Текст книги ""Фантастика 2025-151". Компиляция. Книг 1-33 (СИ)"

Автор книги: Максим Петров

Соавторы: Алим Тыналин,Юлия Меллер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 201 (всего у книги 341 страниц)

О’Мэлли поднял брови:

– Выглядит как план подготовки к войне.

– В каком-то смысле это и есть война, – ответил я, отставив бокал. – Финансовая война, в которой большинство даже не подозревает, что уже проигрывает.

За окном огни Нью-Йорка сияли ярче звезд, скрытых смогом большого города. Я смотрел на эти огни и чувствовал странную смесь триумфа и тревоги.

Завтра начнется новый этап. Превращение бумажных прибылей в реальные активы, способные пережить крах, который навсегда изменит Америку.

Глава 5
Надвигается буря

Последние дни августа принесли в Нью-Йорк неожиданную прохладу. Тяжелый воздух, наполненный запахом приближающейся осени, напоминал о переменах, которые неумолимо надвигались на беззаботный город.

Я сидел в своем кабинете «Стерлинг, Харрисон и Партнеры», разбирая утренние телеграммы и отчеты, которые появлялись на моем столе каждые пятнадцать минут. Дубовый письменный стол, массивный и внушительный, с карельской березой по краям, ныне покрывали бумаги самого тревожного свойства.

Мисс Говард принесла очередную стопку телеграмм на серебряном подносе. Ее изящная фигура в строгом темно-синем костюме с белым воротничком по последней деловой моде олицетворяла безупречную эффективность.

– Мистер Стерлинг, из Чикаго пришли сводки по объемам промышленного производства, – она аккуратно положила бумаги на уголок стола, не тронутый документами. – И звонили из Continental Bank. Управляющий хотел бы встретиться с вами сегодня в четыре.

– Спасибо, мисс Говард. Скажите управляющему, что встречу в пять. И пригласите, пожалуйста, исследовательский отдел на совещание через полчаса.

Когда дверь закрылась, я развернул телеграмму из Чикаго и пробежал глазами цифры. Объем промышленного производства сократился на семь процентов по сравнению с июлем. Седьмой признак надвигающегося краха, тихий, почти незаметный для большинства, но кричащий для тех, кто знал, на что обращать внимание.

Из окна открывался величественный вид на Манхэттен – каменные утесы небоскребов, полоска Гудзона, сверкающая на утреннем солнце, бесконечный муравейник людской активности.

На моем столе лежали другие свидетельства приближающейся бури. Отчет от дилеров Dodge и Packard о десятипроцентном снижении продаж автомобилей за последний месяц. Меморандум от Фуллертона о заметном сокращении покупок дорогих товаров в его универмагах. Письмо от Милнера, в котором он сообщал о растущих складских запасах непроданной резиновой продукции.

Тикерная лента в углу кабинета выстукивала последние котировки с биржи. Dow Jones достиг нового рекорда – триста восемьдесят один пункт. Публика ликовала. Газеты превозносили наступление новой эры американского процветания. А я видел паруса на горизонте, предвещающие бурю столетия.

Телефон резко зазвенел. Это Прескотт звонил из кабинета этажом ниже.

– Уильям? – его голос звучал встревоженно. – Ты видел отчет от Колумбийской торговой палаты? Третье банкротство за неделю в округе Декейтер.

– Да, – я перебрал бумаги, находя нужный документ. – «Мидуэст Ферм Импортс», «Тракторс энд Харвестерс Инкорпорейтед» и теперь «Гранд Репаблик Фид Компани». Все в одном районе.

– Это начинается, верно? – Прескотт понизил голос, хотя мы разговаривали по закрытой линии. – То, о чем ты предупреждал.

– Первые ласточки, Джонатан. Пока только мелкие фермерские поставщики, которые слишком растянулись с кредитами. Но симптомы классические. Сокращение заказов, затоваривание складов, невозможность обслуживать долги.

– И при этом Уолл-стрит празднует! – в голосе Прескотта слышалась горечь. – Сегодня утром в лифте какой-то клерк хвастался, что заложил дом, чтобы купить акции RCA и Montgomery Ward.

– Это тоже признак, – я сделал пометку в блокноте с монограммой «У. С.» на обложке из телячьей кожи. – Когда сапожники и таксисты обсуждают акции, пора выходить из рынка.

Через стекло перегородки я видел, как мой исследовательский отдел готовится к совещанию. Сара Левински раскладывала графики и таблицы, Маркус Хендерсон изучал последние биржевые сводки, а молодой Томпсон нервно перелистывал заметки.

– Мне пора, Джонатан. Исследовательский отдел готов. Обсудим результаты после совещания.

Положив трубку, я оправил манжеты рубашки, поправил серебряные запонки с гравировкой «У. С.» и надел пиджак. Даже перед своими сотрудниками следовало выглядеть безупречно. Особенно теперь, когда мои тревожные прогнозы начинали сбываться.

Конференц-зал встретил меня приглушенным светом из-за наполовину опущенных бронзовых жалюзи. Тяжелый стол из красного дерева окружали кожаные кресла с высокими спинками. Стены украшали графики динамики рынка за последние пятьдесят лет, карты мировых торговых путей и портреты финансовых титанов прошлого. В воздухе витал аромат дорогого табака и политуры для мебели.

– Доброе утро, – я кивнул собравшимся. – Благодарю за пунктуальность.

Сара Левински вскочила первой. Невысокая, стройная женщина с каштановыми волосами, аккуратно уложенными в деловую прическу, и проницательными карими глазами за очками в тонкой оправе. Одна из немногих женщин, пробившихся в финансовый мир благодаря исключительному аналитическому дару.

– Мистер Стерлинг, – начала она, раскладывая графики, – я подготовила сводный анализ последних экономических показателей. Картина тревожная.

Она указала на первый график – объемы маржинальных кредитов.

– Общая сумма маржинальных ссуд достигла рекордных восьми с половиной миллиардов долларов. Это почти десятикратный рост за последние пять лет.

Хендерсон нахмурился:

– Самое тревожное в том, что обеспечением служат сами акции, купленные на эти ссуды. Мы видим классический мыльный пузырь. При малейшем снижении котировок начнутся массовые маржин-коллы.

Я подошел к графику, изучая цифры.

– А вот что особенно важно, – я указал на небольшую таблицу в углу. – Средний коэффициент покрытия. В 1927 году инвестор должен был внести не менее сорока пяти процентов собственных средств для покупки акций. Сейчас эта цифра упала до девяти целых семи десятых процента.

– Девять процентов! – воскликнул молодой Томпсон. – Получается, на каждые десять долларов стоимости акций приходится меньше одного доллара реальных денег?

– Именно, – кивнула Сара. – И вот что еще любопытно…

Она перевернула страницу, показывая новую диаграмму.

– Я проанализировала операции двадцати крупнейших семейных трастов за последние три месяца. То, что на жаргоне называют «умными деньгами».

Все склонились над таблицей, которая представляла собой пугающую картину.

– Вандербильты сократили позиции в акциях на тридцать два процента. Уитни – на сорок один. Роквуды – на двадцать восемь процентов. Морганы…

– Они выходят из рынка, – задумчиво произнес Хендерсон. – Традиционные деньги покидают корабль.

– И делают это тихо и методично, – добавила Сара. – Небольшими партиями через разные брокерские конторы. Чтобы не создавать паники.

Само собой, ведь я сам рекомендовал эту стратегию.

Молодой Томпсон, недавний выпускник Принстона с амбициями и идеалистическими представлениями о финансовом мире, поднял руку:

– При всем уважении, мисс Левински, но значит ли это неизбежный крах? Профессор Фишер из Йеля утверждает, что американская экономика достигла «плато постоянного процветания». Новые технологии, растущая производительность…

Я покачал головой, останавливая его:

– Томпсон, сколько стоят акции RCA сегодня?

– Э-э… около 400 долларов за акцию, сэр.

– А какова годовая прибыль компании на одну акцию?

– Примерно… – он замялся, – примерно четыре доллара.

– Соотношение цены к прибыли – сто к одному, – я подчеркнул цифру на доске. – В исторической перспективе нормальным считается пятнадцать-двадцать к одному.

Хендерсон кивнул:

– А если учесть, что часть этой прибыли – бухгалтерские уловки и манипуляции с отчетностью…

Я взял из рук Сары следующий график, показывающий соотношение между ростом промышленного производства и ростом цен акций.

– За последние три года промышленное производство выросло на двадцать процентов. А индекс Доу-Джонса – на четыреста процентов. Цены на акции совершенно оторвались от реальной экономики.

Сара продолжила, переходя к секторальному анализу:

– Автомобильная промышленность демонстрирует первые признаки насыщения. Коэффициент обновления автопарка снизился с двадцати двух процентов до восемнадцати. Продажи нового жилья в июле упали на шесть процентов по сравнению с прошлогодним показателем.

– И при этом строительные компании торгуются с премией в восемьдесят процентов к прошлогодним ценам, – добавил Хендерсон.

Томпсон выглядел обескураженным:

– Но если все так очевидно, почему никто не видит опасности?

– О, многие видят, – я подошел к окну, глядя на городской пейзаж. – Просто говорить об этом непопулярно. Никто не хочет быть человеком, который испортил вечеринку.

– К тому же, – добавила Сара с горькой улыбкой, – сложно убедить людей, которые зарабатывают состояния на растущем рынке, что этот рост – иллюзия.

Я положил на стол папку с распоряжениями:

– В свете новых данных, приказываю увеличить долю наличных средств в портфелях наших консервативных клиентов до пятидесяти процентов. К концу сентября – до восьмидесяти. Минимизировать позиции в биржевых спекулянтах и компаниях с высоким уровнем долга.

– Клиенты будут сопротивляться, – предупредил Хендерсон. – Леннокс уже трижды звонил мне с требованием увеличить долю акций в его портфеле.

– Леннокс скажет вам спасибо через три месяца, – я собрал бумаги. – Наша задача защитить клиентов, даже если им это не нравится. Для тех, кто настаивает на агрессивных стратегиях, подготовьте документы о принятии риска с подписью.

Совещание закончилось, но Сара задержалась, когда остальные вышли.

– Мистер Стерлинг, – она выглядела встревоженной, – есть еще кое-что. Из Европы.

Она протянула мне телеграмму с пометкой «Конфиденциально».

– От нашего контакта в Deutsche Bank. Немецкие промышленники столкнулись с серьезным кризисом ликвидности. Банки сокращают кредитование. Выплаты репараций становятся все более обременительными.

Я внимательно прочитал телеграмму. За сухими фразами скрывалась угроза международного масштаба.

– Если Германия начнет испытывать серьезные финансовые трудности, это может стать спусковым крючком, – пробормотал я. – Они получают огромные американские кредиты для выплаты репараций.

– Именно, – кивнула Сара. – Это замкнутый круг. Америка кредитует Германию, Германия платит репарации Франции и Англии, они возвращают военные долги Америке. Если одно звено выпадет…

Еще бы. Тогда Германия погрузится в бездну ужасающей инфляции и банкротства, обнищает и в стране возникнет благоприятная обстановка для появления такого хищника, как Гитлер.

Я поблагодарил Сару и вернулся в свой кабинет. На столе уже ждала новая стопка телеграмм и писем. В том числе записка от Элизабет Кларк, которая просила о срочной встрече.

Зазвонил телефон. Мисс Говард сообщила, что на линии Вандервуд.

– Соедините, – я взял трубку. – Мистер Вандервуд, какая приятная неожиданность.

– Стерлинг! – голос Вандервуда звучал непривычно нервно. – Я только что просмотрел заполняемость наших отелей за август. Снижение на четыре процента по сравнению с июлем. Впервые за два года.

Я сделал глубокий вдох. Еще один признак.

– И что говорит ваш финансовый директор?

– Колфилд? Твердит о сезонных колебаниях. Но я вспомнил ваши предостережения и решил позвонить напрямую.

– Мистер Вандервуд, помните наш разговор о расширении? Я настоятельно рекомендую не только воздержаться от новых проектов, но и сократить операционные расходы по существующим. И увеличить резервы наличности.

– Настолько серьезно? – в его голосе слышалось сомнение.

– Настолько, – твердо ответил я. – Приготовьтесь к тому, что следующий квартал может показать еще более значительное снижение. Десять-пятнадцать процентов.

После разговора с Вандервудом я снова подошел к окну, глядя на город. Часы на башне Metropolitan Life показывали без четверти двенадцать. Время истекало.

Мои международные активы сейчас составляли двадцать семь миллионов (швейцарские франки, британские фунты, золото в Цюрихе). Недвижимость на пятнадцать миллионов в Нью-Йорке, Бостоне и Чикаго.

Наличные двадцать два миллиона, распределенной по четырнадцати банкам. Короткие позиции, через подставные компании, на восемнадцать миллионов номинального объема, готовы к расширению до сорока.

Надо ускорить вывод капитала. Подготовить дополнительные короткие позиции по производителям автомобилей и роскоши.

Мисс Говард постучала в дверь:

– Мистер Стерлинг, мисс Кларк на линии. Говорит, что дело срочное.

– Соедините, – я взял трубку. – Элизабет?

– Уильям! – ее обычно спокойный голос звучал взволнованно. – Мне нужно с тобой увидеться. Сегодня. Я обнаружила нечто тревожное.

– Что именно?

– Не по телефону, – она понизила голос. – Мы же помним, что некоторые люди знают о предстоящих событиях больше, чем должны? И готовятся к ним?

По спине пробежал холодок.

– Встретимся в семь в «Асторе»? В нашем обычном углу?

– Буду ждать.

Я повесил трубку. Видимо, «Continental Trust» активизирует операцию «Анакондо».

За окном Нью-Йорк сиял в полуденном солнце. Люди спешили по своим делам, брокеры заключали сделки, инвесторы мечтали о новых рекордах.

А я видел тучи, собирающиеся на горизонте. Шторм приближался. И первые капли дождя уже падали на иссушенную землю финансовых рынков.

* * *

Ресторан «Астор» утопал в приглушенном свете хрустальных люстр. Медные светильники на стенах отбрасывали теплые блики на панели темного дуба, придавая интимность каждой кабинке. Звуки джаз-оркестра, играющего в соседнем зале, долетали приглушенным эхом, достаточно громкие, чтобы скрыть разговор от соседних столиков, но не настолько, чтобы мешать беседе.

Наш угловой столик, защищенный тяжелыми бархатными шторами цвета бургундского вина, предоставлял идеальное сочетание уединения и возможности наблюдать за входом. Я прибыл на пятнадцать минут раньше назначенного времени, чтобы проверить обстановку и убедиться в отсутствии посторонних глаз.

Элизабет появилась ровно в семь, как всегда пунктуальная. Ее изящная фигура в темно-зеленом платье с узкой талией и скромным, по нынешним меркам, подолом до середины икры привлекала взгляды. Каштановые волосы обрамляли лицо с высокими скулами и решительным подбородком. Жемчужное ожерелье в два ряда – единственное украшение, не считая маленьких золотых часиков на запястье.

Метрдотель проводил ее к столику, и я встал, чтобы отодвинуть стул.

– Вижу, ты как всегда предпочитаешь стратегические позиции, – улыбнулась она, заметив, что я сижу спиной к стене, с видом на весь зал.

– Старая привычка, – я отметил тревогу в ее глазах, несмотря на внешнее спокойствие. – Хорошо выглядишь, хотя немного уставшей.

– Три ночи почти без сна. Работаю над материалом, о котором говорила по телефону.

Официант принес меню в кожаных обложках с тисненым гербом отеля, но Элизабет даже не взглянула на него.

– Уильям, – она подалась вперед, понижая голос до шепота, – в Вашингтоне мне удалось получить доступ к внутренней переписке Continental Trust.

По спине пробежал холодок. Элизабет была опасно близка к тому, чтобы разворошить осиное гнездо.

– Через твой источник?

– Не только, – она потянулась к своей элегантной сумочке из крокодиловой кожи и достала миниатюрный фотоаппарат Leica размером с пачку сигарет. – Я сделала снимки документов. Тех самых, на которых упоминается операция под кодовым названием «Анакондо».

– Где ты их нашла? – мой голос звучал спокойно, но сердце колотилось.

– В частном офисе Форбса на Мэдисон-авеню, – Элизабет выглядела одновременно горделивой и смущенной. – Пришлось принять приглашение на ужин, чтобы попасть в здание.

Ревность кольнула неожиданно остро. Генри Форбс, один из руководителей Continental Trust, имел репутацию неисправимого ловеласа.

– Элизабет, ты понимаешь, во что ввязываешься? – я придвинул свой стул ближе. – Continental Trust не просто финансовая организация. Их влияние простирается гораздо дальше Уолл-стрит.

– Именно это я и обнаружила, – ее глаза загорелись тем особенным блеском, который появлялся всегда, когда она шла по следу большой истории. – Помнишь, я говорила про событие в октябре. Они называют это «железный дождь».

Я почувствовал, что наш разговор становится все тревожнее.

Глава 6
Огни камина

Официант вернулся, и мы сделали заказ. Филе-миньон средней прожарки для меня, лобстер термидор для нее, бутылка Шато Марго 1918 года.

Когда официант удалился, я взял руку Элизабет в свою. Ее пальцы, обычно теплые, казались ледяными.

– Тебе нужно прекратить это расследование, – сказал я тихо, но твердо. – По крайней мере, на время.

Ее брови удивленно поднялись:

– Прекратить? Но это же сенсация века! Финансовая элита готовит величайшее ограбление в истории.

– И именно поэтому это опасно, – я крепче сжал ее руку. – Continental Trust не остановится ни перед чем, чтобы сохранить свои планы в тайне. Ты уже потеряла одного коллегу.

Тень прошла по ее лицу. Гибель Чарльза Риверса все еще оставалась болезненной темой.

– Если не я, то кто? – в ее голосе звучало упрямство. – Кто-то должен предупредить людей.

– И они не поверят, – покачал я головой. – Не сейчас, когда все опьянены биржевой эйфорией. Тебя просто сочтут паникером или, что хуже, диверсантом, пытающимся подорвать национальную экономику.

Официант принес вино, продемонстрировал этикетку, откупорил бутылку с профессиональной точностью и налил мне на пробу. Рубиновая жидкость переливалась в бокале, аромат раскрывался нотами черной смородины и влажной земли.

Когда мы снова остались одни, Элизабет внимательно поглядела мне в глаза:

– Уильям, ты пытаешься отвлечь меня от Continental Trust. Почему?

– Потому что забочусь о тебе, – я ответил, встречая ее взгляд. – И потому что сейчас не время атаковать их напрямую. Нужна подготовка, сбор доказательств, создание надежной сети информаторов.

– Неплохая мысль, но я уже слишком глубоко. Continental Trust знает о моем интересе.

Наш разговор прервался, когда принесли закуски, устрицы рокфеллер, поданные на серебряном блюде с колотым льдом.

Это встревожило меня еще больше:

– Что именно они знают?

– Форбс напрямую спросил о моем расследовании во время ужина. Сначала обходными путями, потом прямо. Сказал, что «некоторые темы слишком сложны для публичного обсуждения».

Принесли основные блюда. Аромат жареного мяса и пряных специй наполнил воздух, но аппетит пропал, вытесненный тревогой.

– Теперь ты понимаешь, почему я беспокоюсь? – я наклонился ближе.

– Я не испугаюсь угроз! – в ее голосе зазвучало раздражение. – Думаешь, я не сталкивалась с запугиванием раньше? Каждая моя статья о коррупции приносила угрозы и «дружеские советы».

– Continental Trust необычные коррупционеры, – мой голос стал жестче. – Они действуют на совершенно другом уровне. Убийство для них просто строка в бухгалтерском отчете.

Элизабет отодвинула тарелку и сложила руки на столе:

– Тогда скажи мне правду, Уильям. Что именно ты знаешь о Continental Trust? Я замечаю, как ты избегаешь прямых ответов.

Наступил критический момент. Мне нужно было дать ей достаточно информации, чтобы удовлетворить любопытство, но не раскрыть всю правду о моих планах и знаниях.

– Ты и так все прекрасно знаешь. Они связаны со смертью моего отца. Его текстильная фабрика стала пешкой в их финансовых махинациях. Когда он начал задавать вопросы, его убрали. А теперь они готовятся к крупнейшей операции в своей истории, использовать искусственно вызванный финансовый крах для покупки обесцененных активов.

Глаза Элизабет расширились:

– И ты так просто говоришь об этом?

– Я планирую противодействие, – я понизил голос до шепота. – У меня есть доступ к информации, которая может помочь минимизировать ущерб от их плана. Но действовать нужно осторожно. Любая преждевременная публикация только спугнет их или заставит изменить стратегию.

– Мы договорились объединить наши усилия, – сказала она, ее глаза вспыхнули энтузиазмом. – Твоя информация, мои источники…

– И я нисколько не отказываюсь от этого, – я кивнул. – Но начать нужно с безопасного расстояния.

Элизабет задумалась, крутя бокал с вином в пальцах:

– Похоже на компромисс, который мне не очень нравится.

– Это не отступление, а стратегическое перегруппирование, – возразил я.

Элизабет отпила вина, изучая меня поверх края бокала:

– Иногда ты говоришь загадками, Уильям. Как будто за фасадом успешного финансиста скрывается кто-то совершенно другой.

– Может, так и есть, – я позволил себе редкую откровенность. – Разве мы все не носим маски?

Музыка стала громче. Оркестр перешел к популярному фокстроту. Несколько пар встали с мест и направились к танцполу в соседнем зале.

– Танцуем? – предложил я, желая разрядить напряжение.

– Не уходи от ответа, – Элизабет наклонилась ближе, ее духи с нотами жасмина и бергамота слегка кружили голову. – Я согласна временно отойти от этой истории, но при одном условии: ты посвятишь меня в свои конкретные планы относительно Continental Trust.

– Это не так просто, – я почувствовал, как почва уходит из-под ног. – Некоторые детали могут поставить тебя под еще больший риск.

– Я журналист, Уильям, – она положила свою руку на мою. – Риск – часть профессии. И я не стану слепым инструментом в чьих-то руках, даже в твоих.

Наши взгляды встретились. В ее глазах я увидел непреклонность, которая делала ее такой потрясающей журналисткой и такой сложной женщиной.

– Хорошо, – я сдался. – Но не здесь. Поедем ко мне после ужина. Там безопаснее говорить.

Она удовлетворенно кивнула, и мы перешли к более нейтральным темам, обсуждая последние события в городе, спектакли и выставки. Со стороны мы выглядели как обычная пара, наслаждающаяся вечером в изысканном ресторане. Но под поверхностью тлели опасные темы, которые могли взорваться в любой момент.

* * *

Машина остановилась у моего особняка на Пятой авеню около десяти вечера. Фаулер встретил нас в дверях, бесстрастный как всегда, но я заметил, как его взгляд на мгновение задержался на Элизабет. Это был только третий раз, когда она посещала мой дом.

– Кофе и бренди в библиотеку, Фаулер, – распорядился я, помогая Элизабет снять пальто.

– Сию минуту, сэр, – дворецкий поклонился и исчез бесшумно, как и должен хороший дворецкий.

Малая библиотека представляла собой идеальное сочетание комфорта и изысканности: книжные шкафы из темного дуба от пола до потолка, мягкие кожаные кресла, персидский ковер приглушенных бордовых тонов, небольшой камин, в котором потрескивали поленья. Единственным современным акцентом были скрытые в нишах электрические лампы, создававшие теплое свечение вместо агрессивного яркого света.

Элизабет сразу направилась к книжным полкам, изучая корешки:

– Удивительно разнообразная коллекция. От классической экономики до квантовой физики и модернистской поэзии.

– Человек не должен ограничиваться одной областью знаний, – я подошел к секретеру в углу комнаты и открыл потайной ящик. – Особенно если хочет понимать, как устроен мир.

Я достал тонкую папку с документами:

– Вот то, что я знаю о Continental Trust. И о предстоящем крахе.

Мы расположились в креслах у камина. Элизабет с жадностью просматривала бумаги, пока Фаулер бесшумно вошел с подносом, на котором стояли серебряный кофейник, две чашки тонкого фарфора и графин с бренди.

Я наблюдал за выражением ее лица, меняющимся от сосредоточенного к удивленному, затем к шокированному. А ведь там была обычная информация, известная всем, просто систематизированная.

– Это… невероятно, – она наконец подняла взгляд. – Ты предсказываешь не просто коррекцию рынка, а полный крах. На восемьдесят-девяносто процентов от пиковых значений.

– И имею все основания для такого прогноза.

– Судя по этим записям, – она перелистнула страницу с графиками, – ты готовишься к этому уже больше года.

Это был опасный момент. Я не мог объяснить, откуда действительно знаю о предстоящем крахе.

– Экономические циклы предсказуемы, если знать, на какие индикаторы обращать внимание, – ответил я уклончиво. – Проблема в том, что большинство аналитиков смотрят не туда.

– А Continental Trust?

– Они не просто знают о приближающемся крахе, – я налил бренди в два хрустальных бокала. – Они активно ускоряют его наступление. Операция «Анакондо» это и вправду план по сжатию финансовой системы через сокращение ликвидности, повышение маржинальных требований и целенаправленные атаки на ключевые компании.

Элизабет отпила бренди, морщась от крепости:

– И ты противостоишь им? Каким образом?

– Готовлю клиентов. Вывожу капиталы в безопасные активы. Создаю структуры, которые не только переживут крах, но и помогут восстановить экономику после него.

– Уильям, – она отложила бумаги и подалась вперед, – все это впечатляет, но ты по-прежнему не объясняешь, откуда у тебя такая детальная информация. Особенно о планах Continental Trust.

Я сделал большой глоток бренди, выигрывая время:

– У меня есть источники. В том числе в самом Continental Trust.

– Кто именно?

– Этого я сказать не могу, – я покачал головой. – Даже тебе. Их безопасность зависит от абсолютной секретности.

Элизабет поднялась и подошла к камину, глядя на пламя:

– Знаешь, что самое странное? Я верю твоим прогнозам. Они совпадают с тем, что я сама наблюдаю в экономике. Но я не понимаю, почему ты так настойчиво пытаешься отвлечь меня от Continental Trust.

– Потому что я не хочу потерять еще одного человека, которого ценю, – последнее слово я произнес тише, чем намеревался.

Она обернулась:

– Которого что?

Я поставил бокал на столик и подошел к ней.

Тишина, нарушаемая только потрескиванием поленьев в камине, повисла между нами. Ее глаза, освещенные отблесками огня, расширились.

– Ты никогда раньше этого не говорил, – произнесла она тихо.

– Не говорил, – согласился я, делая еще один шаг к ней. – Но это правда. И именно поэтому я не могу позволить тебе рисковать жизнью, гоняясь за Continental Trust.

– Ты не можешь мне «позволить» или «не позволить», – в ее голосе послышались стальные нотки. – Я принимаю решения сама.

– Конечно, – я взял ее руки в свои. – Но я прошу тебя принять во внимание и мои чувства. Дай мне время подготовить все так, чтобы твое расследование не привело к трагедии.

Ее лицо смягчилось:

– Сколько времени?

– Два месяца. До ноября.

– Два месяца? – она недоверчиво покачала головой. – За это время они успеют завершить свой план!

– И оставят следы, которые мы сможем использовать против них, – настаивал я. – Сейчас у нас только подозрения и отрывочные документы. После краха у нас будут доказательства.

– А люди, которые потеряют все?

– Я делаю все возможное, чтобы спасти тех, кто прислушивается к моим советам, – сказал я с горечью. – Но нельзя спасти всех. Особенно тех, кто не желает слышать предупреждения.

Элизабет высвободила руки и отступила на шаг:

– Ты говоришь как человек, который принял неизбежность катастрофы. Как будто миллионы разорившихся семей это просто стоимость игры.

Ее слова задели за живое. Это было именно то, что я чувствовал в своей прошлой жизни Алекса Фишера. Хладнокровный расчет, в котором люди были лишь цифрами.

– Нет, – я покачал головой. – Я говорю как человек, который видит айсберг впереди и понимает, что корабль уже не может полностью избежать столкновения. Но это не значит, что я не пытаюсь спасти столько пассажиров, сколько возможно.

– И Continental Trust это айсберг?

– Они и такие, как они, – я кивнул. – Финансовая элита, которая использует систему как инструмент обогащения. Они не создали айсберг, но они точно знают, где он находится, и направляют корабль прямо на него.

Элизабет подошла к окну, глядя на ночной Нью-Йорк:

– Знаешь, что самое забавное? Я сейчас не понимаю, кто из нас кого пытается использовать. Ты меня, чтобы отвлечь от Continental Trust, или я тебя, чтобы получить информацию.

– Может быть, мы оба просто заботимся друг о друге, – я улыбнулся, заправляя прядь волос за ее ухо.

– Может быть, – она позволила себе легкую улыбку. – Хорошо, Уильям. Два месяца. Но после этого мы возвращаемся к Continental Trust. И ты не сможешь меня остановить.

– Договорились, – я наклонился и нежно поцеловал ее.

Она ответила на поцелуй, сначала осторожно, потом с растущей страстью. Ее руки скользнули по моей спине, притягивая ближе. Мои пальцы запутались в ее волосах, сбивая безупречную укладку.

Когда мы наконец оторвались друг от друга, чтобы перевести дыхание, ее глаза казались темнее в полумраке комнаты:

– Ты действительно так ценишь меня? Или это часть стратегии?

Вместо ответа я снова поцеловал ее, с такой искренностью, на какую только был способен. Мои руки скользнули по изгибам ее тела, подчеркнутым тонкой тканью платья.

– Библиотека не самое подходящее место… – прошептала она, но ее пальцы уже расстегивали пуговицы моего жилета.

– Фаулер знает, что меня нельзя беспокоить до утра, – я начал медленно расстегивать бесконечный ряд крошечных пуговиц на спине ее платья.

Она вздрогнула, когда мои губы коснулись изгиба ее шеи:

– Для консервативного финансиста у тебя удивительно смелые идеи.

– Я полон сюрпризов, – прошептал я, целуя ее в плечо.

Ткань платья скользнула вниз, обнажая плечи. Бретельки шелкового белья единственное, что удерживало платье от падения на пол.

Когда ее пальцы принялись за пуговицы моей рубашки, я почувствовал рождающееся во мне желание, не просто физическое, но глубинное, всепоглощающее стремление к близости.

Элизабет Кларк сломала мои защитные барьеры, проникла за маску успешного финансиста и заставила меня почувствовать то, чего я не чувствовал десятилетиями – подлинную уязвимость. Это пугало и восхищало одновременно.

Ее платье соскользнуло на пол, образовав изумрудный круг у ее ног. В тонком белье из кремового шелка и жемчужном ожерелье она напоминала античную статую, ожившую в отблесках камина.

– Ты прекрасна, – мой голос прозвучал хрипло.

Ее руки скользнули под мою расстегнутую рубашку, прохладные пальцы на горячей коже:

– А ты слишком много говоришь.

Она потянула меня к широкому дивану у камина, и я последовал, как завороженный. Крахмальный воротничок и галстук отправились вслед за жилетом на пол. Рубашка полетела туда же.

Когда Элизабет опустилась на диван, я на мгновение застыл, любуясь игрой света на ее коже. А затем опустился рядом, целуя каждый дюйм ее тела, как паломник, поклоняющийся святыне.

Внешний мир перестал существовать. Забылись Continental Trust, предстоящий крах, преступный синдикат и все, что могло нас разделить. Остались только мы двое, сплетенные в единое целое на фоне танцующих теней от камина.