надежды финансового аналитика в «Харрисон Партнеры».

Часы на стене торгового зала показывали уже половину третьего. По проходам между столами курсировали клерки с бумагами, стрекотали телеграфные аппараты, звонили телефоны. Рабочий день в самом разгаре, и никто, казалось, не замечал моего отсутствия. Или, по крайней мере, делал вид.

Я открыл портфель и достал папку с отчетом для сенатора Брукса о нефтяных месторождениях у мексиканской границы. Работа почти завершена, осталось лишь добавить данные недавних геологических исследований и скорректировать прогнозы возможной доходности. Харрисон ожидал получить этот отчет еще вчера, и теперь мне предстояло сделать все, чтобы не утратить его доверие.

Мисс Петерсон, секретарша Харрисона, прошла мимо моего стола, остановившись на мгновение.

– Мистер Стерлинг, – произнесла она с едва заметным неодобрением, – мистер Харрисон интересовался, где вы провели утро. Я сказала, что вы отправились в публичную библиотеку для изучения отчетов о месторождениях.

Я благодарно кивнул.

– Спасибо, мисс Петерсон. Именно там я и был. – Ложь теперь давалась мне с удручающей легкостью. – У меня уже готов черновик отчета для сенатора Брукса. Передайте мистеру Харрисону, что он получит его завтра утром.

– И еще кое-что, – она понизила голос, наклонившись ближе, – мистер Паттерсон дважды интересовался вашим местонахождением. Похоже, у него для вас какое-то поручение.

Паттерсон… Это тревожный знак. С момента нашей последней встречи он не проявлял ко мне активного интереса. Что изменилось?

– Благодарю за предупреждение, – ответил я, сохраняя невозмутимость.

Оставшись один, я сконцентрировался на отчете для Брукса.

Согласно данным геологических исследований, которые я получил через Вестона, месторождения у мексиканской границы значительно богаче, чем предполагалось ранее. Особенно перспективным выглядел участок в южном Техасе, где залегла легкая нефть превосходного качества.

Я аккуратно вплел эту информацию в отчет, используя консервативные оценки запасов, двести пятьдесят миллионов баррелей вместо предполагаемых трехсот пятидесяти – четырехсот, стратегия, которую я усвоил в прошлой жизни. Всегда лучше превосходить ожидания, чем не дотягивать до них.

Закончив с отчетом для Брукса, я перешел к дополнению аналитики для Вестона. Нефтяной магнат ждал детальную оценку целесообразности скупки мелких независимых компаний в регионе.

В анализе я настоятельно рекомендовал сосредоточиться на компаниях с правами на бурение в восточном Техасе, области, которая, как я знал, станет центром нефтяного бума начала 1930-х.

Эта работа заняла у меня все время до обеда. Завершив ее, я быстро перекусил хот-догом и выпил газировки. Слишком много дел, чтобы отвлекаться на ланч.

После небольшого перерыва я перешел к наиболее интригующему заданию. К анализу финансовых операций Metropolitan National Bank для Харрисона.

Эта задача не просто рутинная аналитика. Она давала мне возможность проникнуть глубже в тайны Уолл-стрит 1928 года.

Я разложил перед собой отчеты банка, его балансовые ведомости и списки крупнейших операций за последние два квартала.

– Стерлинг, – скрипучий голос заставил меня поднять взгляд, – наконец-то вы соизволили почтить нас своим присутствием.

Передо мной стоял Джонсон, один из старших брокеров фирмы, пятидесятилетний мужчина с аккуратно подстриженными седеющими усами и вечно скептическим взглядом.

– Добрый день, мистер Джонсон. Я как раз завершаю аналитику для Харрисона.

Он положил на мой стол папку с бумагами.

– Эти документы по фермерам Гарднерам и учителям Томпсонам требуют вашего внимания. Тридцать тысяч долларов не самая внушительная сумма по меркам фирмы, но для этих людей – все их сбережения.

Я кивнул, понимая его беспокойство. В моей прошлой жизни я бы не обратил внимания на такой «мелкий» счет, но здесь, в 1928 году, тридцать тысяч долларов представляли собой значительную сумму. Эквивалент почти четырехсот тысяч в ценах XXI века.

– Я займусь этим сразу после анализа для мистера Харрисона, – заверил я Джонсона.

– Хорошо. – Он помедлил, словно собираясь сказать что-то еще, но потом просто добавил: – Если вы успеете сегодня, будет просто замечательно.

Когда Джонсон ушел, я вернулся к изучению документов Metropolitan National Bank. Чем глубже я погружался в данные, тем отчетливее проступали странные закономерности. Банк осуществлял регулярные крупные переводы компаниям с пометкой «MNB».

Все транзакции проходили через сложную сеть дочерних компаний и офшорных счетов, но конечным пунктом назначения неизменно оказывался один и тот же анонимный трастовый фонд в Цюрихе. Около семи миллионов долларов перетекло по этому маршруту за последние шесть месяцев. Колоссальная сумма.

Интереснее всего даты переводов. Они совпадали с периодами высокой волатильности на рынке, когда многие инвесторы паниковали и сбрасывали акции по низким ценам.

Классическая схема манипуляции рынком. Искусственно вызвать панику, скупить подешевевшие активы, а затем позволить рынку восстановиться.

Я сделал подробные заметки, но осторожничал в формулировках для официального отчета Харрисону. Вместо прямого обвинения в манипуляции рынком я указал на «нестандартную корреляцию между движением капитала и рыночной динамикой» и на «потенциальные зоны регуляторного риска в международных транзакциях».

Подготовив все необходимые документы для утренней встречи с Харрисоном, я перешел к папке Джонсона о мелких клиентах.

История учителей Томпсонов и фермеров Гарднеров хорошо мне знакома. Люди среднего класса, всю жизнь откладывавшие каждый цент, теперь решили инвестировать свои сбережения, привлеченные перспективой быстрого обогащения на растущем рынке.

Типичные жертвы предстоящего краха.

Я задумался. Мои рекомендации для этих клиентов должны отличаться от стандартных в 1928 году подходов. Вместо агрессивного инвестирования в популярные акции вроде RCA или автомобильных компаний, я предложил сбалансированный портфель:

– шестьдесят процентов в первоклассные облигации федерального правительства с погашением до 1932 года, в золотодобывающие компании, в коммунальные предприятия со стабильным денежным потоком, в компании потребительских товаров первой необходимости, в надежные банковские депозиты с возможностью быстрого снятия. Старая песня, уже всем знакомая.

Сорок процентов в рискованные агрессивные акции радиовещания и автомобильной промышленности, с выходом из сделки не позднее первого мая следующего года.

В конце я добавил особое примечание о необходимости регулярного пересмотра портфеля, особенно «в свете потенциальных изменений экономической конъюнктуры во второй половине 1929 года».

Это был максимум, на что я мог пойти, не вызывая подозрений. Прямо предупредить их о грядущем крахе я не мог. Мне никто бы не поверил, а моя репутация была бы разрушена. Но хотя бы таким образом я мог минимизировать их потери.

Завершив работу, я откинулся на спинку стула. Торговый зал уже опустел, лишь несколько клерков заканчивали сверять цифры в гроссбухах при свете настольных ламп.

Ух ты, уже вечер. За окнами офиса Нью-Йорк погружался в вечерние сумерки, огни небоскребов начинали соперничать с первыми звездами.

Я собрал документы в портфель, тщательно отделив материалы Metropolitan National Bank от остальных. Независимо от того, насколько лояльным выглядел Харрисон, я не мог полностью доверять ему.

Я на пороге чего-то большого. Финансовые нити, которые я распутывал, вели к центру паутины, где, вероятно, скрывались ответы не только о предстоящем крахе, но и о судьбе отца Стерлинга. И с каждым днем я чувствовал, что опасность становится все ближе.

Выключив настольную лампу, я направился к выходу. Сегодня, как никогда, я ощущал двойственность своего существования.

Аналитик Стерлинг завершил рабочий день, но ночь принадлежала финансовому манипулятору, игроку, чья ставка исчислялась миллионами.

Мне предстояло еще многое сделать, прежде чем я смогу отдохнуть.

Вечерняя прохлада была настоящим благословением после душного офиса. Я вышел из здания «Харрисон Партнеры» около семи вечера, когда основной поток клерков уже рассеялся, а на улицах появились первые вечерние гуляки в шляпах-канотье и элегантных летних костюмах.

Небо над Манхэттеном медленно окрашивалось в глубокий индиго. Высотные здания, эти каменные исполины эпохи процветания, отбрасывали длинные тени на улицы. Где-то вдали раздавались автомобильные гудки и стук колес трамвая, звуковая симфония города, который никогда не останавливается.

Я решил не брать такси, а пройтись несколько кварталов пешком. Физическая активность помогала мне структурировать мысли после напряженного дня.

А подумать было о чем. Операция с Universal Gas Industries должна пройти безупречно, но слишком успешная сделка всегда привлекает нежелательное внимание. Если все пойдет, как надо, три миллиона долларов, вложенные через теневых партнеров, принесут почти четырехкратную прибыль. Такие деньги не проходят незамеченными даже на бурлящем рынке 1928 года.

На перекрестке 42-й улицы и Мэдисон-авеню я заметил черный седан Packard с тонированными стеклами. Автомобиль стоял с выключенным двигателем, но с водителем за рулем.

Ничего необычного в этом не было, но что-то в положении машины, чуть развернутой в мою сторону, зацепило мой натренированный глаз.

Я продолжил идти, намеренно не меняя темпа, но внутреннее чутье ужалило меня предупреждением. Не поворачивая головы, я скосил глаза в витрину магазина, используя ее как зеркало. Седан медленно тронулся с места, влившись в поток машин позади меня.

На следующем перекрестке я сделал незапланированный поворот и ускорил шаг. Обойдя квартал, я зашел в аптеку и, купив пакетик леденцов, выглянул на улицу. Черный Packard медленно проплыл мимо, явно выискивая меня.

Я был прав. За мной следили.

Выждав пять минут и купив вечерний выпуск «Нью-Йорк Таймс», я вышел из аптеки и быстро нырнул в поток пешеходов. На ближайшем перекрестке я увидел знакомую фигуру.

Юный Тони, один из газетчиков Мэддена, стоял на углу, громко выкрикивая:

– Экстренное издание Трибюн! Читайте о новых переговорах по военным долгам! Всего пять центов!

Я неторопливо приблизился к нему, делая вид, что интересуюсь новостями.

– Дай-ка мне свежий выпуск, парень.

Тони, смуглый подросток лет шестнадцати с характерной родинкой на щеке, мгновенно узнал меня. Но на его лице не дрогнул ни один мускул. Мэдден нанимал только профессионалов, даже среди уличных мальчишек.

– Конечно, сэр! Последний экземпляр, всего десять центов! – ответил он, нарочито завышая цену.

Я протянул ему доллар.

– Сдачи не надо.

Это наш условный сигнал. Тони незаметно вложил в газету маленький сложенный листок и протянул мне сверток.

– Благодарю за щедрость, сэр! Прекрасный вечер сегодня, не правда ли?

– Да, если не начнется дождь, – ответил я, используя вторую часть условной фразы.

Черный Packard снова появился в поле зрения, медленно двигаясь вдоль тротуара. Я сделал вид, что увлечен беседой с мальчишкой.

– Сегодня какие-то новости о бейсбольном матче?

– Да, сэр! Янкиз разгромили Ред Сокс со счетом семь два! – бодро отрапортовал Тони, продолжая выкрикивать призывы для других прохожих.

Я кивнул и двинулся дальше, держа газету под мышкой. Только оказавшись в безопасном месте, маленькой кофейне, заполненной посетителями, я аккуратно развернул сложенный листок.

Записка была предсказуемо лаконичной: «Безумный Джо интересуется нашими операциями. Удвойте осторожность. Встреча в Л. С. откладывается до особого уведомления. К.»

Я мысленно проклял осложнение. Безумный Джо Сальтис один из конкурентов Мэддена по контрабандному бизнесу, пытавшийся также расширить сферу влияния на финансовые операции.

Если он прознал о наших успешных инвестициях в UGI, это могло создать проблемы. Гангстеры редко решают деловые споры через арбитражный суд.

Теперь черный Packard обретал смысл. Вероятно, это люди Сальтиса, а не федеральные агенты или конкуренты с Уолл-стрит. По крайней мере, это объясняло непрофессиональную слежку. Настоящие детективы действовали бы тоньше.

Я неторопливо допил кофе, обдумывая дальнейшие действия. Седан наверняка ждет снаружи. Нужно использовать один из подготовленных маршрутов эвакуации.

Оставив щедрые чаевые, я направился к черному ходу. Тут пришлось пустить в ход пару долларов, чтобы повар позволил мне выйти через кухню в переулок.

Петляя по узким проходам между зданиями, я вышел на параллельную улицу и быстро юркнул в метро. Это проверенная тактика.

В подземке легко оторваться от преследования. Просто войти в вагон перед самым закрытием дверей, а на следующей станции в последний момент выскочить на платформу.

Через сорок минут таких маневров я был уверен, что оторвался от слежки. Теперь можно позвонить.

В телефонной будке на углу 38-й улицы я набрал номер Кляйна. Ответил он после второго гудка.

– Импортно-экспортная компания «Атлас», чем могу помочь?

– Это Стерлинг. Получил ваше сообщение. Необходимо усилить протоколы безопасности.

– Понимаю, – голос Кляйна звучал спокойно, но я слышал нотки напряжения. – Наш общий друг считает, что интерес временный. На всякий случай мы направили обычных наших сотрудников понаблюдать за ситуацией.

«Обычные сотрудники» к Мэддена – это крепкие ребята с пистолетами под пиджаками. Обнадеживающе, но и тревожно одновременно.

– Нам нужно ускорить разработку нового шифра и изменить точки контакта.

– Уже в процессе. Завтра получите новые инструкции через нашего юного друга на 44-й улице.

– Понял. Что с теми активами?

– Распределены согласно вашей схеме. Первые транши достигли точек назначения. Вторая волна в процессе.

Это означало, что средства для покупки акций UGI уже благополучно ушли по назначению. Хоть что-то шло по плану.

– Хорошо. До связи.

Я повесил трубку и выдохнул. Ситуация усложнялась, но пока оставалась под контролем. Теперь следовало сделать еще один звонок.

Я нашел еще одну телефонную будку, на этот раз в вестибюле небольшого отеля на Лексингтон-авеню. Принцип безопасности прост. Никогда не звонить дважды из одного места. Каждый звонок – новая будка в новом районе.

Набрав номер редакции «Нью-Йорк Уорлд», я попросил соединить меня с Элизабет Кларк. Надеюсь, она еще не ушла. Такая работяга, как она, вряд ли уходит рано с работы.

Я не ошибся. После нескольких щелчков в трубке раздался ее мелодичный голос:

– Кларк слушает.

Что-то в ее тоне всегда вызывало у меня улыбку. Уверенная, независимая, она полная противоположность тех покорных и тихих женщин, которых так ценили в обществе конца 1920-х. Элизабет напоминала мне сильных женщин XXI века, каким-то образом опередив свое время на несколько десятилетий.

– Добрый вечер, мисс Кларк. Это Уильям Стерлинг.

На другом конце провода возникла короткая пауза, а затем я услышал легкую усмешку.

– Мистер Стерлинг. Какая приятная неожиданность. Решили прояснить свою загадочную позицию по рынку недвижимости, о которой так уклончиво говорили в прошлый раз?

Мы прибегали к своеобразной игре слов при каждом разговоре. Говорили о рынке и инвестициях, подразумевая совсем другое. Это наш способ флирта, неожиданно приятный для нас обоих.

– На самом деле я думал о более существенных вложениях. Например, инвестиции в хороший ужин. Я слышал, джазовые музыкальные активы сейчас особенно привлекательны для долгосрочного портфеля.

Она рассмеялась, звонкий, искренний смех, редкость в этом мире светских условностей и притворства.

– Интересное предложение. И когда вы планируете реализовать эту инвестиционную стратегию?

– Как насчет сегодняшнего вечера? Скажем, через два часа, в «Синей птице»?

– «Синяя птица»? – В ее голосе прозвучало удивление. – Это весьма амбициозный выбор для молодого финансиста. И так быстро? У вас весьма короткое плечо для сделки?

Заведение действительно одно из лучших в городе, но я мог себе это позволить. Более того, нам нужно место, где можно говорить относительно свободно, не опасаясь посторонних ушей. В «Синей птице» есть изолированные кабинеты, идеально подходящие для конфиденциальных бесед.

– Что поделать, я верю в качественные вложения, – ответил я.

– В таком случае, принимаю ваше предложение. В девять.

– Буду ждать с нетерпением.

Повесив трубку, я почувствовал странное волнение. Эта женщина пробуждала во мне чувства, которые я давно считал похороненными.

И это опасно. В моем положении эмоциональная привязанность могла стать непозволительной роскошью.

Я всегда напоминал себе, что не принадлежу этому времени. Что мои знания о грядущем крахе делают любые отношения потенциально нечестными. Что Великая депрессия, маячившая на горизонте, изменит судьбы всех этих беззаботных людей, танцующих джаз в нарядных клубах и тратящих деньги в дорогих магазинах на Пятой авеню.

А что если Элизабет окажется среди тех, кто потеряет все? Смогу ли я предупредить ее, не раскрывая своей истинной сущности?

С этими мыслями я отправился домой, тщательно проверяя, не возобновилась ли слежка. Дважды я менял маршрут, трижды проходил по магазинам с несколькими выходами. К моей квартире на 42-й Восточной улице я подошел, убедившись, что за мной никто не следует.

В квартире первым делом я проверил свои «маячки». Волоски, невидимо приклеенные к косяку двери, крошечные метки мелом на углу стола.

Ничего не тронуто. Никто не входил в мое отсутствие.

Задернув плотные шторы, я включил настольную лампу и достал из тайника за картиной записную книжку в кожаном переплете.

Мой зашифрованный дневник, где я фиксировал движение капитала и ключевые финансовые решения. В отличие от блокнотов большинства финансистов, здесь не было ни одного настоящего имени или названия компании. Только коды, понятные лишь мне.

«Подготовка к операции U. проходит успешно», записал я.

Я откинулся в кресле, осмысливая достижения. Всего за несколько месяцев я превратился из никому не известного стажера в миллионера с влиятельными связями в финансовом и криминальном мирах Нью-Йорка.

Харрисон ценил мои аналитические способности, Прескотт включил меня в круг избранных клиентов, Мэдден доверил мне управление теневым капиталом. Даже сам Вандербильт теперь консультировался со мной по вопросам долгосрочных инвестиций.

И все же что-то меня беспокоило. С каждым днем круг подозревающих что-то неладное расширялся. Сначала Мэдден с его проницательным взглядом бывшего уличного бойца. Потом Кляйн, чья немецкая педантичность и аналитический ум замечали любые нестыковки в моей легенде. Элизабет с ее журналистским чутьем на необычные факты.

Теперь к этому списку добавились и конкуренты Мэддена, заинтересовавшиеся нашими необычайно успешными инвестициями. Как долго я смогу балансировать на этом лезвии ножа?

Из окна доносился приглушенный гул города. Автомобильные гудки, обрывки музыки из проезжающих такси, смех подвыпивших гуляк, возвращающихся из подпольных баров. Нью-Йорк 1928 года, неудержимый, оптимистичный, ослепленный собственным процветанием, не подозревал о катастрофе, готовой обрушиться менее чем через год.

А я сидел здесь, в тускло освещенной комнате, с тяжестью этого знания и ответственностью за собственные решения. Таков парадокс моего существования.

Чем успешнее я становился в этой эпохе, тем сильнее ощущал себя чужаком, знающим слишком много и при этом слишком мало способным изменить.

Спрятав дневник обратно в тайник, я подошел к окну. Небо над Манхэттеном уже потемнело, но город сиял тысячами огней.

Неоновые вывески, уличные фонари, освещенные окна небоскребов. Все создавало иллюзию вечного праздника. Ночная жизнь только начиналась.

Пора готовиться к встрече с Элизабет.

Глава 17
Ужин

Я пришел в «Синюю птицу» на двадцать минут раньше назначенного времени. Мне нужно выбрать правильный столик.

Достаточно укромный для конфиденциального разговора, но с хорошим обзором зала. В моем положении предусмотрительность стала второй натурой. Вместо отдельного кабинета лучше остаться в общем зале, где-нибудь в укромном уголке.

Джаз-клуб располагался в полуподвальном помещении на Бликер-стрит, в самом сердце Гринвич-Виллидж. У входа нет вывески.

Только маленькая латунная табличка с изображением птицы. Заведение не афишировало себя, как и многие подобные места в эпоху Сухого закона, но его знали все, кто имел отношение к богемному миру Нью-Йорка.

Спустившись по крутой лестнице, я кивнул вышибале, крупному чернокожему мужчине в строгом костюме. Он узнал меня и молча показал на свободный столик в углу.

Внутри клуб выглядел как маленький оазис свободы посреди законопослушного города.

Темно-синие бархатные шторы на стенах поглощали звуки, создавая ощущение интимности. Потолок затянут легкой тканью, имитирующей ночное небо с мерцающими звездами.

На маленькой сцене негромко играл квартет. Саксофон, фортепиано, контрабас и барабаны.

Темнокожие музыканты исполняли мелодичный, немного меланхоличный блюз, идеально дополняющий атмосферу полумрака.

Я заказал содовую, размышляя о предстоящей встрече. Часы на стене показывали восемь сорок. Элизабет должна прийти в девять, но я знал, что она обычно приходит раньше.

– Виски под видом чая, как обычно, мистер Стерлинг? – тихо спросил официант, наклонившись к моему столику.

– Не сегодня, Томас. Сохраняю ясность мысли, – ответил я с легкой улыбкой.

Сухой закон действовал уже восемь лет, но мало кто в Нью-Йорке обращал на него внимание. В таких заведениях, как «Синяя птица», спиртное подавали в чайных чашках или кофейных кружках, а полиция получала регулярные «пожертвования» за то, чтобы не замечать очевидного.

Зал постепенно заполнялся посетителями. Художники с длинными волосами и бородами, интеллектуалы в очках с роговой оправой, несколько писателей, чьи лица я видел на фотографиях в Literary Digest.

Женщины в коротких платьях и с сигаретами в длинных мундштуках. Богема Гринвич-Виллидж – мир, который существовал по своим правилам.

Я еще раз проверил внутренний карман пиджака. Фотография с участниками Continental Trust, которую я нашел в архиве, на месте. Также я захватил вырезку о подозрительном банкротстве Фридмана, владельца текстильной фабрики в Бостоне. Эти материалы могли заинтересовать Элизабет.

Но я должен быть чрезвычайно осторожен. Сближение с журналисткой рискованный шаг.

С одной стороны, она могла стать ценным союзником в расследовании Continental Trust и смерти отца Стерлинга. С другой, слишком близкие отношения могли поставить под угрозу мои долгосрочные планы подготовки к краху, о котором она не должна узнать слишком рано.

Я поймал себя на том, что нервно постукиваю пальцами по столу в такт музыке. Неужели я волнуюсь?

Странное ощущение. За последние дни я встречался с гангстерами, вел сложные переговоры с влиятельными финансистами, манипулировал миллионами долларов. Но перспектива ужина с Элизабет вызывала во мне непривычное беспокойство.

В этот момент она появилась.

Элизабет Кларк вошла в зал, и на мгновение я забыл обо всех своих расчетах и планах. Она была в темно-зеленом платье с умеренно низким вырезом, смелом, но не вызывающем. Жемчужная брошь на груди мерцала в приглушенном свете.

Волосы, уложенные в модный боб, обрамляли овал лица с точеными чертами. Но больше всего меня поразили ее глаза. Они сияли от воодушевления и какого-то внутреннего огня.

Я поднялся, когда она заметила меня и направилась к моему столику.

– Уильям! – она протянула мне руку. – Надеюсь, я не заставила вас долго ждать?

– Совсем нет, я сам пришел раньше, – ответил я, задерживая ее руку в своей чуть дольше необходимого.

Когда она села напротив, я уловил легкий аромат ее духов. Что-то цветочное, с нотками жасмина. Элизабет достала из небольшой сумочки сложенную газету.

– У меня сюрприз, – сказала она, разворачивая газету и показывая мне страницу с заголовком «Голос разума на Уолл-стрит: молодой финансист, предостерегающий о рисках». Под заголовком красовалась небольшая фотография, на которой я был запечатлен в профиль, с серьезным выражением лица. – Редактор поставил статью на третью страницу. Это неслыханный успех для материала об экономике!

Я быстро пробежал глазами текст. Элизабет изобразила меня своего рода финансовым диссидентом.

Молодым аналитиком, который осмеливается высказывать сомнения относительно безудержного оптимизма на рынке. Она элегантно описала мои опасения по поводу маржинальной торговли и спекулятивного пузыря, не используя технических терминов, способных отпугнуть обычного читателя.

– Это впечатляет, – признал я. – Как отреагировали ваши редакторы?

– Сначала скептически, – улыбнулась Элизабет. – Но когда я показала им ваши расчеты о соотношении заемных средств к реальным активам на рынке, они изменили мнение. А как отнеслись на статью в «Харрисон и Партнеры»?

– Еще не знаю, – я сделал глоток содовой. – Но примерно представляю. Харрисон будет удивлен, но, кажется, останется впечатлен публичностью. Некоторые коллеги будут подшучивать, называть меня «старик Кассандра». А Прескотт скажет, что я рискую, но действую правильно.

Официант подошел принять заказ. Элизабет попросила чай, но с легким кивком, который я уже научился распознавать. Чай с виски.

– И все же, я надеюсь, статья не создаст вам проблем, – сказала она, когда официант отошел. – Быть единственным трезвомыслящим человеком на празднике всеобщего обогащения – неблагодарная роль.

– Я привык полагаться на цифры, а не на общее мнение, – ответил я.

Музыканты закончили композицию, и по залу разнеслись аплодисменты. Саксофонист объявил короткий перерыв, и атмосфера в клубе стала более непринужденной.

– Расскажите о себе, Элизабет, – предложил я, решив перевести разговор в более личное русло. – Как вы пришли в журналистику? Это необычный выбор для женщины в наши дни.

Она откинулась на спинку стула, и в ее глазах промелькнула тень.

– Мой отец был журналистом, – начала она. – Работал в финансовом отделе Chicago Tribune. После паники 1907 года он потерял все свои сбережения, вложенные в Knickerbocker Trust. Это подорвало его здоровье, и он умер, когда мне было тринадцать.

– Мне очень жаль, – искренне сказал я.

– Последнее, что он мне сказал: «Никогда не верь, что рынок не может упасть». – Она грустно улыбнулась. – Я поклялась продолжить его дело. Училась в колледже Барнард, потом стажировалась в New York World. Быть женщиной в журналистике это постоянная борьба. Редакторы хотят, чтобы я писала о моде и светских мероприятиях. Но я упорно продвигаюсь к серьезным темам.

Элизабет говорила с такой страстью, что я невольно залюбовался ею. В ней было что-то подлинное, настоящее. Редкое качество в мире, где я привык видеть маски и фасады.

– А вы, Уильям? – спросила она. – Вы так много знаете обо мне, но я почти ничего не знаю о вас, кроме вашей работы.

Я внутренне напрягся. Это опасная территория.

Я не мог рассказать правду о себе, о падении с небоскреба в будущем и перемещении в тело Уильяма Стерлинга. Но нужно дать ей достаточно информации, чтобы удовлетворить любопытство.

– Мой путь не так интересен, – начал я осторожно. – Родился в Бостоне, в семье владельца текстильной фабрики. Учился в Йеле, но пришлось прервать учебу после смерти родителей. Тетя Агата взяла меня под опеку, но семейные финансы были в плачевном состоянии. Благодаря рекомендации профессора Майклса попал на стажировку к Харрисону.

– Вы потеряли обоих родителей? – в ее голосе звучало сочувствие.

– Отец погиб в результате несчастного случая на фабрике, – я внимательно следил за ее реакцией. – Мать не пережила потрясения и умерла от пневмонии три месяца спустя.

Элизабет положила свою руку на мою.

– Это так тяжело. Теперь я понимаю вашу серьезность и сосредоточенность. Вы рано столкнулись с жизненными испытаниями.

Официант принес наш заказ. Легкие закуски и напитки. Чай Элизабет явно содержал что-то крепче листьев Цейлона. Она слегка улыбнулась после первого глотка.

Музыканты вернулись на сцену и начали новую композицию. Что-то более мелодичное и романтичное. Пары на маленьком танцполе закружились в медленном танце.

Я решил, что пришло время перейти к более серьезным темам.

– Элизабет, помимо моей скромной персоны, над чем вы работаете сейчас? У такой талантливой журналистки должны быть более амбициозные проекты.

Она оглянулась по сторонам, затем наклонилась ближе ко мне. От ее близости у меня участился пульс.

– Если честно, статья о вас лишь часть более масштабного расследования, – прошептала она. – Я изучаю деятельность Continental Trust.

Я сохранил невозмутимое выражение лица, хотя внутри все напряглось.

– Continental Trust? Крупный финансовый конгломерат, о котором мало что известно. Интересный выбор.

Элизабет открыла сумочку и достала небольшой блокнот в кожаном переплете.

– Смотрите, – она показала мне несколько страниц с заметками, диаграммами и вырезками из финансовых отчетов. – За последние два года я отслеживала их операции. Они связаны с серией корпоративных банкротств 1927 года.

Я внимательно изучил ее записи. Элизабет выявила закономерность, которая ускользнула от большинства аналитиков. Continental Trust финансировал компании через сложную сеть подставных организаций, затем занимал короткие позиции по их акциям, и вскоре после этого компании объявляли о финансовых трудностях.

– Это впечатляюще подробный анализ, – сказал я с искренним уважением.

Элизабет сделала еще один глоток своего «чая».

– Я заметила кое-что странное, Уильям, – ее голос стал еще тише. – Когда я наблюдала за Харрисоном на пресс-конференции месяц назад, он точно так же реагировал на это название. Это не совпадение.

Она чертовски наблюдательна. Я недооценил ее.

– Возможно, и не совпадение, – осторожно согласился я. – В финансовых кругах Continental Trust имеет специфическую репутацию.

– Более того, – продолжила Элизабет, перелистывая страницы блокнота, – исследуя их операции, я наткнулась на упоминание текстильной фабрики в Бостоне. Та самая фабрика вашего отца, которая была продана после его смерти.

Я напрягся. Это очень опасная территория.

– И что же вы обнаружили?

– Фабрика была куплена холдинговой компанией Eastern Textile Enterprises, – она показала мне газетную вырезку. – А ETE, через две промежуточные компании, принадлежит группе инвесторов, связанных с Continental Trust.